И уже не искалечит
Смех лощёных дураков.
Ведь запрыгнул ей на плечи
Мокрый ангел с облаков.
/Пикник "Из мышеловки"/
~~~
Колючая ветвь розы сникла до земли от тяжести пышных цветов. Лепестки чудесные — такие нежные, славные. Шёлковый бархат. Прекрасное растение. Недаром наречено королевой сада. Бутон сам по себе — отдельный вид магии. Заворожил за тысячи лет не одну пару глаз, не одно сердце. Только она монстр шипастый — в земле корни мощные на несколько метров. Вся прелесть на некрасивом каркасе крепких стволов, покрытых снизу грубой корой. Обдери весь куст, вырежи, заруби лепестки — нарастёт снова. Прорвётся из глубины, выстрелит. Вон сколько новых побегов. Отсюда, снизу, их видно прекрасно. Каменный ангел в это время «смотрит» на неё сверху. Печальный. Красивый. Плетями увитый. Алые цветы душат своим ароматом. Бросают красные рефлексы на бело-серый мрамор скульптуры, создавая эффект кровоподтёков. А тонкие руки живой девушки увлечённо в земле — копают, ищут силы… Губы шепчут невпопад: где ты, где ты, где? Была здесь… Земля… Схорони меня, земля. Помоги мне… Помоги излечиться хоть как-нибудь… Где?! Она закрывает глаза, когда пальцы находят то, что хотели. Волшебство сочится через тонкое жало… И Гермиона падает, утыкаясь лбом в разрытую почву. Хоть капля, но она её по праву. Напитала немного, чтобы ей, кукле, не оступиться внезапно, не упасть и не расколоться на сотни осколков перед тем, перед кем разбиваться нельзя… Чтобы дышать хоть как-то, не кривя лицо. Чтобы мочь читать, не вспоминая собственной рвущейся плоти, яда, наполняющего до краёв, слабых отголосков неуместного кайфа — этих поганых проблесков удовольствия от грязного надругательства над её юным телом… Падает, растягивается. Землистый запах хорош. Так пахнет могила, но он непередаваемо радует. Да, так вышло — смерть где-то рядом. И жизнь с ней рука об руку: в кусту копошатся малиновки. Не боятся шипов, мирно вьют свои гнёзда. Им плевать на всё. Им хорошо здесь, где людской ад соседствует с красотой. Это, сука, нормально. А она не птица. Хотела бы, но душа слишком тяжела — вся залита металлом, похожим на ртуть. Теперь не улететь, не выскользнуть из преисподней, даже если знает, как это могло быть в теории. Нет. Этот ад нужно любить. Хотя бы какое-то время…~~~~
— Догадываешься, для чего я позвал тебя? — слова Люциуса Малфоя строги и бездушны. Рука оглаживает рукоять пустой трости. Драко на самом деле знает, почему эти господские щи такие сложные в данный момент, а радужки сверкают парой отполированных лезвий. Здравствуйте, папашины пиздюли. Доложили верные слуги. И так не хочется ничего отвечать. — Ты возможно забыл, кто мы такие. Мы не рыцари, и не надо вмешиваться в то, что тебя не касается. Никакой благотворительности и неуместного милосердия. Тёмный Лорд знает, что делает. Люциус выглядит лучше, чем неделю назад. И совершенно точно лучше, чем две. Не поправился, но серая мятость лица немного разгладилась. Брови вскинул, блять, в привычной манере. — Ты правда плакал вчера? Правда, мать твою. Какой же тупой вопрос, Мерлин! — Это был приказ нашего повелителя, — отвечает Драко, равнодушно разглядывая свои некогда идеально аккуратные, а ныне изрядно покусанные ногти. — Слёзы-послание. Тебя это удивляет? — поднимает взгляд, презрительно щурясь. — Даже меня уже ничто не удивляет в вашем доме, мистер Малфой. В вашем. Люциуса без сомнений зацепили эти слова — вон как челюсти сжались. — Не смотри на меня так, — продолжает Драко, обороняясь спокойствием. — Если бы тебе приказали рыдать, и ты рыдал бы. Мы же мастера приспосабливаться. Смеёмся и плачем по велению владыки. Любим и ненавидим так же. А его воля, если ты не понял, отныне — почитать избранных маглов и их отпрысков. Это всегда было логично, как оказалось, а мы и не знали. Заблуждались немного. Но ничего, приспособленцы быстро привыкают ко всякой упоротой мысли. Просто вспомни, что ты первопроходец в кругах приспешников Тёмного Лорда. Теперь для всех ты образец мужества. — Замолкни! — огрызается отец. — Это ещё почему? Я выражаю тебе своё почтение, — Драко играется, кланяясь с рукой на груди. — И уверяю в том, что я молодец и выполнил задание. Тебе положено