***
Намджун медленно шёл к особняку Кимов. Шёл извиняться. Вчера на бале он был груб с Чимином. Скорый отъезд на фронт слишком сильно навис над всеми его мыслями. Вчера, увидев Чимина, у него перехватило дыхание. Образ омеги опьянил его лучше самого дорого шампанского. Он выглядел словно ангел. Намджун рос в религиозной семье, каждое воскресенье они ходили в церковь, где он видел образы разных архангелов и серафимов. И только вчера Намджун наконец-то понял, как выглядят настоящие ангелы. Он давно отдалился от веры, но вчера на балу, при виде Чимина, готов был принять её заново. Ведь только в такое божество хотелось верить, а не в какого-то мужчину на небесах. При виде его пепельно-белых волос, Намджун сам пеплом осыпался. Слышать его нежный, тягучий голос было невозможно. А в больших искрящихся глазах хотелось раствориться. Но он не мог… Он говорил с Чимином, а у самого в сознании яркими буквами мелькало: «СКОРО ЭТО ЗАКОНЧИТСЯ». Он пытался от них абстрагироваться, но его мысли, словно какие-то паразиты, без конца циркулировали в голове, напоминая, что это всё не вечно. Что какие-то три дня и он уедет обратно, и всё это закончится. Он больше никогда его не увидит. Чимин и дальше будет работать в больнице, а Намджун воевать на фронте, и, возможно, там он встретит свою смерть. Их история изначально была обречена на провал. Им было хорошо вместе, но, в конечном итоге, каждый вернётся к своей прежней жизни. И вообще, будут ли они помнить друг о друге? Намджун он нём точно будет. А Чимин? Вряд ли. Он правда пытался внимательно слушать омегу, шутить, танцевать с ним. Но его мысли, как самый качественный яд, проникали в каждую клеточку его тела. Сейчас он стоит в ярко освещённой зале с этим ангелом, а через три дня будет давиться землей в окопах. Странный контраст, однако. Он через силу улыбался словам омеги, делал вид, что всё нормально, но у него это плохо получалось. Беззаботность Чимина, по сравнению с его мыслями, раздражала. Вины омеги в этом нет, он ведь ничего не знает, но испорченное настроение Намджуна это не волновало. Он часто огрызался, слушал Чимина в пол уха, много пил. — Да что с тобой такое? — не выдержал омега. — Давно хотел сказать, как же меня тошнит от всего. От этого бала, от этих людей, от этого городишка. Тут всё такое ненастоящее. — Жалеешь, что сюда приехал? — В какой-то мере, да, — не подумав, ответил Намджун. Он быстро понял свою ошибку, повернулся к Чимину, но тот уже смотрел на него холодным взглядом. — Ты меня не так понял. — От меня тебя тоже тошнит? — Только не надо перевирать мои слова, я этого не говорил. — А по-моему именно это ты имел в виду. — Нихрена подобного, — прорычал от раздражения Намджун. — Если тебе так противно, то можешь уйти. — Знаешь, я наверное именно так и сделаю. Допив свой бокал шампанского, Намджун нервно зашагал на выход из особняка. Он пытался игнорировать взгляд омеги, сверлящий его спину. Всю ночь он провёл в кабаке. Много пил. Надо было чем-то заглушить тревожные мысли. Возвращаться обратно было страшно. Он настолько окунулся в свои чувства, что позабыл, что его ждёт. Чимин дал ощущение спокойствия, безмятежности, рядом с ним Намджун чувствовал себя снова подростком. Ему было так хорошо, но время неумолимо бежит, ему надо возвращаться на бойню, с которой он может не вернуться. Намджун давно смирился со смертью, ведь ему было нечего терять. Родители давно умерли, других родственников у него нет. Но теперь всё желание жить сконцентрировалось в одном конкретном человеке, с которым он должен расстаться. Он пил до самого рассвета. Сил возвращаться домой не было, поэтому он снял комнату в этом кабаке. Грязная и пыльная, она была под стать его состоянию. Он сразу же отключился, проспав до середины дня. На трезвую голову ему было противно вспоминать события вчерашнего дня. Главным образом, было противно от самого себя. Надо было извиниться перед омегой. Приняв ванну, он оделся, и, сдав комнату, пообедал в каком-то маленьком кафе. И вот сейчас он шёл к дому Чимина, чтобы извиниться перед ним, но на самом деле он шёл проститься. Дома прислуги не оказалось, он прошёл внутрь, и сразу же застал Чимина в гостиной. Тот сидел на большом диване и читал книгу. При виде его Намджун сразу же позабыл все слова, которые хотел сказать. Чимин его не замечал, так что альфа чуть прокашлялся, чтобы тот обратил на него внимание. Омега удивленно поднял голову. Встретившись взглядом с Намджуном, он сразу же накинул на себя маску безразличия. — Зачем пришёл? — спокойно спросил тот. — Извиниться. Я вчера вёл себя очень грубо. Мне очень стыдно за своё поведение. — Извинения приняты. Можешь идти. Но Намджун даже с места не сдвинулся, всё дальше смотрел на омегу. — Мне нужно ещё кое-что тебе сказать. — Что ж, я