Ты ведь не святая
Уж как ни крути!
А ему такая
Подойдет в пути.
То истреплет тело,
То опустошит.
Колдуну нет дела
До чужой души!
/Пикник "Колдун"/
~~~
Ноги стремительно несут его по коридору. Похер на всё, что произошло за ужином. Похер на то, что отец сейчас просвещает грязнокровку весьма ублюдочным образом. Люциус наказал сам себя, в конце концов, и это можно пережить… Главное — увидеть мать и убедиться, что с ней всё в порядке. Драко замедляет шаги. Больше воздуха в лёгкие. Ни единого проблеска страха не должно быть сейчас на лице. Тихий стук костяшек пальцев по двери, и она с легкостью впускает вечернего посетителя. Мать сегодня в женской части дома, в своём будуаре, который всегда был только её территорией. И это хорошо, просто чудесно. Потому что в их общей с отцом спальне, блять, наверняка сейчас не до неё. Драко быстро отмахивается от этого дерьма в своих мыслях, разжимает злобно сомкнутые челюсти. Медленно подходит к кровати, вглядываясь в полупрозрачность балдахина. Пытается разглядеть там целую и невредимую Нарциссу. На тумбах по обе стороны от кровати в стеклянных сферах пригласительно пробуждается свет. Сжаливается над глазами, рассеивает тьму. Белый, с едва уловимой теплотой — такой изысканный, лёгкий. Мать никогда не любила коптящие рыжим пламенем свечи и оснастила свои покои этим чудом, так похожим на неё саму. Пальцы невольно подхватывают тонкую ткань, судорожно собирают, приоткрывают покров. Он склоняется над подушками, в которых утоплена её белокурая голова. — Драко… — произносит она слабо, едва открывая глаза. И улыбка. Его рука на её руке. — Прости, что разбудил, — шепчет в ответ. — Я просто хотел проведать, как ты… Сквозь нависший свинцовой тяжестью сон, она ясно понимает, зачем пришёл её сын. Он пришёл за правдой. Но что ей сказать? Правду о том, что у неё теперь есть грязнокровая дочка? Ластится к ней ночами, жмётся. Просит читать сказки. Просит зализывать кровоточащую рану в виде известного слова, вырезанного на предплечье. Просит ласкать её. Целовать. Что сказать? Конечно же ничего. Ни слова о том, что изнемогая без сна, она так и не имеет права на отдых. Что едва падая в царство Морфея, получает обжигающий удар плетью и, открывая глаза, тут же видит тёмный взгляд, полный слёз. Слышит слова трепетным голосочком: мамочка, не бросай меня. — Всё хорошо, милый, — она слабо сжимает его пальцы. — Я просто устала, — её тусклая улыбка гаснет, и каменные веки падают на глаза. Нарцисса отворачивается и больше не произносит ни слова. И не шевелится. Драко сидит, замерев в тихой панике, приглядывается к движению её груди. Дышит, слава Мерлину. Она дышит. — Мамочка спит, — отчётливый голос Грейнджер за спиной заставляет резко обернуться и вздрогнуть. И не увидеть никого. Драко встаёт на ноги, наивно веря, что учащённое сердцебиение можно подавить силой мысли. Сферы тихо затухают, выпроваживают вон из женских покоев. На выход, по коридору, который отчего-то кажется сейчас совсем незнакомым. И пусть он знает каждый закуток, каждую щель, и сколько точно поворотов, ступенек и шагов до его комнаты — вот только идти почему-то страшно. Это не любимый Мэнор. Это какая-то адская чёрная глотка. В ней так, чёрт возьми, душно и темно. Но пугает не это, а скрип. Возможный истошный скрип двери в темноте. Мерлин милостивый, пожалуйста, только не сегодня. Только не сейчас.
