Или ты или я — уж такая игра
Или свет, или звук, или звук, или яд
Поднимите им веки, пусть видят они Как бывает, когда слишком много в крови…
… серебра! /Пикник «Серебра"/
~~~
Тонкие пальцы ведут по шее сзади. Медленно. Зарываются в светлые волосы. Его сегодня тревожили, там есть царапины — след от ногтей. Ему страшно даже во сне. Это так гадко, но отчего-то ничего с собой не поделать. Этот отвратительный нектар очень нужен. Нужен, нужен. Глазам хорошо, даже очень, и рукам хочется больше. Но нельзя. От этого снова будет мучительно больно. Жестокий урок с заклятием Круциатус установил условный рефлекс с первой попытки — на счастье она быстро учится. Та девчонка по-прежнему очень умна… И больше не станет, нет, совершенно точно не станет позволять себе лишнего. Даже имя нежелательно называть в мыслях. Его имя. Драко. Ты же гнусный хорёк! Тебя велено презирать ещё больше, чем раньше. И я делаю это сейчас — верно же? Просто картинка для глаз. Красивая. Чужая. Холодная. С совершенно неподходящим нутром. Она склоняется ниже к нему с роскошным цветком в тонкой руке, втягивает воздух поглубже. Чувствует, как он открывает глаза. Слышит дыхание. Слышит страх. — Это сделала женщина. Ты отверг мой прекрасный подарок вместе с ней, но я принесла тебе новый. Нравится? Ведёт розой легко по его приоткрытым губам. Волшебные ароматы. Упоительные. Снова покорный. И тебе страшно. Это до отвращения вкусно. Её пальчик оглаживает лепесток. — Чего ты хочешь? — рычит он, тут же отбросив весь сон. — Давай, блять, скручивай. Веди. Выставляет вперёд свои руки, сжатые в кулаки, просит оков. Глаза сияют льдом в полумраке. — Быть может, просто поговорить, — её спокойный ответ. — Задать вопросы, которые мешают уснуть, — она легко ведёт цветком по лицу. — Кого ты больше любишь: её или меня? Не ошибись. Он думает. Конечно, он думает долго… Всякий бы думал над тем, на что не существует ответа. — Тёмного Лорда… — отвечает, наконец, сипло, сглотнув ком в горле. И диафрагма подпрыгивает, содрогается в диких конвульсиях, заставляет запрокинуть голову, выпустить хохот наружу. Отменная дрессировка, милый! Как же Он сейчас этим доволен. Только вот этот внутренний жар всё ещё есть. Он пугает Его. Ещё не время для истинного. Ещё не готов к настоящей верности. Но это пройдет. Она здесь для этого. — Хороший ответ. А теперь покажи, как. Как именно ты любишь его? Я хочу видеть. Тычет розой ему в губы, и они открываются шире. Он смотрит на неё одновременно с интересом и ненавистью, старается ровно дышать, пока её ладонь вталкивает тугой бутон ему в рот. Он не понимает, что делать. — Руками покажи мне… — стягивает простыню с его тела, берёт за запястье, тянет вниз. Он спит обнажённым. Не удивительно, ведь в этом доме так душно. — Вот тут. Смотрит неотрывно, как он тут же касается своего члена. Это чертовски будоражит. Он наливается быстро, каменеет, так прекрасно лежит в длинных пальцах. — Думай о том, кого любишь. И быть может, тогда тебе подарят ласки те, кто любит тебя… Правда ведь, Люциус. Его руки замирают на секунду, но она вталкивает розу глубже и водит, водит ей, задавая правильный ритм. Колет шипами, царапает. И он подчиняется. Двигает рукой вверх и вниз, сжимает себя. Снова и снова. Напряжён весь абсолютно — эти нервы звенят, как кристальные струны. Она не смотрит сейчас на старшую копию объекта своих развлечений. Карие глаза прикованы только к этим губам, что обсасывают лепестки так чудесно. Глаза плотно закрыты. Мучаешься. Донельзя сладко и так трогательно, что где-то внутри прошибает слеза. Особенно когда этот великолепный мужчина за спиной склоняется вниз, зная, что ему надлежит сделать. Она знает, что Драко приятно, когда его пылающей плоти касается влажное тепло чужих губ. И знает, что гадко, потому что эти губы на самом деле родные. Но что делать? Границы должны расшириться так, чтобы их не было видно. Тогда сможет выжить.~~~~
