Пленница

Его шаги твёрдым перестуком здоровались с камнями пола подземелья. Малфой–младший всегда ненавидел это место. Здесь отвратительно пахло. Нет, не только грязью, кровью и нечистотами, но всепоглощающей безысходностью. Стальные двери были запечатаны магией, обращённые в камень и абсолютно невидимые. Если бы здесь было тихо, можно было подумать, что это обычный каменный коридор. На случай обыска. Но уже год из камер всегда доносились стоны и вопли, и создавалось жуткое ощущение, что узники замурованы прямо в стенах. И сейчас он был здесь с Беллатрисой, которой не терпелось представить ему его пленника, как будто для Драко нет ничего приятнее. Она инструктировала его на предмет пыток и разведывательной деятельности. Драко не слушал. Он пытался спрятать ненависть за маской спокойствия. Нельзя было выводить из глубины подсознания эти мысли, но он ничего не мог с собой поделать. Прежде не матерившийся, он вспоминал все когда-либо слышанные им ругательства. «Блин! Какого черта! Вот незадача!» — в переводе на цензурный гласили его мысли. Он ненавидел Лорда. Он ненавидел отца и Беллу. Он ненавидел несчастного, который скоро сделает несчастным его. Драко не сможет пытать, он знал. И это обернётся против него… Но он будет. Драко в очередной раз напомнил себе, ради чего это делает. Единственное, что могло заставить его сделать это– спасение маминой жизни. Но от этого легче не станет. Он просто не выдержит. Ломая другого, он сломается сам. Черт!.. Снаружи юноша выглядел спокойным, почти скучающим. Один Мерлин знал, какими усилиями ему это далось. Беллатриса рассуждала о средневековых маггловских пытках. Мол, «может, с ними надо на их языке? А благородного заклинания Круциатус они не достойны?» Смысл сказанного доходил до него медленно. Что? Драко ответил что-то нечленораздельное, стараясь не прислушиваться к тете. Это получалось: все мысли были заняты «клиентом». Пусть это будет какой-нибудь моральный урод. Отвратительный бугай, убивший несколько «наших». Пусть он будет тупым как пробка и не имеющим информации, пусть его решат мучать не долго. Они шли вглубь сырого коридора, пройдя все занятые камеры. Вот и девятнадцатая. Раньше она была свободна. До него начало доходить. У них был только один новый пленник. Точнее, была… Беллатриса достала палочку и начала шептать проявляющее заклинание. Середина каменной стены оформилась в стальную дверь. — Алохомора! — сказала Беллатриса в предвкушении. Вид грязнокровок в камерах доставлял ей огромное удовольствие. — Дамы вперёд, — любезно сказал Малфой. — Проходи, — ответила тётя. — Твоя ж работа! Пожирательница скалилась так, будто сейчас Рождество и она подносит племяннику любимый подарок. Нельзя дать слабину. Драко вздохнул и решительно шагнул в камеру. *** Секунду дверь оставалась нетронутой, но через мгновение ее распахнули. Чёрные лакированные туфли, черные брюки, рубашка без галстука, пиджак. Малфой. Гермиона непроизвольно отшатнулась. Вот тебе и встретила врага в лицо. За ним с самым блаженным выражением лица на свете вошла Беллатриса. Смутный страх неопределённости с Малфоем был ничем по сравнению с осязаемым ужасом перед этой знакомой угрозой. Малфой, глядя в потолок, презрительно сжал губы, ведьма издевательски хихикнула. — Драко, — грязнокровка, грязнокровка — Драко, — шутливо представила она их. Гермиона не обращала на Беллатрису внимания. Она во все глаза смотрела на школьного врага, который даже не удостоил ее взглядом, изучая. Отыскивая признаки сомнений, страха, отыскивая хоть что-нибудь, что дало бы ей надежду. Но лицо слизеринца было сковано маской безразличия, равнодушия, скуки. А кого она ожидала увидеть? Наверное, того юношу, который, по словам Гарри, трясся от рыданий в туалете Плаксы Миртл. Или потерянного однокурсника, который прошёл мимо них вместе со Снеггом, когда они дрались с Пожирателями в коридоре Астрономической башни. Но вот он поднял глаза, и