А в груди попеременно, Был то пепел, то алмаз. То лукаво то надменно, Ночь прищуривала глаз.
/Пикник "Из мышеловки"/
~~~
Зубы вошли в кожу так сильно, что из глаз чуть не посыпались искры. — Тише. Это всего лишь я, — говорит он, осторожно отнимая руку от её рта. — Ничего себе — всего лишь ты! Грейнджер смотрит на него с совершенно неподдельным охуением. Тут же дёргается, пытается оттолкнуть. Отползает назад в неконтролируемом страхе, когда Драко выпускает её окончательно из своей хватки. Ударяется затылком о колонну позади себя. — Я… Я… Мерлин… Глотает ком в горле. Ноги слабые настолько, что не могут даже пошевелиться в этот момент. Желудок тут же скручивается в тугой узел. Она нагибается, едва не касаясь лбом холодного пола. Вот-вот всё вывернется, но дикий спазм не несет за собой ничего, кроме боли. Пусто. У неё внутри пусто. Через минуту отчаянных попыток надышаться, она медленно ползёт, метёт своими идеальными кудрями грязный пол. Слёзы, вырывающиеся непонятно откуда, окатывают лицо, застилают глаза. Она рыдает, не издавая ни звука, плохо видит из-за этого, плохо чувствует холод и не сразу соображает, что её незатейливая одежда распахнута. Что под ней — только она сама и ничего больше. Чёрт. Тело ломит. Между ног горит. По внутренней стороне бедра стекают тёплые капли. Она морщится от пробивающихся туманных воспоминаний о событиях минутной давности. О нет, это же… Видит боковым зрением движение в свою сторону — светлое пятно в каком-то дурном мареве. — Не приближайся ко мне! Ты… чёртов насильник! Мерлин… Ты же… Её губы бледнеют, сжимаются от злости и бессилия. Лицом прочно завладевает гримаса отвращения — к Малфою, к себе, ко всему абсолютно. А он спокоен. Смотрит на неё внимательно, как на экспонат выставки диковинных тварей. — Зачем ты это сделал… со мной? — Захотел, — он легко пожимает плечами. Цинично до невозможности. — Вот так просто? Боже… — Да. Очень просто, Грейнджер. Как ты поняла, человеческие законы здесь не работают, и про мораль можно забыть. Если ты конечно помнишь и понимаешь, что сама творила… Господи… Она помнит, конечно. Это понятно по тому, как сжалась мгновенно от этих слов, замерла, закрыла руками лицо, трясётся, словно в ознобе. А ему хочется потрогать её сейчас, как полному идиоту. Приблизиться, чтобы уловить всё, что с ней происходит. — Уйди от меня… — закрывается сильнее, поджимая колени к подбородку, отмахивается. Ему похер. Он, напротив, в своём желании быть рядом. И не думает слушать её приказы. Гермиона смотрит на него пару секунд и набрасывается. Бьёт слабыми руками. Зубы стиснуты. Злится. Злится, чёрт возьми, тупо и по-настоящему. Её душе наконец-то больно. И это радует несказанно. Он даже готов улыбнуться, пока она лупит слабо и неумело. Восхитительно. У неё совсем нет физических сил, только дурь — это чувствуется. Иначе, ему бы досталось гораздо больше. Насладившись этими выходками вдоволь, Драко хватает её за плечи, держит крепко. — Тихо, я сказал, — подносит к губам какую-то склянку. — На. Вот это немного поможет… Она морщится, трясёт головой. Хватает за руку дрожащими пальцами, чтобы скинуть «объятия». — Что это? Я не буду это пить. Убери руки! — Будешь. Чтобы успокоиться. Твои причитания и истерика никому не помогут. — Я не верю тебе. Иди к чёрту! Он хватает её подбородок и держит так, чтобы не вырвалась. В голосе звенит сталь, несмотря на едва уловимую улыбку на губах. — К чёрту. О да. Идти, правда, уже не надо. Я уже у него. Как и ты. Если бы ты сейчас