Пленница

Боль. Физическая боль от удара головой и пощёчины не шла ни в какое сравнение с той, что была у Гермионы в сердце — тягучей, щемящей, ноющей. Чьи-то жалобные всхлипы да тонкий звон в ушах нарушали благословенную тишину, но Гермиона не обратила на них внимания. «У войны не женское лицо» — слышала она когда-то в детстве. Тогда ей пришло в голову, что оно и не мужское — ведь никто не рождается для того, чтобы умирать и убивать за чьи-то интересы. И, конечно, лицо войны не было детским. У неё в принципе его не было, потому что лицо — это что-то, что ассоциируется с достоинством, честью, тем, что нельзя запятнать. «Не ударить в грязь лицом», «посмотреть правде в лицо»… но в этой войне не было никакого смысла, чести и правды. В ней было лишь варварство, ужас и убийство. Кто-то мог не согласиться с этим, но она искренне верила, что в двадцатом веке, после всего, что человечество пережило, расовой войне не было места. Но, тем не менее, оно было, и Гермиона впервые за все время осознала это. Не в тот момент, когда увидела смерть Сириуса, и не в тот, когда они хоронили Дамблдора… даже не в тот, когда она стирала память родителям. Тогда она знала и понимала, но ещё не осознавала. Однако сегодняшней ночью все пришло сполна. То, что над ней, семнадцатилетней блестящей ученицей Хогвартса могли просто так, без страха наказания, надругаться, распахнуло ей глаза насильно. Фигурально и буквально. Всхлипы участились, и девушка с удивлением поняла, что плачет она. Гермиона попыталась остановиться, но слёзы лились неконтролируемым потоком. Через пелену ее взгляд с трудом сфокусировался на камне — черном, холодном. Как долго она была здесь. Два с половиной месяца? Нет! Две с половиной жизни. Гермиона чувствовала, что не повзрослела — постарела за время, когда этот немой камень был единственным ее пристанищем. Она спала на холодном булыжнике, поджав колени к груди в тщетной попытке согреться, она была окружена тишиной, что кого угодно могло свести с ума — как потом оказалось, этот вакуум был подарком… она мылась ледяной водой из шланга и стирала под ним одежду, оставаясь голой и молясь, чтобы никто не вошёл… но она не сломалась. Гермиона не смела проронить ни одной слезинки с того первого дня, когда она оказалась здесь. Она не любила слабость и не собиралась показывать ее Малфою, тем более, этому Малфою, который был незнаком и опасен. И вот теперь она давилась рыданиями, не в силах прийти в себя. Как будто организм решил выплакать все накопившееся за два месяца страдания. Назойливый звон стал походить на слова, но девушка не различала их. Она тонула в пучине своих мыслей и страхов. Мозги все пытались сложить пазл воспоминаний, сфокусироваться, сделать картинку чётче, но Малфой и Сивый совсем смешались в ее голове, мешая поймать недостающий фрагмент. Даже моргание давалось с трудом. Девушка снова посмотрела на камень. Она одновременно ненавидела его и… благодарила. Ведь за ним был кто-то, кому повезло ещё меньше. Потому что остальных действительно пытали, убивали и насиловали в этих стенах. «Если порядки в подземельях Малфоев не изменились…» Гермиона инстинктивно зажмурилась, как в детстве, наивно надеясь, что ужасная реальность пропадёт, сменившись привычными светлыми буднями. Но чуда не произошло. Рыдания душили её, заставляя судорожно хватать ртом воздух. Да когда же прекратится этот звон! Но это был не звон: она, наконец, разобрала тонкий щебет. — …о…исс, …луйста, вставайте! — пищал голос, принадлежащий, судя по всему, эльфу. Девушка снова открыла глаза. Действительно: