***
Родители ещё не вернулись с прогулки, и Тэхён спустился вниз на кухню. На столе стоял приготовленный ему завтрак. Сварив кофе, он принялся за него, вспоминая, что практически ничего вчера не ел. Вообще, все его мысли возвращались к вчерашнему дню, но он их блокировал. Какая вообще разница, что было вчера, когда сейчас Тэхён снова ни от кого не зависящий омега. Закончив с завтраком, он решил прогуляться по опустевшему особняку, заходил в разные комнаты, не зная чем себя занять. В большой гостиной он сел за рояль и начал играть Баха, но и это ему наскучило. Прошёлся по длинному коридору, на стенах которого висели старые портеры его давно умерших родственников из рода Кимов. На самом видном месте, посередине, висел их портрет с семьёй, он, Чимин и отец с папой были искусно нарисованы. Но Тэхёну портрет не нравился, был слишком фальшивым. В большом зале он сел на диван, но от нечего делать уселся верх головой, так, что ноги были закинуты на спинку, а голова свисала вниз, его длинные спутанные волосы почти касались пола. Весь окружающий мир перевернулся. Тэхён и забыл, что его свободу всегда сопутствует скука. Порой в большом особняке было совсем нечем заняться. Возможно раньше, когда Чимин ещё не устроился врачом в больницу, эта скука не так сильно ощущалась, но теперь она буквально съедала омегу. Нет, у него всё ещё оставалось много дел, которые бы он хотел сделать, но всё казалось таким бессмысленным, когда он начинал делать что-то, это сразу же надоедало. И вот сейчас Тэхён вверх ногами лежит на диване и не знает, что могло бы скрасить его тоску. Ему пришлось подняться, когда кровь прилила к голове. Бесцельно послонявшись по дому, Тэхён решил зайти в их домашнюю библиотеку. Многие книги здесь были собраны ещё его дедушкой, который очень любил читать. Тут даже есть какие-то редкие издания, которые сейчас нигде не найдёшь. Отец Тэхёна очень гордится этой коллекцией книг и продолжает детище дедушки по их собиранию. Эта комната их дома стала отправным пунктом любви к книгам у братьев. Именно здесь Чимин нашёл какую-то старую книжонку связанную с медициной, а Тэхён впервые прочитал свой первый сборник сказок, чьи большие страницы сопровождались яркими рисунками. Истории про красивых омег и храбрых альф, которые их спасают неимоверно волновали молодое сердце Тэхёна. Глупые сказки стали его спасением, побегом от реальности. Пока Чимин изучал строение человеческого организма, Тэхён изучал строение своей молодой души, которая болью отзывалась от осознания, что его жизнь далеко не сказка про принца. Тэхён прошёлся между стеллажами с книгами, проведя подушечками пальцев по корешкам. В библиотеке был какой-то особенный запах, который был присущ только ей. И тут его взгляд упал на одну из книг, название которой бросилась Тэхёну в глаза. Он завороженно протянул руку и взял с полки большую книгу небесно голубого цвета, на обложки которой большими буквами было написано - Жуль Верн «Вокруг света за восемьдесят дней». В сердце легонько кольнуло, мысли опять неизбежно вернулись к Хосоку. Как бы они не пытались омрачить образ эгоистичного парня, перед глазами до сих пор стоял потухший взгляд альфы, когда Тэхён его оставил. В этом взгляде было столько боли. И вот сейчас у Тэхёна в руках книга, которая стала катализатором их конфликта. Но сознание омеги кричало о том, чтобы поставить книгу обратно на полку и пойти дальше. И он так и делает. Ставит Жюля Верна на место и, взяв какую-то подвернувшийся под руку книжку, идёт на выход из библиотеки. Никакой глупый альфа не заставит Ким Тэхёна сожалеть и сомневаться в своих действиях. Этот единственный день его работы сиделкой стал лишь только очередной маленькой главой в его жизни, которую он бы предпочёл стереть. Но предательские мысли всё ещё обращаются к образу альфы, которого он оставил тогда в саду.***
