Отнеси ты меня к реке,
Там где свет, и конец борьбе,
Смой скорей яды прочь с брони,
С духом душу соедини
Ведь я лишь — трещина
В этом замке стекла,
Вряд ли, что-то ещё, увидишь ты
Увидишь ты*
— Linkin Park — Castle of Glass -
* Флэшбек. Ева после Канады. Ева ехала из аэропорта одна. Григорий прислал такси с цветами, что само собой разумелось. Он никогда не приезжал сам, редко даже являлся домой раньше одиннадцати. Это было так с самого начала, и обоих устраивал подобный расклад, но сегодня Ева чувствовала странный дискомфорт от такого отношения. Ей даже не хотелось вести свои обычные расспросы людей ради создания достоверных персонажей. Она разинула окно в такси на полную, впитывая морозный воздух, пока водитель всё же не попросил его закрыть. Сделав так, Ева в мелочной мстительности прокурила ему весь салон, просто потому что могла. Деньги всё решали. Дома Хантер бросился к ней с лаем, и Ева гладила его, приговаривая: — Привет, барбосина, привет! А я-то как скучала!!! — И стала рассказывать про свою поездку. Она подумала что не гуляла с ним уже тысячу лет, весь уход за неё делала Вика, их домработница. Неведомым образом всегда знавшая когда нужно появиться и когда исчезнуть — сейчас её не было в доме, но девушка точно не бездельничала. У Вики были натянутые отношения с родителями, и Ева с Григорием в каком-то смысле заменили ей семью. Она собиралась поступать на психфак МГУ, и половину времени проводила внутри рабочего расписания Григория. Координировала график на день, встречи, совещания, проекты. Появлялась на почти всех мероприятиях и незаметно изучала людей. Как они смотрят, как говорят или действуют. И что имеют в виду. Политики, чиновники и бизнесмены, вечно окружавшие её мужа, были прекрасным материалом для обучения. Вернувшись, Ева поняла как мало делала сама хотя бы для Хантера. Она захотела с порога выйти с ним на улицу, едва сбросив рюкзак и чемодан, но около двери застыла. Чёрный прямоугольник отпугивал ее. Выглядел как могильная плита. Камень, заваливающий вход в пещеру Иисуса. Стена. Она не могла заставить себя выйти из квартиры. Даже при попытке повернуть замок начала захлёбываться от паники, предчувствуя что встретит там. Снаружи простирался абсолютный хаос без разумной системы, предметы и существа перемещались одновременно. Как можно было появиться среди всего этого ровно и не быть сбитой с ног? Устоявшаяся система этого Броуновского движения* существовала в своём мире, Ева в своём. Она не может войти туда одна просто так, но только до этого она и не хотела. Почти не выходила из дома. Редко общалась. И ничего не хотела знать кроме своих миров, далёких и прекрасных, а главное — контролируемых полностью. Мечась по квартире как мим по стеклянному кубу она наталкивалась на мебель и стены. Немыслимо. Она же не может бояться пройти на улицу, она только что там была, за две недели вдоль и поперек объездила чужую страну и не испытывала ужаса. Теперь же казалось что выйти на прогулку через окно двадцатых этажей, спустившись по веревке, будет куда как проще чем преодолеть черную завесу двери. * Ожидание тянулось и тянулось. Вдруг оказавшись в реальности, не заглушённой своими же книгами или другими людьми, Ева словно погружалась под толстый слой мазута. Мысли окутывали её в глубокий чёрный цвет. Стекали от головы как змеи. Она хотела сбежать от них как делала обычно, но останавливала себя. Отвратительная безликая квартира. Дурацкая не открывающаяся дверь. Практически полная изоляция в центре города. Мысли собирались по капле в озёра, те превращались в чёрный океан. Ева ощутила себя на дне бассейна с нефтью, простиравшегося на километры во все стороны. Ей не нравилась собственная скрытность, боязнь