сказать: Браво, сын. Горжусь собой и тобой заодно… — шаг назад, голову выше, и бледное лицо преображает ухмылка. — Знаю, что этого так и не произойдёт. И к слову, уже не жду никакого признания. Мне немного. Самую малость. Плевать. — Дерзишь мне, якобы не понимая, что я пытаюсь донести до тебя. Никакой к чёртовой матери жалости. Никакой причастности, никакого сострадания быть не должно! Драко молчит. Улыбается слегка, бессовестно наслаждаясь гневом отца. — Не одобряешь значит. Немудрено. А если я скажу, что это расчёт, м? Польза и выгода всё ещё в почёте у истинного Малфоя или нет? — он подходит к Люциусу ещё ближе и говорит тихо. — Что, если я и вовсе женюсь? Десятисекундная пауза. Подбородок Малфоя-старшего выше. — В каком смысле? Нда, сегодня актёрское мастерство Его Светлости как-то хромает. Это непонимание сыграно весьма неумело. Драко буквально слышит, как гудят натянутые нервы отца — звенят, дребезжат и готовы полопаться один за одним. — В прямом. Что будет с тобой и с твоей властью над родом, если я заключу брак где-то в ближайшее время? — он выдерживает долгую паузу, обходя папашу. Поворачивается, и буквально в ухо ему: — Ты подвинешься. Я получу равную с тобой силу. Я получу полный доступ и полное право распоряжаться семейными ценностями. Всеми. И материальными, и магическими. — Палочку бы для начала вернуть, — вылетает ответ сквозь стиснутые зубы. Парирует. Защищается. Ещё бы! — А потом доучиться, как человеку… — Человеку… — Драко готов рассмеяться в голос. О, да! Не на той дорожке немного. — Кто знает, быть может, у человека смерть уже близко. Или Азкабан. Будет печально, если человек так и не поймёт, что значит быть полноправным Малфоем… Старые идеалы так кстати поломаны, времена поменялись чересчур быстро. Кандидатура есть, и она весьма выгодна и удобна: в семью уже влилась, и на секундочку она даже правая рука Тёмного Лорда. Люциус закрывает глаза, чуть качает головой, сжимая руки в кулаки. Знает прекрасно, что этот разговор донельзя глуп, и каким чудом ещё не сорвался на крик, не понятно. — Я пошутил, выдохни, — говорит Драко всё так же спокойно. — И отпусти меня. Обучение ждёт… — Мы ещё не… — Отстань от него, Люциус. Это была я. — голос матери вторгается в духоту кабинета, усиливает желание Драко исчезнуть. — Да, я. Послала эльфов к девчонке после того, как её пустили по кругу за нашим обеденным столом. Видите ли, жертв в этом доме и так слишком много. А она важна для Тёмного Лорда, и ты это знаешь. Немного хозяйской милости. Капелька женской солидарности. Мы же не звери в конце-то концов. Она стоит сейчас такая красивая, статная — Драко видит её только боковым зрением, но знает, что она до мелочей безупречна. И не может, не может абсолютно взглянуть прямо. Потому что тогда непременно захочет наорать на обоих за их лицемерно-лощёную аристократичную выправку. И на себя заодно – за то, что с утра, как на автомате нарядился по форме в строгое, дорогое, прекрасное. Все такие безупречные, как будто не игрались, как богомерзкие твари, друг с другом. Как будто не утопали в дерьме. — Не верю. Это не в твоём духе, Нарцисса. Ты опять выгораживаешь нашего сына. Не надо. Этого. Делать. — Не надо! — срывается Драко. — Вы оба. Хватит! Подходит к отцу и чуть не впивается в его безупречный костюм. — Не надо делать вид, что мы всё ещё вместе. Что едины. Это больше не так. Разве вы не видите? Он добился своего. Разве не понимаете? Драко разворачивается, не желая слушать больше ни слова от этих двоих. Идет стремительно к выходу. Туда, где сквозь напускное совершенство пробивается настоящая жизнь.~~~~~