белая наволочка, огромные уши и глаза размером с Нападалу. — Какое счастье, мисс очнуться! Хозяин быть бы очень недоволен... Повреждений нет кроме синяка на скуле, но его Дейзи залечить, а мисс все не вставать… Гермиона застонала. Возвращаться из глухого защитного кокона бессознательности в суровую реальность было не очень-то приятно. Но произошедшее внезапно прояснилось, будто потёрли волшебным ластиком невидимые чернила. Она уже почти не соображала, когда Малфой влетел в камеру. «Развлекаетесь?» Девушка поёжилась. — Какой хозяин? — с опаской уточнила она. — Хозяин Драко, — ответила эльф, пытаясь помочь ей встать. Гермиона выдохнула. Что ж, ещё поживем. — Вставайте, мисс. Как Вы себя чувствовать? «Я постараюсь не так больно…» Гриффиндорку начало мутить. — Мисс, все хорошо? Гермиона кивнула, давая себе указание не раскисать: бедный эльф и так уже дрожал от страха. Она собрала всю силу воли и напрягла подгибающиеся колени — просто встать стоило титанических усилий. Она бы упала снова, но Дейзи успела ее подхватить. — Сейчас я переносить Вас в ванную комнату... — За..зчем?.. — вопросительно пролепетала она, опираясь на бедную эльфиху. — Хозяин велеть. Не беспокойтесь, мисс… Гермиона, пошатываясь, кивнула. На беспокойство никаких сил не осталось. Хлопок и сжатие, от которых она успела за два месяца отвыкнуть, неприятно привели её в чувство. *** Море. Море шипело и плакало, море пело и грохотало. Море плевалось, фыркало, многозначительно молчало. Море шелестело и успокаивало. Море, оказывается, было отличным собеседником. Рыжеволосый юноша сидел на гальке, теребя бахрому маленькой сумочки и обращая взор в Бесконечность, туда, где синяя бушующая стихия встречалась с лазурной спокойной. Близился полдень, и сейчас море мягко шептало голосом Гермионы, будто услышало его где-то далеко и бережно донесло сюда своими руками-волнами. Каменистый полумесяц пляжа опоясывал огромное сверкающее зеркало. Справа его разрезала двадцатиметровая трещина косы, на которой, шумно переругиваясь, расположилось чаячье семейство. Рон Уизли, закрыв глаза, вдохнул запах соли и водорослей, крик белых птиц и солнечный свет, проливший на его лицо золотые крапинки. Кислород прошёл через лёгкие, их не насытив. Юноша открыл глаза и посмотрел на бисерную сумочку в своих руках. Он не помнил, как она оказалась у него, не знал, считать это везением или проклятием. Разбитый медальон, палатка, портрет Финеаса Найджелуса остались у ребят, но они могли быть и у Гермионы… И, хотя Гарри утверждал, что ее там по-любому обыскали и конфисковали бы сумочку, Рон не мог перестать думать о том, что Гермионе она могла бы помочь. Хоть чем-то… Пенистая вода нежно ластилась к его ступням, будто пытаясь обнять, утешить. Красиво. Как же здесь было красиво. Ей бы точно очень понравилось, она ведь любила море… Он мечтал о Маховике времени, чтобы вернуться в тот проклятый день, когда отпустил ее руку. Чтобы держать, привязать к себе, не отпуская, чтобы оказаться ближе к Малфою-старшему и остаться там вместо неё… — Рон? Рыжеволосый парень, вздрогнув, обернулся и выдохнул. Всего лишь Билл. — Гарри вернулся, а Флёр подала обед. Пойдём есть. Старший брат поднял с пляжа булыжник и запустил в воду. Камень с глухим «булкх» пошёл ко дну, разбив зеркальную гладь. Рон посмотрел на расходящиеся круги. — Спасибо, что-то не хочется. — Нельзя так, Рон, — сказал брат, садясь рядом. — ты рано отчаиваешься! Сколько времени прошло? — Два месяца, две недели и пять дней. «Ещё бы секунду назвал» — подумал Билл, вздохнув, а вслух произнёс: — Вот