людей, и то что она ничего не делала с этим так долго. Не нравилось, в конце концов, что они с мужем почти не говорили! А более всего, то что она не помнила о своём недовольстве жизнью. Сама засунула голову в песок чтобы не испытывать постоянного разочарования. Распугала всех друзей не отвечая на звонки и сообщения в интернете месяцами. Она должна перестать бежать, но это страшно. Бесконечно страшно вдруг оказаться в реальности. Одной, с бассейном чёрных мыслей. Когда Вика ненадолго зашла гулять с Хантером, Ева не смогла подавить страх от необходимость с кем-то говорить и притворилась что спит. Сделав работу, девушка ушла. Григорий появился около полуночи, и, видимо, думал что найдёт Еву спящей. Он не здоровался от дверей, перемещался максимально тихо, а в комнату пришёл уже с влажными после душа волосами, в пижаме и халате. Григорий был высоким, худым и длиннолицым. Вечно уставший вид делал его похожим на засохшую селёдку. Но светлые, на грани седины волосы и голубые глаза компенсировали это впечатление. Для Евы он был самым красивым. К тому времени как он появился в комнате, пол усеивали словно разлетевшиеся листы черновиков. Посреди беспорядка на свободной от бумаги двуспальной кровати сидела Ева и курила. Пепельница рядом была забита до отказа. Хантер недовольно чихал в коридоре и не заходил. — Привет. — Григорий пошёл и открыл окно, сел рядом. — Ну как Канада? — Неплохо. — Уронила Ева. — Что, запуталась в сюжете? — Оглядел он разбросанные листы. — Да нет. — С издательством из-за обложки поругалась? — Не. Хотелось рыдать. Неужели проблемы были не только в нем и его молчании? Это она была отстраненной тоже. — Как Харлайм? — Спросила она. — Хорошо. Федотов отстал уже давно, кажется мы измотали его, и он больше не будет пытаться забрать фирму. — Как на работе? — Сносно. Григорий больше ничего не говорил и не выяснял. Это было обычно и раньше всегда радовало её, потому что позволяло игнорировать жизнь. — Мне надоело всё. Всё это. — Сказала Ева. — Что именно? — Почему ты ведёшь себя как кусок стекла?! — Выпалила она. — Прости. — Только и сказал он. — Кусок гребанного стекла! — Ева толкнула его в плечо. Григорий вздохнул и лёг. Ева осталась бы сидеть, но он потянул её за руки чтобы она легла рядом. Бережно убрал длинные волосы, упавшие на её лицо. — Давай поговорим об этом. — Сказал он примирительно и тепло. Никто не видел такого Григория Рябинина кроме его самых близких людей. — Ладно. — Сказала Ева, с трудом сглотнув взявшийся из ниоткуда ком, сделав над собой усилие. Она хотела отвернуться и не говорить с ним вовсе, никогда в жизни. Но это была только её слабая часть. — Расскажи. Что происходит? — Ничего. Ничего такого. Кроме разве что того, что я поняла что живу с машиной в стеклянном кубе, из которого боюсь высунуть наружу нос. Ха-ха! Браво, Ева Маршалл, «Автор года» у меня есть, а способность выйти из квартиры спокойно — ни-фи-га. — Значит вот почему это происходило… Ты боишься больших скоплений людей или улицы в принципе? — В принципе. Я не смогла выйти из гребанного дома!!! — Прошипела Ева. — Из-за себя. Никто не запирал меня здесь, я сама отшвырнула всё что не поддается контролю, и теперь вернуться туда… немыслимо. Невозможно. — А люди, если их не очень много? Они вызывают панику? — Если их немного, всё хорошо. — Тогда как насчёт того, чтобы найти специалиста, который сможет разобраться в этом? — Я не сумасшедшая!!! — Ева, Ева, сейчас не средние века, никто не собирается запереть тебя в психушке. У нас прогрессивный век, а ты — современная женщина, которая понимает что с такими вещами можно, но долго и мучительно будет справляться самой. Мы найдём психолога, он сможет помочь. Она едва