Открыта дверь тебе, я жду
В одну из пепельных ночей.
И твои руки обовьет
Змея железных обручей.
Один лишь шаг до высоты,
Ничуть не дальше до греха.
Не потому ли в этот миг
Ты настороженно тиха?
/Пикник "Глаза очерчены углём"/
~~~
Один шаг в пустоту и бесконечность. Он такой же, как и всегда, но другой… Один шаг, как и всякий раз до — в это волшебное зеркало, которое не видел никто, кроме неё и Хозяина. Один шаг сквозь мерцающее зеркальное марево — и тело подхватывает чёрная невесомость. Глаза больше не видят. Уши не слышат. Ноги не чувствуют твёрдой земли. Им обычно не плохо и не хорошо. Им просто никак. Но сейчас… Ты необычайно умна, игрушечка… Этот мяукающий голос снова в мозгах. Она помнит его так отчётливо. Помнит каждое слово, каждое поглаживание. Каждый взгляд. Она помнит, как он впервые раздел её донага, а ей было всё равно. Как в порядке вещей. Смотрел на тонкое юное тело, которое отказывалось задрожать, улыбался едва уловимо. Не прикасался тогда, нет, но даже присутствия безносого чудовища в душной комнате было достаточно для озноба. Будешь послушной, девочка? — мурлыкал ей то и дело, пока готовил её к роли. А она благоговейно кивала. Стояла, согласная на абсолютное служение абсолютному злу. Причесал её буйную гриву одним взмахом палочки. Волосы улеглись в такие аккуратные локоны, что глаза испытали немыслимое удовольствие, когда она их увидела. Сама прежде никогда не могла их так обуздать, и никто другой тоже не мог. Все веснушки исчезли с лица, губы стали более пухлыми, алыми. Поцелуй чёртовой тьмы добавил ей красоты — какая ирония. Накинул тёмную мантию, под ней оставил лишь наготу. Как у эльфов-домовиков — примитивная тряпка. В знак того, что она раб. Но ей тогда было плевать… Вдох чёрного воздуха полные лёгкие. А сейчас нет. Не плевать! Она жива, кажется. Не плачет, не трясётся, но чувствует своё сердце в груди. Гермиона. Это она. В пустоте сейчас, в невесомости. Ей настоящей положено бунтовать, но… Кристалл, вплетённый невидимо в волосы, будто сделал её непривычно холодной. Какой-то расчётливой, благоразумной. Покорной, но совершенно иначе. Нет слёз, нет сожалений. Почти. Только пульс. Только правда. Она окружена туманом скрывающих её образ чар, и также не видит ничего, кроме тьмы. Гермиона Джин Грейнджер. Её имя отныне будет её тихой молитвой, спасением — таков её личный завет. Она висит в пространстве и помнит всё, что натворила. Образ за образом, удар за ударом. Дрожь бьёт изнутри, барабанит по коже. Особенно, когда вспоминает те книги. Много книг — тёмных, чудовищных фолиантов огромными стопками. Вспоминает, как пальцы гладили каждую страницу, как глаза впивались жадно в каждую букву, пока разум поглощал слова страшных древних заклятий, выдумывал новые. Как же чудесно было стоять на твёрдом полу. Как же волшебно ощущалось то позволение… Гермиона прижимает руки к груди, обнимает тут же себя. До чего хочется уснуть по-человечески, Мерлин. В постели, или даже на твёрдом полу, или на влажной траве в диком лесу. Но нельзя. Ей положено совершенно другое — этот жуткий провал, позволяющий ей немыслилым образом отдохнуть, не отключая своей головы. Этот анализ произошедшего, все воспоминания. И бесконечный взгляд в темноту в ожидании появления выхода. А он появится. Он точно появится скоро, как появлялся перед ней всё чаще в последние дни. Потому что ей позволено выползать не просто так. Потому, видимо, и жива до сих пор. За забавами и кровавыми играми таится другое — её главная миссия — помочь Тёмному Лорду обрести иное бессмертие. И, кажется, она уже стоит на половине пути…~~~~~
