Через месяц Хосоку дали отпуск. Хотя даже отпуском это нельзя было назвать, скорее деловая поездка. Надо было передать какому-то генералу в Лондоне кое-какие бумаги, а тот в свою очередь передаст другие Хосоку. Альфа не до конца понимал, зачем для этого надо было посылать именно его, однако слишком очевидные предположения закрадывались внутри. Начальство штаба просто хотели показать важным шишкам в Лондоне, что у них в полку, несмотря на инвалидность, служит солдат. Что, несмотря на потерю ноги, альфа вернулся на фронт и продолжил воевать за честь их страны. Очень иронично, учитывая то, что Хосок попал сюда против своей воли. Однако, чтобы это не значило, это был шанс увидеться с Тэхёном. Они не виделись уже больше трёх месяцев, и Хосок не знал, сколько месяцев расставания им придётся пережить. Он написал омеге письмо и договорился с ним встретиться в кафе, который ему порекомендовал его сослуживец. Он сказал, что до войны там продавались отменные пирожные, какие они сейчас — он не знает, возможно такие же. По крайней мере, война меняет только людей, не пирожные, но вкус их для человека, пережившего её, становится другим.
Сидя в поезде по направлению в Лондон, он чувствовал облегчение. Хотя бы день без звуков разрывающихся мин и пулеметных выстрелов. Это многого стоило.
Лондон оказался огромным городом. Альфа был здесь впервые. Широкие улицы, на которых машины почти вытеснили экипажи, спешащие люди и обилие солдат. Гнетущая атмосфера. Пока Хосок шёл к нужному министерству, он заметил одно — все вокруг говорят о войне. Читают бесконечные сводки в газетах, специально приукрашенных для таких обычных граждан, как они, и спорят, когда же их страну ждёт победа. Ничего удивительного, — они живут новостями о войне, в то время как люди, живущие на войне, пытаются всеми способами о ней забыть. У Хосока вряд ли это когда-то получится, — протез вместо ноги и теперешняя боязнь громких звуков этого ему не позволит.
В большом здании министерства он не сразу нашел нужный кабинет. Находился он на шестом этаже, так что к концу подъема Хосок начал заметно хромать. Остановившись перед кабинетом и переведя дух, он постучался и уверенно вошёл, при этом пытаясь не выдавать своей хромоты. За столом сидел альфа средних лет. На голове красовалась блестящая лысина, а второй подбородок выглядывал из-под воротника. Он поприветствовал Хосока и, приняв из его рук папку с документами, начал её пролистывать. В это время Чон молча стоял, осматривая его кабинет. Он был богато обставлен, но выглядело это дешево и безвкусно.
— Командир Чон, я много о вас слышал.
Он посмотрел на Хосока. Курносое маленькое лицо освещали рысьи глазки, было что-то отталкивающее в их цепком взгляде. Он шевелил толстым пальцем, искоса любуясь блеском бриллианта в перстне. Голос звучал гнусавенько.
— Это очень похвально с вашей стороны — несмотря на ранение, вернуться на фронт. Ваш поступок — пример для подражания для всех солдат. А то, получив даже самое легкое ранение, те всеми силами пытаются добиться, чтобы их отправили домой. Но даже с потерей ноги вы не потеряли свой боевой дух.
Хосоку было противно. Противно от этого тучного альфы, от слов, которые он говорил. Он знал таких, как он. Повсюду воспевают храбрость, волю к победе и мужественную жертвенность солдат, а сами из кожи вон лезут, чтобы добиться перевода с опасного для жизни фронта в теплый административный кабинет. У этого видимо получилось. И сейчас он говорит, что Хосок пример для подражания. Может ему стоит по больницам ходить и калеченных альф агитировать?
«Неважно сколько раз в вас стреляли, сколько конечностей вам ампутировали, сколько всего вы потеряли. Возвращайтесь на войну, и у вас заберут последнее — вашу жизнь. Но это не страшно, ведь вы отдадите её за свою страну. За старых дядек в правительстве, которые воспринимают вас как средство для достижение своих иллюзорных целей. Вы просто пушечное мясо, пока только чуть подпорченное, но вернувшись на войну, вы окончательно исполните предназначенную вам роль».
— Благодарю, — вместо этого процедил Хосок.
Всё, что он может — это благодарить, а внутри ненавидеть.
Выйдя из министерства, Хосок с неприятным послевкусием направился в центр города. Это чувство быстро сменилось нарастающей эйфорией от приближающейся встречи с Тэхёном. Он пытался не думать о том, что это всего лишь на один день, завтра утром он уедет и неизвестно, когда в следующий раз они увидятся. Увидятся ли вообще?
Нужное кафе он нашел на удивление быстро, его сослуживец очень подробно описал его месторасположение. Сев у окна, он заказал кофе и начал ждать. Хоть он и пришёл раньше и до назначенного времени оставалось ещё пятнадцать минут, но альфа начал волноваться. Вдруг Тэхён не придёт, вдруг он перепутал день и время или письмо где-то затерялось и не пришло. А может быть он просто не захотел прийти. Вдруг за эти три месяца всё поменялось? Время — страшная вещь, оно может многое изменить. Их расставание длилось больше, чем они были знакомы. Омега влюбился за короткий срок, — возможно, также быстро он смог разлюбить.
Кофе на вкус стал горьким, а стрелки на наручных часах сводили с ума. Уже 14:00. Тэхёна нет. Он слышит хруст своего сердца во рту, хотя это всего лишь хрустит кубик сахара, который он от нервов грызет.
Он сидит ещё долго, заказывает вторую чашку кофе. Мысли становятся его главным врагом сейчас. Зачем он приехал? Чтобы наслушаться бессмысленных речей о его доблести от какого-то генерала, чтобы без дела просидеть в этом кафе, где по рассказам продают самые вкусные пирожные в Лондоне, и понять, что он теперь точно остался один. Возможно, время в больнице Святой Марии было лишь иллюзией, а письма, якобы написанные Тэхёном, ему отправляет кто-то другой, хоть почерк вроде бы его, но уверенность в чем-то — вообще очень скользкая штука…
Проходит ещё полчаса. Хосок расплачивается за кофе, так и не отведав фирменные пирожные. Он поднимается из-за стола, как видит в окне его. Он словно лань на лугу, луна в облаках. Его красивый свежий цвет лица выбивается из толпы серых посредственных людей. Он идёт против всеобщего потока, хотя точнее было бы сказать «плывёт». Он выделяется из толпы, ведь никакая масса не может затмить его. И сердце снова хрустит на зубах, потому что их взгляды пересекаются через стекло. Они зацепляются друг за друга, переплетаются в тугие узлы, и все звуки, картинки и люди перестают существовать, пока эти бездонные оливковые глаза смотрят на него. Время будто бы тоже замирает, рядом с Тэхёном его не существует.
Опомнившись, омега быстро забегает в кафе, звеня колокольчиком над входом. Он глубоко дышит, видимо в спешке бежал. Хосок только сейчас замечает на нём форму медбрата. Секунду омега стоит не двигаясь, а потом срывается с места и несется к Хосоку. Альфа сам навстречу ему идёт. Какие-то несколько метров превращаются в пару шагов, а потом расстояние между ними и вовсе исчезает, когда ладони омеги за его плечи зацепляются, а сам он к его груди прижимается. Хосок в пальцах его пальто сжимает, лицом в его волосы зарывается, отчего родной запах по ноздрям бьет. Он сжимает Тэхёна так отчаянно, будто бы боясь, что ослабь он хватку, омега исчезнет. Он чувствует его дыхание на своей груди и сам в реальность происходящего поверить не может. Он чувствует в этот момент слишком многое. Обнимая его впервые за три месяца, Хосок понимает, что всё это время он жил в ожидании этого момента. Каждый день он держал в руках холодный металл своей винтовки, а мечтал лишь о его теле, которое он сейчас обнимает. Он не мог поверить, что под пальцами у него сейчас не мокрая земля, а спина его омеги. И каждый день там он жил ради этого момента. Каждый день боролся за свою жизнь, чтобы сейчас обнимать Тэхёна, чувствовать запах пионов и смотреть не на фотографию в кулоне, а на него в реальности.
Да, он сражался не за родину, не за страну и какой-то там национальный долг, не за ордена и звания, не за славу и уважение, он сражался за возможность снова обнимать свою омегу, за свою жизнь , имеющую хоть какой-то смысл только рядом с ним.
Спустя долгую минуту они отрываются друг от друга. Тэхён большими глазами смотрит на него и не может поверить в реальность происходящего. Перед ним Хосок. Его Хосок. Он очень похудел, из-за чего скулы стали ещё острее, а об линию подбородка наверное можно было пораниться. Он смотрел на Тэхёна ясными глазами, но одновременно с этим в его взгляде было столько усталости. Тэхён провёл пальцами по сухим треснутым губам, по щеке, ощущая колкость легкой щетины. Хосок, прикрыв глаза, просто наслаждался этими моментом. Весь тот груз за его плечами был ничем по сравнению с этими теплыми мягкими пальцами на его щеке. Впервые за эти месяцы он ощутил спокойствие. Своей шершавой грубой рукой он накрыл руку омеги и поставил поцелуй на тыльной стороне ладони.