смогла успокоиться, поражаясь тому как быстро перешла за грань паники. — Да. Конечно. Это разумно. Я просто паникую. — Я тоже был бы напуган. Иди сюда. — Он поцеловал её в лоб — Мы обязательно со всем разберёмся вместе, завтра же, слышишь? Это заставило её почувствовать себя лучше. Но были сомнения, которые нужно проговорить. Даже если после этого она останется совсем одна. — Хорошо. Следующий пункт. Ты. — Что именно тебя не устраивает? — Дело не совсем в тебе. Похоже, я поменялась. Ты ведь не ожидал что мы оба всегда будем такими же, как в день знакомства? Но если ты думал именно так и хочешь развестись, я приму это решение. — Нет, не думал. И не хочу разводиться. — Сказал Григорий серьёзно. — Ты терпишь меня. — Возразила Ева — Отвечай зачем. — Если бы я терпел тебя, — Улыбнулся Григорий — То никогда бы не вытерпел. Но я люблю тебя, а это большая разница. Почему ты решила что я терплю тебя? — Потому что ты… холоден. Коротко говоришь. Да, так было с самого начала, и мне всегда это нравилось, но теперь нет. — Это поездка в Канаду? — Проницательно спросил Григорий — Неужели Янчик смог интегрировать тебя в мир и тебе понравилась настоящая жизнь? — Так и есть. Поездка его заслуга, но в основном это сделала Оксана. Она живая, такая живая, и наслаждается существованием, несмотря на горести которые его переполняют. Она радуется, создаёт себя заново. Может это преодолевать, а я даже не позволяю себе это испытать. Как будто заперта внутри себя самой. — И больше никогда не будешь. Я обещаю. Да, всё начиналось по-другому. Кажется, когда мы познакомились, то уже оба были такими. С самого начала редко разговаривали и редко виделись, а потом просто устроили свадьбу, потому что это было ожидаемо для всех. — Я плохо помню когда была другой. Всё время в книжках чтобы ничего не видеть. И не знаю… насколько новая я буду тебе подходить. — Я тоже менялся. Мы просто будем меняться вместе, не правда ли это интересное приключение? Я постараюсь проявлять больше эмоций и больше говорить не только потому что это нужно тебе. Я тоже хотел бы лучше узнать тебя. Проводить с тобой время. Я люблю тебя. Люблю. И могу повторять это бесконечно. Ева поцеловала его и потянулась ближе к нему, стягивая халат. Григорий ответил, а потом ловко дотянулся до выключателя и погасил свет, снова её целуя. * Флэшбек. Григорий, первый день после продажи Харлайма. Григорий не мог дозвониться до него весь день. Лёня Абрамов исчез со всех радаров, но получив от агентов последние новости, Рябинин, кажется, мог сказать почему. Гриша направлялся к центральному зданию сети строительных фирм «Облонск», второй компании Абрамова, а теперь, видимо, единственной. Полгода. Гребанных полгода несколько влиятельных мудаков пытались заполучить Харлайм себе. В ход шли любые грязные методы. Рябинин и Абрамов переловили и выгнали немереное количество шпионов внутри корпорации. А в последний раз Лёня и вовсе едва не сел по наспех состряпанному делу, Григорий вытащил его в последний момент. Самым опасным среди их противников был Василий Федотов. Всех остальных они так или иначе смогли остановить. У них была граница, дальше которой люди не хотели ступать. У Федотова — нет. Он не брезговал ничем, а после того как его жена исчезла, никем не дорожил чтобы страх за близких мог сдерживать его. Василий, так или иначе, доставал себе самых разных людей внутри структур управления, и имел много влияния благодаря этой сети. Маниакальное отношение к безопасности делало его почти недостигаемым для ответных атак бизнесменов. Не существовало вещей, способных заставить его отступить, если Федотов что-то хотел, он шагал по головам. Когда дело доходило до получения цели он становился решительным, коварным, непреклонным и безжалостным.