могла соображать, ты бы понимала, что это так. А я собираюсь заставить тебя соображать. Просто выпей, мать твою. Это тебя не убьёт. Хотя лучше бы убило. Ей больше пойдёт быть трупом, чем тупой куклой… — Это просто зелье, проясняющее сознание. Пей давай. Не дожидаясь покорности, он открывает её рот и, запрокинув назад кудрявую голову, выливает содержимое флакончика до конца, прямиком в горло. — И ты дал мне это чтобы что? — огрызается, небрежно вытерев рот рукавом. Сморщилась от горечи зелья. — Возьмёшь теперь за руку и поведёшь к своему Повелителю? Вдруг он простит вас… Драко молчит, смотрит на неё тупо. Ни да, ни нет — не прочитать на лице. Невыносимо. — А Он… — бубнит она тихо дальше. — Он снова накинет на меня свой хомут. Может, помучает для начала, чтобы больше не пыталась очнуться. Боль быстро приручает, я это знаю. Самый понятный язык… Или просто убьёт. — К сожалению, тут просто так не убивают. Ты ценный заложник, поэтому, скорее всего, будет очередное подчинение и новые игры. — А ты заставил меня избавиться от Империо, чтобы выслужиться? Что ж, какая-никакая попытка. Будь я на твоём месте… — Будь ты на моём месте, то что? Прищур ледяных глаз заставляет её умолкнуть. По телу снова бежит дрожь. Мерлин, умерла бы. От одной мысли. Постель из изысканного шёлка. Красивые тела. Отец. Мать. Поцелуи Тёмного Лорда. Быть может, не только они… Мерзость и боль. Кем надо быть, чтобы вытерпеть это? Кем?! Невыносимо. Смотреть сейчас на него. Дышать одним воздухом. Хочется только сгореть со стыда. — Прости… Прости меня. Знаю, что это невозможно. Но… А что вообще возможно сейчас? Ждать? Да, ждать воли всемогущего господина. Когда он вернётся, чтобы распорядиться своими вещами. А вещи, тем временем, изображают из себя нечто большее, чем тупые предметы. Тешат себя наличием воли. Тешат себя тем, что их души ещё не до конца задохнулись. И сколько ждать? Есть ли у неё время? Агрессия чуть отпускает Гермиону. Тело само откидывается назад, и спина, получив опору в виде проклятой колонны, невольно расслабляется. Они сидят долго в тишине. Даже, кажется, забывают о существовании друг друга. Она смотрит на домовика, которого сама хладнокровно убила. Позволила себе проблеск мысли о том, что эльфы способны аппарировать там, где люди не могут. И забичевала насмерть, чтобы отсечь все потуги вспомнить, что такое свобода. Дура. После побега Добби тут уже всё устроили, как надо. Никаких эльфов на выручку. Никакой свободы. Малфой делает глубокий вдох, и она кидает на него взгляд, на этот раз достаточно холодный. — Доволен своим поступком? — Очень. Так давно хотел тебя. Именно тебя, Грейнджер. Представь, такое тоже возможно… Подползает к ней ещё ближе. Врезала бы, пожалуй, отпихнула, будь больше сил. — Тебе больно? — сухой вопрос. Он смотрит, как её рука мелко дрожит, но она пытается останавить её неведомым усилием воли. — Не твоё дело. Ему все равно. Она чувствует, как пронзает разум легилименция… Колет, колет, колет мозги, и сопротивляться нет сил. К чёрту всё! Она поддаётся, как тряпка. Нет сил стащить эту жёсткую руку с волос. Ей не жалко своих мыслей. Если хотел, пусть получит. — Он прикасался к тебе? Волдеморт трогал тебя? — В каком смысле? — Ты поняла, в каком, Грейнджер, не тупи. У вас была близость? — Нет… Отпускает её. Гермиона снова рычит, не думая о том, уместно ли. — Ревнуешь? В его взгляде убийственный холод. И никакого ответа, конечно же. Она закрывает глаза на мгновение. Слёз как будто больше нет. Кто-то