Колониальная Америка, 18 век.
Дезмонд моргнул. Что? — Гав! Гав! — ответила собака, радостно виляя хвостом и смотря на мясо, разложенное справа от ассасина. Дезмонд: … Спаситель мира молча взял кусочек свежего волчьего мяса и протянул ее собаке. Та, еще раз радостно тявкнув, аккуратно взяла предложенную пищу с руки и стала есть. Ассасин осторожно свернул свой товар, положил мешок с честно заработанными деньгами за пояс, поднялся на ноги и пошел по улице в определенном направлении. Собака преданно последовала за ним. Ну, или, если быть точным, за мешком с мясом, висящим за спиной Дезмонда.***
На самом деле Дезмонд не совсем был уверен — потому что, опять же, память Коннора по какой-то причине была сильно повреждена — но он точно помнил как Шон ворчал про болезнь и хвалил какого-то доктора, который изобрел то ли антебиотеки, то ли еще какое-то лекарство, которое помогла справиться с эпидемией. А где была эта эпидемия? В Нью-Йорке. Так же Дезмонд когда-то давно подумал — или это сделал Коннор (слабые границы между синхронизациями) — что на Нью-Йорк почему-то всегда выпадает наибольшее количество дерьма. Дезмонд громогласно подтвердит это, потому что это же происходит в двадцать первом веке и, видимо, будет происходить и дальше. Так вот, о чем это он? Ах да, и врача этого звали Джеймс Колли. Запомнился он молодому ассасину по той причине, что мог одновременно лечить бедных и избивать богатых (тамплиеров). Напоминаем что в это время была клятва Гиппократа, которая, если по простому, говорила «Не навреди!». И ей врачи следовали и были очень верны. Если только этому не мешали деньги (и те, кто их преподносил), но тут уж ничего не поделаешь. А Джеймсу деньги не мешали — это очевидно по тому, как он помогал несчастным гражданам после того масштабного пожара. В общем, отчасти Колли напоминал Дезмонду эдакого Робин Гуда с докторской степенью. Из-за большого интереса Дезмонда именно к этому рекруту, как сам предполагал молодой ассасин, воспоминаний о Джеймсе сохранились наиболее четкими и наиболее логично построенными. В то время, как уже упоминалось, разразился масштабный пожар и врач столкнулся с эпидемией — мутировавшей эпидемией — черной оспы. Дезмонд ничего об этой болезни в двадцать первом веке не слышал — по этой причине не мог сказать ничего конкретного. Но само название… звучало не обнадеживающе. Так вот, руины и бездомные, к ним прилагающиеся, плюс (почти) неизвестная болезнь, плюс безденежное положение самого врача, плюс участие тамплиеров в этой неразберихе — и мы получаем безвыходную обстановку. В которую, конечно же, вмешивается Коннор, который на тот момент времени собирал рекрутов по всем городам и закоулкам. Нет, хотя это и звучит равнодушно, особенно учитывая равнодушное лицо, которое он постоянно носил (или будет носить), на самом деле молодой индеец действительно заботился и о бедных людях, и о своих рекрутах. Не так как Эцио, конечно… Но у Дезмонда просто существует маленький пунктик на Эцио и соответствующие ожидания, так что все с Коннором было в порядке. Так вот, ситуация Джеймса Колли была… не сказать чтобы смертельной (даже тамплиеры не такие глупцы, чтобы убивать довольно известного врача), но определенно довольно неприятная — и Коннор, увидев возможность, поспешил вмешаться. Доктор точно так же увидел возможность в Конноре выпутаться из этой передряги и сразу же выдал список дел: убить бешенных собак, принести (заметьте — не привести, это значит что болезнь была тяжелой) пострадавших и сжечь зараженные одеяла, которые поставляли тамплиеры. Почему они это делали, Дезмонд не знал. Возможно воспитанная столетиями страсть к разрушениям. Возможно, простая человеческая глупость. Возможно, совокупность первого и второго. В любом случае где тамплиеры там и ассасины, это в генетике заложено. Причем буквально. На самом деле Дезмонд предполагал, что Коннор разбирался с этим гораздо дольше, чем один день и одна ночь — иначе бы у Джеймса не сложилось такие хорошие отношения с ассасином. Хотя бы потому что все врачи отчасти очень требовательны как к пациентам, так и к самим себе. Да и как на ситуацию в целом могли повлиять какие-то три собаки, три стопки одеял и трое больных? Ответ: никак. Так почему же Дезмонд сейчас так отчаянно и сильно трясет блок памяти Коннора, пытаясь вспомнить все подробности? Да потому что молодой ассасин предполагал, что эта собака, которая следует сейчас за ним, была одной из тех, что заболела черной оспой.***