слушаю. Чимин встал с дивана, медленно подошёл к затухающему камину и подбросил в пламя пару дров. Не отходя от него, он смотрел как их охватывает языки пламени. Примерно такой же костёр происходил сейчас у Чимина в душе, но перед Намджуном хотелось казаться сильным, безразличным, хотелось… — Чимин, я уезжаю обратно на фронт, — эти слова обрубили всё. Спустя долгую паузу он продолжил. — Мой отпуск подошёл к концу. — Когда? Когда ты уезжаешь? — Послезавтра. В Чимине всё оборвалось. Послезавтра… Это так скоро. Намджун уедет и всё закончится. Он изначально это знал, но просто забыл. Это следовало ожидать, ничего удивительного, Чимин себя к этому готовил. Так почему сейчас так больно? Почему душа на осколки рассыпается от осознания, что всё в этом мире конечно? — Я пришёл проститься, Чимин. Я вёл себя грубо, потому что знал, что скоро уеду. Если бы ты знал, как я не хочу туда возвращаться, как я не хочу снова брать в руки оружие, нажимать на курок и чувствовать отдачу в плече. Но я смирился с этим, это стало моей рутиной, обыденным делом. Всё в моей жизни было под контролем, пока я не встретил тебя. Помнишь, ты тогда зашёл в палату к Хосоку. Это, наверное, звучит глупо, но я как только тебя увидел, сразу же влюбился. И тогда на перевязке, когда твои руки нечаянно до моей кожи касались, у меня всё в душе расцветало, а когда твой запах почувствовал, сразу же детство вспомнил. Я тогда у дяди в чайной лавке работал, чаи из Китая продавал. Чимин, знаешь как по-китайски будет жасмин? — Как? — чуть дрожащим голосом спросил омега. — Молихва. Чимин, ты мой молихва, я это сразу понял. Даже самый лучший чай не до конца раскрывает запах жасмина, как ты. Этот аромат пьянит. И рядом с тобой я провёл самые лучшие дни, самые яркие моменты моей жизни были связаны с тобой, и я так не хочу отпускать своего молихва. Но я пришёл проститься. Я бы так хотел тебя обнадёжить, сказать, что мы ещё обязательно встретимся, но я не могу давать таких обещаний. Не могу сказать, что всё будет хорошо, когда каждый день там кажется последним. Мне больно это говорить, но я могу не вернуться. И сейчас я ухожу, возможно навсегда, но ты должен знать, что каждый божий день там я буду просыпаться с мыслью о тебе, и засыпаться с ней же. В этом аду я буду думать только лишь о своём молихва. Чимин слушал молча. Оттого ли, что стоял близко к камину, смотрел в огонь и только слушал, слова Намджуна слились с видом горящих и раскалённых поленьев: вспыхивало полено новым огнём - и вспыхивало слово, распадалась на части насквозь раскалённая, красная масса - и слова разбрызгивались, как горячие угли. В голове у него было не совсем ясно, и эта игра вспыхивающих, светящихся, летающих слов погрузила его в странный и мрачный полусон. Вот бы это и правда был сон. Большое полено упало и рассыпалось множеством искр и горячих угольков. Наверное, также рассыпалось сейчас его сердце. Он наконец-то оторвался от созерцания камина и посмотрел на Намджуна. На его лице больше не было никаких масок, но и эмоций на нём тоже не было. Он просто смотрел своими большими глазами на Намджуна, и тот не мог прочитать в них ничего. — Значит, мы больше не увидимся? — бесцветным голосом спросил Чимин. — Скорее всего. — Что ж, тогда спасибо тебе за всё. Если хочешь попрощаться с родителями, то сегодня не получится, они вернутся поздно. — Я пришёл попрощаться с тобой. — Ты уже это сделал. Чимин пытался говорить спокойно, пытался не выдать свой дрожащий голос. Он спокойно смотрел на Намджуна, пока внутри всё осколками осыпалось. «Пожалуйста, уйди. Дай мне спокойно одному умереть на этом паркете», — думал омега. И Намджун напоследок ему улыбнулся. По-доброму, как он всегда улыбался. Он развернулся к нему спиной и уже было пошёл на выход, как в последний момент обернулся и сказал: — Я хочу, чтобы ты знал, что я ни о чём не жалею. Но мне жаль, что наша встреча принесла тебе столько боли. Ты её не заслуживаешь. В тот момент я не думал о последствиях, не думал о твоих чувствах и что с ними станет, когда я уеду обратно. Прости, всё-таки надо было тогда пойти в перевязочную, а не в твой кабинет. Он развернулся и пошёл на выход, но тихий голос Чимина его остановил: — Нет. — Что? — Я тоже не сожалею об этом. Намджун снова улыбнулся. От этих слов тепло на душе разлилось. С ними же появилась надежда. — Тогда, — неуверенно начал альфа, — можно я поцелую тебя в последний раз? Чимин кивнул. Намджун за пару шагов сократил расстояние между ними и накрыл пухлые губы омеги своими. Тот без колебаний ответил на поцелуй. Оба терзали губы друг друга, пытаясь навсегда запомнить этот момент, оба говорили себе остановиться, но никто не отстранялся. Наоборот, они всё ближе прижимались друг к другу. Постепенно поцелуй становился жадным и