— Прости, Хосок. Я задержался в больнице. Было так много раненых, что я потерял счёт времени.
— Ты снова работаешь в больнице? — Тэхён в ответ кивнул. — Сиделкой?
— Нет, просто медбратом.
— Это хорошо, а то я уже напрягся.
Тэхён рассмеялся. Его смех был таким живым и простым, таким легким, словно летний ветерок, приносящий спокойствие.
— После работы твоей сиделкой, я понял, что не выдержу это ещё раз.
— Это камень в мою сторону?
— Ты был таким нестерпимым, что порой мне хотелось тебя задушить.
— Ну да, удушье мы ещё не пробовали.
— А я смотрю с чувством юмора у тебя всё в порядке, — смеясь ответил омега.
— Мне просто очень нравится твой смех.
Тэхён посмотрел на него из-под пышных ресниц. Боже, как же он скучал. Скучал по его голосу, по его взгляду, по его запаху. Вся его жизнь превратилась в ожидание встречи с Хосоком.
Они бы ещё долго бы могли так стоять и просто смотреть на друг друга, если бы к ним не подошёл официант с предложением сесть за столик. Поняв, что всё это время они стояли посередине кафе, они сконфужено сели за маленький столик у окна. Тэхён заказал штрудель, а Хосок ещё одну порцию кофе. Пока омега жадно поедал свой заказ, альфа не отрываясь смотрел на него. До сих пор плохо верилось, что это всё реально. Вот он, его Тэхён, накалывает на вилку кусок яблочного пирога, он сидит перед ним, а Хосок до сих пор сомневается, сон ли это.
— Что? — спросил омега с набитым ртом, заметив пристальный взгляд Хосока.
— Ничего. Просто наслаждаюсь видом. И не ешь так быстро. В тебе что, проснулся голодный зверь?
— Просто в больнице не было времени поесть, — будничным тоном ответил Тэ.
Хосок поджал губы. Он как будто только сейчас заметил круги под глазами омеги, его усталый вид, он улыбался Хосоку, но казалось, он делал это с таким трудом.
— Зачем ты устроился туда работать?
— Людям нужна помощь, а я могу её дать, так почему бы и нет, — Тэхён про себя отметил, что он стал говорить как брат.
— Ты бы сначала о себе позаботился. Если бы меня снова не забрали на эту проклятую войну, я бы никуда тебя не отпустил.
Тэхён, евший штрудель на секунду замер. Он вперил взгляд в белую столешницу, а кусок во рту всё не хотел проглатываться. Он поднял глаза на альфу. Тот спокойно сидел, ничего не подозревая. Он не знал, почему он снова оказался на войне. У Тэхёна дыра нечеловеческих размеров в груди разрасталась от того, как же Хосок изменился за эти месяцы. Он сидел перед ним в военной форме, а мысль, что эта форма сейчас на альфе из-за него, сжирала изнутри. Он должен знать правду, почему он снова оказался на этой бойне, из-за
кого он тут. Но Тэхёну было так страшно. Страшно за то, что это всё поменяет, что после этого во взгляде Хосока он больше не увидит прежнего тепла и мягкости. Что теперь на омегу он будет смотреть по-другому. Ведь он сломал ему жизнь. В результате его необдуманных решений, Хосок вынужден снова носить военную форму, держать в руках винтовку и стрелять из неё в живых людей. Тэхён смог починить его, но он сломает его заново, сказав всю правду. Но Хосок должен знать её. Возможно, узнав правду, он навсегда отвернётся от него, не простит, и Тэхён навсегда останется один. Но это лучше, чем всю оставшуюся жизнь быть пожираемый правдой, которую он не сказал. Смотреть, как война разрушает Хосока, осознавая свою вину в этом. Он должен сделать это ради себя и ради маленькой жизни, которая в нём растёт. И даже если последствия будут необратимы, он снимет этот тяжелый груз с себя. Потому что альфа, как никто другой, заслуживает этой правды.
— Хосок, мне нужно тебе кое-что сказать, — чуть дрожащим голосом сказал Тэхён.
Хосок непонимающе посмотрел в ответ.
— Дело в том, что… — он силой сжал рукава своего кардигана, прикрыл глаза и выпалил, — тебя забрали обратно на войну из-за меня. Из-за того, что я расторгнул помолвку с Соджуном. У него были связи в министерстве и он… Хосок, прости меня.
С души Тэхёна будто бы камень упал. Он месяцами держал это в себе, а теперь в один момент вылил всё Хосоку. Собравшись с духом, он поднял глаза.
Если бы душа Тэхёна состояла из стекла, то она бы точно сейчас рассыпалась на мелкие кусочки. Официант бы пришёл с метлой, смёл бы все в совок, а потом бы выбросил в мусорку. Именно там ей и место. Потому что Хосок сейчас смотрел на него. И именно от этого взгляда хотелось рассыпаться. Он был нечитаем, в нём не было презрения или злости, в том-то и дело, что в этом взгляде было
ничего. Наверное, путешественники на Северный полюс не ощущали такой холод, какой сейчас ощущает Тэхён. Он ожидал всего, упреков и вспышек злости, но не этой пустоты в глазах напротив. В эту секунду, он понял, что остался один.
— Я знаю, что ты уже не сможешь меня простить. И мне очень, очень жаль, что встреча со мной подарила тебе столько боли. Если бы… если бы не я, то ты бы уже был дома. Ты бы был далеко от этого ужаса, называющегося «войной». Если бы мы не встретились, то всё бы было… хорошо. Для тебя.
Голос Тэхёна уже срывался, он скручивал свои пальцы под столом до боли, лишь бы та отвлекла от той, что сейчас внутри огромной язвой разрастается. Потому что Хосок молчал. Это молчание давило, убивало, выворачивало все внутренности наружу, дышать становилось трудно. Если он ничего не скажет, то скоро на этом диване от Тэхёна ничего, кроме жалких осколков, не останется.
Спустя минуту, длившуюся, казалось бы, вечность, он перевёл взгляд на окно и сказал:
— Тэхён, хоть раз я сожалел о нашей встрече?
Омега поднял на него свои большие глаза, которые уже на мокром месте были.
— Я… не знаю.
— Нет, — твердо ответил альфа. — Я никогда не сожалел об этом, и сейчас тоже не сожалею.
Сердце Тэхёна пропустило удар от того, с какой уверенностью он это сказал.
— Я очнулся в больнице один. Со мной не было никого рядом, когда я поднял одеяло, прикрывающее мои ноги. Не было никого, когда ночные кошмары сжирали меня изнутри. И мне казалось, что это одиночество и пустота теперь навсегда со мной. В моей жизни больше не было цели. Тэхён, я больше не знал, для чего я живу. Но ты показал мне это, показал, ради чего стоит открывать глаза по утрам, ходить, несмотря на боль, и жить. Ты научил меня заново жить. И я живу. Встреча с тобой изменила меня, и я до сих пор поражаюсь этим изменениям, которые ты внёс в мою душу. Я понял, ради чего мне стоит жить, и ничего в этом мире не изменит моё отношение к тебе. Даже если ты меня когда-нибудь разлюбишь, поймёшь, что ты не хочешь связать свою жизнь с раненым калекой. Мне плевать. Потому что я буду любить тебя, любить за то, что ты сделал. И ничто не изменит мою любовь к тебе. Ведь каждый день моей жизни теперь наполнен хоть каким-то смыслом из-за встречи с тобой.
Тэхён округлившимися глазами смотрел на альфу, а внутри него осколки воедино соединялись, а на месте дыры в груди, пионы расцветали.
— Твоей вины в том, что я оказался на войне — нет. И я прошу тебя, Тэхён, не вини себя. Ты не сделал ничего плохого.
— Но…
— Мне неважно, по какой причине я оказался на войне. Единственное, что мне важно — это по какой причине я должен вернуться. И эта причина — ты.
Тэхён на секунду забыл, как дышать. Бабочки в животе разрывались яркими фейерверками. Ему никогда никто такое не говорил. Что он — главная причина чьей-то жизни. Что ради него кто-то каждый день борется, идёт против своих принципов и идеалов, только ради того, чтобы вернуться к нему. Он просто хотел, чтобы Хосок снова обрёл вкус к жизни, нашёл причины, чтобы жить, в разных мелочах, в лете, в природе, в окружающих людях, а он нашёл это в нём. Он хотел перезапустить жизнь Хосока, этот поломанный искалеченный механизм, сам не понимая, что главным элементом, запускающим всё движение, стал он сам. Без него этот механизм не заработал бы.