именно! Всего два месяца, а ты уже на призрака похож! Так быстро сдался? — Нет! — вспыхнул Рон, — Я не сдался, я просто… — Ты думаешь, она бы хотела, чтобы ты так расклеился? — Билл, послушай… — Она любит тебя, Рон! Подумай о ней! Каково ей было бы узнать, что ты в таком состоянии?.. Рон криво улыбнулся — он слышал это уже в сотый раз. Устав от бесконечных споров и увещеваний, юноша отвернулся к морю, предоставив брату высказываться затылку. Тот стоял на своём: — Ты ослаб, дружище. У вас на днях вылазка — что если дементор или Пожиратель? В таком состоянии ты не сможешь себя нормально защитить… Билл взял ещё один камень, попав прямо в отражение золотого диска. Метко. — Послушай, ну сколько можно? — устало спросил Рон, но старший упрямо продолжал: — Думаешь, она хотела бы, чтобы ты умер? Поставь себя на ее место: тебя схватили, а ей удалось спастись… Рон шумно вздохнул: как он мечтал об этом! — … Ты бы хотел, чтобы она размякла? Целыми днями сидела на пляже, пока кто-нибудь не придёт и не убьёт её, а она даже не сможет или не захочет защититься? — Нет, не хотел бы, — тихо ответил юноша. Билл кивнул. — Первое время ты был таким активным, жаждал дела, выбирался почти каждый день, а сейчас Гарри уже в который раз один отправился на разведку. Что произошло? Выдохся? Рон неопределённо пожал плечами, инстинктивно прижимая руку к виску — головная боль стала неразлучным спутником. И выдохся, и устал, и дал боли взять верх. Сначала его подпитывала надежда: он в любой момент готов был сорваться ее спасать, если бы Волан-де-Морт решил дать знак. Он придумывал планы, тряс Гарри, даже в одиночку пробрался в Хогсмид, еле унеся оттуда ноги. Но время шло, а когда два месяца девятнадцать дней каждую ночь видишь, как пытают твоего любимого человека, они кажутся вечностью. Ему не хотелось объяснять все это Биллу. Он не поймёт. Как часто мы недооцениваем чужую способность понимать и переоцениваем свою!.. Глядя в загорелое лицо брата, Рон просто покачал головой. Сильная рука мягко сжала его плечо. Уходящий шаг захрустел по гальке. Солёный воздух свеж и приятен… но почему его так сложно глубоко вдохнуть?.. *** Отдышавшись после трансгрессии, девушка огляделась. Темнота вокруг вспыхнула и растаяла от света сотен свечей, зажегшихся при их появлении. Маленькие огоньки весело плясали, отражаясь в чёрном мраморе. Гермиона поняла, что находится в самой роскошной ванной комнате из всех виденных ею ранее (включая ванную старост на седьмом этаже Хогвартса)! Огромное помещение без окон было выложено гладким мрамором, в котором созвездиями отражались яркие огоньки свечей. В центре находился глубиной в метра два бассейн, над ним — хитросплетение кранов, ручек и рычагов. Пара кресел со столиком, двойная раковина с широченным зеркалом и небольшая серебристая ширма дополняли интерьер. Однако убранство мало волновало замученную девушку. Предвкушение встречи с Волан-де-Мортом, многочасовое ожидание новостей, сон, в котором она была с Гарри и Роном, попытка изнасилования… едва уняв дрожь, она затряслась снова. И Малфой. Да, она не видела всего, что произошло, но то, после чего потеряла сознание, девушка запомнила четко. Ледяной голос, прямая рука. «Круцио!» Гермиона никогда в жизни не видела такой ненависти в его глазах. Оказывается, на неё он смотрел очень даже дружелюбно. Что ж, если у Гермионы и были какие-то сомнения относительно его способностей к пыткам, теперь они рассеялись вмиг. Она не знала, что чувствовать. Если в мозгах была непроходимая путаница, то в сердце — тем более. Она испытывала