Весь оставшийся день Тэхён просто убивает время. Вернувшиеся с прогулки родители предложили омеге поехать вместе с ними в гости к знакомым, но Тэ отказался. И снова Тэхён остался один в пустующем поместье, но это только радовало. Он снова сидел в своей комнате, много курил и думал о том, как он любит свободу. Но тут дверь его комнаты резко распахнулась, и туда вошёл Чимин. На нём была свободная рубашка с короткими рукавами и летние штаны. Было непривычно видеть брата не в белом халате. — Что-то ты рановато, братик. Неужели уже освободился? — Тэхён, — его голос звучал на удивление серьёзным, — Хосок мне все рассказал. — Ну и сколько «лестных» слов он про меня сказал? Наверное много. — Дело не в этом, Тэхён. — А в чём тогда? Дело в том, что из меня херовая сиделка? Или может в том, что я не могу выполнять дурацкие прихоти какого-то контуженого альфы? — Не смей так говорить, — резко оборвал того Чимин, — не смей говорить того, чего не знаешь. Не смей судить человека, не почувствовав на своей шкуре, что он пережил. — Да плевать я хотел, что он там пережил, я не дам обращаться с собой как с какой-то игрушкой. — Черт возьми, что с тобой не так, Тэхён? Омега видел как Чимин закипает. В его глазах было столько злости и… разочарования? — Как ты можешь говорить так о живом человеке? Боль, которую он пережил нам и не снилась, Тэхён. Его страданий хватит на несколько поколений. Ты хоть знаешь, что первое он сказал, когда пришёл в себя после ампутации? Тэхён лишь поджал губы и молча смотрел на упрекающего его брата. — «Лучше бы я умер». Вот, что он сказал. «Почему эта бомба не могла упасть ближе». Ты знаешь, что в ночь, когда он впервые очнулся в палате, пол больницы сбежалось на его крик? Знаешь сколько раз я менял кровавые повязки на его ноге, пока тот до крови прикусывал губу? Знаешь, сколько раз он просил вколоть ему морфий, потому что иначе он не мог заснуть? Может быть, знаешь, сколько раз санитары мне докладывали, что ночью его опять мучили кошмары? Знаешь сколько раз я видел тупую пустоту в его глазах, сколько боли и отчаяния они несли?— голос Чимина уже срывался, но он продолжал, — Знаешь сколько раз он просил себя убить? Так вот, Тэхён, ты нихрена не знаешь и не имеешь права называть его «эгоистичным контуженным альфой». Омега молча сидел на кровати, поджав под себя ноги. Он хотел, чтобы Чимин ушёл, чтобы прекратил это. Безумно хотелось зажать глаза и закрыть руками уши, чтобы не слышать всё это. Но он просто стеклянными глазами смотрел на брата, который как бурлящий водопад обрушивал на омегу жестокую реальность. — Тэхён, как ты не понимаешь, ему нужна помощь, потому что он сломался. Внутри у него что-то умерло. Он не живёт, он просто существует. И он считает, что ничто не может ему помочь, поэтому он тебя так отталкивал. Все эти дурацкие поручения были лишь для того, чтобы от тебя избавиться, потому что в нём сидит глупая уверенность, что попытки ему помочь бесполезны. Но дело в том, что ему как ни одному постояльцу больницы святой Марии нужна помощь. Иначе будет поздно. Тэхён чувствовал себя глупым мальчиком, которого только что отчитали. Он даже не подозревал, что в Хосоке столько боли, что он хотел умереть… Перед ним был обычный самодовольный нахальный альфа, который решил поиграть на терпении Тэхёна. Но оказывается за внешним тщеславием и упрямством Хосок прятал багаж боли и отчаяния. Омега и не заметил эту искусно надетую маску, которая теперь, благодаря словам Чимина, дала трещины. И через эти трещины был виден обычный человек со сломанной судьбой. Молодой парень, который сломился слишком рано. Чимин наконец-то прекратил говорить. То ли он остановился отдышаться, то ли подавленный вид Тэхёна заставил его замолчать. Сейчас он просто стоял и смотрел на Тэхёна, но в его глазах больше не было презрения. — Он просил передать извинения. И ещё, — Чимин вытащил белый конверт из кармана, — он написал тебе письмо. Омега нерешительно взял протянутый братом конверт. На нём красивым почерком было выведено «Для Тэхёна». Он не заметил, как Чимин вышел из комнаты, всё, что он сейчас ощущал - это хрустящую под пальцами бумагу, пока он открывал письмо. Его одновременно охватил страх и желание быстрей узнать, что там написано. Любопытство вперемешку с нерешительностью плескалась в нём. Внутри конверта был полностью исписанный красивым почерком лист. Омега собрался духом и начал читать: « Дорогой Тэхён, Мне очень стыдно за неудобства, которые я вам принёс в ваш первый день работы. Не уверен, примите ли вы их, но я бы хотел принести искренние извинения за мои глупые незрелые поступки, но, к сожалению, у меня имеется обоснование моего поведения. Скорее всего, вы не захотите читать это письмо дальше, а возможно, вы уже скомкали его, не прочитав, но позвольте мне внести хоть какую-то ясность в