Гермиона сразу поняла всю тщетность своих попыток. Однокурсник? Нет! Взрослый мужчина! Спокойный, обманчиво-расслабленный вид, но взгляд пронзает такой чистой, пульсирующей ненавистью, что школьный Драко Малфой показался Гермионе славным малым. Нет. Этого человека она не знала. И именно его она сейчас боялась больше, чем Беллатрису. Глупо? Непостижимо? Да! Но может, все потому, что этот человек когда-то был… а кем он был, собственно? Школьным врагом? Но детское словосочетание «школьный враг» никак не вязалось с этим холодным, надменным и опасным человеком… — Развлекайтесь, — весело сказала Лестрейндж. — Драко, еще раз: можешь порезать ее на ремни, заставить гореть, что угодно. Но оставляй живой. Она пока нужна. — Постараюсь, — скривился Малфой. — Да. А так делай что хочешь. Что угодно. Последние слова женщина сказала мерзким масляным тоном. Гермиона отшатнулась ещё раз, хотя дальше было некуда — только стена. — Не буду пачкаться, — презрительно отчеканил Малфой. Беллатриса понимающе хмыкнула и наконец ушла. Малфой повернулся к закрывшейся за ней двери и наложил коллопортус. Потом, снова направив палочку на проход, пробормотал: — Силенцио. «Наверное, чтобы не слышно было мои крики», подумала Гермиона. Сердце судорожно сжалось. *** Когда они вошли, она стояла там в ожидании. С трясущимися коленками. Он осмотрел ее, избегая глаз. Такая же, какой он всегда помнил: разве что немного похудела и волосы отрасли. Сменить одежду в пятнах грязи на школьную мантию — и они как будто столкнулись в одном из коридоров Хогвартса, тогда, когда самое страшное, что они могли друг другу сделать — снять с факультетов баллы да наслать Петрификус тоталус. Подавляемая ненависть поднялась в его душе. «Б…..!» Грейнджер смотрела на них, расширив глаза в ужасе. Периодически отшатываясь. Тётя издевательски любезничала. «Можешь делать что угодно…» намёк на грязь. Драко поморщился. Головная боль пронзила виски. И что он будет делать? Наконец, тетя ушла. Драко запер дверь и наложил заглушающее. Он отсрочивал момент, когда они столкнутся взглядами. «Что делать? Что делать? Что делать?» Он понимал, что подчиниться семье было лучшим для него самого исходом. Если удастся что-то узнать, они смогут рассчитывать на милость Лорда, и жизнь станет немного менее невыносимой. Но это касаемо его самого и только в ближайшее время. Если размышлять о его жизни в долгосрочной перспективе и о судьбе волшебного мира, это было ни черта не лучше. Стоп, он что, подумал о «судьбе волшебного мира?» В школе с Поттером переобщался? Драко представил, как поднимает палочку и произносит заклятие. Его затошнило от самого себя. Она была знакомой и она была женщиной. Он понял, что не сможет. Эта мысль прозвучала, как приговор. Все это головной болью отзывалось в нем, пока он стоял к ней спиной. Но пауза затянулась, так что он медленно повернулся и подошёл к ней. Она отпрянула. — Ну и что мне с тобой делать?.. *** Гарри Поттер пытался заснуть на диване в гостиной Билла. Шелест волн действовал умиротворяюще, но мешала чёрная бездна в груди. И задушенные всхлипы Рона, лежавшего напротив. Прошло три недели с тех пор, как они покинули Малфой-мэнор, трансгрессировав в коттедж «Ракушка». Потеряв Гермиону. Лучший друг не мог не плакать. Гарри, наоборот, почему-то, не уронил ни слезинки. Они засыхали на сердце и делали ещё больнее. Может, если бы он плакал, было бы легче. Добби погиб. Гарри горько переживал его кончину. Он был храбрым, добрым, жертвенным… достал ему жабросли. Эта мысль заставила криво усмехнуться. Четвёртый курс и ночь перед вторым испытанием, когда самой большой проблемой было то, что он скоро опозорится… Как глуп он был тогда. А ещё вместе с храбрым домовиком погибла надежда спасти Гермиону. Конечно, дело было не только в уникальной способности эльфов трансгрессировать куда угодно. Гарри с Роном взяли бы штурмом поместье Малфоев, где бы оно ни было. Но оно было