злость вперемешку с благодарностью и … страхом. «Бедный мальчик»? Гермиона истерически рассмеялась сквозь слёзы, с немного безумной улыбкой наблюдая за тем, как Дейзи, щёлкнув пальцами, превращает стену справа в систему встроенных шкафов. Дверцы открылись, обнаружив место для одежды с вешалкой, полку с полотенцами и кучу небольших полочек со всевозможными банками, склянками, бутылочками и флаконами на них. У девушки зарябило в глазах. Её привели сюда… зачем, ещё раз? «Если порядки в подземельях Малфоев…» Горячие слезы полились по щекам. Может, её готовят к новой аудиенции? Показать, «что к чему»? В чьи покои её, чистенькую и свежую, доставят? Или визитёр придёт прямо сюда?.. — Какую ванну Вы предпочитать, мисс? — перебил ее мысли тоненький голос. — Эээ... что? — Ванну, мисс, — мягко повторила эльфиха. — Горячую… — удивлённо ответила девушка, не до конца пришедшая в себя. — Здесь много видов мыльный пена, мисс, — вежливо сказала Дейзи, указывая на краны. — Какую мне для Вас набрать? Ванна, пена… Все это казалось далёким жужжанием мошкары. Гермиона вспомнила, как в школе переживала из-за своей внешности. Господи! Вернуться бы в то время, когда ее главной проблемой были длинные передние зубы! — Лаванду, если можно, — чтобы не обижать, ответила Гермиона настойчивой эльфихе. Дейзи кивнула, открыв один из кранов, и из него, с шипением и испарением, полилась ароматная сиреневая пена. При виде неё у Гермионы потекли слюнки. Да, она мылась каждый день (насколько это было возможно из того шланга), но сейчас, в этой сияющей почти хирургической чистотой комнате ей казалось, что она не мылась вообще. Бассейн быстро заполнился до краев. Гермиона вопросительно взглянула на Дейзи, но та покачала головой: — Дейзи приказано оставаться с Вами, мисс. Девушка равнодушно пожала плечами. Отстранённо, как во сне, она скинула с себя опостылевшие тряпки и спустилась по небольшим ступенькам в бассейн. Ох. Горячая пена нежно ласкала измученную кожу, будто обнимая, защищая и успокаивая. Однако это не осушило ее слезы, наоборот. Гермиона Грейнджер, сильная староста Гриффиндора, девушка, чьи смелость, находчивость и ум никогда не сдавали в сложных ситуациях… просто не могла остановить судорожные рыдания, рвущие грудь. Два месяца в этой холодной и одновременно затхлой подземной камере без единой возможности отвлечься от беспросветной действительности и бездны подступающего сумасшествия... Запах оборотня все ещё был в ее носу, оседал на кожу грязными хлопьями. Гермиона попросила Дейзи мочалку и мыло. Смыть его с себя. Смыть навсегда эти руки, эти губы, этот запах. Но как убрать голос? Как убрать сальный взгляд? Почему нельзя достать мозги из черепной коробки и отмыть хорошенько и их? Да сколько же в ней чертовых слез?! Горячая вода не помогла унять дрожь. Ее трясло, будто в лихорадке, а бедная Дейзи бегала вокруг бассейна, причитая и не зная, что предпринять. — У мисс нет повреждений, которые нужно залечить, но мисс трясётся, да, трясётся, Дейзи не знать, что делать, хозяин будет недоволен… Гермиона попыталась взять себя в руки хотя бы ради этого несчастного существа, но безудержные всхлипы резались из горла, не прекращаясь. «Чего ты так боишься? Или целка ещё?» Девушка с остервенением принялась драить все тело мочалкой: лицо, руки, ноги, живот… Она скребла, мылила, скребла, мылила и снова скребла, будто желая снять осквернённую кожу. Гермиона даже не сразу заметила, что осталась одна. Она закрыла глаза и устало прижалась спиной к стенке бассейна. Мыльная пена щипала кожу, соль обжигала красные