требовательным, Намджун уже не стесняясь исследовал рот омеги своим языком, обводя им его зубы, нёбо. Чимин податливо отвечал, вовсю прижимаясь к альфе. Но в ком-то из них рациональная часть должна была взять верх, и победила она в Намджуне. Альфа без особой охоты отстранится от пухлых губ и, смотря в глаза напротив, прошептал: — Если мы сейчас не остановимся, то я возьму тебя прямо на этом диване в гостиной. — Пожалуйста, — прошептал в ответ Чимин, утягивая Намджуна в новый поцелуй, — я хочу этого. Последние слова он промычал ему в губы, когда альфа уже подхватив его, неся на диван. Не разрывая поцелуя, он уложил омегу на синий бархат. Исследуя губами его шею, он одной рукой расстегивал непослушные пуговицы на его белой шелковой рубашке. Наконец-то, расправившись с последней, он отстранился и посмотрел на омегу. Нет, перед ним точно лежал не ангел. Ангелы такими не бывают. То был самый настоящий змей-искуситель. Белые волосы были разбросаны по синему бархату, они также спадали на лицо, где алели покусанные губы. На фарфоровой шее расцветали красные посаженные им отметины. Белый шёлк больше не скрывал его красивую грудь, на которой алели два набухших соска. Он припал губами к одному из них, мягко кусая, словно запретный плод. Чимин тихо простонал, выгибаясь навстречу его движениям. Он зарылся пальцами в волосы Джуна, и, несильно их сжимая, сам направлял альфу. Намджуну нравилось подчиняться ему. Перейдя на другой сосок, он уже стягивал с Чимина штаны. Когда те были отброшены в сторону, он поцелуями перешёл на впалый живот омеги, спускаясь всё ниже. Чимину конкретно стало нахватать воздуха, когда альфа припал губами к его члену, всасывая головку в рот. Чимин от таких ощущений до хруста в лопатках прогнулся. Ему пришлось закусить тыльную сторону своей ладони, чтобы громко не застонать. Мысли плавились, а все ощущения обострились в сто раз. Удовольствие сладкой негой разлилось по телу. Спустя пару таких движений, Намджун отстранится. Расстегнув пиджак, он кинул его куда-то в сторону, вслед за ним полетела и рубашка, штаны тоже вскоре оказались в этой куче одежды. Чимин из полуприкрытых век смотрел на Намджуна. На широкой груди, где он когда-то перевязывал ранение, виднелся лишь шрам. Чимин чуть улыбнулся от осознания, что он приложил руку к заживлению раны полковника. Пока омега об этом думал, Намджун резко притянул его к себе. Он закинул ногу Чимина к себе на плечо, выцеловывая на внутренней стороне бедра только ему понятные узоры. Он без конца кусал мягкую кожу, ставя на ней краснеющие засосы. И Чимин, давясь своими стонами, мог лишь наблюдать за действиями Намджуна. Тот тоже не отрываясь смотрел ему в глаза, пока медленно спускался губами по бедру, к двум половинкам, между которыми находилась сочащаяся смазкой дырочка. Он обвёл её большим пальцем, а потом припал к ней своими губами, медленно всасывая, вырывая из Чимина новую порцию стонов. Тот уже вовсю метался по дивану, от сводящих с ума ощущений. Омега заливался краской, но только шире раздвигал ноги, давая Намджуну большее поле для деятельности. Он снова одной рукой зарылся в волосы альфы, когда тот мокро вылизывал его там, и с силой сжал русую копну, но Намджун на эту боль даже внимание не обратил. Он был поглощён другим делом. Чимин сам направлял Кима, и тот знал, что когда омега сильно сжимал его волосы, он делал ему приятно. Намджун чередовал язык с пальцами, отчего ощущения были ещё острее. Альфа испивал его, словно он сосуд с самым прекрасным эфиров, насытится которым было невозможно. Растяжка не заняла много времени. Когда альфа уже конкретно трахал его пальцами, Чимин притянул его за плечи и простонал в самое ухо: — Джун-и, пожалуйста. Я готов. Намджун, у которого возбуждение уже по крови циркулировало, без особых прелюдий раздвинул ноги Чимина шире и сразу же вошёл в омегу, заполняя его полностью. Узкие стенки обхватили член, от чего альфа прорычал от удовольствия в шею Чимина. Тот сам выгнулся навстречу, глуша немой стон в губах альфы. Было больно, но от этой боли не хотелось лезть на стенку, в этой боли хотелось раствориться. Намджун начал медленно толкаться в хрупкое тело, даря невероятные ощущения. Они всегда занимались так любовью, и Чимину это нравилось, нравилась нежность и мягкость, но это было раньше, когда их расставание не нависало чёрной тучей над ними. Когда он утопал в этой нежности, зная, что в следующий раз получить её новую порцию. Но теперь следующего раза не было. Было только сейчас. И в этот раз от чувств хотелось сходить с ума, хотелось, чтобы они заполнили каждую клеточку тела, чтобы они вытеснили ненужные мысли, которые тяжелым якорем давили на сердце. Он любил нежность, но сейчас хотел раствориться в страсти. Он хотел запомнить их последний раз. — Быстрее, — прохрипел