Ливень омывал стены поместья с самого утра. Так шумно, так свежо, что даже не верилось. За этими окнами что-то течёт, что-то грохочет. Драко слышит это сегодня. Где-то там шумит жизнь. Ощущение свободы овладело им. Ложное. Страшно — ещё больше, чем раньше. Ничему нельзя верить. Ничему и никому. Никому. Даже себе. Вдох. Он отбрасывает прочь всякую херь. Смотрит в книгу, заставляет мозги поспевать за глазами. Надо учиться. Надо. Надо. И Грейнджер — тоже. Сидит сейчас прямо здесь, в библиотеке, напротив, каким-то неведомым чудом. Он даже не осознавал до конца, что ей действительно было позволено читать всё время, свободное от обязанностей ходящей плётки. Волдеморт всё-таки самый большой шутник, которого только можно представить. Драко не видел её два дня с момента их «свидания» в пыточной. Извёл себя воспоминаниями о той ночи. Мысленно хлестал себя по щекам за борзость, за весь бред, за её слёзы. Её слезы… Они были прекрасны. Он прокручивал их в воображении бесчисленное количество раз. Когда человек плачет, очищается душа — где-то слышал эту сентиментальную ересь, въелась сука в мозги. Душа. Есть ли она у неё? Хотя бы у неё в этих стенах она должна ещё оставаться. Он так хочет этого, Мерлин помилуй. Вот она. Смотри на неё, хотел же. Сидит, закусив подушечку большого пальца, смотрит внимательно в текст. Что ты там видишь? Для чего этот спектакль? Она поднимает глаза, будто услышав вопросы. Тёмные глаза. Внимательные. Хер знает, что это значит. Теребит уголок страницы. Тебе неловко что ли, милая? Снова взгляд в книгу и тут же обратно — на него. Карие радужки замерли. Молчит, сучка. Ни слова. А в воздухе напряжение. И правда, если она есть сейчас в этой комнате — сродни яду. Оба прошли через беспредельную откровенность. Сидят теперь парочкой школьников, учатся. Накинули шкуры нормальных людей. Она отворачивается на секунду. Закрывает глаза. Бездумно тянется к капюшону, поднимает его на свою голову. — Холодно? — тут же срывается его дерзкий вопрос. О, кажется нет. Ей стыдно. Лицо покраснело. Молчит. Это даже забавно. Это очень, очень забавно, если она по-прежнему в сознании. Если у него получилось… Лёгкий стук в дверь, шаги позади. Двое тут же смиренно утыкают носы в свои книги. Отец. Драко узнаёт его по походке всегда. Пришёл для чего-то. И комнату будто до предела заполонил удушливый дым. — Драко… — рука Люциуса ложится на плечо сына. По коже — мерзкая дрожь от касания. Потому что две пары похожих серых глаз сейчас видят её. Она, как яблоко раздора. Даже хуже. При ней они не могут притворяться нормальными. Ей уже даже не надо ничего делать. Просто быть рядом, чтобы вся святость, некогда жившая в этих стенах, мигом покорёжилась и обратилась бесконечным уродством. Она заставляет Драко думать о ней. Смотреть на неё, не отрываясь, прокручивая в голове один и тот же вопрос: Кто и что ты прямо сейчас? Сидит, пялится в книгу. Брови вскинула — он видит это под упавшим на лоб капюшоном. Вдох. И Люциус находит силы на слова, убирая ладонь с плеча Драко. — Тебе нужно спуститься в подземелье вместе со мной. Новый пленник вызывает множество вопросов, — он делает небольшую паузу, прежде чем продолжить. — Мы должны попытаться вытянуть всё ценное. Тёмный Лорд может нас отблагодарить. Драко знает, что отец сейчас лукавит. Тёмный Лорд сам вытащит всё, что ему нужно, когда, наконец, соизволит вернуться. Люциус просто сам хочет знать больше. Хочет сыграть роль хозяина. — Нам неизвестно, когда Повелитель вернётся, — продолжает отец, словно прочитав его мысли. — И если у пленника есть важная информация, с которой не стоит тянуть… Он не договаривает. Потому что Гермиона встаёт из-за стола, отворачивается, делает пару неспешных шагов. — Это дело Тёмного Лорда, — произносит она твёрдо. — Дело твоего сына — учиться сейчас здесь. Замолкла. В библиотеке тишина, и слышен лишь ливень. И шорох — из-под широкого рукава тянется плеть. Длинная. Касается пола. — Не надо, Люциус, милый, — говорит она снова, не поворачиваясь. — Просто уйди.~~~~~