— Хосок…
— Давай больше не будем о плохом. Я хочу провести этот день с тобой, не думая ни о чём. Будем наслаждаться городом, едой и друг другом. Это же несложно? Знаешь, я впервые в Лондоне. Ты обязан показать мне все свои любимые места. Договорились?
Тэхён радостно кивнул. На душе впервые за очень долгое время стало спокойно. Они всё прояснили, и с сердца спал наконец-то тяжёлый груз, который всё время мешал дышать полной грудью. Хосок сейчас здесь, рядом и есть время, которое они могут посвятить друг другу, и оно бесценно.
Альфа напротив улыбнулся ему в ответ. Этого было достаточно, чтобы Тэхён снова почувствовал себя счастливым.
Весь остаток дня они просто гуляли. Неспешно бродили по городу, разговаривая о чём угодно. Время для них перестало существовать, они не обращали на него внимание. Только лучи закатного солнца напоминали о нём. Они сели на скамейку в каком-то маленьком парке, в который забрели по случайности. Просто молча сидели, наблюдая за плавающими лебедями в пруду. Мимо проходили такие же пары, как и они, которые решили насладиться увяданием природы в маленьком парке. Кто-то гулял с детьми, кто-то кормил лебедей хлебом, одна пара альфы и омеги тихо целовались на лавочке напротив. Было так спокойно и безмятежно, что в иной момент не укладывалось в голове, что где-то там далеко ведётся кровавая бойня. Какое вообще отношение ко всему этому могла иметь война? В иную минуту кажется, что война — не более чем нелепое состояние духа, существующее лишь в человеческом воображении.
Руки Тэхёна лежали на скамейке. Он чуть вздрогнул, когда пальца Хосока накрыли его. Они сжали его тонкую руку и это было так правильно, будто бы руки альфы были созданы только для того, чтобы держать в них руки Тэхёна. Их пальцы переплелись.
— Такие холодные, — альфа поднёс его руки к губам, опаляя их горячим дыханием.
Тэхён замер, засмотревшись как Хосок греет его обледеневшие пальцы. Он был таким красивым. Длинные ресницы прикрывали карие глаза, на щеках выступил легкий румянец от осенних холодов, а обветрившие покусанные губы алели на его чуть бледном лице. Эти губы хотелось поцеловать. И он это сделал. Наклонился чуть вперёд, накрывая их своими. Тэхён почувствовал каждую трещинку, ощутил легкий привкус крови, настолько сильно они были покусаны альфой. Тэ обвёл языком сначала верхнюю, а потом нижнюю, ощущая их шероховатую неровность. Он чуть прикусил их, давая понять, что только он вправе терзать губы Хосока. Когда стало нахватать воздуха они оба отстранились и тяжело дыша, посмотрели друг на друга. Их взгляды встретились и вспыхнули они ярко, и все погасло кругом: так в мгновенном блеске молнии гаснут все иные огни, и бросает на землю тень само желтое, тяжелое пламя.
— Может быть пойдём?
— Да. Пошли, — сразу же ответил альфа. Слишком быстро и несдержанно это звучало.
Хосок снял отель чуть дальше центра. Идти до него было долго, так что под конец пути альфа уже заметно хромал. Они за этот день прошли большое расстояние, поэтому протез начал снова натирать. Тэхён сетовал, что надо было поехать на трамвае, но Хосок лишь отнекивался. Перед Тэхёном хотелось быть сильным, но боль в ноге мешала этому.
Отель оказался простым, но очень приятным. Благо лифт работал, поэтому на пятый этаж не пришлось подниматься пешком. Номер был небольшим, но очень уютным, имелся даже балкон. Вид с него открывался на весь город. Стояли сумерки, поэтому Лондон уже успел загореться яркими огнями. Тэхён завороженно смотрел на весь открывшийся вид, облокотившись о перила. Жизнь в большом городе так и кипела, но эта жизнь казалась такой далекой. Он возвышался над ней на этом балконе. Пока люди внизу всё куда-то спешили, Тэ просто стоял, наблюдая за ними. Казалось, что для него и для них время течёт по-разному.
Он услышал шаги за спиной. На балкон зашёл Хосок. Он достал свой портсигар, выудив оттуда сигарету. Закурив, он выпустил тонкую струйку дыма в воздух, которая почти сразу же растворилась в ночных сумерках.
— Хорошо тут, правда? — вздохнул Хосок, отрешенно улыбнувшись.
— Ага, — улыбнулся в ответ Тэхён и посмотрел на него.
Они оба очень остро чувствовали, что эти несколько часов принадлежат им, и только им.
— Я так скучал, Тэхён. Не было ни дня на фронте, когда я не думал бы о тебе. Весь день я бегаю по этим грязным окопам, в меня стреляют, я стреляю в других людей. И каждый божий день одно и тоже. Но ночь всё меняет. Это единственное время, когда я могу думать о тебе. Хоть и часто от усталости я сразу засыпаю, но я всегда себя щипаю, не даю себе заснуть, ведь только в этот короткий отрезок между сном и этим ужасным реальным миром с его войной и болью, — я могу думать о тебе. В этом пограничном состоянии между явью и царством Морфея я могу окунуться в свои воспоминания о нашем с тобой лете, где так хорошо и спокойно. И я так часто мечтаю, Тэхён. Весь день я жду ночи ради встречи с тобой в моих снах. Спасибо тебе, что, даже находясь далеко от меня, даёшь мне желанный покой.
Омега смотрел на него своими большими оливковыми глазами. Знает ли Хосок, что Тэхён испытывает тоже самое? Весь день в больницы его голова забита разными делами и поручениями. Весь день он отдаёт себя больным, и только ночью его мысли проясняться, все переживания уходят на задний план, а на первый выступают воспоминания о Хосоке. Об их времени, проведенном вместе, об их знакомстве и последней встречи.
Воспоминания — это всё, что у них есть. Будущее — слишком туманное и непроглядное.
Они оба молча стояли на балконе, смотря на гудящий под ними город. Тишину между ними разрезали следующие слова Хосока:
— Я так боюсь не вернуться.
Он сказал это шепотом, но это предложение оглушило Тэхёна. Он в страхе перевёл глаза на Хосока. Тот стоял, оперевшись о перила, и смотрел вдаль. Было слишком темно, чтобы понять, что плещется на дне его зрачков. Страх? Боль? Отчаяние? Наверное, всё вместе. Альфа устало потёр переносицу носа.
— Я так устал быть сильным. Так устал каждый день бороться. Мне страшно думать, сколько раз мои пальцы нажали на курок, страшно представлять, скольких людей я лишил жизни. Я так устал каждый день жить по этому гребанному алгоритму. Я не знаю — справлюсь ли я? Смогу ли дойти до конца?
— Пожалуйста, не говори так. Прошу, только не это.
— Я очень стараюсь быть сильным, но порой у меня это плохо получается. Я бы очень хотел тебя обнадёжить, сказать, что всё будет хорошо и я справлюсь. Но я не знаю, Тэхён. Я правда не знаю. Смогу ли я вернуться?
— Ты должен, — Тэхён обхватил его лицо руками и посмотрел в эти глаза отчаявшегося человека. — Ты вернёшься, Чон Хосок. Ты самый сильный человек, которого я когда-либо встречал. Ты смог снова встать на ноги, научился заново жить. Ты такой сильный, что иногда я поражаюсь этому. И ты вернёшься. Ради меня. И… ради своего сына.
Хосок замер. Тэхён буквально почувствовал, как всё тело альфы застыло. Он непонимающими глазами смотрел на омегу.
— Что ты сказал?
— Я…
Тэхён не мог на него смотреть. Он уткнулся головой в его грудь. Хосок как будто бы не дышал. Тэ сжал пальцами его жесткий военный китель.
— У нас будет ребенок, Хосок.
Теперь не дышал Тэхён. Он чувствовал, как тяжело вздымается грудь альфы, пока он сам, затаив дыхание, ждал его реакции. Было так страшно поднимать глаза. Было страшно увидеть лицо Хосока. Какие эмоции он на нём встретит?
Выбор за Тэхёна сделал альфа. Он подцепил руками его подбородок и посмотрел в испуганные глаза.
— Это правда, Тэхён?
— Да, — беззвучно ответил тот.
Альфа в шоке смотрел на него. Он отстранился, оперевшись на перила, тяжело дышал, будто бы ему не хватало свежего воздуха. У него будет сын. Боже, у них будет ребёнок.
Тэхён смотрел на альфу, на его тяжело вздымающуюся спину. Омега начал дрожать и вовсе не от осеннего холода. От страха, что Хосоку этот ребенок не нужен. Сглотнув ком в горле, Тэхён начал:
— Я понимаю твоё разочарование. И я принимаю его…
— Нет, — оборвал его Хосок.
Он перевёл взгляд с мерцающего города на омегу. Мерцание теперь было в его глазах.
