И снова, и снова послушай,
Мы дышим большими глотками.
Мы сломанные игрушки
В руках великана. /Пикник «…"/
~~~
Она лежит, уперевшись лбом в твёрдый камень. Волосы в косе испачканы чем-то густым — прилипли к позвоночнику крепко. Вязкая жижа затекает в нос, уши, застилает глаза. Гермиона тонет в ней, окунается всем существом. Это Тьма. Пусть субстанция вокруг магически метафорична, но физически ощущается на все сто. Очередная чертовщина, но по сравнению с тем, что творится с ней в этих стенах с момента прибытия — сущий пустяк. Колени прижаты к груди. Задница покоится на голых пятках. Кожа почти не ощущает холода камня. Не ощущается сырости этого вечно промозглого фамильного склепа Малфоев, в который загнал её главный хозяин — очередная метафора? Символ? Ну разумеется да, учитывая, что это не рядовая посредственность, вообразившая себя хером с горы, а сам Том мать его Реддл. Тонкие пальцы пытаются проникнуть в камень, и у них получается — ладони погружаются в твёрдое, как в пюре. Он рядом, над ней. Возвышается, ждёт. Жрёт. Такой уникальный и восхитительный в своей силе волшебник. В своем желании подчинять, в успехе на поприще Тёмного Лорда. Страх во плоти. Тщеславный ублюдок. И пустое место не поприще создателя нового… Да, при всей своей магии он не может создать ничего! Её разум сейчас в его власти и слит с его воедино. Он — как паразит на её золотом мозге. Сосёт силы. Забирает ресурс. Ненасытная тварь. Пялится бесконечно на одну и ту же картинку, которую она, старается вырисовывает… В этой игре воображения Гермиона бежит по мёрзлой траве босиком. Ей не терпится прикоснуться к великому. Вытянуть руки с большим сияющим блюдом, на которое возложена её семья и друзья, учителя — все любимые. Не терпится ей поклониться и вспыхнуть от радости, когда подношение загорится у неё на глазах. Не терпится замотать головой от восторга, улыбнуться хозяину и пропеть вместе с ним Эти слова. И заплакать от трепета, позабыв своё имя. Дар тебе, ублюдок. На, держи. Снова, и снова. И снова. Он упивается этим. Верная тропа, правильная — так он думает. Смакует, готовится к тому, что для него воплотят эту картинку. Она сама ему её подложила, зная наверняка, что подействует. Если кто-то когда-то вырвет живое ради ходящего тлена, сложит к ногам. Будет убивать, убивать, убивать без разбору и убьёт, не заметив, самое ценное. Вот тогда… Тогда утихнет агония Тёмного Лорда. Та, что сейчас сильнее, чем чья-либо ещё. Утихнет, и вместе с тем Страх возрастёт до небес. Завладеет всем миром, устроит глобальный театр теней. Когда-нибудь — это когда, интересно? — звучит где-то в её сердце — там, куда доступа страшилищу нет и не будет. Он не услышит, как оно выстукивает: — Есть ли у тебя время, Гермиона Джин Грейнджер? Чтобы сыграть…~~~~~
В первый раз он пришёл сюда за криком — своим собственным. Нёсся вихрем, рассекая туман углами своей аристократичной фигуры. Заполз в какую-то щель, вытерев вековую пыль драгоценной одеждой. Не человек, а полный хаос — прям похож на обскура какого-то, будь он неладен! Нет земли под ногами — только болото. Нет больше любимых людей — только парочка змеиных тел-невидимок. Предателей. А любовь… Любовь изнасиловали, осквернили и обратили так, что от такого чудовища впору бежать. Орал тогда до хрипоты, в надежде, что из носа, изо рта, из расцарапанных рук хлынет поганая чистая, красная и зальёт к чертям каменный пол, вытечет вся — только хер. Твёрдый камень, стены глухие, напитанные магией от фундамента до шпиля на крыше — берегли светлую шкурку живую. Сам не замечал, как возвращался сюда то и дело. Получая сполна за ошибки семейства. Задувал негаснущие свечи, падал и выл, моля темноту растворить проклятое тело — чтобы разъело как кислотой до смерти. Твой класс в месте пыток или здесь – среди ветхих могил. Отменная школа, Малфой! Склеп предков — отличное место для молодого наследника. Единственного, неповторимого, с любовью, блять, взрощенного — живой и здоровый хотел бы стать прахом, истлеть. Довольны? Вы жили, дышали, совершали, сражались… ради меня. Довольны?! Ненавижу… Пинал что есть силы по каменным статуям. Ненавижу, уроды, блять! Сказал бы «сдохните», но это очень смешно… Они молчали — духи тупые. Они просто тихо питали остатками магии. Заражали