Тёмно-синяя от ночи трава под ногами. Чёрные деревья вокруг — корявые истуканы. В ушах вой то ли волков, то ли демонов. Кажется, сейчас ему впервые не страшно. Он знает, что светлой поляны с волшебным спасением не существует, что в этом лесу ему жить до скончанья времён, а воющие твари не тронут. Потому что он один из них — безликое чудовище в тени дремучего леса. Души сородичей давно уже высосаны, выпиты, съедены, как и его. Хорошо просто идти в никуда. Ноги чувствуют мягкость этой травы, уши слышат, как она приминается. Глазам хорошо от этого густого чернильного цвета. Хороший мальчик. Ты всё правильно сделал. Драко открывает глаза. Дышит тяжело. Лоб в испарине. Он в своей комнате, и сейчас здесь вовсе не жарко, свежо. И… Он не один. У окна, в отсвете проступившей сквозь тучи луны, что-то шевелится. Тёмная фигура. Эта чёрная мантия… Гермиона. Драко смотрит на неё во все глаза. Сон исчез, будто и не было. Зачем ты здесь? Она стоит долго, смотрит зачем-то в окно. Или делает вид, что не замечает его, или задумалась о своём. Драко медленно и бесшумно садится, пялится сквозь темноту. Поворот головы. Лицо скрыто тенью. — Ваш пленник мёртв… — говорит она тихо. Шаг навстречу. Драко кажется перестаёт дышать. Ждёт сам не знает чего, видимо каких-нибудь пыток, какой-нибудь мерзости в виде шипов в своём рту. — И… Ты пришла сообщить мне об этом? — в его голосе лёд. Я всё сделала, как ты говорил. Не дрогнула, — так она хочет ответить, но язык не шевелится. Смотрит на него, когда он встаёт с постели, кутаясь в шёлковую простыню. Красивый, холодный. Такой белый, а она — точно сама чернота. — Плевать, — отвечает он равнодушно. Смотрит на её лицо пристально, почти не моргая. — Даже если это и правда член Ордена Феникса, как утверждал мой отец. Уверен, Тёмный Лорд будет доволен, когда ты выложишь ему всё, что узнала. Хорошие вести. Спасибо, что поделилась… Зачем пришла? Зачем, мать твою? Сердце Драко не находит покоя в груди. Она отворачивается снова к окну, замирает так странно. Драко глядит на неё пристально. Салазар, да она рыдает. Не издаёт ни единого звука, но чуть трясётся — это понятно. Он подходит сзади, обхватывает плечи и она дёргается, запечатывая тут же рот обеими своими ладонями крепко. Дрожит так по-настоящему. Сжалась. Он чувствует слабость в её теле, её желание упасть на пол, растечься. — Гермиона… — тихо ей на ухо. Почти ласково. Драко ведёт пальцами по её шее, к затылку, зарывается в густые волосы. Есть. Острый край маленького холодного камня. Это она. Гермиона трясётся сильнее, мотает головой и, наконец, всхлипывает. Тут же сильнее прижимает ладони к губам. — Ты сама это сделала… — говорит он спокойно. В её груди немыслимая боль, рвёт на кусочки. Горло ломит от невозможности закричать. Руки, что лежат сейчас на плечах, хочется скинуть прочь. И хочется одновременно, чтобы они обхватили сильнее. Это правда. Она сама это сделала. В доказательство верности. — Ты же понимаешь, что это только начало… — снова тихо произносит Драко, и она оборачивается. Кивает. Пришла ведь — поделиться своей болью. Думает, что она не одна. И заставляет его думать так же. — Я и правда быстро учусь… — произносит она едва слышно, сглатывает. Закрывает глаза. Мокрые щеки блестят в полутьме. Молчат оба. Парочка идиотов. Но, чёрт возьми, это так похоже на жизнь… Драко стирает её слёзы мягкими пальцами. Не смог удержаться. И, блять, как же ему хочется нагнуться и слизать их языком — почувствовать их горький вкус. А она позволяет, делает глубокий вдох, похожий на вдох облегчения. Не шевелится. Правда, всего пару секунд. Потому что дальше она распахивает блестящие глаза широко. Вскидывает голову. Шагает назад. Улыбается белозубой улыбкой, разворачивается и стремительно уносится к выходу. Исчезает в мгновение, тихо шелестя своей мантией. Неплохо, милая. Но про две вещи ты напрочь забыла: про замедленный царский шаг и про мразотный скрип двери.