Ей дурно и тошно. Всё-таки. Гермиона на грани, и это опасно. Быть может, стоит бросить в себя ещё пару заклятий, чтобы попытаться вытравить боль. Но… Она не может сейчас. Потому что улавливает такие предсказуемые шаги позади. Просто идёт дальше по лабиринту этой роскошной библиотеки, в тёмный угол — подальше от секретного места. Останавливается, когда понимает, что попала в тупик, и не сбежать. Ждёт появления своего белого призрака в чёрном. Он приближается, молчит, как рыба об лёд, стоя у неё за спиной. Бесит безумно. — Ты отомщён, — бросает Гермиона, когда молчание становится невыносимым. — Рад этому? Хотя бы немного, скажи? Поворачивается в сторону Драко, и плещет рваным потоком слов, не дожидаясь какого-либо ответа. — Зачем ты здесь, Малфой? Зачем ходишь за мной по пятам? Иди учи свои тёмные искусства. Я тебе для этого не нужна! — делает шаг ближе в попытке разглядеть, что там в этих бесцветных глазах. — Или ты… тоже хочешь получить кусок шлюшьего мяса. Общий стол. Общий дом. Твой черёд. Что ж. Всё можно стерпеть, это явно ещё не предел. Она подходит вплотную, не сводя своих глаз, и тут же распахивает мантию, скидывает на пол, разворачивается. Расставляет ноги, выгибается, чуть касаясь голой кожей бедра его дорогущей штанины, кладёт руки на полки. — Зашить себя не могу, извини. Палочки нет. Порвать меня у тебя не получится. И… если не возражаешь, я останусь в таком положении. Не хочу видеть. Пожалуйста. Сделай всё и иди. Не тяни ради Мерлина. Он не касается её до тех пор, пока не нагибается медленно, без слов, и не подбирает её черную рабскую тряпку. Накидывает обратно на плечи. Укутывает, держит, и Гермиона понимает, что в этот миг она не в себе очень сильно. — Ты же не хочешь быть вещью, — в его голосе лёгкий надрыв. — Так и не будь. Она поворачивается, скалится белыми зубами, улыбка её перекошена. — Вот как ты заговорил! Хотя понимаю тебя. Я бы тоже побрезговала. Спасибо. Честно. Огромное просто. За то, что тебе не нужна эта погань. Спасибо. Она судорожно продевает в рукава свои нервные руки, застёгивается наглухо, пряча себя. — Ты не ответил, для чего пришёл сюда следом за мной. Потому что просто хозяин и тупо имеешь право? Не верю. Нравится смотреть на страдающий объект ненависти? Если да, то я помогу тебе встать на путь истинный и убраться подальше, — она поднимает ту самую руку, сжимает в кулак. — Я скажу тебе, напомню кое о чём. Хочешь? Сразу как отрежет, и сбежишь. Напомню, как ты рвался на части, когда… — она сглатывает, обрывая свой гневный рык. — Господи… Господи. Боже… — цепляется пальцами в ткань своей мантии, что есть сил, тянет. Её всю трясёт от психоза. — Почему, сука, Малфой? Почему я? Нет ответа. Никто не даст мне его. Для чего-то надо. Я всегда хотела быть хорошей, так старалась. И вот я сраная дрянь. И надо терпеть. Надо играть дальше. Он отвечает ей еле слышно: — Так сбеги. Ты же умная. Сможешь придумать. За эти слова хочется вцепиться в его горло и растерзать. Она не может! Планы поменялись! Диадема не должна остаться в этих руках. Змею, возможно, тоже нужно прирезать. В этот момент Гермиона понимает, что не способна больше нормально дышать. Грудь вздымается часто-часто. Как будто в обморок свалится прямо сейчас или вовсе замертво, придушенная аритмией. Она стекает, облокотившись о стеллаж, на пол. Сидит, возведя взгляд блестящих тёмных глаз. — Нет выхода. Нет будущего. Только настоящий момент — его и ловить. Он — это ты прямо сейчас. Я разговариваю с тобой какого-то хрена. По душам. Ты продажная шкура, лжец и насильник. А я не могу играть перед тобой. И магии ли дело или… Или в поганой зависимости — простой человеческой. В потребности разделить с кем-то кошмар. Её руки касаются висков, трут их, пока она силится надышаться и остановить панику. — Ненависть, — бубнит она. — В каждом вздохе здесь так и витает чёртова ненависть. От всех. Разве что эльфам на меня наплевать. От меня самой её больше всего, — она резко замирает и переходит на шёпот, бросая полубезумный взгляд на Малфоя. — Знаешь, чего я хочу? Разнести всех и себя. Очень хочу. Тебя бы только оставила. Забавно, правда? Я люблю тебя больше, чем себя саму. Я хочу уничтожать всё подряд вопреки своим убеждениям. Но тебя бы оставила. — Пожалуйста, — произносит он с мольбой, закрывая глаза. — Что? Прекратить истерику? Конечно, сэр. Так и будет. Ещё пара минут, и я соберусь. Дай мне их и иди, если противно находиться рядом. Я не держу. — Дергает ногой, пинает его по ботинку. — Вали давай, хозяин. Он не двигается с места — прям прилип. Смотрит на неё так, будто есть, чем любоваться. — Не противно… Она поднимает удивлённый взгляд. — Что? — Я сказал не противно. — Садится напротив на корточки. — Не противно, блять! — кладёт руки на её плечи, сжимает, трясёт. — И