Все бы было иначе, когда бы
Можно б было совсем не дышать.
Все бы было иначе, когда бы
Он не знал бы, как ты хороша.
/Пикник "Самый звонкий крик – тишина"/
~~~
Безупречная прозрачность воды безбожно нарушена. Тёмное, как чернила, снадобье вливается медленно, и мышцы становятся похожими на желе. Она распластывается и лежит без движения, пока субстанция впитывается через поры.Терпкий запах щекочет нос. Кровь бежит по венам активнее. Желудок сводит от голода — тело вспоминает, что принадлежит человеку. Но вместе с тем не двигается — как будто только что сварилась в котле. За ней ухаживают, как за госпожой. Это так необычно — никакой тёмной прострации больше. Ей обещали, и вот — вылезла из постели, лежит в ванне, завтрак готов, и ждёт её. Хозяин лично заботится. Это до безумия гадко и почти так же приятно. Он гладит сейчас безобразными руками по коже, шепчет что-то на неизвестном ей языке. Проникает пальцами в волосы, скребёт по скальпу когтями. Легко, не больно. Скользит по мокрым локонам, отжимая воду, и тяжёлая голова падает назад — он хватает и держит её бережно, как драгоценность. И всё так. Кукла исключительна, пока соображает, как ему надо. Кукла по имени Гермиона Джин Грейнджер. Воздух приходит в движение, дыхание прохлады касается тела. Уши слышат шаги. Кто-то явился прямо сюда. — Как же я люблю, когда не приходится ждать, — голос «владыки». Хватка узловатых ладоней на миг усиливается, и тут же отпускает. Гермиона издаёт слабый стон, не размыкая зубов. Её руки касается чужая рука. — Осмотри… Мне важно знать, сколько она протянет с этим, — кажется, он говорит именно эти слова. — Ты автор заклятия. Дай мне прогноз. Ладонь раскрывается от прикосновения магии, и плеть выпускает хвосты. Гермиона чувствует, как хрусталики глаз силятся сфокусировать картинку и у них ничего не выходит. Не живая, мёртвая. Мёртвая и бездушная. Орудие, марионетка, убийца. Пусть будет так сейчас. Надо. Где-то в недрах сознания поднимается страх и дрожит зашуганным зверьком на вялые мысли о том, что эти глаза видят сейчас насквозь все нарушения, произошедшие с ней из-за Драко Малфоя. Этот человек раскроет их, и боль снова польётся рекой. — Не вижу основания для беспокойства, мой Лорд, — выдыхают в ответ. Кажется, это Снейп. И как же хорошо, что в этот момент нет сил шевелиться, иначе бы дёрнулась, распахнув глаза. — Разрушения тела пока минимальны и никак не повлияют на умственную деятельность… — далее голос чуть затихает, потому что волшебник поворачивает голову и источник звука отдаляется. Она слышит какие-то обрывки… — тело вернется в привычный режим… — Это хорошо… — или что-то вроде того доносится сзади. Глухое и неразборчивое бормотание. Её притуплённый слух подводит. А вот зрение… Страх мгновенно взвинчивается до небес, когда глаза на миг умудряются увидеть чётко. Липкий ужас положил свои чёрные лапы на горло и душит. Она видит глаза профессора зельеварения ещё раз — долго, несколько секунд. Пристально. Пожиратель ловит её взгляд. Тут же опускает свой, смотрит на её живот, медленно ведёт палочкой выше. Кончик древка дрожит, когда он почти касается ключицы. Господи, это конец… Но Снейп лишь поджимает губы. Молчит. Лицо не читаемо. –… не могу сказать, что ваш визит остался незамеченным… — продолжает он разговор со своим повелителем, который Гермиона пытается распознать, чтобы хоть как-то отвлечься, –… учуяла след тёмной магии… — тут же чувствует резкий тычок под ключицей, острый и жутко болезненный, –… никто не говорит прямо, и вряд ли предпримет какие-либо действия… — она вскрикнула бы от боли, если бы совсем не онемела… — стоит опасаться сопротивления… — но расслабляется, размазывается по глянцевому борту ванны, — …я не могу открыто устранить… сейчас… — и уходит под воду… — мне не стоит отлучаться надолго… Снейп поднимается на ноги, и звуки становятся совсем нераспознаваемыми. А кукла лежит без движения и дышит, как амфибия, через кожу. Боль пульсирует в том самом месте. Но пока всё хорошо, кажется. Странно, но хорошо: её секрет теперь вогнан глубже и спрятан надёжнее… А вот это — разрушения минимальны и нет повода для беспокойства… — кажется, всё это неправда.~~~~
