Пленница

Время летело с безумной скоростью, не спрашивая ни у кого, поспевают ли они. На дворе стояла самая роскошная весна на свете: сам воздух был пропитан ароматом свежих цветов и трав. Близилось лето. Шмели лениво летали от цветка к цветку, птицы пели громко и заливисто, жуки ползли по каким-то жучиным делам, и вся Англия расцвела в самой чудесной и нежной красоте: в красоте мая. А тем временем Гарри и Рон едва замечали великолепие вокруг: просто в какой-то момент поняли, что перестали создавать огоньки для тепла и надевать на ночь свитера миссис Уизли. Друзья успели ограбить банк Гринготтс — это деяние стоило отдельной героической песни. Восстанавливались после этого долго — Рону хорошенько досталось от Украинского железобрюха, а Крюкохват украл меч, — но они заполучили чашу Пуффендуй и теперь, наконец, были готовы к новому бою. Вот уже четвёртый день они разрабатывали план по проникновению в Хогвартс. Идея Гарри, долгие месяцы отвергаемая обоими друзьями, сейчас, наконец, нашла поддержку в лице Рона. Поттер не обольщался: понимал, что Уизли сейчас будет браться за любое дело, даже самое невыполнимое — лишь бы хоть чем-то себя занять. Но друг его удивил. — Знаешь, — сказал он, — В замке могут быть клыки Василиска, а это… — Средство для уничтожения крестражей! Рон, ты гений. Друг смущённо пожал плечами. Они старались гораздо меньше говорить и думать о Гермионе. Но, конечно, будучи наедине с собой, всегда засыпали и просыпались с мыслями о ней. «Почему он не использует ее, как приманку?!» — думал Гарри, яростно буравя взглядом потолок, будто тот мог ответить. Это было бы самым логичным ходом для Волан-де-Морта и самым желанным для друзей. Они уже решили, что будут делать в этом случае, и были готовы к этому каждую секунду. Но время шло, а враг продолжал молчать. Даже сны о нем стали сниться реже. Гарри понимал, что нельзя давать слабину. Больше всего на свете ему хотелось лечь в кровать и уснуть. Желательно, навсегда. Ну или хотя бы до конца войны, но война сама себя не закончит, Волан-де-Морт не насадится на Аваду, а Гермиона… Не думать. Интересно, кто-то всерьёз может не думать о чем-то, когда мысли только об этом? Такое вообще возможно? *** После того злополучного дня, когда Малфой ответил «нет» на ее вопрос, их, если можно так назвать, отношения слегка изменились. Благодаря этому ответу ей стало немного легче спать по ночам, не представляя по очереди всех знакомых в соседних камерах. Слизеринец, конечно, мог и соврать, но девушка чувствовала, что он сказал правду. Гермиона почему-то знала, что он ее не тронет. Почему? Как? Может, его бездействие лишь усыпляло бдительность? Она не понимала. И продолжала упрямо молчать. Он, казалось, особо и не хотел слышать от неё ответы. Лишь устало смотрел, как будто она была его проблемой, его личной пыткой, а не наоборот. Она даже успела к этому привыкнуть. И тоже задавала вопросы. Это походило на странный теннис. Когда ты не принял ни одной подачи, а соперник так же упорно пропустил все твои. Она пыталась узнать что-то о положении дел, о войне, о друзьях. Она понимала, что если бы с Гарри что-то случилось, ее уже убили бы за ненадобностью, а перед этим непременно довели бы сей факт до ее сведения. Чтобы лишний раз помучать. Но Гермиона хотела знать и об остальных. О Роне, о семье Уизли в целом. О школьных друзьях. — О чем ты думаешь? — внезапно спросил Малфой, вырвав из воспоминаний о тёплых объятиях Рона. — О своём парне, — сквозь зубы ответила девушка. Малфой усмехнулся, спокойно глядя на девушку снизу вверх. — Господи, Грейнджер. Сочувствую. Чтобы страдать о рыжем придурке, надо действительно быть глупой, безвкусной, беспринципной… — Заткнись! — девушка сжала кулаки, но Малфой и не думал сменить усмешку на страх или хотя бы гнев. Гермиона процедила: — Рон, может, не отличается фирменным