покойницким умиротворением. Глушили агонию, хотя… блять, никто об этом их не просил! Это место укрывало от боли — немного. Вскоре стало даже приятно понимать, что страх не заползал за Драко весь целиком. Вопреки ожиданиям, это давало опору, а темнота дарила даже покой. И так вышло, что в один день Драко не заскулил. Он пришёл сюда и больше не бился в истерике — ни в громкой, ни в тихой. Потому что пришёл с вопросом. И с образом. Презирали грязнокровок? — расхохотался в голос и ударил себя кулаком в грудь. — Да, получите меня, наследника, озабоченного ей вдоль и поперёк! Помешанного. Желающего её до ломоты сраных благородных костей! Тревожил резные гранитные плиты, сдвигал крышки буквально силой мысли, огня уже не гасил. Думал отыскать ветхую палочку в одной из могил, у подножий статуй, держащих в каменных руках заветные урны. Всё тщетно. Они шептали действовать без неё. Учиться слышать волшебство в своих жилах. И хотеть, хотеть, хотеть поломать монстра. Вернуть хоть что-то святое, священное в поганую жизнь. И вот настало сегодня. Чёртово сегодня, когда понял, что больше здесь не один. Увы это не то «не один», которого он так страстно желал. Последнее место, блять, в целом поместье, куда нужно приходить посторонним — и они, суки, пришли. Тёмный Лорд и его кукла. Господа… Я люблю только вас — вспоминается. Такие простые слова, Мерлин. Сам сказал, блять, никто не напирал ради признания. И это, судя по всему, правда. Пытай со мной. Убивай со мной. Для меня. Оскверняй для меня. Расширяй границы пока не перестанешь чувствовать что-либо. Славный мальчик. У тебя отлично выходит. Не всякий рыцарь из сказок совершает столько «подвигов» ради принцессы. Браво — это любовь. С этого хочется прыснуть погромче, и сделал бы так, если б инстинкт не подсказал замереть. Кто победит в битве живых и бессмертных? — вторгается в мысли следом недавний разговор с профессором Снейпом. — Ответ очевиден. И потому… Сиди и не рыпайся, блять, отпрыск изнеженный. Не убил Дамблдора. Слабак. Слабак? Ну конечно же да! Все потуги — всего лишь истерика, вой в пустоту. Сильный бы знал, что делать и как. Видел бы правду. Понимал, кто перед ним. Понимал смысл всех тех осторожных слов, движений, касаний. Доверял бы. Подошёл бы, наконец, открыто с твёрдой рукой, обхватил, потряс бы её ещё раз хорошенько. Сделал бы выбор — чтобы никакого полшага, никаких полумер и никаких нахер двух стульев! Открыл бы ей двери и тайны. Встал бы своим плечом рядом с её. Сделали бы вместе хоть что-нибудь ради победы живых. Сильному далось бы больше, чем просто ничего не понимать и бояться… Нет. Не его, Малфоя, случай. Ему сидеть вот так. Слушать шелест дымчато-серых одежд, слова загадочных заклинаний, и то как она будто стонет от боли и вторит ему. Хорошая, умная девочка. У тебя неплохо выходит. Старайся, старайся для меня лучше. Это продолжалось чёртову вечность. Снова и снова по кругу. И прямо сейчас, когда всё смолкло и наступила долгожданная тишина, Драко, наконец, делает осторожный шаг из-за угла. И видит её. Гермиону... Она одна, без владыки. Лежит таким симпатичным, тоненьким полутрупом. Дышит, разумеется. Хорошая же — умирать не положено. На теле её — ничего. Как поимели игрушку, так и бросили в очередной раз. Едва ли физически, а вот магически — точно уделали… И вот прямо сейчас ему нужно подойти и посмотреть правде в глаза! Быть может, больше нет никого, кто за тебя, кому нужен хоть как-то. Хотя бы ради смерти блядской надежды. Она приподнимается… вернее, пытается приподняться. Руки трясутся, почти не держат собственный вес. Скользкий ублюдок всю её силу выжрал, похоже. Не видит ни черта, что за ней наблюдают. Драко двигается почти бесшумно, приближаясь к её «пьедесталу» — да, Святейшество Арманд Малфой, грязнокровка разлеглась аккурат на твоём саркофаге! Одно движение ногой, чтобы шаркнула громко и кукла подняла свой предсказуемо испуганный взгляд. Подняла, рот приоткрыла. Бессильными руками хотела прикрыть наготу, но впечатала ладошки обратно в камень, голову опустила стыдливо. Твое тело я уже видел, дурочка. Разглядывал, лапал, трахал. Дрочил бы на него, не будь так противно трогать себя. Вторила ведь словам безносого выродка, шептала со знанием дела какие-то заклятия. Драко