— Господа, — голос Владыки спокойный и даже ласковый. — Я бы хотел, чтобы сейчас мы все дружно подняли бокалы за юные дарования. Дети — наше будущее, не так ли? Сидящий рядом с ним Драко Малфой по-настоящему ненавидит в этот миг свою неспособность отгрызть свои уши, чтобы не слышать эти скотские речи. Особенно когда Повелитель берёт его за запястье и гладит мягко, вызывая нервное покалывание в пальцах. Она здесь. Сидит на расстоянии, равном одному Тёмному Лорду, который держит и её руку тоже. Живая. Красивая. А он идиот, не находивший себе места весь день. Промаялся в библиотеке, не усвоив ни строчки из книги, даже вышел в сад, якобы соскучившись по чёртовым розам, которые задушили всё пространство своим блядским цветением. Дебил конченный. Потому что нихера ничего не хорошо. Потому что никто больше не может и не сможет впредь выдохнуть и хоть как-то успокоить себя. Он загрёб её в свои лапы и снова сломал — вот и вся «радость». Собравшиеся в это время все дружно внемлют Владыке. Бокалы приподняли. Все, кроме одного… И нет, это не Драко, рука которого крайне послушна. Это Яксли. — Корбан, друг мой, — говорит Лорд спокойно. — Тебе что-то не нравится? Или ты чего-то не понял? Приспешник бросает свой взгляд, полный насмешки, вцепляясь пальцами в кубок… — Удивлён отсутствию Люциуса, — и только на этом Драко замечает, что родителей и правда нет за столом. — Несправедливо, что он не выпьет за сыночка и… юную леди… Последние слова вышли слишком отравленными чистокровным презрением. И Драко уверен на все сто, что это не будет обделено должным вниманием Тёмного Лорда. — Ты же не думаешь, что хозяин поместья обязан следовать твоим ожиданиям, — отвечает он тихо, но жёстко. — И уж тем более, ты не думаешь, что я смыслю в справедливости меньше тебя… — Всё верно, мой Лорд, — кивает Пожиратель. Поднимает бокал, но кажется, поздно… Потому что лысая и безносая голова уже красноречиво склонена набок, а насыщенность красного в змеиных глазах достигла уровня максимум. — Говори мне прямо сейчас, — продолжает Волдеморт, нацеливая на спорщика внимательный взгляд. — Что на самом деле не так для тебя? Яксли поджимает губы и опускает глаза. Смотрит перед собой типа виновато. — Вы знаете, мой лорд, — хрипит он. — Кто… она. На это Повелитель встаёт. Его движения плавные и неторопливые, но стул отлетает так резко и громко, что Драко невольно вздрагивает и закрывает глаза. — Конечно. Неужели ты сомневаешься в моей памяти. Ты же не сомневаешься? Идёт медленно в сторону своего собеседника. — Нет, мой Лорд, — ответ звучит ещё смиреннее и тише. — Не смею… — Чудесно. А в своей памяти ты уверен? Кивок в ответ, тем не менее, не очень уверенный: — Конечно. — Тогда скажи мне: кто я сам? Яксли молчит, по видимому подбирая слова. Знает он прекрасно, что владыка желает услышать. — Ну… — Волдеморт делает ещё шаг и останавливается. Гробовая тишина треплет нервы всем абсолютно. — Вы… полукровка, — наконец, находится ответ. — Я думал… — О нет, — в голосе Лорда отчетливый яд и всё меньше терпения. — Ты не думал… — подходит вплотную к Яксли, который приобрёл цвет полотна. — Ты не думал, что не все маглы одинаковы никчёмны. Ты не думал об исключениях из правил. Очевидно, некоторые могут привнести в этот мир настоящее чудо. Два таких сейчас перед тобой. Одно из них ты верно почитаешь. Правда ведь? — Правда, мой Лорд. — Так где логика, Яксли?! — кричит Волдеморт во всё горло, и чистая кровь в жилах присутствующих готова встать без движения. — Ты же не считаешь, что я могу ошибаться, — он поворачивается и