нигде. Родовая защита, усиленная заклинанием Волан-де-Морта. Даже малейшего намёка на местоположение поместья не было ни на картах, ни в книгах по типу «Природная знать. Родословная волшебников», ни даже в памяти тех, кто там мог бывать. Две недели Гарри и Рон не спали вообще. Они с утра до ночи составляли планы, проникали в архивы, даже сумели под оборотным зельем пробраться в Хогсмид и споить несколько жалких Пожирателей виски с сывороткой правды, дабы выведать местонахождение замка. Но те действительно не знали или не помнили. Пока велась кипучая деятельность, времени для мрачных размышлений почти не оставалось. Все затмила лихорадочная надежда. Они пытались не говорить друг с другом, где она… что с ней… чтобы не ранить друг друга, но каждый думал об одном и том же. Наконец, поиски не увенчались успехом. Они от них не отказались и не откажутся никогда, но когда Рон упал в обморок от истощения, Билл запретил им так себя истязать. «Добби знал», — упорно стучала в голове мысль. Билл утешал, что Добби вряд ли сумел бы раскрыть местоположение. А если бы и смог, то там такая защита, что никому не проникнуть. Хотя Гарри и Рон все равно бы попытались. Если бы знали, куда. Крестражи, дары… все отошло на второй план. Гарри понимал, что срочно нужно действовать, искать чашу Пуффендуй, помогать сопротивлению… Но он не мог ничего поделать. Он понимал, но не осознавал до этого, как сильно они зависели от Гермионы. Рон стал худшей версией себя — хуже того, кто ушел от них тогда в ноябре. Не раздражительным саркастичным типом, нет. Он просто стал растерянным парнем с потухшими глазами, который не понимал, что происходит вокруг него. Гарри был не лучше. Рон ненавидел себя за то, что отпустил ее руку. Гарри пытался убедить друга, что он не виноват, но тот упрямо мотал головой. Вот они — последняя надежда волшебного мира, гонцы воли Дамблдора: разбитые уставшие подростки, потерявшие лучшую подругу и не знающие, как теперь жить. Гарри хотел развалиться на атомы и навсегда исчезнуть в небытие. Без страха, без боли, без… ничего. Но на малодушие времени не было. И лишь одна надежда начала вновь подпитывать его огонь. Месть. Он доведёт своё дело до конца. Он убьёт Волан-де-Морта и будет рад. Раньше Гарри боялся пророчества. Он не хотел убивать никого. Никогда. Даже его. Но сейчас он потерял слишком много, чтобы через рваные раны души не вылился ее Свет. Он отомстит. Эта тварь виновна во всем горе, которое было в этом мире последние полвека. Он убьёт его. За родителей. За Седрика. За Сириуса. За Дамблдора. За Добби. За Гермиону… Он выяснит, где замок Малфоев и разберёт его по кирпичику. Он найдёт подругу. Живую или… Гарри стиснул зубы. Рон тихо всхлипнул и затих. *** — Ну и что мне с тобой делать? — злобно спросил у неё бывший однокурсник. Гермиона молчала, продолжая попытки слиться со стеной. Малфой выжидающе смотрел на неё. — Ну? — повторил он тоном Снегга и наклонился, будто действительно ждал, что она посоветует несколько заклинаний, которыми ее можно угостить. Он был слишком близко. В серых глазах плескалась такая ледяная ненависть, что она забыла, что надо притворяться и плести чушь. Девушка отодвинулась от Хорька, инстинктивно вжав голову в плечи. Она приготовилась к пыткам за молчание. — Расслабься, Грейнджер, я не ем грязнокровок по пятницам, — насмешливо глядя в застывшее лицо, протянул слизеринец. Он смеялся над ней. Ему было смешно. Он будет пытать, а потом убьёт ее, а перед этим хорошенько посмеётся. Слёзы ненависти встали комом в горле. А она пыталась отговаривать Гарри и Рона от конфронтации с ним! Верила, что во всех людях, даже в нем, было что-то хорошее, радовалась, когда Гарри рассказал, что он опустил палочку перед лицом Дамблдора… Что ж, её наивность и глупость были вознаграждены сполна. Теперь у неё будут все возможности, чтобы вкусить гостеприимство, благородство и доброту Драко Малфоя! Предательские слёзы все же