украл сейчас все эмоции, оставив один на один с дикими фактами, среди которых желание Малфоя трахнуть грязнокровку кажется самым светлым и честным. — Чего ты хочешь, Малфой? — спрашивает она устало. — А ты? Она открывает глаза, искренне не понимая вопроса. — Что? — Чего бы ты хотела? Я непонятно говорю? Давно не задавали такие вопросы, видимо. Давно. Как будто много лет. Плутала бесплотным духом, после вернулась в тело и не помнит, как жить, с непривычки. Не помнит, что значит быть человеком. Она хочет домой. Сердце ударяется с силой в груди. В тепло, уют и покой, с мыслью о том, что главный мучитель прежде издох. Вот так примитивно, до ужаса наивно её желание. — Это неважно… Она смотрит на него с трудом. Готова снова заплакать. Она — как загнанный в угол зверёк, который при этом не растерял до конца своей злости. — Пожалуй, да. Неважно, чего ты хочешь на самом деле. Я, в общем, спросил тебя не об этом. Что бы ты выбрала из двух зол? Смерть или жить дальше так, как тебе позволено здесь? Отличный момент, чтобы поговорить по душам. Отличное место. Браво! Осталось только прилечь обоим на труп домовика, как на диванную подушку, и сладко улыбнуться друг другу. Полный пиздец. Однако она задумывается над его словами. Слабая. Потная. Красивая. Жертва в ловушке. Вдох-всхлип. Рваный выдох. Тёмные глаза снова мокрые. — Это такой пародокс, — она неожиданно улыбается слабо, говорит тихим голосом. — Жизнь для меня превратилась в это мгновение. Возможность смотреть своими глазами на тебя, Годрик помилуй. Понимать, что ты только что взял меня силой прямо здесь, и радоваться этому, потому что очевидно это не самое мерзкое, что случалось со мной в последнее время. Понимать, что за дерьмо волочится за мной. Что я сама насильник и убийца поневоле. Вот это всё… — указывает рукой на маленькое мёртвое тело, — моих рук дело. Цена за мою ошибку. Когда-то я поклялась себе защищать невинных. Теперь же моя жизнь — понимать, что я проиграла. И, вроде, дышу, но проиграла, чёрт побери, самое главное. Проиграла право выбора… — Мне жаль. Правда. — А ты? Для чего, Малфой? Ты посмел влезть в заклятие Тёмного лорда. Сейчас оно оборвано. Чтобы посмотреть, выйдет у тебя ли что-то без палочки или нет? Чтобы посмотреть на жизнь в этих поганых стенах. Красивую, выматывающую душу, раненую. На свет, вымазанный чёрным и липким, как смола, веществом. Даже если, блять, это тоже неправда. Если это спектакль нового, более высокого уровня, ему больше невыносимо быть одному в этом аду. Она нужна ему. Гермиона. — Ты сама избавилась от заклятия. Это был вопрос времени. Я просто наблюдал. Хотя да, немного внёс свой вклад. Я правда очень хотел, чтобы это произошло на моих глазах, а не внезапно на глазах Тёмного Лорда. Так ты можешь немного побыть собой. Пока он не решит, что с тобой делать. — Я не хочу мучить и убивать. Не хочу, — шепчет едва слышно. — Но будешь. Это же кайф, Грейнджер. Говорят, под Империо ничего не имеет значения. Только когда отпускает, становится неприятно. Мягко говоря, неприятно. — Лучше убей. — Я не в силах. Уставилась в одну точку, расфокусировав взгляд. Смотрит долго, как будто размышляет о чем-то. Не плачет, но взгляд всё-таки очень живой. Драко почти верит ему. — Он кричал. Он кричал и убивал всех подряд. Сегодня днём. Я помню. И она знает, почему. Кажется, знает. — Даже у могущественных волшебников, очевидно, бывают проблемы… — Он стал слабее, Драко. Потому я вернулась. И ты это знаешь. А вдруг… Я чувствую его