— Мне просто очень страшно, Тэхён. Каким я буду отцом? Что я смогу дать ему? За моей спиной лишь багаж боли. Я обычный солдат, так ещё и калека. Я… мне страшно.
— Мне тоже, — глаза омеги стали наполняться предательской влагой.
Яркие огни города стали расплываться, превращаясь в одно большое желтое пятно. Он должен поскорее уйти с балкона, иначе он рухнет вниз. Растворится в этих странных мерцающих огнях. Он направился вглубь комнаты, но на половине пути его плечи обхватили руки альфы. Он прислонился к его спине, уткнувшись в его волосы на затылке. Омега замер. Хосок крепко его обнимал, не давая сдвинуться с места. Они так и стояли молча посередине темного номера отеля, пока Хосок не заговорил:
— Я не знаю, каким отцом я стану, но я хочу этого ребенка. И ты сделал меня самым счастливым человеком на свете. И я должен вернуться ради него. Должен услышать его смех, увидеть его глаза. Надеюсь они будут такого же оливкового цвета, как и у тебя.
Тэхён улыбнулся. Он ощущал горячее дыхание альфы, чувствовал за спиной его крепкую грудь. Было так спокойно — просто стоять в темноте.
— Мне очень страшно, Тэ. Даже сейчас страх пожирает меня изнутри, но я смогу его побороть. Ради вас двоих я буду сильным. Я каждый день буду бороться ради возможности быть с вами. И я вернусь. Клянусь, я вернусь и возьму нашего сына на руки.
Тэхён вздрогнул, когда губы Хосока коснулись его шеи. Он поставил на ней невесомый поцелуй. Омега наклонил голову, давая альфе больше пространства для действия. Тот посадил ещё несколько поцелуев, спускаясь медленно к ключицам. Тэ прикрыл от удовольствия глаза. Он так скучал по близости, по касаниям, по ощущению его губ на коже. И сейчас в один момент он получил это всё разом. Всё это было слишком для него. Он не помнил, как Хосок развернул его к себе, как впился в его губы, как терзал их, будто бы это был самый желанный и сладкий плод. Для альфы так и было. Он обвёл пальцами его плечи, потом спустился к талии. Эти касания были такими трепетными и осторожными, что от них перехватывало дыхание. Пальцы постепенно переместились на живот Тэхёна.
— Можно я? — тихо спросил Хосок, смотря в глаза напротив.
Даже в темноте омега видел в них толику неуверенности и волнения. Тэхён робко кивнул. Чуть колеблясь, Хосок опустился перед ним на колени. Чуть дрожащими от волнения пальцами стал расстегивать рубашку омеги, оголяя чуть округлый живот. Альфа замер, не отрываясь смотря на это. Он аккуратно прикоснулся пальцами к животу Тэхёна, вызывая у того табун мурашек. Провёл по нему, вырисовывая по коже понятные только ему узоры. Тэ затаил дыхание, боясь даже пошевельнуться. Одно сердце бешено стучало.
Хосок смотрел на округлый живот омеги, не веря, что там внутри чья-то жизнь растёт. Пока ещё совсем маленькая, но скоро эта жизнь превратиться во что-то большее. В груди Хосока проснулось столько разных, ранее неизвестных чувств. Он наклонился к животу омеги и поставил там поцелуй. Такой нежный и трепетный, что у Тэхёна перехватило дыхание. Он прикрыл глаза от удовольствия, пока альфа продолжал целовать его живот, стоя на коленях. Это было так правильно, ему было так спокойно, хоть и дыхание полностью сбилось. Тэхён зарылся пальцами в волосы Хосока, пока тот покрывал поцелуями его нежную кожу. Он чувствовал несказанный трепет и восторг, и, прикрыв глаза, он просто наслаждался этим. Он так привык засыпать в кровати один, медленно поглаживая свой живот, но своих рук было недостаточно. Ему нужен был Хосок рядом, нужно было ощущать его прикосновения, чувствовать себя нужным и не таким одиноким. Быть любимым. И сейчас впервые за долгое время всё стало на свои места. Хосок рядом. Целует его живот, где растёт их сын. Этот момент был поистине волшебным.
Они так и стояли посередине темной комнаты. Они не думали о прошлом и будущем. У них было только
сейчас.
Тэхён со стоном запрокинул голову на подушку, когда Хосок в очередной раз глубоко толкнулся. Горячее дыхание альфы обожгло ухо, а тело омеги уже давно плавилось под его руками. Он сильнее впился ногтями в его крепкую спину, боясь, что ещё немного и он утонет в этих ощущениях. Он чувствовал, как Хосок без остатка заполняет каждую клетку его тела, стирает все мысли в порошок, оставляя лишь месиво из концентрированного удовольствия. Он оголяет каждый нерв в теле Тэхёна, с каждым движением пропуская через них новую волну тока, заполняет его до краёв, делая дыхание рваным и сбивчивым. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй расцветает алым бутоном на его теле, каждый укус на его нежной коже — очередное грехопадение для Хосока. Теперь он знает, что чувствовала Ева, когда впервые попробовала запретный плод. Весь Тэхён для альфы — запретный плод. Но никогда ещё он не был так сладостен. И с каждым движением, с каждым прикосновением он по-новому открывал своего омегу, всё дальше падал в омуты его красивых глаз, тонул в его стонах, что были самой лучшей мелодией для его ушей. И каждый раз вбиваясь в тело омеги, он ловил всё новые. Тэхён под ним был таким прекрасным, он уверен, что вместо крови у него по венам текла патока, а об его острые ключицы можно было порезаться. Проведёшь по ним пальцами — и ощутишь на подушечках собственную кровь.
С особенно глубоких толчков, Тэхён выгибался до хруста в спине, сильнее впиваясь ногтями в спину Хосока. Но альфа был не против, ведь потом это будет доказательством того, что это было не сном. Пальцы Тэхёна в его волосах, горячий воздух, который они давно делили на двоих, обнаженная кожа, их губы, сливающиеся в очередном нежном поцелуе, запахи друг друга, которые давно сплелись в единый — всё это происходило наяву.
Хосок ускорил темп, чувствуя приближение разрядки. Он смотрел в глаза Тэхёна, на дне которых плескалась такая любовь и нежность, что всё, кроме них, уходило на задний план. Хосок тонул в них, умирал в миллионный раз за секунду и столько же раз воскрешался. Он толкнулся в последний раз, сорвав с губ Тэхёна сладостный стон, за которым последовал взрыв всех чувств и ощущений. Он накрыл их с головой, топя в буре самого чистого наслаждения.
Руки уже не так сильно подрагивали, а на смену каше в голове, пришли самые нежные чувства. Хосок провёл губами по щеке Тэхёна, медленно переходя к уху, в которое прошептал:
— Я люблю тебя.
Омега прикрыл глаза. Он ещё сильнее обнял альфу, зарывшись в его шею. В этот самый момент ему было так хорошо. Хосок рядом и он его любит. Всё остальное было неважно.
— Я тоже очень сильно тебя люблю, — прошептал в ответ Тэхён.
Эта ночь принадлежала теперь только им.
Лучи рассветного солнца пробирались через открытое окно. Они ласкали спину спящего омеги. Хосок сидел на кровати и смотрел на него. Отросшие каштановые волосы спадали на его красивое лицо, грудь тихо вздымалась. Спящий Тэ выглядел таким безмятежным, наблюдать за ним было так спокойно. Он бы весь день мог сидеть в кровати и смотреть на него, охранять его священный сон. Но Хосок сейчас должен уйти, вернуться на вокзал, сесть на поезд и обратно уехать в этот мир страха и безумия, из которого он когда-то должен вернуться. Вернется ли?
Хосок запрокинул голову на стенку кровати и посмотрел на потолок. Ему снова страшно. У него теперь будет сын. Он не должен оставить их с Тэхёном одних. Он обязан вернуться, чтобы не случилось, чего бы это ему ни стоило. У него теперь есть две причины, чтобы жить и он выживет.
На улице светало. Его поезд отходил через час. Надо было собираться. Будить сладко спящего Тэхёна не хотелось. Тот и так уставал в больнице, — не было надобности нарушать его покой. Но ещё Хосок знал, что если он увидит блеск его оливковых глаз, то он сразу же забудет о поезде, о войне и своих обязанностях. И он не хочет снова видеть его слёзы, не хочет смотреть, как тот будет бежать за уходящим поездом. Второй раз Хосок точно такого не выдержит. Поэтому Тэхёна лучше не будить. Так будет хорошо для них обоих.
Хосок встал с кровати и начал одеваться. Город постепенно просыпался вместе с ним.
Тэхён неохотно разлепил глаза. В номере было тихо. Хосока рядом не было. Он знал, что у него поезд рано утром, но от этого меньше грустно не становилось. Он снова один. И кто знает, когда в следующий раз они снова встретятся. Омега сел на кровать, закутавшись в одеяло. Было холодно, и совсем не от осеннего воздуха из открытого окна. Сегодняшняя ночь казалась прекрасным сном, а пришедшая с этим утром реальность не несла с собой никаких надежд. Тэхён ещё сильнее закутался в одеяло. Тут он заметил листок на прикроватной тумбочке. Омега взял его в руки. На бумаге почерком Хосока было написано всего два слова:
«Я вернусь».