не посвящён во всё это и близко, но понимает, что это нечто тёмное, сильное и очень важное для Лорда. И понимает, кажется, для чего. Он обходит её медленно. Не сводит своих глаз. Красива, чёртова проблядь. Слабостью и бледностью своей — весьма хороша. — Пялишься? — выдаёт она сипло и слабенько. — Да. Нельзя? Она хмурится и отвечает обиженно: — Ты обещал… Вообще-то нет. Но конечно ему нахрен не сдалось трогать её. По крайней мере в таком состоянии, да и вообще… — Я просто смотрю, — цедит Драко сквозь зубы. — Причёска у тебя сегодня необычная… Тёмный Лорд заплетал? Она ухмыляется тут же и отвечает: — Всё верно. Твоего подарка там нет… Это правда — у Драко не возникает сомнений. Выстрелила прямиком в лоб. В светло-серых глазах — ужас. Он силится скрыть это маской, но выходит хреново. На миг холодеет. После улыбается, чтобы не было заметно, как его передёргивает. Конечно. Наивный идиот! Волдеморт уже изъял все побрякушки. И как ещё не заставил наследничка потрошить семью дальше, выдав какое-нибудь примитивное оружие, больше похожее на ржавчину, нежели на металл — непонятно. Закрывает глаза. Этот вдох похож на вдох человека, плотно уложенного лицом в раскалённый песок. Слышит тут же тихое: — Не там ищешь… Драко поднимает взгляд. В нём мелькают отчаяние и ненависть, когда она снова повторяет фразу — буквально одним движением губ. — Не там, — чудом обретя силы, она поднимает свою руку и опускает себе на ключицу. — Здесь… надави посильней, и поймёшь. И он подчиняется, приблизившись к ней в нетерпении. Вгоняет палец буквально под кость, на что Грейнджер открывает рот, как будто от боли. Он чувствует нечто спасительно-острое. — Туда ведь вшивали сиамским рабыням? — говорит она шёпотом. — Под ключицу. Слева, где сердце. Над ним кристальный контроль царского камня. Всё как надо у нас с тобой, Драко… Изучила тему. Умничка. На секунду он верит ей. Его мозг моментально рисует стройную версию, как это случилось: она могла сделать это обычным ножом или своими шипами, а после залечить рану волшебной настойкой — той самой, что собирала обратно плоть хозяев, когда резала их в процессе безумств. Драко становится легко и одновременно тошно. Воспоминания вдруг вернулись — ввернулись в память, сука, как лампочки, не спрашивая разрешения. Он качает головой. Стряхивает с себя все зачатки доверия, что родились так странно в последние дни. Когда он вдруг начал смотреть на неё чаще и дольше. Как будто между ними возникло истинное понимание. Общая боль сблизила, хотя, чёрт… Она на самом деле не была общей. У каждого своя. Возможно одинаково сильная. Одинаково одинокая. Её будто слегка сдвигает от него какой-то незримой волной. И надо бы подобрать в очередной раз её мантию, хотя бы помочь ей прикрыться, но он совершенно не может. Слишком прекрасна. Сейчас она напоминает лань с переломанными ногами. Переёбанный зверь. И не сдохла ведь до сих пор. Как и он. Молчат оба. Она чуть покачивается, сидя на каменной крышке. Он стоит, замерев. И эта неловкая тишина неожиданно нравится Гермионе. Нравится несмотря на то, что её бесстыдно обнажённое тело едва держится на камне и она просто не может сейчас встать и уйти, потому что готова стечь с саркофага и пролежать на ледяном полу ещё какое-то время. Поговори со мной. Поговори. Поговори о чём нибудь. А лучше коснись. Там так много силы — у тебя под кожей. Она очень вкусная. Её снова начинает колотить изнутри от бессилия. Малфой видит это, и сука, остаётся на месте, наблюдает. Не двигается, чёрт, ни туда ни сюда. — Я не могу… — говорит он ей холодно. — Не можешь, верно. — Гермиона понимает, о чём он. Он не может помочь. — Я… Я знаю. Я не прошу. Это пройдёт — всего лишь потеря энергии. После того, как тебя выжали. Это не больно… Боже. Зачем она говорит о боли? Зачем он сейчас приближается? Зачем его лицо уже напротив её? — Да, я не могу помочь тебе. Отнести на руках или… — качает головой, закрыв глаза, и тут же… Господи, его лоб прижат к её лбу. — Я плохой человек. Я насильник и… да, я убийца. Всё было. Я не уверен, что мой разум при мне… И… знаешь, — он сжимает челюсти так, что Гермиона ощущает вибрацию, — притвориться, что ты что-то значишь для меня — это как вообразить, что со мной тогда были не Люциус и не Нарцисса, а