волю, да, чувствую, в своей руке. Но я способна сейчас соображать, что к чему. И, быть может… Вы же умеете скрывать свои мысли. Я тоже умею. Возможно, не так мастерски, но всё же… Говорят, врагов надо держать ещё ближе. Драко не верит своим ушам. Несмотря на весь её шок, она казалась вполне нормальной минуту назад, но сейчас… — Ты шутишь? — ему хочется расхохотаться. — Даже если бы я хотел помочь тебе, блять, наебать Тёмного Лорда… Мерлин, это просто смешно. Для начала окклюменции учатся упорно и долго. У лучших в этом деле. Ты только что освободилась от авторского Империуса самого могущественного волшебника и слаба. И даже если твои способности целы, это бред ещё и потому, что он и сам слишком догадлив. А ты, Мерлин милостивый, ты хоть представляешь каково это будет? Допустим, ты слышишь приказ пойти и забить своей плетью кого-нибудь насмерть с улыбкой. И что? Встанешь и выполнишь, не дрогнув? Серьёзно? Ты же спалишься сразу. Никогда не умела толком врать, а тут легко так выдашь мастерство на высшем уровне? Я не спорю, ты очень умная и способная, но у тебя не выйдет. Мне жаль. — Но… — Единственная причина, по которой он оставит тебя в сознании и позволит тебе играться — это его желание попить твою боль. Спектакль будет интереснее, если ты, вся из себя гриффиндорка и враг, будешь покорно кивать ему и творить дичь. По своей воле. Как это происходит со всеми нами — в этом самый кайф для него. И вот представь, ты в наших рядах, и он будет знать каждый твой шаг, все твои планы. Будет. Знать. Понимаешь? — Поучи меня защищаться, как следует. Нужно найти способ, пока его нет в поместье. Тебе это тоже выгодно. Пожалуйста. Я быстро учусь. Он смотрит на неё во все глаза. Отвага и наивность — Мерлин, как же это похоже на правду. Или на попытку вытянуть признание в том, что он изменник. — Для этого нужно быть сильным легилиментом. Я хорошо читаю мысли, просто превосходно. Когда человек умирает от боли. Только так могу. Хочешь? Буду резать тебя, как мясник, чтобы ты не могла даже думать, а ты будешь пытаться сопротивляться моим попыткам влезть в своё сознание. Как тебе? Нахер нет, Грейнджер. Эта идея — полное дерьмо. Ты не сможешь играть в марионетку. Ты сама это знаешь. — Значит, Он узнает о нашем разговоре. Всё до слова. И узнает, что ты прикоснулся ко мне без разрешения. Возможно и вовсе слышит всё прямо сейчас. — Я говорил, что мне плевать. Это действительно так. Это блеф. Гермиона готова поклясться сейчас чем угодно. — Я не верю тебе. — И это правильно. Я не верю никому и тебе сейчас тоже. Это всё запросто спектакль. Такое уже было. Сейчас ты возьмёшь свою плеть и картинно улыбнёшься. Кстати, да. Давай. Он стаскивает с её запястья защитный браслет. Она не шевелится. Смотрит на него своими тёмными глазами, пронзает до нутра. Что ты? Кто ты? Не разобрать. Нельзя ей верить. Нельзя. Никакого «а вдруг». Никакой надежды. Никакого проблеска. Просто смотреть глазами. Им красиво и радостно. Ей плохо и больно, и её взгляд кажется живым и настоящим. И этого достаточно. — Тебе не плевать, Драко, — шепчет она. — Мне было запрещено трогать тебя. Мне было запрещено даже твоё имя в моих затуманенных мыслях. И почему, интересно? Потому что, очевидно, ты единственный в этих стенах, кому есть до меня дело. Ещё один парадокс: это не кто-то другой — это именно ты. Поэтому мы здесь. Поэтому у тебя получилось. Может, тебе всё равно, что с тобой будет дальше за всю эту правду, и ты не будешь больше ни за что бороться — я не знаю. Но