«А мы будем ждать», — проговорил про себя Тэхён.
Он прижал листок к груди. Было уже не так холодно.
***
После отъезда время потекло своим чередом. Хосок воевал, а Тэхён продолжал работать в больнице. В скором времени родители обустроили новое поместье, а живот Тэхёна стал уже виден, поэтому ему пришлось уволиться и уехать из Лондона в Гэмпшир. Покидать больных было больно, но Тэхёну всё труднее давалась работа из-за его положения. Попрощавшись с дядями и недавно обретенными друзьями, омега уехал к родителям в их новое маленькое поместье. То было красивым и уютном. Здешние места сразу же понравились Тэ. Тихие и комфортные, они идеально подходили для него. Он продолжал обмениваться письмами с Хосоком. У него до сих пор замирало сердце каждый раз, когда он не получал письмо альфы в срок, и до сих пор страх отлегал от него, когда в почтовом ящике он находил новое. Вся жизнь Тэхёна превратилась в бесконечное ожидание писем от Хосока. Если приходят письма, то альфа жив, а значит и жив сам Тэхён. Отпуск Хосоку больше не давали, так что приходилось довольствоваться лишь его словами, написанными карандашом на грязном листке бумаги. На них он сообщал последние новости с фронта, писал о том, что они перешли в наступление, и если так будет продолжаться и дальше, то возможно, война скоро закончится. Тэхён пытался себя не тешить лишними надеждами, но каждое такое письмо от Хосока было бальзамом на душу. Он даже мечтал, что Хосок может вернуться к рождению ребенка. Но война не заканчивалась. Она шла своим чередом, и ни одна из сторон и не думала сдаваться.
Беременность протекала спокойно. Отец Тэхёна платил лекарю из соседнего города, чтобы тот заходил к ним два раза в неделю и осматривал омегу. Чем ближе приближалось время родов, тем больше Тэхён думал, как назвать их сына. Они пару раз списывались с Хосоком на эту тему. Они долго не могли найти компромисс, но в итоге решили остановиться на имени Кристофер. Так звали сына того альфы из больницы, с которым он подружился. Не зная почему, но Тэхёну захотелось назвать сына в честь него. На удивление, Хосоку это имя понравилось.
С приближением дня родов Тэхёна стал одолевать страх. Вдруг что-то пойдёт не так и с Кристофером что-то случится. Ночами, когда он не мог заснуть, он сидел на кровати и гладил свой живот, разговаривал с ребенком. От этого ему становилось спокойней. Чаще всего он рассказывал ему об его отце, как они впервые познакомились. Тэхён мог часами сидеть в темноте и нашептывать ребенку разные истории. Иногда он пинался, и улыбка появлялась на лице омеги. В такие моменты он, как никогда, чувствовал себя счастливым.
Роды начались раньше, чем они должны были. Отец немедленно отправил прислугу в город за акушером, а Сону с супругом присмотреть за Тэхёном. Оба омеги поочередно сидели рядом с кричащим Тэ, меняя ему мокрые полотенца на лбу. Папу всего потряхивало, он сидел в стороне в шоке смотря на метания сына, поэтому в основном всё делал пожилой омега.
— Ну почему Чимина нет рядом? Он бы точно знал, что делать, — обхватив свои коленки, тараторил папа омеги.
— Господин, успокойтесь пожалуйста. Скоро прибудет акушер, просто надо немного подождать, — пытался его успокоить Сону.
Акушер прибыл и вправду быстро. К тому моменту Тэхён уже мало что соображал. Его уже начинало кидать то в жар, то в холод, силы покидали его, а предметы вокруг плыли. Иногда ему казалось, что он слышит чьи-то голоса. Чимина, Хосока… Он знал, что их рядом нет, но голоса их отчетливо слышал. Кажется, он начал бредить.
Роды длились несколько часов и прошли тяжело. Папа в оцепенении сидел на диване, а отец наматывал бог знает какой круг по комнате, когда вошёл акушер и сообщил, что ребенок родился. Родители незамедлительно побежали в комнату. На кровати сидел уставший взмокший Тэхён, держащий на руках своего сына.
— У вас альфа, — сообщил акушер.
Омега дрожащими от усталости пальцами дотронулся до лица малыша, погладив его пухленькую щечку. Младенец открыл глаза. Они были карими.
— У него всё-таки твои глаза, — тихо произнёс Тэхён. — Твои, Хосок.
***
Чимин устало трёт глаза, направляясь в больничную палатку. Где-то рядом разрываются бомбы. Он давно перестал обращать на них внимание. Уже наступили сумерки, поэтому распростершееся вдалеке поле битвы было не так хорошо видно. Но слышно. Очень отчетливо. Чимина на этот участок перевели совсем недавно, но он мало чем отличался от предыдущего. Боль, кровь и смерть. И чувство вины за то, что ты кого-то опять не спас.
Двухчасового сна естественно не хватило, чтобы отдохнуть. Он бы и дальше продолжил работать, если коллеги-санитары насильно не отправили бы его поспать. Желания и сил сопротивляться не было, поэтому направился в свою палатку, где отключился на два часа. Он бы проспал больше, если бы не сон, который ему приснился. Там был Намджун. Хоть и времени на размышления на фронте было мало, но Чимин часто думал о нём. И когда даже сил на это не оставалось, образ альфы продолжал являться во снах. Он закрадывался в каждую клеточку тела, оседал в ней и давал побеги. И как бы Чимин не старался вырвать с корнем эти сорняки, у него плохо получалось. Весь день его голова забита разными заботами и поручениями, но ночью, когда он закрывал глаза, он окунался в то лето, когда они встретились.
Вот и сейчас Чимин шагал, пытаясь не думать об этом легком наваждении, а сфокусироваться на реальных делах. Бой идёт ожесточенный. Раненых пачками на носилках приносят. Ему пора работать. Зайдя в палату и поздоровавшись с санитарами, он начал обрабатывать руки спиртом. Пальцы чуть подрагивали, даже короткий сон не смог убить в них дрожь от усталости. Она сильно мешала, особенно когда ты по двенадцать часов в день держишь в руках скальпель. Чимин оглянул палату. Все работающие в ней санитары выглядели как призраки. Чимин и сам был таким. Все они без перерыва работали, большую часть действий делали на автомате, за год здесь этому можно научиться. Надев халат, Чимин подошёл к знакомому санитару.
— Что-нибудь произошло, пока меня не было? — спросил омега.
— Принесли семеро раненных. Трое скончались, четвертый в тяжелом состоянии, — будничным тоном ответил собеседник.
Он говорил об этом так спокойно, будто обсуждал погоду. Но по-другому тут никак. Человеческие жизни на войне медленно обесцениваются. Солдаты априори считаются пушечным мясом, а задача Чимина лечить это мясо, вводить его обратно в строй, чтобы то продолжало переть на врага, пока окончательно не рухнет без сил. На смену старому всегда придёт новое, более молодое мясо. И тут работа для Чимина найдется.
— Четверо против трёх. Пока мы в выигрыше, — устало заметил Чимин.
— Если этот четвертый доживет до конца ночи, а в этом я очень сомневаюсь. Когда мы вообще в последний раз выигрывали в этой схватке со смертью? — с горечью сказал санитар.
И то верно. Под конец дня мертвых всегда насчитывалось больше, чем спасенных. А сколько ещё умирают на поле боя, скольких ещё не доносят до их медпункта. Они всегда будут в проигрыше, сколько бы людей они не спасли, на войне по-другому никак.
— Ты чего так мало поспал? — спросил собеседник Чимина, даже не вздрогнув от очередной взорвавшейся где-то бомбы.
— Отосплюсь, когда война закончится, — ответил омега, дезинфицируя медицинские принадлежности, готовясь к новой порции раненных.
— Мне кажется я скорее с ума сойду, чем это закончится.