никогда не было противно. Даже когда ты устраивала мне мразотный ад, я хотел смотреть на тебя. Я хотел трогать тебя. И я хотел, чтобы это была ты. Не сука без души. Ты, Грейнджер. Постоянно, постоянно, блять, думал, а жива ли ты ещё. Радовался твоим слезам, когда они казались мне настоящими. Чёртово дерьмо! Я нахер не должен сейчас говорить тебе всё это, но вынуждаешь. Рвёшь когтями и плевала, что там уже рвать нечего. Вот нахуя? Блять. Он сжимает руку в кулак и бьёт о полку. Хруст невыносимый, и Гермиона буквально физически ощущает всю боль от удара. И ещё раз. — Не надо. Не надо. Стой! Она ловит его ладонь, не боясь что он врежет случайно. Ловит удачно — Драко замирает. Она держит его кулак, прижав к влажной щеке. От соли слёз ссадины начинает щипать. Её частое дыхание чуть замедляется. Длинные ресницы трепещут. — Не надо, — проводит легко пальчиками по горящим костяшкам. И касается губами. Нежно невыносимо. И ещё раз, ещё, не открывая глаз. От этого Драко хочется взвыть. — Не надо… — повторяет она шёпотом. Он расслабляет ладонь, и Гермиона мгновенно вкладывает в неё свою. Гладит мягко под глубокий вибрирующий вдох. — Так они встретились, — шепчет сипло. — Наши радости. Мои слёзы и твоя рука… — смотрит на ссадины. — Не надо калечить себя ещё больше, Драко. Это просьба не монстра. Моя. Дует на воспалённую кожу. Достаёт свою чудо-настойку, и одна капля исцеляет все повреждения. После сидят оба неподвижно пару минут. И только её лёгкие движения пальцев выдают, что время не замерло. — Зелье мучительницы, — нарушает он тишину. — Так и носишь с собой… — Смотря, как посмотреть… Живя в таких условиях, как мы сейчас, быстро учишься искать проблески чего-то хорошего. Она смотрит ещё раз на результат своего врачевания. — Вот теперь всё снова в порядке. Мне нравятся твои руки. Они очень красивые. И не только они… — она чуть улыбается и краснеет, смущаясь. — Даже сквозь стойкий дурман я сумела это понять. Драко без ума от всего в эту минуту. От её действий и слов. Даже собственная откровенность перед той, которой нельзя верить, тоже зачем-то, блять, нравится. Поэтому, видимо, он цедит равнодушно сквозь зубы: — Картинка понравилась. Бывает. — Если бы… — качает она головой, склоняется к его уху, опаляя кожу горячим дыханием, и говорит так тихо, что Малфою кажется, что он читает её мысли. — Самое сладкое, что монстр пил в этих стенах — твоя боль. И это… — она ведёт рукой от его кисти до локтя. И даже сквозь шмотки всё ощущается слишком, слишком… — Твоя сила… Твоя запертая магия стала намного сильнее. Драко очень хотел бы избавиться от этого обволакивающего плена. Потому что понимает краешком разума, что это может быть банальной ловушкой. Она могла знать, что он практикуется в беспалочковой магии каждый день, могла учуять этот явный прогресс. Потому что, в конце концов, дальше может быть всё, что угодно. — Под кожей струится, плещется… — сука, голос только нихера не отпускает. Так и замер, как под пением мифичной сирены. — Свежесть, ярость… Этот сок я тоже уже нюхала. — Они встречаются, наконец, взглядами и завершение фразы пленяет Драко окончательно и бесповоротно. — Так пахнет страх Волдеморта. Один Мерлин знает, как он мечтает сейчас обнять её и позволить себе задрожать. Потому что устал. Покалечен. Разбит вдребезги. А она взяла так просто и сложила вместе пару осколков. Починила немного, и теперь всё уже не кажется таким безнадёжным. Он не делает этого только потому, что отец говорил вполне верные вещи сегодня. Нельзя испытывать к мучительнице нечто, что бьётся в груди прямо сейчас. — Жить надо, понимаешь? Надо, Драко, — говорит она заметно бодрее. Он кивает, смотрит на неё неотрывно. Его рука сжимается крепче — её рука мягче от этого. Нежна до головокружения, переплетает свои пальцы с его. И отпускает через пару мгновений. — Поэтому мы сейчас пойдём учиться. Книги лечат неплохо. В них невольно утопаешь, какой бы кошмар там ни был изложен… Они поднимаются с пола чудесным синхроном. — От боли хочешь избавиться? — бросает он первое, что приходит на ум. Гермиона пожимает плечами. — Хотя бы чуть-чуть размыть острия. Как и ты, — и снова переходит на шёпот. — Потому что ещё не конец…