щеки, но девушка не чувствовала боли. Теперь. *** Такой холодный апрель давно не окутывал Англию. Заморосил снег-дождь, кусая за щеки маленькими ледяными каплями, но Драко не мёрз: его грел изнутри пульсирующий огненный шар из страха и возбуждения. Он шёл с отцом по ночному Хогсмиду, не переставая удивляться новым улицам и местам, которых никогда не замечал раньше. На них будто было антимаггловское заклятие, как на Дырявом котле: пока прямо не укажут, не увидишь. Этот район напоминал скорее Лютный переулок, чем обычную приветливую деревушку — странные лавочки и злачные места торчали тут и там. Драко обязательно бы остановился, чтобы рассмотреть все и вся, но сегодня у него была другая цель. Он следовал за отцом в предвкушении, боясь, что тот передумает в последний момент, поэтому молчал всю дорогу, не доставая того расспросами. Дух захватывало. Пульсирующий шар возник в груди в момент, когда Люциус пришёл к нему и обьявил, куда они сейчас отправятся, и сейчас этот шар только горел и разрастался. Драко вспомнил все книги, что читал по этой теме, все разговоры с парнями в подземельях, но ему до сих пор не верилось, что они действительно… Тем временем, отец, наконец, остановился. Драко приготовился, чувствуя, что шар из груди перемещается куда-то вниз. Они стояли перед ничем не примечательным магазинчиком на первом этаже двухэтажного белого дома в чисто английском стиле. Все выглядело очень даже благопристойно, включая небольшую деревянную вывеску “Pêche” Отец и сын не спеша поднялись по ступенькам. Аккуратный домик смотрелся чужеродно в грязном квартале, и Драко брезгливо поморщился, оглядываясь по сторонам. Тем временем Люциус пробормотал неизвестное заклинание и прошёл вперёд, увлекая его за собой. Сердце сделало кульбит. Юноша осмотрелся. Они оказались в шикарном фойе, размеры которого значительно превышали возможности домика — заклятие невидимого расширения, очевидно. Интерьер напоминал дорогой отель. Драко вспомнил рассказы каких-то старшекурсников о грязном кабаке и мысленно одобрил выбор отца. Тот, кстати, уже успел подойти к хорошенькой пышногрудой брюнетке за стойкой администрации, чьи белая блузка в паре с чёрной юбкой вполне могли бы сойти за строгий комплект, если бы пуговицы не были расстегнуты, а лоскут на бёдрах прикрывал хоть что-то. — Oui, мсье Льюсиус, mon cher, , давно я тебья не видела! — защебетала девушка, сладко улыбаясь. — Почему не навещать, п’гоказник?.. Драко удивлённо выгнул бровь: он никогда не видел, чтобы кто-то так фамильярно разговаривал с отцом. Но того, казалось, это не покоробило: он лишь подмигнул Жюли (как назвал её мимоходом). «Наверное, здесь так принято» — смущённо подумал Драко, продолжая озираться по сторонам. Из зала в другие помещения вело не меньше семи дверей, но это не мешало множеству диванчиков и столиков с цветами торчать тут и там. Стены, абсолютно без окон, были увешаны картинами в золоченых рамах, и Драко, всегда любивший искусство, сразу пошел к ближайшему полотну. «Пейзаж на берегу Сены» Ренуара был, разумеется, репродукцией, причём не слишком хорошей: чересчур грубые мазки. А здесь стоило бы чуть лучше прописать камыш — почти не видно на фоне воды… Следующая копия — «Впечатление» Моне вообще не вписывалась в массивную раму с вензелями. Море нельзя ограничивать, сжимать в тисках позолоченной клетки. Этому шедевру подходило пребывать вообще без рамы, как он и был представлен в картинной галерее Малфоев, купленный матерью за баснословные деньги в начале восьмидесятых. Нарцисса как-то сказала, что полотно