он альфе в ухо. Намджун ускорил движения, даря новые острые ощущения. Чимин сцепил ноги на его пояснице, пока тот уже грубо трахал его. Намджуну самому хотелось хотя бы на время забыть о переживаниях прошедших дней и скором отъезде на фронт, на миг забыть об этой чертовой войне. Ему было больного от того, что для этого он использовал тело любимого человека. Он словно голодный волк, кусал зубами его святую кожу на шее, где отчетливее всего проступал запах жасмина. Намджун упивался им, пока ногти Чимина полосовали его спину. Омеге было больно от резких грубых толчков, но эта боль никак не заглушала ту, что внутри. Ту, что по венам мерзким ядом разливалась, ту, что мысли отравляла, все яркие моменты стирала и напоминала, что скоро это всё закончится. Именно эта боль всё никак не заглушалась. Чимин продолжал стонать от резких толчков альфы, пока сам внутри умирал. В камине догорали брёвна, рассыпаясь на несколько кусочков. Чимин уверен, что сейчас также всё рассыпается у него внутри. Он сам не заметил, когда слёзы начали струиться из его глаз, стекая по вискам и пропадая в волосах. Не заметил, как все предметы вокруг начали плыть, а вместо стонов изо рта стали вырываться всхлипы. Намджун резко остановился и обеспокоенно посмотрел на парня под собой, который уже вовсю ревел. — Чимин, тебе больно? Да, ему было больно, но эта была вовсе не физическая боль, альфа это по глазам видел. Это та боль, которая внутри сидит, которую сильные люди обычно прячут, но иногда она всё-таки вырывается наружу. Как сейчас. — Нет, Джун-и, пожалуйста, не останавливайся. Прошу тебя, только не останавливайся. И Намджун продолжил. Сцеловывая слёзы с его глаз, он уже медленнее стал вбиваться в тело омеги, руками исследуя его тело, пытаясь запомнить каждую деталь, каждый участок его тела внести в свою память, чтобы долгими темными ночами на фронте вспоминать очертание своего мальчика. Мозг со временем может забудет, а руки нет. Руки будут всё помнить. Чимин сам отвечал на его нежные поцелуи, словно те были глотками свежего воздуха. Он цеплялся за альфу, как утопающий цепляется за спасательный круг. Подушечками пальцев проводил по шраму, где раньше была рана, которую он сам некогда перевязывал. Намджуна было мало, хотелось, чтобы он заполнил каждую клеточку Чимина, оставил свой запах на коже омеги, сделал всё, чтобы он сходил под ним с ума и Намджун делал. Он трахал его уже на весу, крепко придерживая хрупкое тело руками. Чимин начал глубоко дышать, чувствуя предстоящую разрядку. Он сильнее прижался к полковнику и, не без помощи его рук, кончил себе на живот. Спустя пару резких толчков Намджун вышел из него, кончая тому на живот. Уставши прислонившись лбом ко лбу Чимина, он подарил тому ленивый поцелуй. Они ещё долго лежали в обнимку, кожа к коже. Намджун лежал на груди омеги, выводя на ней непонятные узоры подушечками пальцев, в то время как Чимин бесцветным взглядом смотрел в потолок. Плакать уже не хотелось, на место прежних эмоций пришла затягивающая пустота. Ну вот и всё - их история кончилась. Исход её был понятен изначально, но Чимин закрывал на это глаза. Ему надо было подготовиться к тому, что Намджун уедет обратно на фронт, но он забыл про это. Поэтому сердце вместе с поленьями в том камине сгорело, когда альфа озвучил новость про свой скорый отъезд. Как же был глуп Чимин, когда думал, что всё в этом мире длится вечно. В детстве все казалось таким простым. Дом, отец с папой, Тэхён - всё это казалось бессмертным. Но бессмертия нет, он это понял, начав изучать медицину. В современном мире все быстро меняется, сменяются эпохи, развиваются технологии, но одно остаётся неизменным - человек рождается и умирает. Сам факт его рождения ознаменовывает факт его смерти. Мы рождаемся и сразу начинаем стареть. И как в этом мире что-то считать вечным, когда сам человек конечен? И счастье его тоже конечно. Жаль, что за него решил это кто-то другой. Кто-то, кто сейчас лежащего человека на его груди отправляет на верную смерть. Они не знали, сколько времени прошло. Было спокойно рядом друг с другом, хотя у обоих внутри была полная противоположность слову «спокойствие». Давившая тревога и страшившая неизвестность буквально сжирали обоих изнутри, заполняли все мысли, не давая насладиться моментом. Последним моментом. Чимин первым подал признаки жизни. Высвободившись из объятий Намджуна, он начал медленно одеваться. — Родители скоро вернуться, тебе лучше уйти. Спрятав грустный взгляд, Намджун начал одеваться. Он пытался делать вид, что его совсем не задел холодный тон Чимина. — Поезд послезавтра в десять. Ты придёшь? — с надеждой в голосе спросил Намджун. — Нет, — как приговор озвучил омега. — Я выхожу обратно на работу. В больницу привезли новых раненых. — Что ж, тогда