смотрит на Грейнджер. Говорит заметно мягче. — Поднимись, моя радость… Гермиона повинуется тут же. Слабая. Её ноги, чёрт возьми, заметно дрожат… — Она… — волшебная палочка заставляет её тело подняться в воздух над столом, — способна на большее, чем каждый из вас. Её положено уважать. Правда, моя верная чародейка? Кивает, разумеется, как покорная кукла. Необычайно ярко-алые губы слегка преображает улыбка. Драко смотрит на неё во все глаза без единой догадки о том, кто она в данный момент. Пялится тупо без мыслей. — Иди ко мне. Я хочу отметить тебя знаком власти сегодня. Она шагает медленно по столу под лёгкие толчки воздуха в спину. Посуда расходится стремительно в стороны, очищая ей путь. Из-под мантии Тёмного Лорда выплывает шкатулка, открывается, являя взглядам приспешников блеск своего содержимого — изящную диадему из потускневшего серебра с телом орла в центре. Пульс Гермионы учащается, потому что на ум моментально приходят слова, которые она видела в гостиной Рейвенкло. Они звучат… — Ума палата дороже злата, — произносит Лорд, когда его поднимает туман и он водружает украшение на её голову. Любуется откровенно. И девичий череп тут же наполняет странный тяжёлый дым. Эта улыбка перед глазами видится сейчас особенно злой… Увенчал её. И она, кажется, знает, чем именно. — Вот так. Волшебно, — Лорд поворачивается и вновь обращается к Яксли, снижаясь. — Теперь тебе понятнее, кто перед тобой? Сегодня она твоя госпожа. И её нужно любить. Слово любить вселяет ужас. Как минимум в двоих людей в зале — в тех самых детей, которые, блять, в его понимании воплощение будущего волшебного мира. Те, которые хлебнули извращённой формы понятия. И это отвратительное чувство внутри нельзя подавить. Можно лишь заменить чем-то более отвратительным. Например, неведением того, что произойдёт через минуту. — Прекрасна, не так ли? Каждый изгиб. Яксли кивает и замирает, опустив голову. Грейнджер поднимает одну ногу, и босая стопа почти касается его подбородка. — Целуй! — снова орёт Лорд. — Не надо стоять словно статуя! Дрожащие губы Пожирателя касаются пальцев обнажённой женской ноги. Ведут выше по подъёму стопы, холодные руки дрожат. Тебе тоже страшно и мерзко, чёртов душегуб — эта мысль немного спасает. — Люби её теперь, — пропевает Владыка. — Всю. Чтобы я видел, как ты верен мне. Чтобы все видели. Сейчас! Тонкие бретели слетают с плеч. Платье скользит вниз, падает на столешницу. Руки Гермионы дёргаются, потому что хотят вернуть его обратно и спрятать себя. В следующее мгновение она оказывается на коленях. Упала, ударилась больно. Все внутренности как заморозило, и она хочет закричать во весь голос. Она хочет сбежать, исчезнуть. Всего ничего — и сбежала бы! Почти получилось найти выход! Не успела, дура, рискнуть, и теперь… Играй давай, кукла. Чтобы никто не заметил. Не сгорай со стыда! Не смей трястись! Улыбайся, как шлюха. Это правда, и такого почитателя правды, как ты, она должна радовать! Гермиона закрывает глаза, когда грубые руки касаются её тела. Притягивают, усаживают на край. Разводят в сторону бёдра. Отвратительные вспотевшие лапы сжимают грудь. Но не морщиться, нет! Поддаться, открыть рот, чтобы встретить не менее отвратительный поцелуй… Слышит ли хозяин, как она скулит про себя? Она уверена, что это скрыть невозможно никакими уловками. Она ощущает его улыбку. Ощущает радость и больное наслаждение от издевательств над всеми и вся. Его воля — насиловать души. Во власти же душ — позволять топтать себя до состояния лужи блевоты. Холодные чужие руки повсюду. Голова идёт кругом, как от очень сильного опьянения. Её отвыкшее от привычной еды тело откровенно тошнит. Её душу тошнит! Череп болит, кости тяжелы, как свинец. Её прошил насквозь чёрный дух. Как же больно, Мерлин помилуй. Как же гадко. Корона умнейшей женщины своего поколения, «ума палата» — и вот готова поганая