напоминает ей его. «Вроде монохром, а столько оттенков. Цвета холодные, но атмосфера удивительно тёплая. И… все дышит таким покоем. Красотой. Однако какая жизнь кипит за этой статичностью!» Послышался девичий смех. Юноша вынырнул из раздумий, вспомнив, зачем он здесь и перевёл взгляд на отца — тот, казалось, никуда не торопился и завел светскую беседу о делах, то и дело опуская взгляд в прорезь блузки Жюли. Драко посетило смутное беспокойство по поводу матери — кажется, Люциус бывал здесь часто. Но пятнадцатилетний подросток, как это нередко бывает, быстро отбросил неприятные мысли, приготовившись, напротив, к очень приятным. Он уже представил, как расскажет обо всем парням. Первым, кто вернулся с каникул странно взвинченным и взволнованным, был Нотт. Он буквально трясся от желания рассказать друзьям, как провёл лето. Четырнадцати-пятнадцатилетние юноши всю ночь провели в гостиной обсуждая, комментируя и тихо сглатывая. — А потом она — р-раз — и скидывает мантию, представляете? — предавался Тео приятный воспоминаниям перед жадно внимающими парнями. — Ужас! — восхищённо выдохнул Крэбб. — Что, отец прям так взял и отвёл? — в который раз неверяще спросил Гойл. — Да! Это нормально, как я понял. Обычные подростки находят первый опыт случайно, но мы — чистокровные, поэтому отцы сами заботятся об этом… — Нотт ухмыльнулся. — чтоб не нахватались, где попало. — Ну не знаю, — прищурился Блейз, откинувшись в кресле, — Предпочитаю брать что хочу, где хочу и когда хочу. Не так ли, Драко? Малфой с сомнением хмыкнул: их неумелые поцелуи с Пэнси не имели ничего общего с тем, что рассказывал Теодор. Не с пустыми руками вернулись с рождественских каникул уже Крэбб с Гойлом; мальчишки опять не спали всю ночь, восторженно внимая. И вот теперь, на пасхальных каникулах, «получить первый опыт» предстояло Драко. Он почувствовал, как ладони вспотели, и впервые в жизни вытер их о брюки. Собственные конечности, которыми он пользовался с изяществом и ленивой грацией, показались юноше чересчур длинными и нелепыми. Драко засунул руки в карманы и направился к отцу. Тот по-прежнему вёл очаровательную беседу с Жюли. Ее высокий голосок как раз чему-то удивлялся, когда он подошёл. — Maintenant? Petit maître … — Viens avec moi voir comme je suis petit, — лениво произнёс Драко, облокачиваясь на стойку. Француженка удивлённо моргнула, уставившись на него, а потом разразилась заливистым смехом. — Tel père tel fils, — заключила она, подмигнув. Люциус посмотрел на Драко с одобрительной ухмылкой, и это прибавило ему уверенности. Они с Жюли перебросились ещё парой фраз на французском, но Драко уже не слушал: только что из главных дверей (он определил это по их ширине) вышла девушка в белом шёлковом фартучке и, прошествовав мимо них, скрылась за одной из дверей поменьше. Собственно, кроме фартука на ней ничего и не было. Драко тупо пялился в сторону закрывшейся двери, пока отец, вновь усмехнувшись, не дал знак следовать за собой. Он направился к тем самым двустворчатым дверям, которые при ближайшем рассмотрении были украшены золотыми узорами. «Слишком много позолоты» — подумал юноша, всегда любивший более спокойные оттенки и серебро. Но не успел он подумать о вычурности убранства, как потерял нить мысли безвозвратно. Перед ними распахнулись врата… в рай или в ад, понять сложно. Огромный зал был погружён в полумрак и освещался красным светом от алых свечей. На обитых багровым бархатом диванчиках, кушетках и пуфиках полусидели-полулежали девушки невиданной красоты. В самых разных одеждах (от голых до полностью