Чимин промолчал. Соглашаться не было надобности. Если война закончится, каким вернётся Чимин домой? К родителям, к брату, к … племяннику. В голове до сих пор не укладывалось, что он теперь дядя. Когда Тэхён впервые через письмо сообщил о своей беременности, Чимин в шоке сидел минут пять. Собравшись с мыслями, он всё-таки написал брату огромный ответ с разными рекомендациями, которые ему стоят соблюдать. Всё-таки годы в медуниверситете не прошли даром, что-то он в этой области да знал. От сердца отлегло, когда пришло письмо от папы, в котором он сообщал, что ребенок родился здоровым и с Тэхёном всё в порядке. Минус одна проблема, о которой Чимину стоит волноваться. С семьей всё в порядке, а о себе он сам позаботиться. Конечно, был ещё один человек, о котором сердце ныло, но он пытался об этом не думать. С ним они больше не встретятся и Чимин не узнает, что с ним стало. Но он сам в этом виноват, сам оттолкнул, а теперь страдает. Но так было правильно. Лучше жить в неизвестности, чем когда-нибудь получить телеграмму с извещением о смерти. Чимин пытался убедить себя, что он просто сразу отгородил себя от дальнейшей боли. Лучше отрезать ногу сразу, прежде чем гангрена разрастется на всё тело. Он так и сделал. Отсёк все пути, ведущие к Намджуну. Легче от этого правда не становилось. Но он справится, научиться жить дальше, вырвет с корнем все ростки этих чувств. Он правда не заметил, как те давно в цветы превратились, больно обвивая шипами тело — слишком поздно он обратил внимание на эти никому ненужные сорняки. Но он обязательно выкорчует их, раздавит все побеги и с корнем вырвет сердцевину этой любви. Чимин уже не сомневается, что это она была — было много времени подумать. Но войне плевать на твои сранные чувства, на цветы, распускающиеся в твоей груди. Она сама приложила руку к тому, чтобы они завяли. Она отняла всё, что тебе дорого, пропитала воздух смрадом и смертью и заставила тебя жить в этом. На войне нет ни прошлого, ни будущего — есть только настоящее. И в этом Аду приходится жить.
Забывшись в своих мыслях, он не сразу заметил как в палату внесли очередные носилки с ранеными. Его окликнул санитар, с которым он разговаривал минуту назад.
— Чимин, — омега в оцепенение вскинул голову. — Я займусь этим, а ты тем. Действуем быстро.
Откинув все мысли, Чимин сразу же перестроился. У него снова появился шанс спасти чужую жизнь. Он стольких потерял на операционном столе, но сегодня он обязательно выиграет эту схватку со смертью. Чего бы это не стоило.
Не медля ни секунды он побежал к молодому парню, корчившемуся от боли на носилках. Он был уже в бреду.
— Что с ним? — не понятно к кому обращаясь спросил Чимин, заглядывая в зрачки молодого парня, которые расфокусированно бегали по палате.
— Ранили в бок. Я не нашёл второе отверстия, значит пуля застряла в теле. Её надо строчно достать, — донесся с боку до боли знакомых голос.
Чимин замер. Буквально оцепенел. Все остальные звуки, крики и остальные мелодии, сопутствующие войну, перестали быть слышны. Только этот голос, который он в последний раз слышал на закромах своего подсознания, голос, который он хотел забыть, самолично выжечь из своего разума. Не получилось. Чимин знал, что нужно действовать — перед ним сейчас человек умирает. Но он словно впал в транс, тело его не слушалось, только руки предательски подрагивали, только теперь не от усталости. Ему было страшно поднимать глаза, страшно смотреть на того, кто только что эти слова сказал. Но страх был вызван не из-за человека, которого он мог увидеть, а из-за того, что Чимин мог обознаться. Что всё это было махинацией его больного невыспавшегося сознания. Что он ошибся, и следующая встреча с Намджуном будет в очередных его снах. Уже ему ненавистных, потому что те не могли заменить реальность.
Чимин медленно поднял глаза, дыша через. Это был он. На него в ответ смотрел всё тот же альфа, каким он помнит Намджун с последнего раза. Красивые серые глаза на уставшем лице, очерченные скулы и мускулистая фигура. Высокий и статный, такой, каким он его запомнил. Альфа тоже в шоке смотрел на омегу. Вся серьезность и решительность с лица пропала, он растерянно смотрел на Чимина, на лице которого читались те же эмоции.
Новый громкий стон раненого вывел их обоих из оцепенения. Думать сейчас надо было о нём, а не о друг друге. Кричащего парня перенесли на операционный стол. Пока остальные врачи готовили его к операции, Чимин начал обрабатывать руки, готовя себя к извлечению пули. Он просчитывал все шаги, которые ему надо сделать, но мысли путались. Из-за одного конкретно альфы, стоявшего рядом. Намджун не ушёл, он остался в палате, продолжая сверлить омегу своим взглядом.
— Чимин, — скорее для себя сказал альфа его имя.
— Полковник Ким, — тихо ответил омега, сам боясь своего голоса.
Неужели это правда? Неужели это он? В это плохо верилось. Чимин ещё раз посмотрел на Намджуна, пытаясь убедить себя в реальности происходящего. Только сейчас он заметил расползающееся пятно крови на его плече.
— Тебя ранили, — в страхе произнёс Чимин, коря себя за то, что он прямо сейчас готов бросить всё и кинуться к Намджуну.
— Ничего страшного, просто задели. Лучше займись им, — кивнул полковник в сторону раненого, снимая с Чимина наваждение. — Со мной всё в порядке.
Полковник в последний раз посмотрел на раненого солдата и направился на выход, как хрупкий неуверенный голос омеги его окликнул.
— Полковник Ким, — Намджун обернулся. Чимин смотрел на него со страхом в глазах. — Пожалуйста, никуда не уходите. Прошу вас.
В этом голосе было столько мольбы, что альфа почувствовал как под зубами предательски захрустело сердце. Если этот омега попросил, то Намджун готов сколько угодно возле палатки ждать, караул сутками держать не шелохнувшись. Не один приказ он с таким рвением не выполняет, а на эту простую просьбу готов всеми частицами души отозваться.
— Хорошо, — ответил Намджун, смотря в глаза напротив. — Я буду ждать снаружи.
Он вышел, до боли закусив свою губу. Впервые за эти месяцы он почувствовал что-то наподобие счастья.
Операция прошла успешно. Чимину удалось извлечь пулю, хоть та и застряла глубоко. Раненому вкололи маленькую дозу морфия, которого на фронте было мало, но это плохо помогло. Когда он перестал действовать, солдат начал кричать так громко, что у Чимина закладывало уши. Но ничего, он к этому уже привык.
Омега извлёк пулю, зашил рану. Парень хоть и потерял много крови, но жить будет. Чимин трясущимися руками отложил кровавый пинцет и иглы. Он уже валился с ног, а это только первая операция. Но всю усталость как рукой сняло, когда он вспомнил, кто ждёт его снаружи. Он думал о нём во время всего процесса, ненавидел себя за это, потому что все внимание должно быть сфокусировано на пациенте. Но он просто не мог не думать о Намджуне. Чимин думал, что никогда его больше не встретит, но у судьбы были другие планы. Фронт же такой огромный, он даже мысли не допускал, что они каким-то образом пересекутся. Но реальность была такова: Ким Намджун сейчас стоит снаружи больничной палатки. Они встретились.
Намджун тихо стоит, смотря на звездное небо. Миллионы звёзд драгоценными камнями рассыпаются по нему. Даже не верится, что это расшитое алмазами полотно обволакивает их Землю. Мир меняется, а небо над головой остается неизменным, оно — одно из немногих вещей, которые в мире постоянны. А этих вещей так мало. Намджун ещё раз обводит глазами бесчисленные звезды. Интересно, сможет ли когда-нибудь человек до них добраться? Дотронуться до их поверхности, увидеть с них Землю. Вряд ли. У людей есть дела поважнее всяких бесполезных звёзд. Например, убивать друг друга, делить власть и территории, внушать в головы людей ненависть к друг другу и диктовать, что правильно, а что нет. Ведь нельзя же десятки и сотни лет учить жалости, уму, логике — давать сознание, а потом выдавать тебе винтовку и посылать убивать таких же, как ты людей. С детства Намджуна учили не мучить животных, уважать других людей, быть жалостливым. Тому же учили все книги, которое он прочел, и ему мучительно жаль всех тех, кто страдает на этой проклятой войне. Намджун, как и многие, оказался здесь против воли. Намджун, как и многие, не хотел убивать. Но вот проходит время, и он начинает привыкать ко всем этим смертям, страданиям, крови. Он чувствует, как теряет былую чувствительность, как даже самые жестокие вещи больше не в силах его потрясти. Но к самому факту войны он не может привыкнуть, его ум отказывается понять и объяснить то, что в основе своей
безумно. Миллион людей, собравшись в одно место и стараясь придать правильность своим действиям, убивают друг друга, и всем одинаково больно, и все одинаково несчастны, — что же это такое, ведь это сумасшествие? Они стреляют друг в друга, даже не пытаясь поднять наверх голову и увидеть этот небосвод с россыпью звезд на его черном полотне. Может быть, если бы они увидели эту красоту, то одумались бы?
