Даже через тысячу световых лет.

я буду ждать тебя даже через тысячу световых лет. тысяча световых лет — это сколько? больше или меньше того, что уже прошло с июня восемьдесят шестого? очевидно, меньше. нет какой-то приемлемой величины, которая могла бы измерить размер черной дыры, что раскрылась под ногами у того Володи, который махал вслед уезжающему пионерскому автобусу. у прощания рядом с автобусом или поездом есть своя, особенная степень невыносимости. от нее так горько и страшно, что даже плакать на людях не стыдно. лишь бы куда-то деть эту боль, которая разрывает голову изнутри. не только голову, но и сердце. что было в тот день, когда автобус отъехал от ворот лагеря и улыбка Юрки в последний раз (возможно, в жизни) мелькнула в заднем окне? Володя не помнит. ни какая была погода, ни как он собирал вещи, автоматически мыча что-то в ответ грустному Жене. он не помнит, как в последний час перед отъездом сидел на карусели, сильно сгорбившись и смотря в землю. в его голове возможны были только два сценария продолжения жизни. первый — забежать в Юркин автобус и уехать с ним. куда глаза глядят. но уже было поздно. второй — отправиться к иве, лечь на землю под ее раскидистые ветви и лежать так до скончания века. тем более, до его конца оставалось всего каких-то четырнадцать лет. но он выбрал третье. бороться. ведь у всех нас есть внутренние демоны, не так ли? просто у него они оказались особенно изощренными. к тому же, если бороться, остается видимость, что ты живешь, что ты что-то чувствуешь. видимость была, только вот краски и эмоции стали пресными и блеклыми. Володя знал, что так будет теперь всегда. или, по крайней мере, пока его долговязое чудо не вернется к нему. знать бы, что бороться бессмысленно? да он знал. в глубине души знал. в глубине души благодарил всевышнего, что он послал ему это чудо. он его ничем не заслужил. а чудо просто упало с яблони в начале смены. чудо ругалось, сбегало в лес, прогуливало занятия и дралось с кем попало. а еще — это чудо полюбило его. как в сказке. оказывается, иногда жизнь выкидывает такие финты, что все сказочники курят в сторонке. сначала Володя просчитывал, прикидывал, силился понять. но с Юркой это было невозможно. никак. он делал что хотел. он был свободен. и Володя тоже мечтал освободиться. сквозь года он продирался к мечте. он так его любил, что проебал все шансы. стал «неправильным» и «плохим», да уже было поздно. его уже никто не ждал. ни в полуразрушенном лагере, ни в родной Москве, ни в Харькове. оказывается, плохим быть честнее. может быть, плохой — это и есть настоящий? Володя курил, мало улыбался, носил серые пиджаки и черные джинсы. благодаря коррекции зрения снял очки. быть может, все для того, чтобы максимально отстроить себя настоящего от себя того, восемнадцатилетнего, правильного и чистенького. того, кто своей правильностью рушил сердце, что его любило. * придя на место своего главного счастья в жизни, он понял, что не может уйти отсюда. не может вновь оставить. не сейчас и не в этой жизни. вот же как бывает. перепробовав разные развлечения, пожив в разных городах, ты все равно возвращаешься туда, где был счастлив. и больше тебе тут не хочется плакать. тебе хочется сохранить это место так сильно, что остаешься тут насовсем. больших трудов стоили переговоры с чиновниками, выяснения кто владеет землей, сколько стоит купить и вообще возможно ли это. но Володя упорно и целенаправленно двигался к тому, чтобы это место стало его. он потерял Юрку. потерять еще и «ласточку» он просто не мог. поэтому свой дом он начал строить как можно ближе к территории лагеря. если приглядеться, с крыльца было видно иву. его иву. их иву. каждое бревно в срубе, каждый метр деревянного пола подтверждал его, Володино, намерение: я буду ждать тебя здесь. сколько нужно буду ждать. раз больше никакие варианты найти тебя (и забыть тебя) не сработали. теперь его дом каждый день пах опилками, как и каждый новый загородный дом. немного травяным чаем, иногда вискарем и почти всегда — грушами. встречая закаты на крыльце с кружкой чая, Володя ощущал удовлетворение. словно наконец-то что-то в жизни он сделал так, как хотел. всей душой хотел. почесывая чуть седые на висках волосы, — все-таки сорок в следующем году — Володя улыбался. тут не хотелось хмуриться. хотелось лишь слушать тишину, шум травы, что тут росла по пояс, а главное — тишину внутри себя. я приду к тебе даже через тысячу световых лет. в тот день после обеда полило. тучи собрались прямо над полем, хлестал ливень, сверкали молнии, а Володя думал, как хорошо, что он поставил мощный громоотвод. все-таки здесь как на ладони, не стоит играть с судьбой. от грома, кажется, дрожала даже ива. «лишь бы в нее не шарахнуло, а то чего доброго», — озабоченно мелькнуло в голове Володи. хорошо, что он послушал прогноз и не уехал, а то бы встрял прямо посреди поля. хотя у него и был новенький джип, все равно приятного мало. дождь стал стихать, и вскоре запахло той самой яркой, нежной свежестью. каждый раз особенной и трогательной. Володя улыбнулся. прямо как тогда поздним вечером на причале. где пахло свежестью, сырыми досками, травой, а еще Юркой. Володя вздохнул и поинтересовался сам у себя, закончится ли это когда-нибудь. вот это в его голове. мысли и чувства, которые, хоть и притупились, никуда не делись. ответом была вибрация звонка мобильного в кармане. — Владимир Львович? простите, что беспокою вас…, — в трубке взволнованно заговорила помощница из офиса, по голосу очевидно боящаяся нагоняя от шефа, — вам очень просили передать, что ждут вашего звонка… * — Юра? — Да…Да! Володя, это я! * световые года схлопнулись. два десятка лет стерлись громадным ластиком и оставили лишь чистый прохладный свежий лист. на котором Володя стоял, вглядываясь в высокого, красивого мужчину, что был напротив него в сапогах, с показавшейся безумно нелепой лопатой в одной руке и бумагой в другой. — ну здравствуй, — тихим, вдруг севшим голосом, произнес Володя (совсем как в кино, блин!) а хотелось кричать. вдохнуть без выдоха. умереть. или ожить? притянуть к себе и не отпускать. но Володю опередили, и Юра шагнул навстречу и обнял, бросив на землю лопату, но не выпуская из рук ноты. давая понять: никуда он его не отпустит. Володя сжал плечи Юры обеими руками, прижав к себе. * — сыграешь для меня «Колыбельную»? — не на чем же. — у меня дома есть пианино. специально для тебя купил. ждал. и знал, что пригодится.