блядь. Гермиона не замечает, как оказывается лежащей спиной на столе. Она ничего не видит отчётливо. Круговорот предметов, людей. Зато руку у себя между ног ощущает прекрасно. Вдох. Веки снова падают на глаза. Лучше так. Лучше ослепнуть!!! Это унижение так нестерпимо, что она издаёт жалобный стон. Чувствует как одновременно в её неготовое тело вторгаются. Грубо. Жестоко. Стальные пальцы сжали соски как в тисках. Больно. Как в самый первый раз, когда была под кайфом и Люциус Малфой стал её первым. Тело помнит. Это так. Ей вернули девственность специально для этого «праздника». Зубы сжаты и хочется зашипеть от того, как ей противно. Но нельзя. Ублюдкам будет в радость её отвращение. В идеале нужно изобразить блядский кайф, но всё, на что Гермиона способна — это молчать. Молчать и ощущать, как её трахают при толпе отморозков. А ещё чувствовать, как сквозь тёмное марево пульсирует желание в правой руке. Плеть вылезает, и рука сама наносит удар по мужской заднице. Чтобы ускорился. И ещё. От этого тело принимаются молотить так, что диадема беспрестанно стучит о столешницу. Почему нельзя отхлестать до крови, резануть до смерти? Не имеет права карать сейчас — потому не выходит. Хвосты ползут выше, оборачиваются вокруг мужской шеи, чтобы навалился, как следует. Всем своим пожирательским весом. Между ног хлюпает кровь. А Лорд облизывает губы довольно. Попивает какое-то густое вино. Обращается к Драко, безжизненный взгляд которого направлен на тарелку с остывшей едой. — Любовь прекрасна, не так ли, мой мальчик? — улыбается он, пригубляя из кубка. Кладёт лапу на колено Драко, ведёт выше. Серые глаза закрываются на секунду. Вдох слишком глубок и красноречив. — Ммм, юность всегда пахнет огнём. — Всё так, — отвечает Малфой сквозь дрожь. Чувствует касание в области паха. И это на удивление сейчас хорошо. Пусть упадёт нахер. Пусть страх перед этими прикосновениями уведёт от вопроса — кого сейчас насилуют на столе: бездушную игрушку или живую девушку-школьницу? — Тоже хочешь доказать мне свою верность? — мурлычет Волдеморт. — Я… всегда готов. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Он, правда, готов к тому, чтобы упасть в ноги. Или к поцелую Владыки. Или даже к тому, чтобы его ещё раз выеб отец. Хороший, терпеливый, недохнущий Малфой. — Тогда послужи мне сегодня… своими глазами, — бледные пальцы касаются подбородка, поднимают светловолосую голову так, чтобы тошнотворно-возбуждающая сцена была полностью на виду. — Мальчик, который выжил, я уверен, жаждет узнать, что творится в этих стенах. Мы порадуем его этим чудесным зрелищем. Вот так. Позвонки в шее застывают и отказывают в малейшем движении. Драко замирает, глядя неотрывно на Грейнджер и на то, как она смиренно принимает в себя хер престарелого, ненавидящего её и ей подобных Пожирателя Смерти. Приятного аппетита от Тёмного Лорда. Тост за юное поколение. Пожирайте насилие, рабы недоделанные! И закономерно, что не все это способны осилить. Старикан Флинт не выдерживает и, кое-как успевая отвернуться от стола, падает на пол и отторгает съеденный ужин. Зелёная вспышка от Повелителя заглушает тошнотворные звуки. — Вы уже решили, кто будет следующим, Господа? — откидывается на спинку расслабленно. — Каждому достанется сегодня невинность в подарок. Каждый отведает этой крови в знак своей верности мне. Внутри Драко всё растворяется окончательно. Идиот. Как мог не подумать, что такое может случиться? Готов ко всему и вместе с тем не готов абсолютно. Снова ни черта не готов! Пожиратели уже встают со своих мест один за одним. Сука, Гойл-старший уже наготове, в штаны полез, глядя на то, как Яксли пыхтит над Грейнджер. Долохов облизывается и усмехается, любуясь тем, как товарищ не может кончить и раскраснелся, как рак. А вот отец Тео выглядит бледным. Лорд замечает это конечно же. Тут же открывает свой рот: — Что с