— Доброе утро, мама. Драко берёт руку Нарциссы в свою, как истинный джентльмен, целует. И ведёт себя соответственно всем её ожиданиям: улыбается деликатно, играет в нормальность, в привычного её мальчика. И этот завтрак на террасе даже немножечко радует. Всё так обыденно — маленький глоток прежней размеренной жизни. Чай на троих, ландшафт мэнора на обзоре, разговор ни о чём, пока эльфы хлопочут. Туман в саду отступил, но солнце ещё не печёт, скрыто в дымке. Мать любуется розами, которые в каждым днём цветут всё пышнее. Драко не может туда посмотреть даже мельком, не то что разделить её чувства, и потому уставился на неё, глядит, не отрываясь. Бледная, тонкая, глаза грустные. Ей будто больно где-то внутри, но она не расскажет ему никогда. Благо, уже не лежит в постели в своём будуаре. Выбралась. Быть может, всё поменяется вскоре. Он чуть сжимает её пальцы в ладони. Она поворачивается с лёгкой улыбкой. — Скажи мне, ты учишься, милый? — Да, — слышится ответ отца за спиной. И Драко мгновенно бросает в дрожь. — Доброе утро, родная. Люциус легко целует жену в щёку, садится за столик, как ни в чём не бывало, расправляет на коленях белоснежную салфетку. Глава семьи, сука, прибыл. Лицо, поза, движения — всё, как обычно. Разве что проявление нежности было несколько странным. — Учится, и весьма упорно. Не без промахов, разумеется, но всё же потенциал стать истинным Малфоем у него есть. От этих слов Драко хочется встать и как следует втащить ему. Блять, в дерьмище по самые уши, но в гордость играет перед теми, кто слабее — охуеть, как великий актёр! — У него, — отвечает он жёстко, но тут же смягчается ради матери. — Ты говоришь обо мне, как будто меня здесь не существует. Отец лишь ухмыляется, принимаясь за бекон в своей тарелке. Где же твоё дно, Люциус, блять? Нет конца этой бездне. Драко смотрит на него сейчас и впервые задаёт вопрос: а не является ли уважаемый родитель конченым психопатом? Вдох. Едва удаётся остаться спокойным. Ради Нарциссы он может. Он улыбается ей. Прекрасно, просто душевно: любящая семья за столом и светской беседой — счастье лучится и озаряет этот долбаный мир. — Истинный Малфой в твоём лице сегодня уплетает еду, как изголодавшийся зверь. Как будто ты не наелся этой ночью. — Отец сжимает нож в руке до побеления пальцев и бросает свирепый, презрительный взгляд. Драко лишь пожимает плечами. — Подслушал у эльфов, что у тебя появилась в последнее время такая привычка. — Чушь и бред. А тех, кто это наплёл — наказать. — Нет, — отрезает Драко, не сводя с него взгляда. — Никто никого не накажет. Потому что я этого не хочу. Отец смотрит внимательно несколько секунд и после продолжает разделывать завтрак. Говорит уже мягче: — Говорю же, потенциал есть. И характер тоже, дай Мерлин. Ну прям благословляет на дерзость, и Драко отчего-то несёт дальше. На грани привычного чопорного диалога и истерики, которая скопилась и тянет на целую бурю. — Иметь свой характер и угождать при этом тебе — звучит, как способность совершить невозможное. Усидеть на двух стульях, — он ухмыляется. — Это вообще хоть кто-нибудь может? Люциус остается на удивление спокойным. — Малфой может, — снова смотрит на сына, и этот взгляд, пожалуй, слишком пронзительный. — Ты разве ещё это не понял? Я думал, что ты уже твёрдо стоишь на этом пути. Ну же, всё ведь знаешь… Он улыбается. Сука, самой настоящей улыбкой, причём той самой, которую дарил сыну в редчайшие моменты своего одобрения. Драко даже не находит, что ответить, и перестаёт злиться в момент. Смотрит на отца донельзя тупо. И ему сейчас кажется, что тот прекрасно знает о том, что его отпрыск — изменник. И более того, поддерживает это всецело.~~~~~