некто, выпивший оборотное. Или как вообразить, что тебя не насиловали по кругу Пожиратели Смерти, а дарили маргаритку и целовали миленько в щёчку. Но мы знаем, как было. Как есть. Только голая, отвратно неприкрытая правда. К чёрту всё… — толкает её лбом, будто пытаясь спихнуть. — Тебя к чёрту, поняла? — Бесишься с того, что не можешь быть равнодушным? — лихо срывается с её бледных губ. — Ты уже признавался мне. Давай, забери обратно слова. Попробуй… Драко сжимает руку в кулак. Сверкает глазами, разогнувшись над ней. В точку, сука такая! Провоцирует. Но хер тебе! Отдыхай, маленький монстр. Он делает шаг назад. Пялится на неё, как завороженный, отсчитывая про себя секунды, после которых уйдёт. Нахуя ты смотришь на меня такими глазами? Не отворачиваешься. — Ты идиотка, раз попалась, — огрызается он. — А я ненавижу идиотов. И слабаков ненавижу. — Конечно. Сильный выбирает любовь к своим предкам. Последняя капля упала. И следом замах. Удар. Не сильный, но агрессивный и звонкий — по её щеке. Отвратительно, но он не жалеет. Убийца, мразь, грязь! Оба. Она сникает по линии удара его злобной ладони. Тут же поднимает взгляд и коротко дёргается на месте. Перед глазами Драко — блеск. Едва уловимый, молниеносный. Поцелуй металла на конце чёрной кожаной ленты — это хвост её плети. Шип распорол щёку от уха до подбородка. Вернее, разрезал тонко и виртуозно, как скальпель. Он даже не сразу понимает, отчего это пощипывание Вот оно — что-то знакомое, понятное. Произнесённое на его родном диком языке выживания. Что-то, что заставляет Драко снова захотеть разглядеть все подробности, каждую искру в гневных радужках. Она смотрит на него со страхом, видимо ожидая насилия. Дрожит ещё больше, словно хочет пролепетать: что же я сделала? Драко впитывает, впитывает этот образ с невиданной жадностью. — Прости, — шепчет она, глядя на его рану, жмётся к ней ближе. — Прости, втягивает запах крови, — прости — кончик тёплого языка пробегается вдоль пореза. И… Сильнее мазок. Глубже вдох Грейнджер. Она слизывает алые капли и вертикальные полосочки, что те успели начертить на этом холодно-красивом лице. Выступает ещё, алая, сладкая, и она, как голодная, лижет ещё… Драко в оцепенении снова. Позволяет ей это. Позволяет своему сердцу колотиться, как бешеному. — Мне нужны силы. Мне… Прости меня. А ты меня! Прости. Прости. Прости! Но он не озвучит это никогда в жизни. Сама покорность безумству заменяет все речи. И то, что дальше — когда Драко совершает небольшой поворот головы, чтобы её губы соскользнули на его губы А она — вот же чёрт — как ждала. Развела. Выдернула. Он чувствует вкус собственной крови и её губ. Мягкие сливки кожи под пальцами. Она теплеет, кажется, у него на глазах… Забавно. Их губы уже встречались в обители смерти. И в этот раз всё так, но дольше и глубже. И… блять, это сладко, пожалуй. Она трепещет сильнее, когда его рука скользит по спине и обвивает талию, вторая по-хозяйски располагается на шее, подпирая большим пальцем её подбородок, а сам он невольно стремится прижаться к её телу. Очевидно, страх прикосновений заставляет её так дрожать, и потому он деликатно кладёт обе ладони на её лицо. Чтоб не боялась. Сладко, да, сладко. Ей страшно, наверное, но ему хорошо. Её язычок такой горячий, смелый и борзый, что… — Ты нужна мне, Гермиона, — шепчет она в его губы, неожиданно прервав поцелуй. — Я не узнал Гарри Поттера, потому что я… — и ещё тише, едва слышно, — на твоей стороне… Он замирает, тяжело дыша. Глаз не смеет открыть, чтобы посмотреть в лицо блядской правде. Это слишком! Прямо сейчас сосуд переполнен, и Драко горит изнутри. Она посмела озвучить. Даже он сам не позволял себе этого. Даже в мыслях. И сейчас все старательно загоняемые под гнёт чувства обострились стократ. Слишком много всего! За этот день и вообще. И нужно, нужно срочно начать разбираться. Нужно бежать прочь. Думать. Решать. Выбирать. — Времени мало, Драко, — тихо шепчет она, когда он отпускает её и отстраняется. Он не видит, но знает точно, что в её глазах сейчас блестят самые живые и самые настоящие слёзы — так надежда искрит, чёрт бы побрал её. Страшная сука надежда. — Мало… — тихо повторяет он её последнее слово. И уходит стремительно, так и не подарив ей ни прямого взгляда, ни помощи.