пока. — Прощайте, полковник Ким. Альфе стало больно от того, что Чимин в последний раз обратился так к нему. Не «Намджун», не «Джун-и», как он обычно его называл, а «полковник Ким», как бы перечеркивая, все, что между ними было. Как же Намджун ненавидел это «полковник Ким». Оно было везде, так к нему обращались солдаты, начальство, обычные люди, но слышать это «полковник Ким», сказанное голосом Чимина было неприятно, оно звучало инородно из его уст. Он хотел быть просто «Намджуном». «Ким Намджуном» - обычным парнем, но война навесила на него этот ярлык «полковника», и он его ненавидел, также как и всё, что было связано с войной. Он ненавидел войну за то, что сейчас в последний раз смотрит в глаза любимого омеги и не видит в них ничего. За то, что он должен уйти. Скрип паркета под тяжелыми шагами разрезал тишину. За ним послышался звук открывающейся двери. Вот она закрылась. Снова тишина. Чимин продолжал сидеть на диване, смотря туда, где только что был Намджун. Он смотрел ему вслед, следил взглядом за его удаляющейся фигурой и почувствовал давящую пустоту внутри, когда альфа вышел за дверь. Ну вот и всё. Он ушёл. Чимин медленно перевёл взгляд на камин. Огонь давно погас. Наверное, также сейчас погас Чимин. Внутри него был только серый пепел. Намджун тихонько зашёл в их с Чоном квартирку, боясь, что тот уже спит, но застал друга курящего за столом в кухне. После разговора с Чимином у него совсем не осталось сил, поэтому он уже было направился в свою комнату, но голос альфы его остановил. — Намджун, помнишь мы вчера говорили про вкус того дешевого виски, которое нам иногда выдавали на фронте? — Намджуном стало не по себе от взгляда Хосока, настолько пустой он был. — Скоро я вместе с тобой вспомню его вкус. Полковник непонимающе посмотрел на друга. Он подошёл ближе к столу, на котором лежала какая-то бумажка. Пазл сложился на места, когда он прочитал то, что на ней написано. Смертный приговор - вот, что это было. Приглашение на собственную казнь. Хосок молчал, тяжело глядя в пол: так, вероятно, смотрят люди в глубину собственной могилы. Для него её уже любезно вырыли. — Я так надеялся, что этот ужас закончился, но он только начался. Намджун, ничего не говоря, взял со стола сигареты и закурил вместе с Хосоком. Они сидели на кухне и молчали. Слова были не нужны.***
Морской воздух ласкал лицо, путался в волосах и приносил ощущение свежести. Хосок с Тэхёном сидели на берегу, на их пляже. Каждый думал о своём. Каждый готовил себя к расставанию. Погода была прохладной, от прежнего жаркого лета не осталось и следа. Только светлые воспоминания остались от него. Как будто вся жизнь Хосока было летом, наполненным яркими событиями и приключениями, а потом оно закончилось. Вместо осени пришла война. Погода будто бы считывала их настроение - было пасмурно, и море было неспокойным. На душе и так было паршиво, а природа ещё больше угнетала. Каждый сидел, думая о своём. Каждый смотрел на море. Каждый хотел в нём сейчас раствориться. — Тэхён, — разрушил тишину Хосок, — я хочу, чтобы ты понимал, что я возможно не вернусь. — Заткнись, — в этом слове не было агрессии, скорее мольба. — Нет. Прошу тебя, выслушай меня. Шансы выжить в этом аду очень малы, а с моей ногой они сводятся почти к нулю, — омега рядом болезненно простонал. — Ты должен понимать, что я могу умереть, и если это всё-таки случится, принять мою смерть спокойно. — Как ты можешь говорить такое, Хосок? Так спокойно говорить об этом? — Потому что на войне иначе относиться к своей жизни нельзя. По-другому просто невозможно, Тэхён. Омега положил голову на свои согнутые колени. Хотелось зажать уши, не слушать Хосока, сделать всё, лишь бы не слышать то, что он сейчас говорит. Он понимал, что их ждёт серьёзный разговор, всю ночь к нему готовился, но к такому не подготовишься. Спокойно принять смерть близкого человека - такое вообще возможно? — Я буду писать тебе каждую неделю, слышишь? Если будет время, то даже чаще. Но ты должен знать, что могут быть перебои с почтовыми отправками, это норма. Я не знаю, как скоро мне дадут отпуск, и дадут ли его вообще, но я сразу же тебе сообщу, слышишь? Тэхён неуверенно кивнул. Снова хотелось плакать. Он не понимал, как так возможно? Несколько дней назад он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете, у них с Хосоком всё было впереди, а сейчас до отъезда альфа оставалось несколько часов, он уедет и, возможно, не вернётся. Ему было дурно от этого контраста в пару дней. Он мечтал лишь об одном - вернуться обратно в те недалекие времена, когда они были счастливы. Но как бы не хотелось, он понимал, что война была, есть и будет. От неё не отгородиться. Какие бы высокие стены они не построили бы, её отголоски всё равно бы доходили до них. От войны не