Найти аптеку — лечебницу, как называли их в это время — не составило большого труда. Проблема была в маскировке. Как показала утренняя и дневная практика, деньги ему платили скорее из жалости, чем за товар. А как показывал опыт его второго предка, воспринимали и слушали человека только в том случае, если он был хорошо одет и на поясе весел мешочек с монетами. Лучше золотыми. Поэтому Дезмонду нужно было принять облик хотя бы среднестатистического гражданина, а то был большой шанс, что его просто напросто выкинут из лечебницы, только взглянув на его лицо. Так что Дезмонд… приоделся. Ну, как приоделся? Просто стащил откуда-то с веревки темное полотнище, приколол ее на внутренней стороне заколкой, чтобы получился капюшон. Спрятал свое испачканное за несколько недель проведенных в лесу худи, чтобы выглядеть помельче ростом. (Стыдно признавать, но чье-то полотно выглядело намного лучше, чем его современная одежда). Так же Дезмонд снял со случайного чучела в поле шляпу и умыл лицо с помощью колодца. А потом, рассмотрев свое отражение в воде, он понял, что он выглядит со старой соломенной шляпой еще страннее, вернул ее на место и переключился на капюшон. Так что Дезмонд выглядел скорее смутно-загадочно чем мутно-бедно. Собака, к счастью и спокойствию молодого ассасина, подбадриваемая вкусными кусочками мяса (достаточно маленькими, чтобы быстро не насытится), далеко не уходила и послушно следовала за ним. И на ее теле при включенном орлином зрении все еще виднелись, как предполагал спаситель мира, участки заражения. Дезмонд устало вздохнул и направился в сторону лечебницы, которую приметил заранее. Вроде бы Джеймс — это английское имя? Следовательно, родители были англичанами, а английский был родным языком Дезмонда. Так что доктора он мог бы понять.***
На первый взгляд лечебница выглядела как одна из множеств домов пятнадцатого века в Нью-Йорке — сделанная из темного дерева и покрытая туманом. От остальных домов она отличалась лишь присутствием таблички с нарисованной колбой. Тоже почти неразличимую из-за тумана. Дезмонд уже не любил этот туман. Кстати, на его памяти в двадцать первом веке, конечно, были свои туманы. Но чтобы целые дни напролет? Не было такого. Возможно, просто аномальная погода была запланирована небесными чиновниками на сегодня. Собака сидела у правой ноги Дезмонда и радостно виляла коротким хвостиком. — Гав-гав! — Ну, ладно, пошли — перед смертью не надышишься… Перед глазами промелькнули болезненные воспоминания. Черт. Дезмонд быстро нащупал скрытый клинок на правой руке и почувствовал мгновенное облегчение. Вдох. Задержать на пять секунд. Выдох. Дезмонд открыл дверь лечебницы и вошел внутрь. При плавном движении тела молодого ассасина самодельный плащ загадочно и бесшумно колыхнулся, приподнимаясь и показывая противоестественную обувь двадцать первого века. Бродяжка, вытянув передние лапы, потянулась, широко зевнула и последовала за ассасином внутрь.***
Внутри лечебница выглядела… не так как Дезмонд себе представлял. Ассасин, нахмурившись, немного смущенно оглядел обстановку из-под опущенного темного капюшона. Это не выглядело совсем уж плохо. Но определенно запущено. На полу рядом с дверью лежал несчастно поблескивал сломанных колокольчик. Не было похоже, что его сломал именно Дезмонд — он не услышал шума падения. В дальнем углу явно виднелись белые нити паутины и сам их хозяин. Не сказать что тарантул, но явно очень… большая особь. Окно слева от входа в лечебницу было распахнуто настежь, холодный ветер приподнимал грязные занавески, а на подоконнике стоял увядшее растение. Рядом с окном стоял шкаф с книгами или бюджетными журналами. Было такое ощущение, что их не доставали уже продолжительное время. Напротив окна весела какой-то гобелен, изображение на котором было почти не распознать, а над ним — какая-то восточная сабля. Явно декоративная — она уже покрылась налетом ржавчины. На полу лежал перевернутый стол с осколками стекла — видимо, это было какое-то лекарство. Плечи Дезмонда невольно напряглись. Он бесшумно скользнул по бесцветному ковру и снял оружие со стенда. Сверху — на втором этаже — послышался странный шум. За его спиной раздался несчастный скулеж. Дезмонд обернулся и тихо шикнул на собаку. — Оставайся здесь, — он подбодрил команду прикормкой и ласковым поглаживанием по голове. Собака, будто понимая, легла на ковер и положила голову на лапы. Ее большие карие глаза не покидали спину ассасина, когда тот стал бесшумно подниматься по лестнице.