* Когда последняя атака Федотова, липовое дело, провалилась, он отстал. Точнее, они думали что он отстал, а теперь в одно мгновение Харлайм оказался у него. Гриша знал, его лучший друг никогда не поступил бы так. Не разрушил бы всё что они пытались сохранить так долго. Он не продал бы фирму… что-то пошло не так совсем. И вот вопрос — жив ли он? Григорий не волновался только внешне. Лёня Абрамов был его лучшим другом. Они учились вместе в школе, оба поступили на юрфак, только Грише подошло это, он закончил обучение и стал делать карьеру, а Лёня ушёл, не закончив второй курс. Изначально он поступал чтобы не разочаровывать родителей, да и просто не знал чем заниматься в жизни, что выбрать. В середине второго курса Абрамов попробовал сделать бизнес. Прогорел, но дико воодушевился, и ушёл из института, врубив на магнитофоне «It's my life» на весь корпус. Консервативная семья не приняла такого поворота и он покинул дом, а потом создал вторую фирму. Успешную. Он продал её, чтобы развивать Харлайм потом. Абрамов был творцом, и создавал фирмы, много. Третью и четвертую, которые тоже продал чтобы масштабировать Облонск. И хотя их пути пошли не по одной специальности, они продолжали хорошо общаться и помогать друг другу. Григорий с досадой заметил, что молился про себя. Лёня был взбалмошным, резким в выражениях и иногда агрессивным. Но он вовсе не заслуживал смерти. Облонск уже закрылся, рабочий день был закончен, но Гриша с лёгкостью попал в здание по постоянному пропуску. Лёня нашёлся в одной из комнат. Стены в пятнах, об них разбили несколько бутылок. Мебель и техника валяются и разломаны. Вся эта добротная домашняя мебель раньше стояла в главной переговорной Харлайма. Они называли её Штаб, и всегда собирались там с советом. Лёня был сам не похож на себя. Обычно уверенный и жизнерадостный человек сидел посреди погрома, глядя в одну точку, и даже его не заметил. Вся его обычная энергия и сила пропали. Абрамов был высоким, подкачанным блондином, как какой-нибудь викинг. Где бы он не появлялся, громогласный и уверенный тон было слышно отовсюду. Незнакомый с ним человек, встреть он Леонида на улице, никогда не признал бы создателя нескольких непомерно крупных компаний. Он одевался просто — рваные джинсы и футболки с рок-группами, всегда, и сейчас тоже. Только сейчас он был разбит. Сгорбленный и отчаявшийся. Светлые патлы до плеч болтаются небрежной занавеской. Гриша опустился рядом, предварительно прихватив подушку со стороны — пол покрывала пыль и мелкие обломки. Лёня глянул на него вылезающими из орбит безумными глазами, попытался что-то сказать и скривился. Ему потребовалось минут пять и полбутылки воды, чтобы начать говорить. — Федотов пришёл… — Выдавил он наконец, и не смог продолжить. — И ты отдал Харлайм. — Излишне хлёстко заявил Григорий — Блядские полгода! Даже не посоветовался! — Да заткнись!!! Григорий отобрал воду и выплеснул ему в лицо. — Ааа!!! Псих! Гриша увернулся от попытки ударить его и уронить, заметив: — Псих здесь сейчас только один. — Да какая теперь разница… — Прошептал Лёня, смотря будто сквозь него — Теперь уже ничего не важно. «Черт возьми, » — думал Рябинин — «Никогда такого не было. Когда с семьёй разругался и из дома ушёл — нет. Когда фирму свою вторую ненаглядную продал — нет. Тендеры проигрывал, подставы были, аресты, компании терял, терял людей. Громил вещи, дрался и пил, но он не отчаивался. Никогда.» — Очнись, мать твою! Что он сделал? Абрамов молчал. — Что он сделал?! Друга было не разговорить. Пока боль не вывалится из него полностью, он не сможет рассуждать, так было всегда. Нужно ему сидеть и обдумать всё, ладно. И Григорий решил