~~~~
Хороший мальчик, — шёпот в мозгах, сквозь рой букв и слов на вязком, старинном языке, об который нельзя спотыкаться. В виски́ словно вогнали два острых шила. Глаза бегут очень быстро, и он помогает. Сам ведь решил обучать — великая честь! Никакого Хогвартса! Юный наследник славного семейства Малфой достоин получить самые ценные знания, познать в теории самое страшное — потом будет легче. Будет. Будет. Будет. Конечно. Достоин получить поцелуй ментора. Прямиком в мозг. Взасос, блять. «Священные жертвоприношения» или что-то вроде того. Драко уже не помнит точно, как называется эта книга. Потому что важна её суть, прямо сейчас. Ему прекрасно помогают усваивать основное. Не просто глазами, а сразу в память въедливыми красочными образами — детей, юных дев, целых родов неугодных. Самых изощренных способов вытянуть через кровавые жертвы жирное пропитание для проклятой тьмы. И поверх всего этого ядовито и ласково: Славный мальчик. У тебя хорошо получается. Лорд окутывает его, дышит в шею откуда-то сбоку, мягко гладит по руке. Заполонил всю черепную коробку до предела. И плевать на недвусмысленные липкие комплименты, на эту близость омерзительного тела рядом со своим. Плевать на ужасы живыми картинками — в конце концов это всего лишь история, а люди — самые страшные звери, Драко давно это понял. Лишь бы выстояла под этим изнасилованием разума крепкая скорлупка его окклюменции, под которой в уголке сознания были спрятаны его настоящие мысли. Глаза уже наверняка покраснели и похожи на рыбьи. Больно даже моргать. Из носа к подбородку струится тёплое, касается губ, награждая вкусом железа. Хочется взвыть от этого. Но нельзя. Терпи. Живи, блять. Дверь… Она дико скрипит. До запредельного скрежета в мозгах — поверх всех тошнотворно-ласковых слов и жутких образов, но сейчас это неожиданно оказывается спасением. Тяжесть в висках отпускает в мгновение, оставляя лишь ноющую, заунывную ломоту. Тёмный Лорд забывает о Драко, кажется, тотчас же. Она. Шагает размеренно, чуть ли не царственно. Взгляд расфокусирован, голова слегка набок. На щеках румянец, а губы покраснели и припухли, как от укусов. Первая мысль возникает мгновенно, помимо воли. Драко видит её и думает о том, что она донельзя привлекательна, невольно изучает взглядом её черты. И вторая следом, чуть погодя: а вид то довольно-вытраханный. Тварь грязнокровная. — Тебе понравилась любовь, игрушечка? — он прям поёт ей. — Да. Поначалу мне было больно, что вполне объяснимо. Но потом это прошло, и я сумела понять, что к чему. Охуеть непринуждённый разговор. Как же не хочется слышать нахер ни слова о том, как сучка порвалась об отца возможно всего пять минут назад! Но кто тебя спрашивает, ёбаный раб. Твоя воля — сидеть и хоть как-то приходить в чувство после сеанса персонального обучения от верховного гуру. — Люциус прекрасен, — Лорд протягивает слова, выводит мурлыкающе. — Он очень верен и покладист, и я знал, что всё будет именно так. Серые когтистые лапы впиваются в её мантию. По-хозяйски к себе свою куклу, приоткрывают её чёрное одеяние, под которым, твою мать, нет ничего абсолютно. Вдыхает запах обрубком носа, утыкаясь между её небольших, аккуратных грудей – склизская, затхлая серость к светлому и гладкому, словно шёлк. Она закрывает глаза, откидывает голову назад, чуть встряхивая блестящие каштановые локоны. Легко улыбается. — Умница. Я вижу, как хорошо ты познала новое. Меня это радует. Драко отводит глаза. Сука, это тошнотворно. Эти лобзания или хер пойми что с той, которая им самим же считается грязью. Кажется, Повелитель харкает в лицо