Намджун продолжал смотреть на небо с запрокинутой головой, не слыша чьих-то тихий шагов. Он обернулся, только когда почувствовал рядом с собой чье-то присутствие. Возле него стоял Чимин с запрокинутой головой и смотрел на небо. Видимо, тому стало интересно, на что так пристально смотрит альфа. И в эту самую секунду Намджун понял, что ни одна звезда на небе не так красива, как Чимин. Омега разглядывал небо, пытаясь найти то, что зацепило взгляд альфы, не понимая, что самое прекрасное Намджун уже нашёл в нём. В больших глазах Чимина отражались звёзды, и отблеск их сводил с ума. В его глазах отражалось все небо и Намджун готов поклясться, что ничего красивее в жизни он не видел. Мы не обязаны поднимать голову, чтобы увидеть звезды, — мы можем увидеть их в глазах друг друга.
Чимин перевёл взгляд сначала на Намджуна, а потом на его плечо. Кровавое пятно алело на сером сукне. Омега перевёл взгляд на альфу, тот смотрел на него.
— Пошли, надо тебе подлатать, а то начнется заражение крови, за ним гангрена, а там и до летального исхода не далеко.
— Как красочно ты описал перспективы моей жизни.
— Это случится, если не дашь обработать свою рану, — серьезным тоном ответил Чимин.
Намджун про себя улыбнулся. Ему нравился такой омега — непреклонный и настойчивый. На самом деле к Намджуну уже подходило несколько санитаров с предложением обработать рану, но альфа сразу же отказывался. У него уже есть тот, кто его латает.
Альфа проследовал за Чимином в перевязочный пункт. Это была очередная маленькая грязная палатка. Внутри стояли куча коробок с бинтами и спиртом и повидавшая виды медицинская кушетка. Намджун сел на неё, начав расстегивать китель, пока омега копался в коробках. Ткань с засохшей кровью неприятно отдиралась от кожи. Намджун чуть поморщился от резкой боли. Одной рукой стянул серую кофту, вся левая часть который пропиталась алым. Чимин быстро подошёл, пытаясь смотреть на рану альфы, а не на то, что было ниже. Омега начал обрабатывать ранение, даже не смотря на альфу. Он делал это быстро, в его движениях было столько концентрации и внимания, что это совсем не походило на прежнего робкого Чимина, перебинтовавшего плечо Намджуна в первую их встречу. Тогда он делал все осторожно, медленно, а сейчас быстро, как будто на мониторе. Война меняет людей, Намджун давно это заметил.
— Как так получилось, что ты оказался здесь?
— На фронте не хватает медиков, вот и отправили.
Намджун грустно на него посмотрел. Войну выдерживают немногие и Чимин точно не из их числа. Полковник провёл взглядом по его уставшим глазам, по синякам под ними от недосыпа, по бледной коже, ставшей почти прозрачной. Дрожащие руки, которые делали всё на мониторе, до крови покусанные губы и хрупкие плечи, державшие на себя всю усталость этого мира. Чимин не должен быть здесь, ему тут не место. Он должен находиться в светлой чистой больнице Святой Марии, но не здесь, где концентрация смерти на один кубометр зашкаливает. Намджун готов с землей сравнять тех, кто отправил этого омегу сюда.
Закончив обрабатывать рану, Чимин принялся обматывать плечо бинтом. Чтобы перехватить бинт из одной руки, приходилось близко нагибаться к Намджуну, — от этого каждый раз сердце заходилось в бешеной пляске. Полковник тоже не помогал, сам близко наклонялся, оставляя между их лицами какие-то сантиметры, дыханием опаляя лицо. И в эти моменты у Чимина через кожу бутоны цветов прорывались, сковывая и так жалкие движения. Те ведь так и не завяли, Чимин их с корнем вырвать не смог, даже ни к одному из них не притронулся. Он слишком слаб перед этой оранжереей самых разных чувств. Он слишком слаб перед Намджуном.
— У тебя не возникает странного ощущения дежавю? — голос альфы опалил его ухо.
Чимин отстранился. Большие глаза альфы смотрели прямо на него. Он ночами о них думал, а сейчас они перед ним. Чудеса и на войне случаются. Омега обвёл взглядом загорелое лицо альфы с выступающей щетиной. Спустился ниже к груди, на которой с последнего раза шрамов стала значительно больше. Он провёл по ним пальцами, ощущая подушечками неровность кожи. Их стало так много, вдруг в следующую их встречу шрамов станет ещё больше? А вдруг… следующей встречи не будет? Это мысль перекрыла весь кислород в горле, не давая дышать, сковала всё тело и ядом пустилась по крови.
— Чимин? — Намджун обеспокоенно смотрел на глаза напротив, наполняющиеся слезами. Он положил свою горячую руку ему на щеку.
Гребаные цветы не давали дышать, они на протяжении года шипами протыкали кожу, разрывая её на части, плющом обвивались вокруг сердца, давая понять, что то без альфы функционировать не сможет. Оно и не функционировали все эти месяцы. Чимин как приведение существовал, проводил операции, лечил раненых, спасал их от смерти, заводя их сердце вновь, когда у самого оно давно не билось. И только сегодня, услышав голос полковника, увидев его перед собой, он впервые почувствовал глухой его стук внутри грудной клетки. Оно оказывается живо, не развалилось на части, завелось заново, только альфу перед собой увидев. Глупое сердце, глупые цветы, глупый Чимин. Это ненормально столько чувствовать.
Слёзы уже вовсю лились из глаз, скатываясь по впалым щекам. Намджун стирал их подушечками больших пальцев, но те продолжали течь. Его движения были такими заботливыми, такими нежными, что в них хотелось раствориться. Всё, лишь бы не чувствовать боль других людей. Чимин от неё так устал, каждый день он пропускает её через себя. А боли столько много. Она буквально везде. В каждом стоне, в каждом крике, в каждом движении. Столько боли, что в ней можно задохнуться. Скольких он не спас, скольких он ещё не спасёт. А боль всё давила, не давая дышать.
— Мой маленький Чимин, что с тобой сделала война?
Это было финальной точкой. Уже не сдерживая слёзы, омега прильнул к Намджуну, уткнувшись в его шею, всхлипывая в неё как последний ребенок. Альфа притянул его к себе, заключая в крепкие объятия. Уткнулся в его волосы, руками водя по надрывающиеся от всхлипов спине. Чимин сильнее в нему жался, будто бы Намджун был единственным, кто мог защитить его от всей этой боли, которую он каждый день через себя пропускал. Хотя так и было. Все эти месяцы Чимин старался быть сильным, не опускать руки и помогать окружающим людям. Но он так устал. И эта усталость размером с Марианскую впадину. Но рядом с Намджуном можно побыть слабым, можно выплакаться в его плечо, ощущая легкие поглаживания его рук на спине, горячее дыхание и тепло, с которым ни одно жаркое лето не сравнимо. Чужая боль в объятиях Намджуна его не потревожит, не сдавит грудь, не давая дышать. Ведь рядом с альфой впервые дышится легко, впервые Чимина отпускает усталость. Впервые он не ощущает давящее чувство вины за тех, кого не спас.
— Я так устал, Намджун, — всхлипывает тому в шею Чимин. — Так устал.
— Я знаю, малыш, — сам его сильнее к себе прижимает. — Знаю.
Он до сих пор не верит, что нашёл его. Что они оказались на одном участке километрового фронта. Он отнес в медпункт раненого парня из своего батальона, и он совсем не ожидал увидеть там Чимина, так плохо контрастирующего с этим пропитанным смертью местом.
Намджун теперь его не отпустит, не покинет гостиную, оставив Чимина одного на диване. Он нашёл его и больше не отпустит. Точнее сказать, что судьба свела их снова вместе. Намджун в такую чушь обычно не верит, но сейчас хотелось. Вера — единственное, что остаётся в этом месте.
Намджун поднял заплаканное лицо Чимина, обхватив его двумя руками. Оно было таким маленьким в сравнении с длинными пальцами полковника. Омега смотрел на него большими глазами, в которых недавно отражались звезды. Да и сейчас отражаются. Намджун в его глазах теперь их всегда видит.
— Что бы не случилось, Чимин, я тебя больше никогда не отпущу. Слышишь? Я нашёл тебя и больше не намерен отпускать. И мы справимся с этим вместе. С этой болью и страданиями. Мы пройдем через них вдвоём. И когда это всё закончится, мы будем вместе.
Не думая больше и секунды, Намджун наклонился и накрыл соленые от слёз губы Чимина. Провёл по его неземным губам языком, зализывая каждую ранку на них. Углубил поцелуй, проталкиваясь во влажный рот. Чимин под ним плавился. Он зарылся руками в его волосы, чуть их оттягивая. И было так хорошо — ощущать крепкие руки на себе и чувствовать внутри фейерверк из цветов. Те взрывались в животе, опадая яркими лепестками. От этих взрывов внутри земля уходила из под ног. Но чужие руки крепко того держали, не давая упасть. Эти руки больше никогда его не отпустят.
Намджун правда не думал, что когда-нибудь ещё раз попробует эти губы на вкус, но у судьбы, видимо, другие планы. Она столкнула их словно два маятника, а сейчас стояла в сторонке и наслаждалась. Ухмылялась своей гениальности. Две запутавшиеся души, которые встретились вновь. Слишком прекрасное зрелище.