снобизмом и подземельями для пыток, но он достойный, честный, искренний и… Малфой угрожающе напрягся и встал. Взмахнул палочкой. Кресла исчезли. Ещё взмах — знакомая чесотка. Он подошёл очень близко. Пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в ледяные глаза. — Ложись, — прошипел юноша, больно хватая ее за локоть и пытаясь посадить на пол. Гермиона раздраженно вывернулась. Малфой процедил: — Грейнджер, я и помочь могу. Будет больно. Она гневно уставилась на него. Он ответил не менее свирепо: — Запомни, ты… Договорить слизеринец не успел, потому что стальная дверь распахнулась. На пороге была Беллатриса. *** Они препирались с Грейнджер по поводу какой-то ерунды, когда он скорее почувствовал, чем услышал шаги, по стремительности которых можно было судить, что идут к дальним камерам. Драко быстро привёл все в надлежащий вид; осталась только Грейнджер, непокорно стоящая на ногах. Он уже собрался применить меры, как дверь открылась. На пороге возникла тетя. Малфой повернулся к грязнокровке и с удивлением увидел, что та корчилась на полу. Неужели Беллатриса невербально успела наслать заклинание? Секунду оценивая обстановку, Драко пришёл к выводу, что нет. Слишком уж жалобно стонала девчонка. Зная ее, Малфой мог заключить, что при реальной боли она бы пыталась не издавать ни звука. «Умница», — подумал он. Все же Мерлин сохранил лучшей ученице остатки мозгов. Беллатриса, закрыв за собой дверь, оценила представленную ей картину. Судя по всему, увиденное ее удовлетворило. Она прошла вглубь комнаты, и Драко, взмахнув палочкой, сотворил изящное чёрное кресло с шелковой обивкой. Беллатриса села. — Ах, Драко! Такой джентльмен! Никогда не забывает о манерах. Учитывая то, где они находились, фраза звучала злой шуткой. — Ну, что делаете? — бодро спросила тетя. — Молчит? — Молчит, — подтвердил он, метая в Грейнджер молнии, чтобы не вздумала выдать его ложь. Она, кажется, и не собиралась. Сжалась в комок и дрожит от страха — притворно или реально, понять сложно. При Беллатрисе бы кто угодно дрожал. — Хм… прошло больше месяца. Ты непродуктивен, Драко. Юноша пожал плечами: — Да нет, просто пока не сильно стараюсь. — Кошка с мышкой? — мерзко ухмыльнулась тетка. — Понимаю. Драко сжал челюсти. — На улице такая чудесная погода, — издевательски заботливо обратилась она к девчонке. — Жара, я бы даже сказала, а ты в куртке. Тебе не душно? И тут она без предупреждения подняла палочку: — Диффиндо! Верхняя одежда Грейнджер занялась жарким пламенем. С паническим криком она принялась кататься по земле, и у Драко дёрнулась рука. Кажется, инстинктивно он захотел что-то предпринять, но, конечно, этого не сделал. Просто смотрел, как она справляется сама. Спустя пару минут она себя потушила. Кажется, обошлось без серьёзных ожогов. В камере запахло гарью. Беллатриса рассмеялась, наблюдая за тем, как девушка сбрасывает превратившуюся в дымящиеся лохмотья куртку и остаётся в рубашке, тоже прожжённой в нескольких местах. А юноша отстраненно подумал о том, что, несмотря на действительно жаркую погоду, подземные каменные помещения без каминов были сырыми и холодными. — Ну-ну, к чему такой злобный вид, грязнокровка? — оскалилась тетя и провернулась к Драко, — заботься после этого о людях. Он понимающе хмыкнул. Когда она уйдёт, черт возьми? Но Лестрейндж, видимо, вошла в раж. — Круцио! Гриффиндорка снова закричала. Внутри что-то перевернулось, но Драко смотрел на это почти скучающе. Подумаешь, Круцио… он столько раз через это проходил… Но почему-то совершенно по-детски захотелось заткнуть уши. Неужели он такой слабак, каким его считает отец? — Где Орден Феникса? Где? — тем временем спрашивала Беллатриса, не снимая заклинания. — Гх… Я не знаю!, — девушка на полу давилась слезами, извивалась, билась, пытаясь покинуть горящее тело. — Лжёшь! — кричала Пожирательница, продолжая