всем своим приспешникам разом. И над ним, Драко, прямо сейчас издеваются откровенно. И не только Тёмный Лорд, но и ещё природа, впрыснув в кровь настоящее возбуждение. Член встаёт в два счёта, и не думает падать. Зачётные сиськи, ничего не скажешь. Соски чуть покрасневшие, так охуительно воспалены, истерзаны, и кем именно, лучше нахер не думать. Драко сидит в своём кресле без единого понятия куда девать себя. Уйти-то ему никто не позволял. На счастье эти двое не замечают его присутствия — и на том спасибо огромное. Можно попытаться отвлечься, попутно проклиная своё тело, которое он, к слову, всегда очень любил. Впрочем, на эти потуги ему тут же выдают жирный хер, потому что сучка приходит в себя, как по волшебству. Бросает на него взгляд тёмных глаз, указывает пальчиком в его сторону. — О, что это? У него кровь, — её лицо в миг являет собой уже серьёзную озабоченность. Чисто в духе Грейнджер. — Тихо, не шевелись. Я сейчас тебе помогу. И приближается. Вплотную, блять. Не думая ни на секунду запахнуться и хоть как-то прикрыть свою обнажённость. Утыкается голым коленом между подлокотником и его бедром. Обхватывает руками лицо. Сука, какая горячая. Пахнет сексом, по́том и ещё чем-то — таким мягко-сливочным, что просто не вяжется. Достаёт из кармана какую-то настойку, запрокидывает его голову будто железной рукой. Капает в нос едкую жидкость, придерживая за подбородок. Жжётся. Даже глаза слезятся, и лучше их нахрен закрыть. Сука, ну просто жалкий побитый щенок. Она ещё, как назло, мелко перебирает мягкими пальчиками, проводит по волосам, дышит в лицо, почти целует, едва слышно шепча какой-то заговор. Нежно-нежно так. А Драко чувствует её тепло всей своей кожей. Чувствует, как она касается его своей обнажённой грудью, упруго и сладко. Стояк едва не дымится. Предательская шкура, какого же чёрта! Она же ненавистная кукла, подстилка. Грязь. — Готово, — она отстраняется. Наконец-то. Приподнимается, и атласный локон легко скользит по щеке Драко. Следом касается ладонью в том месте. Мягко. Смотрит радостно на результат своих заботливых стараний, улыбается. Блять, и ведь совершенно не верится, что она монстр прямо сейчас. Слишком человечная, живая. — Чудесно, — Лорд подступает с другой стороны, очерчивает кончиком когтя овал лица Драко. Плотоядно всматривается, любуется тоже. — Позаботишься о мальчике, игрушечка? Ему нужно учиться, и никто не справится лучше тебя. А мне нужно оставить вас. Драко, наконец, делает глубокий вдох, когда Повелитель исчезает в дверном проёме, придвигается обратно к письменному столу. Грейнджер медленно подходит к нему, не сводит своих глаз. И он отвечает ей тем же, потому что отчего-то не в силах не пялиться. Что ты? Кто ты сейчас? — Ты так смотришь на меня, будто я тебе нравлюсь. Глядит на него смущенно и одновременно игриво, как простая девчонка. Улыбается своими алыми губами, которые сейчас выглядят отнюдь не по-блядски. Лицо ещё румянее, и кажется в этот миг очень красивым. — Может и да, — бросает Драко, едва сдерживаясь, чтобы не опустить взгляд на глубокий вырез её мантии. — Смущает? Её улыбка растворяется в долю секунды. Она наклоняется снова и слизывает с его лица кровь — совсем немного, остатки. Вместе со всеми иллюзиями. И делает шаг назад. Плавно, с полуулыбкой-оскалом, открывающей ровные белые зубы. Окатывает льдищем, одновременно впрыскивая в вены чистый огонь. — Вряд ли тебе это можно, — в её голосе звенит сталь. Из длинного рукава выползают шипастые щупальца, тянутся к тяжёлому фолианту, толкают безжалостно ему под нос. — С этой минуты взгляд только сюда.