— Рад видеть тебя в добром здравии, Нарцисса, — почтительно кивает Владыка, ловя полный послушания благодарный кивок леди-хозяйки. — О, Драко. Сегодня я хочу, чтобы ты поужинал рядом со мной, мой мальчик. Присаживайся. Волдеморт, разумеется, знает, что ему никто не откажет. И потому Драко разворачивается, не дойдя до своего стула за общим столом Пожирателей, занимает почётное место, которое ему предоставили. По другую сторону от Тёмного Лорда, как всегда, Беллатриса. Драко не может не то что смотреть, но даже думать об этом. Это какой-то идиотизм. Впрочем, его, бреда, в последнее время так много, что, кажется, пора наконец-то привыкнуть. Лорд берёт их руки, ласково гладит своими мерзкими пальцами. Ты, сука, ещё давай произнеси торжественную речь и обвенчай, блять, обоих. — Люблю, когда меня питает энергия, исходящая от верных людей. Когда находишься между ними, и искры магии так и летают в пространстве. И эта кровь, ммм… Чистая, сладкая, вечно свежая. Кипящая. Драко пялится на поданное эльфами блюдо перед собой. Как бы ещё приказать своему лицу не краснеть. Беллатриса же смотрит на Владыку таким игривым взглядом, как жена может подкалывать мужа после лет эдак двадцати счастливого брака. Семейная идиллия, епвашумать. Дальше дверь неожиданно отворяется, успев при этом оглушительно скрипнуть. Тонкая фигура в бесформенном балахоне буквально влетает в зал. Явилась, кукла, конечно. Что-то будет. Не трудно догадаться. И хорошо, пожалуй, потому что она сразу привлекает к себе всё внимание. — Люциус, милый. Мне срочно… — произносит Грейнджер запыхавшимся голосом и встаёт, как вкопанная, будто все остальные появились только что. Смущается, когда понимает, насколько нелепо это вторжение. — Ох, я прошу прощения, — её и без того румяное лицо краснеет ещё больше. — Так увлеклась исследованиями в библиотеке, что перестала замечать людей вокруг. — У тебя что-то срочное? — вежливо спрашивает Волдеморт. — Если нет, то присаживайся за стол и уже после задавай вопросы. Когда настанет момент. Стул Драко пустует, и она занимает его на пару секунд, но тут же нетерпеливо встаёт и склоняется над ухом отца, что-то шепчет. Кто-то прочищает горло, наблюдая за этим зрелищем. И Люциус выходит из оцепенения, бросает взгляд на Тёмного Лорда, смотрит на него внимательно, слушая какие-то вопросы от грязнокровки. Владыка сидит, грациозно откинувшись в кресле, сплетя узловатые пальцы на столе перед собой. С едва уловимой улыбкой на блеклых губах. Выжидает как будто. Нарцисса не смотрит на парочку. Не краснеет даже. Её взгляд — перед собой. Осанка гордая, дышит ровно, самообладание на максимуме. Драко определенно похож на неё сейчас больше. Грейнджер на секунду отвлекается от болтовни. Окидывает взглядом Пожирателей Смерти. — Вы меня ждёте, да? — донельзя дебильный вопрос. И снова румянец на полную. Лорд подаёт ей знак присаживаться. Спокойно, блять, как будто перед ним дочка-принцесса, которой все и всегда прощают всякую шалость. Она берёт руку отца, прижимает к губам. Смотрит так любовно, что Драко готов взвыть от отвращения. И садится, блять, к нему на колени. Отец будто не дышит, принимает всё происходящее по-рабски покорно. — Ох, Люциус, — морщится Лорд. — Грязнокровка, и на глазах у жены. Я всё понимаю, что девчонка красива, но ты… Что на тебя нашло? Отец тут же поднимает Грейнджер с брезгливым выражением и отстраняет прочь. Она вздыхает с глазами полными слёз: — Но как же? Я думала ты меня любишь… И Пожиратели смеются. Один за другим принимаются дёргать неподвижный воздух тошнотворными звуками. — Ох, мое