всё было не просто так. Берёт его за руку, держит слабыми пальцами, не отпускает. Ему нравится это. Глоток воздуха. — Подумай только, продолжает она, — терпеть кошмар, чтобы потом просто выбросить все усилия ради момента. Посмотреть на грязнокровку в настоящих слезах. Не верю. Чёрт, чёрт… Плачет. Она касается глаз тыльной стороной повреждённой дрожащей ладони, вытирает крупные капли слёз. Мерлин, какие же дураки. Попались. Как же ей жаль всех. И себя… — Твоя рука. Из неё как будто вырвали часть. — Так и есть. Это моя чёрная метка. — Так тебе больно? — Да. Он сжимает её раненую кисть так внезапно, что она даже не может кричать. Чувствует, как она буквально слепнет от боли. Вторгается в разум. Не слышит ничего. Она как-то спасалась всё это время. Быть может, она ещё сильнее, чем он думал. И его подарок в её волосах может работать, как надо. Или она просто пустышка. И его неспособность прочитать её мысли прямо сейчас — очередная ловушка. Он отпускает её руку. Она корчится. — Прости, так было нужно, — говорит утешающим голосом, доставая из кармана маленький пузырек. — Это твоя настойка, которой ты лечила… — Она не поможет мне. Это не рана. Гермиона вытягивает руку, раскрывает пальцы. Плеть медленно ползёт к ней, как заколдованная змея. Хвосты утончаются, шипы исчезают по мере того, как рукоять всё ближе к её дырявой ладони. И входит прямо в руку, прячется под кожей. Она закрывает глаза, делает глубокий вдох. Сглатывает. И по щекам снова катятся слёзы. Она сидит долго, прижав к груди кулак, словно боится посмотреть сейчас на своего собеседника. — Не веришь? Что я могу управлять этой штукой сама, без посторонних? Он смотрит на неё внимательно. Так же холоден внешне. Не верит — она это знает. Сама бы не верила. И я тебе нет, чёртов Пожиратель. Если будет выгоднее продать с потрохами — он это сделает. Вывернется. Ужалит. Уползёт прочь невредимым. Накормит прежде лживой заботой. Влезет под шкуру. Заставит проникнуться взглядом этих выразительных глаз. Как прямо сейчас. Ей чертовски холодно от понимания того, что она и кто в этих стенах. Дико от мысли, что Малфой прав, и у неё ничего не получится. Что сама только что придумала себе поход в преисподнюю. Дура, да. Но выбора у неё нет. Почему-то сейчас именно это меньшее из всех предоставленных зол. — Я попробую, Драко. Если мне позволят сохранить свою личность, я останусь собой. Это глупо, но я не хочу быть просто оружием. Я человек. Просто поверь мне или убей. Он молча берёт её за запястье. Достаточно мягко, что кажется странным. Ведет к волосам, собранным в хвост, заставляет её коснуться пальцами маленького кристалла на кожаном шнурке. — Это моя защита. В своё время я разобрал старинное ожерелье прапрабабки, чтобы соорудить себе в поддержку, но у меня с ним не сложилось. Заставили учиться защищать свой разум без всяких фокусов. Он может помочь тебе. Он бесценен. Только прячь лучше. Она кивает. Смотрит, смотрит в глаза. У обоих нет слов. Оба не знают сейчас ничего. — Ставлю на то, что сдашь меня, когда я буду мучить тебя и твою семью в очередной раз. А может и раньше. Ставлю на то, что этот момент встречи с тобой без личины куклы не повторится никогда. Но он не говорит этого вслух. Слова как будто не нужны сейчас совершенно. Просто проводит легко по её локонам кончиками пальцев. Вдыхает её запах. Ни единой капли духов, только она сама. Это просто сказочно вкусно. И холодно. Обоим, и очень. Но она рядом, жива — у него получилось! Эта иллюзия тепла хороша.