тобой, Нотт? — говорит он недовольно. — Ты будто не рад моей щедрости… — Моя жена, Повелитель… — скорбный лепет в ответ. — Она наложила на меня заклятие верности… Я… не смогу. — Вот незадача, — на безносой физиономии ухмылка, и кто-то поддерживает её своим смехом, однако затыкается, когда палочка грозно поднимается в бледной руке. — Но ты ведь знаешь, что бывает за неповиновение мне? — Нет! — вылетает из горла Драко, и он в шоке от себя самого. Неподвижное лицо начинает пылать… — Что нет? — мурлычет Владыка. Скор на улыбку. Весело, блять. — Я хочу сказать, что… Эта любовь, — слово царапает горло, — всё-таки недостаточно… хороша. Она холодна. Яксли думает только о себе, а… ей никакого удовольствия. Он не служит своей госпоже, просто забирает своё. На мой взгляд, он плохо исполняет вашу волю. — Прекрасное наблюдение. Всё верно. И что же? Дадим шанс немощным? Слово за тобой. Ответ Малфоя-младшего молниеносен: — Да. — Эй, Нотт! Мне тут подсказали, что ты не так бесполезен, как кажешься на первый взгляд. У тебя ведь есть руки и рот? Порадуй девушку своими умениями. Послужи ей. Яксли отшатывается от Гермионы с выдохом облегчения, очевидно, тому, что не придётся больше мучить свой полувялый стручок. Её тело распластывается по столу почти безжизненно. Это только начало. Сука. Только начало… Придётся снова раздвинуть ноги. Прямо сейчас, когда по бёдрам проходит пара дрожащих ладоней. Достаточно мягко. Нотт-старший склоняется, закрыв глаза, делает глубокий вдох и впечатывается лицом между ног Гермионы… Она всхлипывает. И тут же начинает мотать головой. Глаза плотно закрыты, ногти скребут по столу. Мерлин, пусть будет так, что ей стало хотя бы немного приятнее. — О, она уже немножечко стонет. Мне это нравится… — шире улыбается лорд. — Авада кедавра! Очередной противник соития падает замертво, и остальные устремляется ближе к Грейнджер. Тянут руки, трогают её, гладят. Целуют оголённую кожу, мнут грудь. Стол исчезает так, что остаётся лишь островок у неё под спиной. Чтобы со всех сторон облепили. Исполняют покорно. Встали в очередь за невинностью в подарок. Только дурак не поймёт, что это значит. Ей будет больно! Будет больнее, чем могло быть. Её тело сейчас заколдовано. Если жива… Это больше, чем издёвка. Это дрессировка которой, пожалуй, ещё не видывал мир. Тело Драко так и сидит на стуле без движения. Он не может пошевелиться. Желудок скрутило от голода и мерзости происходящего. От вида Нотта-старшего, когда он встает и отходит, чтобы уступить место номеру два. Это папаша Грегори. Понятно было, блять, что ему не терпелось. Вставляет, рожа довольная. И ей больно… Видно, как губу прикусила. Сжалась. Лучше расслабься. Не сопротивляйся. Бесполезно. Так будет хуже. Больнее. Сука, если жива… Если… Ещё полтора десятка раз придётся стерпеть. Нет, нет! Блять, их больше… Сейчас только второй, не считая этого, с окровавленным ртом. — Завидуешь немного, признайся, — шёпот Лорда вливается поверх бубнящих под корочкой окклюменции мыслей. — Нет. Я люблю только вас… — вылетают слова. Как пули из металлического оружия маглов. Уже было, уже насиловал её. И себя. И уже похер на всё… Похер на это ммм, на цоканье разведённого языка у самого уха. На это дыхание, полное яда. Обязан смотреть — и смотрит. А она стонет слегка. Как подвывает. Не контролирует больше себя. Не может или… кукловоду так хочется. — Кое-кто определённо лучший в покорности, — снова говорит Лорд. — Догадываешься, о ком я? Признаться, я удивлён тому, как славно вы реабилитируетесь после провала. Путь этот долгий и завершится не скоро, но кажется, именно вы образец для каждого здесь… Браво. Да, браво. Как же. Блядские шкуры — хорош комплимент. На счастье отвечать ничего не нужно, потому что в этот миг Драко поднимается в воздух в тёмных дымных клубах. Замирает, паря высоко над сценой насилия, как треклятый дементор. Любуйся