пытку. — Где? Говори? Сумасшедший крик. Он не знал, что делать. Он просто стоял и смотрел. — В Уэльсе! Он в Уэльсе! — в промежутках между криками простонала Грейнджер. — Наглая ложь! По нашим данным он в Лондоне!.. Круцио! — Нет, — захлебываясь, хрипела девушка, — мы специально направляли туда отряды, кучу сов, чтобы запутать следы… чтобы вы подумали, что мы в Лондоне… Дамблдор… он все предусмотрел… Драко про себя подумал, что так виртуозно врать под Круциатусом мало кому удавалось. — Ладно, — прошипела Белла. — Где именно в Уэльсе? Грейнджер уже не могла ничего сказать. Ее силы иссякли. — Спасибо за помощь, тетушка. — любезно сказал юноша. — Дальше я сам. Ты и так слишком много времени провела рядом с этой грязью. Лестрейндж ухмыльнулась, и Драко вдруг испугался: что если она притворяется? Она же одна из лучших Пожирателей, главная сторонница Лорда… она слишком умна! Но женщина не подала ни одного признака разоблачения и, встав из кресла, поклонилась Драко. — Всегда рада стараться. Понимаю, что плохо забирать все лавры себе, тебе тоже должно остаться. Вот как она поняла его слова! Отлично. Значит, он безупречно играл свою роль. Малфой заговорщически подмигнул: — Ох, тетя. Твоя проницательность не знает границ! Мышцы лица ныли от натянутой фальшивой улыбки. Однако, к удивлению и радости Драко, Беллатриса не заметила неискренность. Ухмыльнувшись ему и бросив презрительный взгляд на пол, тётя проявила дверь и вышла из камеры. *** Он стоял у двери ещё минуту, гипнотизируя взглядом. Только когда плечи слизеринца опустились, девушка заметила, как он был напряжен. Малфой наложил, наверное, десяток коллопортусов, что непременно должно было вызвать кучу подозрений у того, кто попытается в эту дверь зайти, и Гермиону подмывало сказать ему об этом, но она, конечно, не стала. Во-первых, потому, что ничего не понимала, а во-вторых — потому что не уверена была, что сможет произнести хоть слово. Сейчас это казалось титаническим трудом. Она даже не заметила, как он убрал чёрное кресло и наколдовал два серых. Ее все ещё било мелкой дрожью; кожа горела. Вставать девушка даже не пыталась. Все равно не выдержит, а падать во второй раз унизительнее, чем в первый. Малфой повернулся к ней. Секунду помедлив, подошел. Она лениво подумала, что сейчас даже нет сил отпрянуть. Нет сил ни на что. Он может делать что угодно. Все равно. Она слишком устала. Малфой протянул ей руку и рывком поднял. «Как тряпичную куклу» — пронеслось в мозгу. — «А я вырваться не могу ради приличия». Тем временем он усадил ее в одно из кресел. Сам не сел — был слишком зол. Гермиону одолела страшная усталость. Хотелось закрыть глаза и не открывать их, пока она наконец не окажется на свободе… Или не открывать никогда. Но предаться сну мешал разъяренный Малфой, меривший комнату шагами. Она вдруг ощутила странное безразличие. Девушка поняла, что это не был план. Малфой действительно не хочет ее пытать. И не хочет, чтобы ее пытал кто-то другой. Может, ему даже немного жаль её. Но произошедшее сегодня показало, что он ничего не решает. Он не сможет ей помочь. От этого осознания не стало легче или тяжелее, стало как-то пусто. Не то чтобы она рассчитывала на его помощь, но теперь она даже ненавидеть его не могла. Гермиона подумала, что глупо было все это время корчить из себя героиню и оставаться на ногах. Вполне удобное кресло. Девушка закрыла глаза и вскоре заснула. *** Что-то изменилось. Вместо того, чтобы рвать и метать, или хотя бы проклинать, она просто сидела в кресле и равнодушно смотрела на него, пока не уснула. Уснула! При нем! При враге! «Черт побери, Грейнджер!» — захотел он встряхнуть её, но, конечно, не стал. Если здесь появится какой-нибудь легилимент, то он запросто увидит в её голове всю его трогательную заботу. Повезло, что Беллатриса до сих пор не додумалась до