Абсолютное добро Безначального Света

      В ушах звенело так громко, что ничего другого Кано не слышал — как вскакивали, звали, шептались встревоженно: «Болен? Враг?..»       Кто-то смог накрыть дрожащие струны ладонью, и наступила тишина. Второй Феонаринг почувствовал тепло крепких объятий, запах окалины — это Нельо. Он был ближе всего к отцу тогда.       — Что смущает твой ум?       Кано напряг каждый мускул тела, готовый снова услышать рядом с собой повелевающий голос и почувствовать боль…       — Что ты видел? — Нельо смотрел спокойно, даже с любопытством, как будто не о его гибели только что говорили.       — Скала… Тангородрим. И ты на вершине. Мертвый, — медленно расслабились пальцы, потом кисти, потом чуть выше — до синий венки у локтя.       — Не смущайся мыслями, — в ответ потрепали по плечу и усадили на прежнее место, — я не погибну. Никто не погибнет.       Турко беззаботно улыбнулся, опуская светлые глаза, но Кано, как не был оглушен и ошарашен, как не хотел ещё содрать кожу с горла, чтобы никогда больше бестелесные пальцы не коснулись его, всё равно почувствовал — новый диссонанс.       Теперь он родился не от узких плечей под темным плащом; просто лег поперек стола, перечеркнул карту и стал разрастаться.       Произнес с поспешностью:       — Отложи… У нас есть один Камень.       Нельо, до этого внимательно смотревший на брата, поднял голову и чуть нахмурил брови. Как будто он тоже не чувствовал в светлой хроа один только Сильмарилл.       — Моргот сам пришел…       — И теперь обманет, — Кано стало на мгновение страшно — столько уверенности было в ровном звучании духа Макалаурэ, что он с легкостью покрывал всякие сомнения, дрожания, вибрации, фальш. — Нельзя…       — Если не сейчас, то когда? Когда? — метнул молнию взглядом Морьо. — Или ты бросишься на его твердыню со штурмом? — дернул щекой, недовольный, обжигающий гневом. Ему вторил Курво.       — Будет и осада, и штурм, — голос в расстроенную гармонию осанвэ братьев внёс окончательную какофонию. Теперь колебались все они, мучились, не знали, что предпринять. — Говори это!       — Я не отступлюсь. — Нельо уронил руку на подлокотник, коротко мотнул головой, отбрасывая от лица прядь. — Клятва не позволяет мне медлить.       Кано поежился, чувствуя, как плечо сдавили и навалились сзади из белой пустоты.       — Я пойду штурмом. Чем лучше будем мы, если, как и Враг, скрытно приведем с собой отряд большей численности?       Звуки вдруг оборвались и зазвучала новая тема: удивление. Сперва тихая, она за два вдоха разгорелась и рванулась ввысь огненным столпом гнева.       — Он Враг, Кано! — и теперь уже предплечье сдавила вполне осязаемая и узнаваемая хватка Турко. — Давно ли нам пристало быть с ним честным?       Морьо вскочил, негодуя, Атаринкэ раздул ноздри.       — Он погибнет от своей лжи! А разве вам хочется разделить его участь?       Но против такого пламени кто устоит. Кано оглянулся, беспомощный, снова сидящий в трясине. Один из белых пальчиков, придерживающих края плаща, поманил его, а затем она бесшумно и быстро исчезла. Только чуть полотнище колыхнулось.       Не слушая братьев, видя только непримиримость и бесконечный разлад, Макалаурэ вышел, не оглядываясь, не говоря. И сразу же наткнулся на чуть разочарованный взгляд глаз, столь прекрасных и сияющих, что размолвка в шатре и даже всё, что предшествовало ей, на мгновение стерлось из памяти.       Он удивился, что раньше никогда не видел её, эту эллет: «Как я мог не замечать таких точных черт? Какие совершенные линии… Выверенная симметрия…» — и огляделся, ища черный плащ под плачем серебряных звезд. Потом только увидел, что он по-прежнему на плечах. На плечах у этой… незнакомки.       — Ты услышал меня. Услышал, — и с головой накрыло светом и теплом. Кано зажмурился, потому что показалось: еще немного — и ослепнет. Будто снова цвели Древа и был час Смешения, а он стоял, озаренный, прямо под ними.