***
Ночь впервые за очень долгое время была тихой. Хосок не помнит, когда он вообще в последний раз слышал ночную тишину. Наверное, в ту ночь с Тэхеном в Лондоне, когда ему дали первый и последний день отпуска. Но это всё было таким далеким, будто бы в другой жизни.
Хосок сдвинул каску на голове, идя вслед за своим батальоном во тьме. Они были на территории врага, поэтому двигаться надо было осторожно. Но у Хосока это плохо получалось из-за гребаного скрипучего протеза. Хотелось валиться от усталости и недосыпа, но надо было идти. Эта война уже почти три года ведется. И все вокруг знали, — скоро она закончится. Войска союзников уже подступали к столице и оставались считанные дни до того, как заключат мирный договор. Хосок боялся об этом думать — не хотел себя обнадеживать. Но если сначала конец войны был лишь глупыми надеждами, то сейчас всё было по-другому. Каждый из них это чувствовал. Это витало в воздухе, об этом уже не шептались, а говорили прямо, не называя ложными надеждами. И все знали, что война скоро закончится. Осталось потерпеть ещё немного. Раньше Хосока это «потерпеть ещё немного» жутко раздражало. Хотелось спросить: — «Сколько?». И каждый день был полон неизвестности, Хосок смотрел в будущее и не видел там ничего. Но сейчас за горизонтом мелькал просвет. Надежда, которую они похоронили давно, восстала из пепла, выкарабкалась из богом забытого места. И надежда эта питала душу, поднимала по утрам, давая стимул двигаться дальше. И они двигались, туда, где за горами уже виднелся тусклый свет.
Хосок не верит, что почти сдержал своё обещание. Он скоро вернется домой. К Тэхёну, к Кристоферу. Тому недавно годик исполнился. Тэхён часто присылал ему его фото, сделанные на новый фотоаппарат. Это теперь новое хобби омеги — всё фотографировать. В особенности их сына. Тот, несмотря на юный возраст, вымахал уже большим. Его глаза казались огромными. Тэхён писал, что они карие, как у него, — Хосок, к сожалению, не мог видеть их цвет на черно-белой фотографии. Альфа с гордостью показывал фото сына своим однополчанам. Те смеялись и говорили, что тот пошёл весь в отца. Но черты Тэхёна в маленьком альфе тоже присутствовали. Миниатюрный подернутый носик он точно перенял от папы, и густые кудрявые волосы тоже были от него. Хосок любил рассматривать фотографии сына, находя в них черты омеги. Это было его любимым занятием.
Ещё Тэхён иногда присылал свои фото. Такие дни для альфы были подобны празднику. Тэхён всегда был очень красивым. Хосок его портрет давно себе в мозг впечатал, думал о парне каждую ночь. А фото лишь дополняли его, делая более полным и цельным. Все фотографии и письма были аккуратно сложены в его военный мешок. Хосок сохранил каждое. Их было где-то под пятьдесят. Там же в сумке лежал серебряный кулон, принадлежавший убитому им парню. Хосок его потерять ещё раз боялся. Кулон, подаренный Тэхёном висел на шее. Туда была вклеена теперь и фотография Кристофера.
Он медленно шёл в конце их маленького строя. Казалось, что его уже не ноги несли, а ощущение скорого конца войны. Все солдаты последние месяцы только на нём и держались. Альфа представлял, как вернётся домой и возьмет Кристофера на руки. Он ведь обещал Тэхёну, что это сделает. Раньше, до встречи с омегой, дома его не ждало ничего, но теперь там была семья. Его семья. К которой он скоро вернется.
Впереди строя кто-то остановился. Они шли рядом с опустевшей деревней. Её жители видимо покинули свои дома, узнав, что неприятель приближается. Хосок тоже остановился, напрягаясь всем телом. Ему не нравилась эта заминка. Кто-то из солдат спросил, почему они стоят. А потом…
… раздался звук пулеметной очереди.
Перед Хосоком упало пару солдат. Они были мертвы. Нечеловеческий страх в одну секунду растекся по венам, парализовал все части тела, не давая даже с места сдвинуться. И страх это был не за себя, а за свою возможность увидеть семью. Ведь эта возможность сейчас от него ускользает.
С очередной пулеметной очередью, Хосок пригнулся к земле. Оставшиеся в живых парни начали стрелять в ответ, но никто не знал, где находится противник, поэтому эти выстрелы были в пустоту. Спрятавшись за трупом совсем недавно живого товарища, Хосок стал наблюдать. Стреляли из дома, правда он пока не понимал из какого. Альфа заметил движение в окне дома напротив. Чёрт, они всё время были на мушке. Хосок взял свою винтовку чуть дрожащими от адреналина пальцами. Нужно выстрелить и побежать. Бегал Хосок отныне плохо, поэтому выстрел должен быть метким. Он находился на открытом участке, надо было бежать к деревне и спрятаться в одном из домов. Только так он сможет выжить. Всё ещё лежа на земле, альфа уперся в неё локтями и вскинул винтовку. Выстрел, отдача в плечо, ещё выстрел, встал и побежал. Бежать быстро с протезом вместо одной ноги не сильно получалось, тот ещё жутко скрипел, с головой выдавая его. Но Хосок не обращал на это внимание. Сейчас его волновало одно — добраться до домов. Он услышал пулеметную очередь. Мимо него просвистели пули. Не попали. Но по крайней мере задержал. Так бы его прикончили сразу же, как только он на ноги встал. Сердце учащенно билось, нет, оно буквально вырывалось из грудной клетки. Ещё несколько пуль врезалось в землю рядом с ним.
Он не помнит как добрался до домов, как загнанно бежал по опустевшим узким улочкам. Сзади доносились выстрелы и голоса. Их много. Хосок бежал, не оборачиваясь. Сейчас самое главное — это убежать как можно дальше. Нога вспыхнула яркой болью. Ему пришлось перейти с бега на быстрый шаг, потому что протез слишком больно давил на ногу, двигаться уже было невозможно. Но он продолжал идти, кое-как передвигая эту безжизненную часть тела. Раньше Хосок бегал быстро, но всё это в прошлом. Сейчас у него вместо левой ноги железяка, которая даже двигаться нормально не даёт. Но пришлось снова перейти на бег, когда он услышал приближающиеся выстрелы.
Петляя по улицам заброшенной деревни, Хосок остро понимал, что он не хочет умирать. Раньше, до встречи с Тэхёном, ему было плевать на себя. Убийца ведь когда-нибудь должен получить по заслугам. Но он бы не сказал, что у него не было воли к жизни, скорее она была притуплена. Но все изменилось. Теперь это чувство ключом из него било, сдаваться не давало, напоминая,
кто его ждёт дома, ради кого он должен вернуться. Это ему до сих пор выжить помогало. И сейчас эта воля к жизни никуда не делась, она только лишь утроилась. Хромая по улицам чужой деревни, с погоней на хвосте, Хосок четко понимал, что он хочет жить.
Ноги уже отказывали, на очередном повороте он споткнулся, упав на землю. Сердце бешено стучало, оно так лезло ему в рот, что он мог бы выплюнуть его. Корчась от удушья, Хосок прильнул лицом к самой земле - она была прохладная, твёрдая, и спокойная, и как будто она вернула Хосоку дыхание и вернула сердце на его место, ему стало легче. И звёзды в вышине были спокойны… Но чего им беспокоиться? Война их не касается. Они светят и празднуют, это их вечный бал, пока люди на Земле умирают.
Он вспомнил, как они вместе с Тэхёном смотрели на звезды, лежа на пляже. Нет, он не должен сейчас об этом думать. Не сейчас, когда его жизнь на волоске. Хосок встал и поковылял дальше. Когда он вернется, они с Тэхёном обязательно пойдут смотреть на звездное небо. Да, это первое, что они сделают вместе.
Завернув за очередной дом, Хосок увидел расстилающееся поле, а за ним лес. Спасение. Там он точно сможет укрыться. Альфа сделал первый шаг в сторону поля. Второго не последовало. Выстрел оглушил его, а потом он почувствовал…
…боль.
Тупую боль в грудной клетке. Почувствовал, как что-то липкое расползается по ткани.
Он не смог. У него не получилось. Но он ведь так старался, за свою жизнь боролся, как Тэхён учил. Тот собрал его по кусочкам, склеил воедино, жизнь в него вдохнул.
Которую всё равно забрали.
Хосок поднял глаза к небу. Звёзды… такие красивые. Прямо как в ту ночь на пляже. Те ещё красиво в глазах омеги отсвечивали. Жаль он их отблеск в его глазах больше никогда не увидит. И сына своего тоже. Не увидит. Он не сдержал обещание.
Хосок упал на землю. Последней мыслью было:
«Почему в последнем письме он не написал Тэхёну о том, как он его сильно любит?»
А потом…
Темнота.