произошедшее. С вашего позволения я начну свою исповедь. Я родился в Нордшире, это маленький городок на севере Англии. Я единственный ребёнок в семье, всегда был любим родителями, отец только пару раз поднимал на меня руку. У меня было много друзей, которые также, как и я, были обычными альфами, которые играли в футбол, помогали своим родителям и гонялись за местными омегами. И в нас сидела глупая уверенность, что у нас всё впереди, что нашей спокойной жизни ничего не угрожает и что завтрашний день принесёт ничего нового, кроме спокойствия и безмятежности. Мы жили и были уверены в том, что завтра с утра на столе нас будет ждать вкусно приготовленный папой завтрак, что каждый из нас будет продолжать заниматься тем, что ему нравится и что под конец рабочей недели в пятницу вечером мы пойдём вместе в паб, вдоволь напьёмся и будем танцевать до рассвета. Но это время неожиданно закончилось. И на смену уверенности в завтрашнем дне пришло слово «война». Меня и моих друзей призвали в первые же дни. Мне было двадцать один. Пройдя подготовку, я отправился на свой первый бой. И я убил человека, Тэхён. И ещё. Я забрал так много жизней, что потерял счёт. Через пару месяцев я перестал что-то чувствовать. Моя жизнь превратилась в череду боли, смерти и страха, я жил по заданному войной алгоритму, который выполнял каждый день на протяжении года. Я даже перестал чувствовать усталость, я просто существовал, ни на что не надеясь. Все мои чувства притупились, но они с новой силой обрушились на меня в тот день, когда вражеская бомба разорвалась в пару метрах от меня. Не хочу вам жаловаться, и я точно против того, чтобы вы ко мне проявляли жалость, но, Тэхён, я никогда не чувствовал столько боли. Она полностью овладела мной, пробралась под кожу, и во мне не было ни одного живого места, которое не охватила бы эта проказа. Мне казалось, что я полностью состою из боли. Я выпал из реальности и проснулся в вашей больнице. По началу мне казалось, что я лишился чего-то внутри, но потом обнаружил пустоту на месте левой ноги. И во мне что-то оборвалось, какая-то важная часть сломалась. Боль отошла на второй план. На её место пришло осознание собственной никчёмности. Все базовые действия, которые я совершал не думая, теперь были для меня недоступны. Всё, что я мог, это лежать на кровати и предаваться воспоминаниям, окунаться в дни, когда обычный бег не был для меня недоступным плодом, в дни, когда я не чувствовал себя бесполезным, никому ненужным человеком. Я полностью отдался самокопанию и самобичеванию, до того как встретил вас. Помните, тогда в парке, наш разговор? Не знаю, польстит вам такое или нет, но тогда я впервые за много дней засмеялся. И тогда, вы дали точную характеристику человека, которым я бы так хотел быть. Простым парнем, героем, гордостью семьи. Я бы так хотел, когда война закончится, надеть свою военную форму обвешанную орденами и, придя в паб, пригласить какого-нибудь омегу на танец. И до рассвета чувствовать чужое тепло, слушать восхищенные слова и ощущать себя живым. Но, к сожалению, такое мне больше никогда не будет доступно. И я окончательно решился закрыться в себе, чтобы новая боль не пробиралась в мою и так искалеченную душу, ведь её там и без неё достаточно. Но опять же, снова появились вы, такой простой и беззаботный, стоящий в моей палате. И я видел, как вам неприятна эта работа, как вы обременены этим обязательством. И я видел, как вы тоскливо смотрите в окно, за которым жарким светом расцветает июнь. И я посчитал это кощунством - запирать молодую цветущую душу в душной больничной палате вместе с человеком, на которого нет надежды. Вы молоды, прекрасны, в вас столько жизни и энергии, а во мне кроме боли и страдания ничего нет. Ваша жизнь священна, в то время как моя погрязла в грехе. Поверьте на слово, Тэхён, ваша бесценная молодость не стоит того, чтобы тратить её на человека, на котором жизнь поставила крест. Моя молодость закончилась в тот день, когда объявили о войне, а ваша только начинается. У меня нет будущего, в то время как у вас оно только и есть. Наверное, мне никогда не узнать, прочитали вы это письмо, но это не важно. Все, что я хотел сказать, уже сказал. И ещё раз, я хочу искренне извиняюсь перед вами за свои нелепые действия, которые принесли вам много хлопот. Но опять же, как бы это глупо и нелепо