этого. И странно, кстати говоря. Надо бы проверить. Да, не очень благородно, а что поделать? Он никогда не был джентельменом по отношению к ней, чего ради сейчас начинать? Она как раз спит. Во сне сознание более расслабленно, и, соответственно, более уязвимо… *** «Во сне сознание более расслаблено и, соответсвенно, более уязвимо» —гласила книга из Запретной секции. — «А посему перед тем, как уснуть, волшебник должен очищать свой разум от всех мыслей, не думать о том, что нужно скрыть от глаз, и выводить на поверхность то, что можно использовать, как щит…» Она очень хотела тщательно разобраться в этом вопросе. Во-первых, чтобы помочь Гарри, который, очевидно, не преуспевал в окклюменции, а во-вторых, чтобы самой овладеть такой сложной и искусной магией. Проникать в сознания других — она содрогнулась — что может быть интереснее, полезнее и… опаснее? Нужно уметь себя защищать. С пятого курса Гермиона начала практиковаться в окклюменции почти каждую ночь. Если бы ее разбудили посреди ночи с указанием цитировать учебник, она без запинки рассказала бы его нарушителю спокойствия — так часто она перечитывала до этого лишь «Историю Хогвартса». С легилименцией было сложнее — теорию она знала так же превосходно, но с практикой дела обстояли хуже: мало кто хотел открыть свой разум перед другим человеком. Рон, веселый раздолбай, согласился в первые два раза, но когда она увидела то, что не было предназначено для чужих глаз, перестал быть «подопытным кроликом». Вмешательство без согласия она считала верхом аморальности, поэтому перестала практиковаться в легилименции, конечно, не забывая изучать книги. Но в окклюменции, тем временем, преуспела: пару раз она даже попросила профессора МакГонагалл проникнуть в ее сознание, и у той получилось сломать её блок только с третьей попытки. Однако сейчас кто-то явно пытался штурмовать ее разум. Сон не желал отпускать из своих мягких щупалец. Гермиона изо всех сил сосредоточилась на пробуждении, параллельно ставя блок. Наконец, прояснилась реальность. Очень неприглядная реальность, надо сказать: Малфой стоял перед ней, нацелив палочку. Усталость и равнодушие как рукой сняло. А Гермиона ещё думала, что не сможет больше его ненавидеть? Она ошибалась. Еще как сможет. Девушка вскочила. — Какого Мерлина ты творишь?! Малфой, кажется, даже не смутился. Вид такой надменный, будто не он только что пытался проникнуть в ее голову! — Проверяю твои способности к окклюменции. Очень даже неплохо. Гермиона в сердцах пнула кресло. А она думала, что ему от неё ничего не надо! Пазл складывался. Ну конечно! Сначала приходит Беллатриса и пытает, а потом он вторгается в ее расслабленное сознание! Что он успел узнать? — Что… что ты видел? — спросила она у юноши, начав заикаться от гнева. — Ничего интересного. Рыжего и МакГонагалл. Гермиона выдохнула. Слава Мерлину. Черта с два она теперь позволит застать себя врасплох. Надо будет — вообще спать перестанет. Злость постепенно угасала, сменяясь… обидой? Это дико, но она чувствовала себя преданной. Кем?! Драко Малфоем? Что за глупости. Предать может лишь тот, кому доверяешь, а разве она доверяла ему? Ни на йоту. Ни на унцию. Она презирала его в школе и презирала сейчас, но ей только начало казаться, что он ещё не совсем потерян… Это ж надо быть такой дурой! Гермиона снова разозлилась — теперь на саму себя. — Уходи! Уходи прочь! Какой же ты отвратительный урод. Ненавижу тебя! — Приятно, когда кто-то испытывает к тебе столь страстные чувства, — весело откликнулся слизеринец. — Я не позволю ни тебе — ни кому-либо ещё проникнуть в мое сознание! — если бы взглядом можно было испепелить, Малфой лежал бы здесь кучей углей, но он даже в лице не изменился. — Умница девочка. Потому что скоро приедет Темный лорд. С этими словами он наложил все заклятия и вышел. Гермиона упала на каменный пол. «Что?»