спрятаться, не убежать. Её нужно принять как должное, как что-то тебе неподвластное. Тэхён всегда любил все держать под контролем, он считал, что у любой проблемы есть решение. Оказывается нет… Определенные вещи он не мог контролировать. Никто не мог. И сейчас, сидя на берегу, в нём кипела лютая ненависть на этот мир, в котором твоего любимого человека могут просто взять и забрать у тебя, не спросив твоего разрешения. Ненавидел всех правителей, которые из-за своих иллюзорных целей развязали эту войну. И ещё он ненавидел себя за свою беспомощность и осознание того, что он ничего не может сделать. В нём было столько ненависти, что он в ней задыхался. И вместе с ней в нём жил страх, страх за Хосока, за то, что он уедет и не вернётся. Что будет тогда с Тэхёном? Он сломается словно фарфоровая кукла, разобьётся на миллионы кусочков. Возможно, когда-нибудь он соберёт себя заново, но это больше будет не он. Дешевая реплика. Он сотрёт из головы это лето и будет существовать дальше. Именно существовать, не жить. Чужие тёплые руки вырвали его из раздумий. Хосок крепко сжимал его пальцы. Мутным взглядом Тэ посмотрел на него. Чон улыбался. Он притянул его руку и поставил на ней легкий поцелуй. Он уделил внимание отдельно безымянному пальцу. — Если это закончится, и если я вернусь домой, то сделаю тебе предложение. У Тэхёна всё внутри сжалось от того, что Хосок сказал «если», а не «когда». Когда война закончится, когда он вернётся домой. А это «если» резало уши. — Ты примешь моё предложение? — Да. — Тогда прошу тебя, жди меня. Он поцеловал омегу в висок, прижав его продрогшее от холода тело к себе. Они так и сидели на берегу в обнимку. Когда пришло время уходить, оба медленно встали и направились к пещере, которая вела к выходу с пляжа. Тэхён медленно плёлся впереди, не замечая, что фигура альфы позади него остановилась. Хосок завороженно смотрел на море, такое неспокойное и прекрасное оно было. Он смотрел на синее небо и вспоминал, как смотрел на него в тот раз, когда они с Тэхёном купались в море. Как он лежал на этой глади, словно на мягкой перине, и смотрел вверх, туда, откуда, по его мнению, начиналась свобода. Он вспомнил ту ночь, когда они с Тэ после бала лежали на песке и смотрели на всё тоже небо. И им было так спокойно. Он ведь не осознавал, какое это счастье - лежать рядом с Тэхёном и смотреть на звёзды. Получится ли это у них ещё когда-нибудь? — Хосок, — донёсся до него голос Тэхёна. Омега уже стоял у пещеры. Морской воздух развевал его длинные волосы. Он выглядел таким красивым и… недосягаемым. Парень был далеко и, казалось, ещё секунда, и темнота пещеры сокроет его. Он исчезнет, а Хосок так и останется на берегу. Один. Навсегда. Вложив руки в карманы, он медленно направился к Тэхёну. Весь остаток дня они провели вместе, просто ходили по городу, разговаривали. Ценили каждый момент. Они ни на секунду не расставались, пытаясь все последние часы перед отъездом альфы провести вместе. Как будто бы боялись что-то упустить. Вечер уже плавно перетекал в ночь, когда Хосок объявил, что им надо прощаться. — Надо собрать вещи и помочь Намджуну. Тот и так весь день бегал за покупками, пока я с тобой время проводил. Тэхён грустно кивнул. Пора расставаться. — Завтра на вокзале в десять. Не опаздывай. — Я не опоздаю, — уверенно ответил омега. — За два часа приду, но не опоздаю. Хосок провёл рукой по его щеке, сканирую Тэхёна взглядом, тем самым пытаясь запомнить каждую черту его внешности. — Тогда до завтра? Омега кивнул. Хосок развернулся и пошёл по направлению к своему дому. Тэхён ещё долго смотрел ему вслед, но, сдавшись, тоже пошёл домой. Там его ждало ещё одно дело.***
Вокзал был переполнен людьми. Они как муравьи в муравейнике сновали по платформе со своими маленькими чемоданчиками и сумочками. Всё это казалось таким игрушечным и ненастоящим, что до Хосока долго не доходила мысль, что сейчас он отправляется на войну. Руки, нёсшие рюкзак, чуть подрагивали, а шедший рядом мрачный Намджун не добавлял уверенности. Он вспомнил себя год назад, когда началась война и он в числе первых отправился на фронт. Помнил, как родители проводили его на вокзал, как плакал папа, а отец с силой сжимал его руку, как из-за заляпанных вагонных окон смотрелись их фигуры. Он помнит молодых парней, которые ехали с ним, помнит, как тебе были веселы и воодушевлены. Интересно, хотя бы одна треть из них осталась жива? Мысли не переставали пожирать его голову, пока они подходили к их вагону. «Поезд в один конец», — подумал про себя Хосок. Остановившись у нужного вагона, они не зашли в него. Ждали. Определенного человека. Хосок посмотрел на большие часы, висевшие на платформе. «9:53» Сердце больно кольнуло. А далее оно и вовсе ушло в пятки, когда проводник сказал занимать