ждать. Бесконечно долго. Когда время сместило краски за окном ближе к чёрным, Лёня заговорил почти спокойно, отрешенно уставившись в стену: — Мы ведь думали Федотов ничего больше не выкинет, а он просто затаился, блядина такая. Несколько дней назад. Приезжает сюда ко мне с ноутом. Я говорю — чего тебе? А он ухмыляется, мразь, и отдаёт мне комп. Там на экране десять окошек от камер наблюдения. Десять домов моих людей, моих лучших людей — ты их всех знаешь, из совета Харлайма. А у каждого окна — человек с блядской снайперской винтовкой. Он рацию достал. Я ничего не успел сказать. Они все… они все выстрелили. — Тут его голос сорвался. Григорий весь превратился в лёд и ужас. Из его горла вырвался какой-то булькающий звук. Одновременно застрелить десять человек в собственных домах. Это было слишком даже для Федотова. Конечно, он всех их знал, и очень хорошо, занимаясь Харлаймом так много. Это были основатели фирмы, её движущая сила. Лучшие из лучших, многие годы поднимавшие компанию. Отличные ребята, многих Гриша был счастлив называть товарищами, и абсолютно всех — надёжными людьми. Они были генералами Абрамова. И это стало их ошибкой. — Они живы, идиот. — Сказал Лёня невесело и тускло — Но теперь ты понял что ощутил тогда я. Все выстрелили, и ничего не произошло. Пустые обоймы. Федотов сказал мне, что эта игра ему поднадоела, он устал ждать, и в следующий раз не поленится выслать настоящих. Прихватил весь компромат и сгинул. Я несколько дней ходил как во сне. Я не мог ими рисковать. Но Харлайм, ты же знаешь, как… как мой ребёнок. — Хуже. Харлайм — твоё сердце. — Как в тумане проговорил Гриша. Федотов заставил их потерять бдительность, и выставил ультиматум. Григорий принимал эту ошибку за свою и чувствовал себя разбито. Его это не сломает, но для друга Харлайм стал буквально всем. У него не было семьи или хотя бы девушки, не было других стремлений и мечт. Только бизнес. — Да, сердце. — С вызовом подтвердил Абрамов, вырвавшись наконец из какого-то транса. — Ни один… ни один… самый безмозглый тупица не отдаст своё всё в бизнес! А ты?! — Он злился на него ни за что, злился от собственного бессилия. Это сломает его. Если Абрамов не отпустит Харлайм сейчас, его разорвёт. — Я оживил его. У него не было сердца, и Харлайм получил моё. Я по-другому не мог, а теперь это… так больно. — У тебя есть Облонск и планы на другие фирмы. Люди, ради которых ты его отдал. Живи. Живи ради них. Уезжай далеко и начни заново. Тебе же предлагали релоцировать Облонск в Штаты, вот и уезжай, быстро, пока Василий не оттяпал и его. А Харлайм он не отдаст. — Знаю. Я перевезу Облонск с полным штатом людей, обеспечив их благополучие. И вернусь. — Зачем?! — Потому что он пытается запугать меня и выжить, но противостояние не кончилось. И я не собираюсь уступать. Даже Харлайм достался ему не полностью. Я придумал штуку, отдал его переговорщикам фирму без совета и менеджеров. Там есть наши шпионы. И я слил инсайд в Лондон. IPO не будет. Харлайм… теперь умрёт. Но он не будет у него. Не будет. — А ты? — А я собираюсь погрустить. — Лёня выдавил беззаботную ухмылку, которую дополняли пустые глаза. Достал из-под стола бутылку коньяка и огромную шоколадку. — И ты будешь грустить. Они выпили… точнее, Гриша культурно выпил на два пальца и закусил половиной шоколадки, а Лёня выдул всё остальное. Быстро опьянев, он стал бегать по комнате, и долго хихикал, смотря на разломанный шкаф. Прополз весь коридор, пока Григорий не остановил его лишь чудом. Много говорил, заблевал всё вокруг. И, лёжа на полу, пока мир двоился и вертелся у него перед глазами, неожиданно разборчиво сказал что не хочет для Федотова просто мести. Он хотел его смерти. За Харлайм.