не звучало, но всё, что я делал, было во благо вам. И теперь вы свободны, выйдете на улицу и вдохните прекраснейший запах ничем не обременённой молодости. Я буду поистине счастлив, если вы это сделаете. И пожалуйста, Тэхён, забудьте меня, ведь я не стою того, чтобы меня запоминали. Искренне ваш, Хосок» Тэхён понял, что плачет, когда чёрные чернила на листке стали расплываться грязными кляксами. Он поспешно стёр горячие струи, которые медленным ручейком спускались по его щеке. В сердце что-то щемило. Непонятные, новые чувства проснулись в нём. Что скрывать, письмо его растрогало, но одновременно с этим в нём бурлила злость. На себя, но в основном на Хосока. Да, именно на этого глупого альфу, который уже в столь юном возрасте поставил на себе крест. На человека, который одним письмом обесценил собственную жизнь, сравнил её с чем-то незначительным. Похоронил свои чувства и эмоции под землю, заложил их каменной кладкой, через которую ни один росток души не в силах прорваться. Как же он раздражает, раздражает тем, что решил за Тэхёна, что будет лучше для него. — Глупый, несносный альфа, как ты смел решить всё за меня. И Тэхён перечитал письмо ещё раз. И ещё. И ещё. Он так и заснул с ним, во сне прижимая к себе уже сильно помятую, но такую драгоценную бумагу. Он заснул с уверенностью, что скоро он изменит чью-то жизнь.***
Хосок сидел в саду на свежем воздухе. Ветер забирался в шоколадные волосы, путая их между собой. Но, всё-таки, мысли Хосока были запутанней. Они не покидали его голову с того самого момента, когда Тэхён оставил его в саду. Хосок думал, что избавившись от этого омеги, его жизнь станет проще, но всё стало только запутанней. Слова, сказанные Тэхёном не выходили из головы ещё несколько часов. Перед сном он опять много думал, но впервые не о прошлом, а о настоящем. Всё-таки, он грубо обошёлся с омегой, вывел того из себя, но другого выхода он тогда не видел. Он так и заснул вместе с переживаниями и сомнениями минувшего дня. Проснулся он на удивление рано, долго ворочался в кровати, но так и не смог снова заснуть. Он решил занять себя чтением, но всё никак не мог сосредоточиться на содержании книги, всё время отвлекаясь на что-то. Его взгляд непроизвольно поднимался на дверь. Его бесило щемящее чувство в груди и то, как каждый раз он вздрагивал и с надеждой смотрел на дверь, в которую входил очередной санитар или медбрат. «Боже, как же глупо», — думал он. К десяти часам Хосок окончательно понял, что Он не придёт. Дверь больше не внушала волнение. Она снова была частью уже знатно надоевшего интерьера. «Чёрт, а на что ты надеялся, Чон Хосок? Что после всего он снова к тебе придёт? Как же самонадеянно. Но это даже к лучшему. Ты этого достоин». Хосок отложил книгу и повернулся на бок, спиной к двери. Всё-таки Тэхён прав, кроме одиночества у него ничего нет. Он проспал до полудня. Сны ему не снились. На обед снова принесли шоколадный пудинг. Он с размаху кинул его в белую стену. Стало ещё хуже. К вечеру мысли снова заполнили всё его сознание. Они как рой ос бурлили в нём, от них так хотелось избавиться, выплеснуть куда-нибудь. Дверь палаты со скрипом открылась. Хосок устало посмотрел на неё, надежды в нём уже не было. В дверях стоял доктор Ким. Сердце Хосока пропустило удар, всё-таки они с Тэхёном были братьями и хоть не сильное сходство у них имелось. — Он ведь так и не пришёл, да? Не волнуйтесь, командир Чон, я ему дома такую взбучку устрою. — Нет, он не виноват. Тут только моя вина. Он поступил правильно. — Но командир… — Всё в порядке. Я прошу вас передать мои искренние извинения Тэхёну. Это самое малое, что я могу сделать. — Хорошо, я передам. Есть ещё что-нибудь, что я могу для вас сделать? Хосок вовремя заглушил вот-вот готовящиеся вырваться слово «нет». Он так привык отказываться от помощи, когда ему её предлагают. Но он больше не мог, ему казалось, что ещё немного, и его мысли сведут его с ума. — Да, не могли бы вы сделать мне одолжение. Принесите, пожалуйста, бумагу с ручкой. И вот Хосок сидит в саду, Он опять не пришёл, и этот день обещает быть таким же, как и предыдущий. Он скурил уже три папиросы, во рту пересохло, но просить кого-нибудь принести воды не хотелось. Всё-таки хорошо, что всё так сложилось, так и надо, так будет правильно. Но почему внутри что-то опять оборвалось, когда двери в его