места, потому что поезд скоро отправляется. Тэхёна не было. Это августовское утро было бы тихим, если бы не скрип велосипеда, рассекающего воздух. Омега на нём так быстро крутил педали, что железный конь, казалось, уже набрал скорость автомобиля. Дыхание сбилось, а ноги гудели от боли, но он не обращал на это внимание. Игнорировал боль и давил на педали сильнее. Он чуть не снёс уже пару людей, вслед ему кидали все, какие только возможно, оскорбления, но ему на них было плевать. Он держал путь на вокзал, где через пару минут любовь всей его жизни уедет на войну. Вернувшись вчера домой, Тэхён так устал эмоционально, что сразу же отключился, не закончив одно дело, которому хотел посвятить вечер. Проснувшись утром, он впопыхах начал его заканчивать, совсем не следя за временем. Поэтому, когда он всё закончил и посмотрел на часы, всё внутри вмиг похолодело. До отъезда поезда оставалось двадцать минут, а от дома до станции на велосипеде было ехать как минимум двадцать пять. Не обращая ни на кого внимания, он сорвался вниз и, выкатив велосипед, со всей силы закрутил педали. Лишь бы не опоздать, лишь бы успеть. Увидев здание вокзала, бешено стучащее сердце сделала ещё один кульбит. Надо отдать ему должное, доехал он быстро, минут за пятнадцать. Бросив велосипед у входа, он побежал к платформам, откуда отходили поезда. По дороге он пару раз столкнулся с людьми, чуть не снёс пожилого омегу с ног, но ни на секунду не сбросил темп. Он так быстро бежал, что начал чувствовать металлический вкус во рту. Казалось, весь он наполняется кровью. На платформе стоял один единственный поезд, и Тэхён направился к нему. Почти все пассажиры уже сидели в вагонах, кроме парочки, которые загружали багаж. Среди них он нашёл его. И так безумно стучавшее сердце, казалось, застучало быстрей. Не видя никого, кроме Хосока, он побежал навстречу ему. Ноги уже дрожали, дыхания не хватало, но ему было плевать. Тэхён видит свою цель, и он доберётся до неё. И пусть он будет тем гонцом из Марафона, который принёс весть о победе в Афины, и после этого сразу же умер, но он добежал. И Тэхён добежит. Кинется в объятия Хосока, и только после этого можно будет спокойно умирать. Тэхён был уверен, что последние пару метров он не бежал, а летел. И только когда он рухнул в объятия Хосока, наконец-то смог в них расслабиться. Он тяжело дышал, но запах альфы его успокаивал, а руки, поддерживающие тело, грели. Хосок со всей силы прижал его к себе, боясь отпустить. Он целовал его в взмокший висок. — Я так боялся не успеть. Боже, Хосок, прости меня. — Тише, всё хорошо, ты успел. Тэхён-и, ты успел. От его голоса над ухом ему стало спокойно. Чёрт, как же хорошо в его объятиях. — Хосок, — голос Намджуна нарушил их идиллию, — я пока загружу вещи. Взяв в руки рюкзаки, Намджун в последний раз окинул платформу взглядом. Он тоже кого-то ждал. Но этот кто-то не придёт. Тяжело вздохнув, он вошёл внутрь. — Почему ты опоздал? — без упрёка спросил Хосок, обхватив горячие щёки Тэхёна руками. — Мне надо было кое-что доделать. Хосок, я… Тэхён достал что-то блестящее из кармана. У Хосока всё внутри рухнуло, когда он увидел в пальцах Тэхёна серебряный кулон в виде сердца. Почти такой же как был у него. — Это кулон моего дедушки. Совсем недавно его нашёл и решил подарить тебе. Как напоминание, что ты ко мне должен вернуться. Я пойму, если ты не захочешь его взять, ведь это… он почти как тот кулон… который… — Я возьму, — твёрдо ответил Хосок. — Там моя фотография и кое-что ещё. Хосок открыл кулон. В одной половине была вклеена фотография омеги. Такой красивый он был на ней. А в правой части был аккуратно вклеен лепесток розового пиона. Хосок почувствовал, как глаза предательски защипало. — Я решил не писать там «пожалуйста, вернись», ведь ты и так это знаешь. Знаешь, что должен вернуться. Вместо этого я попросил Чимина сорвать лепестки с пионов, растущих в саду больницы. Помнишь, тех самых, которые ты постоянно любил нюхать. Говорил, что я пахну также. Я хочу, чтобы ты знал, что я всегда буду рядом. Чтобы не случилось, я буду с тобой. Когда почувствуешь отчаяние, когда будет казаться, что больше нет надежды, то открой этот кулон и посмотри, кто ждёт тебя дома. Хосок обвёл фотографию Тэхёна большим пальцем, а потом, закрыв кулон, прижал омегу к себе и впился в его губы. Это был такой отчаянный, такой нужный обеим поцелуй. В нём было столько чувств и эмоций, он нёс столь многое, что от этого кружилась голова. Каждую секунду, каждое прикосновение, каждый момент хотелось запомнить, отложить в памяти. Касание языка, прикосновение к коже, сбившееся дыхание, всего было так много. И в этом многом хотелось раствориться. Вот бы остановить время и жить в этом моменте. Но у жизни другие планы. — Поезд отходит, пожалуйста, займите