сердце… — она плачет и снова льнёт к отцу. Тот отталкивает во второй раз, и она буквально летит назад, хлопается на пол, но Драко не верит, что он мог так грубо отшвырнуть девушку. Всё это похоже на чёртов спектакль. Смех ещё громче. — Почему вы смеётесь? — поднимается, отряхиваясь. Она подходит к Долохову, тянет за рукав, потом дотрагивается до плеча Яксли, пытается заглянуть в лицо. Но тот закрывает глаза, и его волшебная палочка заставляет её снова отпрянуть и упасть на пол. Она плачет уже совершенно неподдельно. И Драко не может оторваться от неё в этот момент. Чудовищно и чарующе одновременно. Жертва в клетке зверей, такая красивая, будто настоящая она, живая. — О, вы же обещали, что… — Её губы дрожат, когда она смотрит на Волдеморта. — За что? — Да, обещал, — кивает Повелитель. — Правда ведь, Беллатриса? Кто здесь любит кровавые игрища? — склоняет лысую голову набок, разводит руками. — Не сердись, игрушечка. Ты же умная и знаешь, что я люблю развлечения… Он сжимает рукой кисть Беллатрисы, смотрит на неё, и та будто читает в его глазах разрешение для собственных действий. Она встает с улыбкой безумия, закусывает губу. — Тебя что-то здесь слишком много. Вроде гостья недавняя и нежеланная, но шуму… — потряхивает гривой. — Все эти господа и дамы вынуждены терпеть твои никому не нужные слёзы. Это нехорошо, по-моему. Подходит своей излюбленной походкой, чуть пошатываясь. Рука картинно в стороне от лица. Странно даже, что палочки в ней нет. Грейнджер стоит с донельзя нелепым видом, хлопает ресницами. Тётка вытягивает руку вперёд, сжимает кисть так, будто тянет на себя невидимый хомут, хватает грязнокровку. — Что это у нас здесь? — поднимает тонкую руку, сдёргивает с неё широкий рукав. Вырезанные на коже буквы видны всем. Они кровоточат, и Беллатриса ведёт по ним носом, вдыхает запах своего творения. — Хорошо я тогда постаралась. Поворачивается в сторону Лорда с ослепительной улыбкой. И тот смотрит на неё будто с надеждой. Одобряет, распаляет свою любимую ведьму. А Драко чувствует, что ему катастрофически сложно сидеть сейчас ровно. Беллатриса тут же выворачивает руку Грейнджер так резко, что та сгибается, стонет от боли. Потом снова летит на пол, проскальзывает по начищенному паркету, поднимает круглые глаза, полные страха. А кровожадная Пожирательница облизывается, делает шаг. Она двигается медленно, не так импульсивно и резко, как когда её одолевает скорая ярость. Она растягивает удовольствие, будто давно ожидала и даже успела сама остыть до холодного блюда. Грейнджер смотрит на неё, сидя на полу, явно не собирается защищаться. Лишь отползает назад на очередной тёткин шаг. И дальше, и дальше, пока Беллатриса не ускоряется и не наступает ей буквально на грудь. Распахивает её мантию носом туфли, обнажает белую кожу. — Хм… И правда здесь всё красиво. И так чисто. Может вырезать тебе ещё парочку напоминаний, а? — касается подошвой девичьих губ. — Но сейчас я хочу чтобы ты говорила. Всю правду о себе. Какая ты мерзость перед всеми нами. Ну, будешь? — давит сильнее. — Не слышу. Беллатриса не смеет наклониться. Поднимает чертовку невербальным, хватает за шиворот. — Не чирикается тебе эта правда, похоже. Говори быстрее. Господа уже устали ждать. Но Грейнджер поджимает губы, насупившись. Отводит руку в сторону и бьёт Беллатрису по щеке. Надрывно, но слабо, как девчонка в обиде на изменника-парня. И Драко понимает, что шипастого орудия при ней больше нет. Беллатриса округляет глаза и замирает на мгновение, после смеется, но Грейнджер как будто всё равно, потому что она повторяет удар. Тётка хохочет ещё громче, заставляя каштановые локоны разлететься в стороны нагнетаемым безудержной магией ветром. Губы распухают, краснеют