закрытых), разных наций и возрастов… глаза разбегались, и Драко почувствовал, как кровь приливает к лицу. Девушки весело общались между собой, смеялись, шутили, играли в карты. Тут и там звучала французская, испанская и даже (если он не ошибался) японская речь. При их прибытии они не оторвались от своих дел — лишь некоторые повернулись поздороваться с Люциусом. Тот кивнул одной, поцеловал руку другой и подмигнул третьей. На младшего из мужчин красавицы почти не обращали внимания , и он немного растерялся, ведь, если верить рассказам парней, эти девушки всегда сами вешались на шею… Драко выпрямился. Негоже ему, наследнику Малфоев, тушевать перед… ними. Он с гордо поднятой головой пошёл за отцом, который, похоже, решил пройти весь зал, и даже не удостаивал взглядом девушек. Это было сложно, но, похоже, сработало. — Добрый вечер, господин, — нежно пропела миниатюрная блондинка, сидевшая за одним из карточных столов.— Как оцените мои шансы? Драко остановился и глянул в карты — сет максимум. — Думаю, твоим подругам пора сбрасывать, — серьезно произнёс он. Девушка рассмеялась и незаметно ему подмигнула. Драко отвернулся и тоже позволил себе лёгкую улыбку. Напряжение немного спало. Потрясающе высокая синеглазая мулатка томно произнесла «lo que un hombre guapo» , и, не успел он ей ответить, как кто-то из сидящих провёл рукой по его бедру, когда он проходил мимо. Горячая пульсация распространилась от живота по всему телу; Драко хотел оглянуться, но услышал голос отца: — Ты идёшь? — спросил тот, стоя у двери, которую Драко сразу не заметил. — Мы не останемся здесь? — скрывая разочарование, проговорил он. — Нет, — улыбнулся Люциус. — Для этого есть другие комнаты. Отец говорил со знанием дела, и Драко снова почувствовал укол вины. Дабы отвлечься, он посмотрел на женщин, которых было много, разных по цвету кожи и национальности, телосложению и оттенку волос, но лица почему-то показалось Драко абсолютно одинаковыми. «Наверное, используют одни и те же косметические чары», — рассеяно подумал он и сказал: — Тогда я выберу… — Погоди, прыткий мой, — перебил его Люциус, толкая дверь в конце помещения. — Я уже выбрал. Драко с досадой отвернулся. Он уже устал от того, что отец вечно все решает за него, но ослушаться, как обычно, не смел. Они вышли в раздваивающийся коридор, и отец повернул в левый. Там было множество дверей, и у Драко пересохло в горле. Остановившись у цифры 14, Люциус повернулся к сыну и похлопал его по плечу. — Поверь моему опыту, сынок. Тебе понравится. Ничто не сравнится с ощущением того, что ты у неё первый. Драко неуверенно кивнул и пожал плечами на это странное заявление. Но времени раздумывать не было, ведь дверь — вот она, перед ним, и юноша представлял, что за ней ждёт. Засосало под ложечкой. Люциус хмыкнул, и Драко, перестав медлить, потянул ручку… Его встретил полумрак небольшой комнаты. Главным и почти единственным предметом мебели здесь была большая двуспальная кровать с чёрными шелковыми простынями. Внутренности Драко завязались в узел: на постели спиной к нему сидела девушка в одном белье. Длинные каштановые волосы падали на сгорбившуюся спину и подрагивающие плечи. Смутное предчувствие зародилось в его душе. — Ээ… привет? – неуверенно произнёс Драко, протягивая руку, чтобы коснуться руки, но она сама развернулась к нему. Ужас схватил за горло, перекрыв доступ кислороду. Драко инстинктивно одернул руку и откупил на шаг. Пустыми покрасневшими глазами с тупой улыбкой на него смотрела Грейнджер. *** Он проснулся в холодном поту. Пересохшее горло драли