отсюда, давай. Тем, как фигуры превращаются в единую массу, сливаются в плотный клубок похоти. Руки, руки, руки повсюду и двигаются, не переставая. Пятна крови создают акценты в этой картине. Парочку трупов отшвырнули подальше, чтобы не путались. Нет сил закрыть глаза. Как же жаль, Мерлин. Как жаль, что приходится видеть и признавать, что она чертовски красива, нежна и беззащитна. Что то, как её терзают эти руки, губы, языки и члены — невыносимо кошмарно. Что самому блядски хочется быть с ней, в ней. Убить каждого прежде, а после делать и делать приятно в знак покаяния, чтобы расплакалась от удовольствия. Чтобы не чувствовать буквально физически ту силу, с которой она прикусила язык. Чтобы не слышать этих жалобных стенаний, которые звучат где-то в собственных мыслях, не ощущать это донельзя болезненное дрожание с собственном теле, которое, по видимому, и есть то свидетельство их тайной связи. Чтобы эти девичьи крики ужаса и мужские стоны удовольствия, слившиеся воедино, умолкли. Этот звук отвратителен. Самое то для послания Поттеру. Сука, отморозки всё её тело кровью обляпали. На бёдрах, шее и груди останутся синяки — не иначе. Рана между ног затягивается волшебным образом, едва очередной Пожиратель отходит, и появляется вновь, когда наступает очередь следующего. Не дают передышки. Её неслышные окружающим вопли в эти моменты холодят и выносят вон все ошмётки души. Драко кажется, что он завис между жизнью и смертью. Особенно когда она вдруг замирает… Она видит его над собой. Какое-то сраное чмо присосалась к её губам, а она уже не закрывает глаз и смотрит наверх. Замолчала и будто даже перестала моргать. И… что это? Она плачет? Хвосты плети обвили шею насильника туго и карие глаза блестят всё больше с каждой секундой. Она плачет. И молчит про себя, глядя на Драко. Её крики больше ему не слышны. И от этого в серых глазах застыли ответные слёзы… Прости. Ты не должна была оживать. Под мороком всё было бы проще. Прости, прости, прости меня. Будь ты монстром, всем было бы проще. Наверное. Никто не был рождён для такого. Прости, что нам обоим нельзя просто так умереть. Пульс Драко достигает предела, когда обстановка заметно темнеет и сужается только до пары фигур. Пожиратели исчезают из зала, и Гермиона остается один на один с Тёмным Лордом. Финальный аккорд представления. Фраза главной «звезды»: Прости, игрушечка, я сотру с тебя всю любовь. Для меня ты должна быть полностью чистой. Вот где браво. Овации. Слёзы парят в воздухе уже тучей прозрачных кристаллов. Даже не желай он зарыдать, не сдержался бы. Потому что не зарыдать невозможно. Её тело, идеально чистое и сияет, когда жуткие руки переворачивают её на живот, выгибают и она кричит вслух от пронзительной боли вторжения. Конечно, блять, все разговоры про особенную змеиную анатомию* Тёмного Лорда правдивы, и он берёт оба девственных отверстия разом. Двойная порция боли. Нет, тройная, потому что вдобавок ко всему эти чёрные когти впиваются в нежную кожу до крови. Гермиона содрогается от каждого движения внутри себя. Кричит, рыдает, трясётся, как загнанная полуживая добыча. Получает тот знаковый поцелуй, царапины по белому горлу. Почти видно, как сыпятся искры из глаз. И когда она затихает, Драко не знает. Примерно через одну вечность, когда он понимает, что снова сидит на стуле манекеном, перед носом — целая чаша слёз для послания и одна неподвижная обнаженная девушка, которая пытается нормально дышать, закрыв руками лицо. Знакомая рука гладит его по шее и волосам, и голос не менее знакомо мяучет: — Хороший мальчик. Ты справился на отлично. Не забудь поесть перед сном… _____________ * особенная анатомия Тёмного Лорда предполагает наличие у него двух пенисов, как у самца змеи, только чуть более эстетично. Подробно я писала об этом в своей томионе «Двойной аргумент». Здесь вдаваться в детали не буду.