от крови, лопаются. Из носа и рта проступают алые капли. Кому-то сегодня не поздоровится точно. И Драко был бы очень рад, если бы мог в принципе радоваться какому-либо насилию. Скорая гибель Грейнджер привнесла бы в жизнь семьи больше понятного. Часть его очень этого желает. Чтобы стало спокойнее, как раньше — только стереть из памяти последние несколько дней. Блядская надежда, что они прощены и поток мерзких наказаний ослабнет, уже распустила в его душе свои крылья. Сделай быстро, тётя — так и хочется крикнуть. Но знает, конечно же, что главный зритель весь во внимании. Беллатриса делает ещё шаг и толкает Грейнджер в грудь. Та отлетает назад на целых два метра. — Что такое? Я пытаюсь приблизиться к тебе, дорогуша, но тебя будто отшвыривает от меня… Догадываешься, почему? Смех в зале не прекращается всё это время. Грейнджер ползёт на коленях в сторону. Взгляд её карих меняется: они, кажется, уже говорят о наличии внутренней ярости — сузились, смотрят презрительно. Беллатриса смеется ещё громче. — Злишься, да? Нашла в себе силы. Но тебе не встать с колен. Движения куклы до невозможности плавные. Как же тебя одолела тьма, что вместо бревна — грация кошки… Красивая, ты, сука, правда, красивая прямо сейчас. Она направляет руку в сторону Беллатрисы, пытается выпустить магию без палочки. Бросает какие-то жалкие осколки ей под ноги. Все уже ржут, но для Драко это настолько мучительно, что больно глазам. — Ух ты, — чуть склоняется тётка. — А говорили, что ты хорошая девочка и тёмной магией не владеешь. И что это? Пытаешься, чтобы что? Выжить, быть может? В тёмных глазах тётки — дикий огонь. Она всё ближе к жертве, предвкушает забаву. Драко видит, как на её пальцах вырастают длинные когти, искривляются, утолщаются, становятся чёрными, и внутри у него всё застывает. Она будет терзать её прямо здесь и сейчас. В голове отчего-то только одна мысль: можно ли будет прочитать настоящие мысли Гермионы Грейнджер под пытками? Он отчего-то хочет разгадать, что сейчас перед ним. Осталось ли что-то, есть ли сопротивление чёртовым играм? Когтистая лапа тянется к запачканному кровью лицу, и тонкая рука умудряется ударить по ней. Звонко так. И ещё замах, который тёмная ведьма уже ловит, и слышен хруст мелких косточек. Боль на кукольном лице проступает почти незаметно. Взмах рукава — и из него вылетают шипастые хвосты той самой плети, заставляют Беллатрису резко отпрянуть и остаться нетронутой. Она стоит неподвижно, с недоумением, за миг до броска, но ещё один взмах не даёт ей сделать ни шагу. Потому что в руке Грейнджер уже связка «змей», и шипы выступают грозно и остро, угрожающе блестят от свечей. И обвивают шею тёмной волшебницы, быстро и сильно, утолщаются на глазах, душат. Намертво. Позвонки в шее, укутанной беспорядочными темными прядями, издают хруст. Лицо уже синее, но хвосты плети отпускают не сразу. Затягиваются только сильнее, пока на мёртвом женском лице не проступают отчётливо багровые вены. Драко, как и все остальные в зале, не успевает ничего распознать в своих мыслях. Сидит в ступоре и гробовой тишине. Смотрит на мать — на её лице истинный ужас. Родная сестрица мертва. Любимая ведьма Повелителя, черт подери — труп!!! А он, блять, спокойный. Встаёт равнодушно, делает медленный шаг. И ещё один. И ещё. Потирает руки, как ни в чём не бывало, когда хвосты плети-убийцы отпускают женское тело, и то падает безжизненно на пол. — Беллатриса, Беллатриса. Что ты наделала? Я же буду скучать… О, — Лорд вытягивает руку в её сторону, и на лице — искусственная маска скорби. — Кто это был, ты знаешь? — Девочка, — отвечает Грейнджер, ведя плетью по мёртвому телу, останавливается на животе. — Верно. Проклятое дитя. Моё. Священное.