свои места, — голос проводника оглушил их обоих. Неохотно оторвавшись от губ омеги, Хосок в последний раз посмотрел на Тэхёна. Возможно в последний в его жизни. Он не хотел об этом думать. Проведя пальцами по его щеке и поставив мягкий поцелуй на лбу, альфа медленно попятился ко входу в вагон, и через секунду уже скрылся в нём. Он быстро прошёл к окну, расталкивая других людей. Тэхён стоял на платформе, смотря на альфу через стекло. Поезд тронулся… Омега пошёл за ним. Набирая ход, состав медленно покидал перрон. Не отрывая взгляда от альфы, Тэхён следовал за ним. И даже когда поезд стал разгоняться, омега продолжал бежать за ним. Он не замечал, как по щекам телки слёзы. Они мешали, но он не обращал на них внимание. Он остановился, только когда перрон кончился, когда бежать больше было некуда. Осел на холодный камень и смотрел вслед уходящему поезду. Слёзы ручьями текли по щекам, он устал их вытирать руками. Состав всё скрывался дальше, становился меньше, и в какой-то момент совсем исчез из поля зрения. Ну вот, он уехал. Лето закончилось. И он не знал, когда оно настанет снова. Настанет ли оно вообще?***
На ватных ногах он вышел с вокзала. Брошенного ранее у входа велосипеда не было. «Украли», — подумал Тэхён. Данная пропажа его не сильно огорчила, казалось, сейчас его уже ничего огорчить не сможет. Он медленно поплёлся домой, не обращая внимания на прохожих и всё происходящее вокруг. Он не знал куда идёт, ноги сами тащили. В особняк он вернулся только к полудню. Отказавшись от еды, сразу же направился в свою комнату. Без сил свалившись на кровать, он сразу же заснул. Хотелось избавиться от тревожных мыслей, но даже там они его не покидали. Ему снилось, как он бежит за поездом, протягивает руки, чтобы ухватиться за перила, но каждый раз ему не хватает нескольких сантиметров. И он падает. И поезд уходит, скрывается из вида. Он так его и не догнал… Все эти два дня Чимин загружал себя работой. Он сделал всё, чтобы не думать о Намджуне. Знал, что это бесполезно, но так хотя бы мысли будут посещать его не так часто. Не сработало. Он всё время думал о нём. Оперировал пациентов, накладывал повязки, разговаривал с санитарами, а думал о нём. Сегодня Чимин вышел на работу с самого утра, чтобы не было соблазна сорваться и поехать на вокзал. Он завалил себя обязанностями настолько, что потерял счёт времени. Обходя палаты больных, в одной из них вниманием Чимина завладели настенные часы. Его сопровождал омега-медбрат, он что-то говорил больному, пока Чимин завороженно смотрел на циферблат. Стрелки почти доходили до десяти. Он следил за секундной, которая, преодолевая круг, стремилась к началу. И вот, преодолев отметку, толстая стрелка сдвинулась и… … часы пробили десять. Он уехал. — Доктор Ким, — голос медбрата вырвал его из транса, — всё хорошо? — Да, прошу прощения, я задумался. Весь оставшийся день прошёл по заданному им алгоритму. Чимин ни о чём не думал. Он просто машинально выполнял все действия. Вернулся домой только к вечеру. Он не помнит, как добрался до особняка, как зашёл внутрь, поднялся на второй этаж. Опомнился он только, когда стоял перед дверью в свою комнату, а рядом была дверь в комнату брата, откуда светил свет. Поменяв траекторию, он направился к Тэхёну. Открыв дверь, он застал брата сидящего на кровати. Тэхён спокойно читал книгу, на тумбочке стояла керосиновая лампа. Омега поднял на брата глаза. — Тэхён, как ты с этим справляешься? — без сил спросил Чимин. — Как справляешься со всем этим? — С чего ты взял, что я справляюсь? Чимин уже плохо видел брата из-за пелены слёз, комната тоже начала плыть. Вся усталость и переживания последних дней в миг обрушились на него. Он пытался что-то сказать, но вместо слов из его рта вырывались только всхлипы. Чимин тряпичной куклой осел на пол, сил стоять больше не было. Тэхён обеспокоено вскочил с кровати и подбежал к брату. Тот уже лежал на полу, свернувшись калачиком и бился в истерике. — Я не пришёл, Тэхён. Я не пришёл к нему. Я струсил, побоялся, что если увижу его на перроне, окончательно умру. Я так хотел избежать этой боли, но стало только хуже. Что мне делать? Из-за всхлипов и воя было сложно разобрать его слова, но Тэхён всё понял. Он без слов лёг к брату на пол, и, заключив его в объятия, прижал к своей груди. Чимин прижался к нему в ответ, обхватив руками словно спасательный круг. Теперь он всхлипывал в ночнушку брата. — Тэхён, мне так больно. — Мне тоже, Чимин. — Я так ненавижу войну. — Я тоже, Чимин. Тоже. Они так и лежали вдвоём на полу. Тэхён гладил старшего брата по спине, пока тот подрагивал от только что прошедшей истерики. Как Тэхён держался? Возможно, он пролил все слёзы на том перроне, но омега подозревал, что всё самое страшное его ждёт впереди. Всё только начинается…