обожгли глаза. Сероглазый палач, поморщившись, отошёл от неё. Наколдовал графитово-серое кресло, и ещё одно, напротив. Рядом с ней. Он сел, сжав пальцами переносицу. Этот странный жест был… полон такой усталости и… с незнакомого мужчины сразу слетело лет десять, явив на свет кого-то, кто напоминал Драко Малфоя. Тем не менее, доверия это не прибавило. Гермиона молчала, искоса поглядывая на человека, застывшего в кресле напротив. «Что происходит? Где пытки?» Она пока не сошла с ума и экзекуции не хотела, но ожидаемого развития сюжета не было, поэтому не понимая, что задумал слизеринец, девушка напряглась ещё больше. — Садись, — не открывая глаз, бросил он ей. — Ещё чего, — хмыкнула Гермиона. Видимых следов заклятий она на кресле не обнаружила, но все равно бдительность не теряла. Даже несмотря на то, что колени подкашивались, а сидеть на земле в присутствии врага не хотелось. Малфой равнодушно ответил: — Как хочешь, — и застыл, как мраморное изваяние. Гермиона продолжала стоять. Ноги болели так, будто их сдавило прессом. Она подумала, что если переживет все это, то не факт, что останется ходячей. Она не знала, откуда взялись смелость и надменность в таких обстоятельствах. Она просто очень хотела сесть. Девушка почему-то поняла, что сейчас Малфой пытать ее не будет, но все равно валяться на полу при нем не хотела. — Если ты собрался изображать мраморную статую, то покинь, пожалуйста, помещение. Она портит мой интерьер. «Интерьер?» Гермиона подавила истерический смешок. Юноша открыл глаза и удивлённо уставился на неё: — Грейнджер, что ты несёшь? У тебя в мозгу помутилось? «Действительно, что?» — подумала Гермиона и вспомнила: мозг горит, горит каждая клетка и тело, превращаясь в плазму… — Да, помутилось. Твоя тётя постаралась. Гермиона сказала и замерла в ожидании удара заклятием. Малфой даже не встав с кресла, спокойно откликнулся: — Сомневаюсь. Ты уже продемонстрировала свои способности, позволив егерям схватить вас. Насчёт Рыжего и Героя я напрасных надежд не питал, но тебя считал умной. Решил лишний раз поиздеваться? Гермиона яростно выплюнула: — Что такое? Никак пожалел нас? —воскликнула девушка, но не так яростно, как рассчитывала — все силы уходили на то, чтобы держаться на ногах. Малфой встал. Гермиона подобралась. — Я приду завтра. И послезавтра. И потом. А ты пока подумай. С этими словами он направился к выходу. «Слава Мерлину!» — подумала гриффиндорка, но враг на секунду замер у двери. Поднял палочку. Заклятие было невербальным. Она даже не узнает, чем он её атакует. В ожидании боли девушка зажмурилась, но почувствовала лишь чесотку, а когда решилась открыть глаза, Малфоя уже не было. Как и двери. Гермиона облегченно повалилась на пол. Чесотка усилилась в нескольких местах. Посмотрев на свою руку, девушка с удивлением обнаружила глубокий кровоточащий порез. Он не болел и вообще никак себя не проявлял, но выглядел так, будто его нанесли две минуты назад острейшим клинком. Либо у неё помутилось в мозгу, либо Малфой отключил ее нервные окончания и она не чувствовала боли. Но должна же была она заметить, как ее покалечили? Осмотр продолжился. На джинсах расцветало новое красное пятно. Судя по тому, что чесалось и лицо, с ним он тоже поработал. Но она не чувствовала ничего: ни боли, ни кровопотери, ни онемения какого-нибудь задетого нерва. Даже чесотка прошла. Ещё несколько минут изучая себя, она поняла, что несмотря на ужасные раны, которыми украсил ее слизеринец, она не пострадала. «Это иллюзия! — удивлённо подумала девушка. — Как грим! Очень правдоподобный грим…» Она лежала на полу, уставившись на бархатную обивку кресла. Заклинание «грима» было поистине гениальным. Надо непременно его узнать! Как только она выберется… Тут Гермиона осеклась. Если выберется… Нервное напряжение дало о себе знать, и сознание Гермионы тихонько отключалось. Она укуталась в свою куртку и уснула на камне быстрее, чем на мягкой перине.