палаты снова не открылись? Наверное, он даже письмо не прочитал, а даже если и прочитал, то что с того? Что поменяет тот факт, что жизнь Хосока теперь состоит из постоянных перевязок, больничной еды и сожалений? И вот, когда пальцы потянулись за четвёртой папиросой, в сад вошёл Он. Ветер развевал отросшие волосы и кудрявил и так от природы волнистые пряди. На нём были бежевые хлопковые штаны, и пиджак такого же цвета поверх белоснежной рубашки. Запястье обрамляли старые наручные часы. Он шёл уверенно, на ходу поправляя запутавшиеся волосы. И от этого так и перехватывало дыхание. «Какой же он красивый», - про себя подумал Хосок. Тем временем Тэхён уже подошёл к чайному столику, за которым сидел Хосок и сел напротив на стул. Их взгляды встретились. Оливковые глаза смотрели на него и он не мог прочитать плещущиеся на дне его зрачков эмоции. Они продолжали какое-то время смотреть друг на друга. — Хотите курить?— начал Хосок. Омега кивнул. Достав папиросы, альфа положил их на стол перед ним, поставил рядом блюдечко, служившее ему пепельницей, и зажег спичку. — Благодарю, — сказал Тэхён, выпустил вверх тонкую струйку дыма и опять замер. Казалось, в нём происходила какая-то борьба. Хосок хотел было сказать что-нибудь банальное, просто чтобы завязать разговор, но Тэхён опередил его: — Я пришёл извиниться за своё поведение. — Не стоит. — Я сам виноват, — сказал Тэхён. — У меня действительно скверный характер. — Что вы, Тэхён! Все дело только во мне. Вы с таким терпением переносили все нелепые… — Давайте не будем состязаться в вежливости, — оборвал того омега, — и давай перейдём на «ты». — Давайте… то есть, давай. — Я прочитал твоё письмо. Внутри Хосока всё оборвалось. Волнение подкатило к горлу. Конечно, оно было написано для омеги, но стоит признаться, что это письмо он писал в первую очередь для самого себя, даже не надеясь, что когда-то его мысли кто-то прочтёт. На фронте Хосока все считали храбрым, но кто же знал, что он будет так волноваться, сидя перед человеком, которому он впервые за долгое время излил душу. Хосок не боялся пуль, но боялся реакции на свои мысли. Казалось бы, Хосок давно умер, но его сердце снова забилось с бешеной силой, когда омега напротив сказал, что прочитал его письмо. — И как оно тебе? — он пытался скрыть волнение в своём голосе. — Мне оно не понравилось, — спокойно ответил Тэхён, стряхивая пепел на блюдце. — Вот как, — сказал альфа, теперь пытаясь скрыть грусть в своём голосе. — Мне не понравилось в нём то, как ты относишься к своей жизни. Пишешь, будто бы тебя больше нет, будто бы ты пустое место, человек, который ничего не стоит. «Но так и есть…» — подумал Хосок. — Но это не так, — продолжил Тэхён, — всё, что ты написал в том письме - полная чушь. От начала до конца. Потому что ты не умер. Ты жив. Жизнь не поставила на тебе крест, она дала тебе второй шанс. И ты будешь полным идиотом, если им не воспользуешься. Хосок поджал губы. Он молча смотрел на курящего Тэхёна. Что-то в глубине души ломалось, росток жизни продирался сквозь каменные стены, которые альфа соорудил внутри себя. Этот росток так хотел жить, хотел снова дышать, хотел снова ощутить лучики солнца на себе, но росток не знал, достоин ли он этого, достоин ли снова увидеть солнце. — Я не уверен, что справлюсь. — Я помогу, — спокойно ответил Тэхён, туша окурок о блюдце, — я снова буду твоей сиделкой. Снова буду выполнять все твои прихоти и насмерть драться за ванильный пудинг для тебя. Хосок громко засмеялся. Искренне. Он очень давно не слышал свой смех. — Чего ты смеёшься? Между прочим, в тот раз, чтобы добыть этот сранный ванильный пудинг мне пришлось целую лекцию о расовой дискриминации дедушке прочитать. — Что ты сделал? — Да, вот она - темная сторона работы сиделкой. Теперь они оба смеялись. Хосоку впервые за долгое время было хорошо, впервые за долгое время он не думал о пустоте на месте левой ноги, впервые за долгое время он не чувствовал себя никчёмным. — Значит ты возвращаешься? — Так точно, командир. — Тогда… до завтра? — До завтра. Тэхён поднялся с места и уже готов был уйти, но остановился. Он засунул руку во внутренний карман своего пиджака и достал оттуда красивую книгу. Положив её перед Хосоком, он медленным шагом направился на выход из сада. Хосок взял книгу в руки. Жуль Верн «Вокруг света за восемьдесят дней»