кошки, сердце мчалось, как паровоз, а дышал он так, будто не спал вовсе, а отлетал матч по квиддичу. Драко потянулся к стакану на тумбочке, наколдовал в него воду и с наслаждением выпил. Ох. Давно он не возвращался в тот холодный день каникул, тот кошмар, который не беспокоил его почти год. Всё из-за чертового Сивого. Видимо, сознание очень остро отреагировало на инцидент с Грейнджер, раз подсунуло ему ее туда. На самом деле в четырнадцатой комнате его ждала, конечно, не гриффиндорка. Волосы проститутки были короткими и светлыми, а глаза — голубыми. На вид ей было не больше семнадцати, но взгляду, казалось, больше ста лет. Она, очевидно, только что плакала, но когда юноша вошёл, попыталась изобразить улыбку. Пульсирующий шар внутри моментально потух и исчез, оставив ощущение чего-то грязного и постыдного. Девушка на кровати улыбалась так, будто кто-то силой растянул ей рот в жутком оскале. Драко молча посмотрел на неё, развернулся и… вылетел за дверь, пробегая мимо удивлённого Люциуса, мимо всех тех красоток в Красном зале… он остановился там, когда заметил, в чем была схожесть лиц — у них всех были такие глаза и улыбки. Глаза, сияющие так ярко, потому что не выпускали боль. Улыбки, натянутые так сильно, что грозили порвать щеки. Загнанность, обречённость, ненависть. Это было весело, пока не стало так страшно. Драко понёсся к фойе, игнорируя призывы девушек, оклики отца за спиной, смех Жюли… Дорогой отель? Нет! Здесь буквально воняло безвкусицей, пошлостью, дешевизной. Это было более отвратительно, чем честный грязный кабак, потому что тот не скрывал своей сути за оберткой, не пытался прикрыть разложившийся труп золочённой бумагой, как этот «Pechê»… Юноша вылетел в спасительный холод апрельской ночи, убегая дальше, дальше и дальше, пока капкан рёбер не разжался, отпуская сердце и легкие, позволяя вдохнуть чуть глубже… И пока не сбило с ног Останавливающее… — С каких пор… — тихо начал Люциус, медленно обходя Драко и становясь так близко, что тот инстинктивно почувствовал приближение беды. — …Я должен бегать по Хогсмиду за собственным сыном, как последний домовой эльф? Драко, подняв лицо, уже хотел было объяснить про ее ужасный оскал, и горечь, и мерзость, но, встретившись взглядом с отцом, лишь открыл и закрыл рот. Как рыба на мелководье. Он не поймёт. Малфой-младший, наверное, впервые осознал это так отчетливо. Об сталь в глазах отца можно было порезаться. Пятнадцатилетний юноша смотрел в искажённое ненавистью лицо — лицо, так похожее на его собственное — и не ответил. — Что это было? — повторил Люциус, отравляя воздух вокруг них холодной яростью. И снова он промолчал, игнорируя прямо заданный вопрос. Юноша поднял взгляд, твёрдо смотря в лицо Люциуса — и почувствовал, как что-то поменялось в нем, добавилась какая-то непоколебимость. И жесткость. Звонкая пощечина окрасила щеку румянцем. Столкнувшись с неожиданной силой у неожиданного противника, отец прибегнул к самому привычному способу унижения и подавления — боли. — Ты опозорил меня, — холодно сказал он. — Пошли! И он потащил Драко к Трём мётлам, где был ближайший камин. Юноша брёл, не оглядываясь, а холодный вечер, бросив на него презрительный взгляд глаз-звёзд, уступил место не менее суровой ночи… Вернувшись в школу с каникул, Драко так и не рассказал друзьям про первый и единственный раз, когда он был в борделе… Глубокий вдох. Юноша запустил пальцы в волосы. Сон ушёл безвозвратно: хлопнул дверью четырнадцатой комнаты… Он спустил ноги с кровати и встал, подхватывая с тумбочки воду и направляясь к окну. Занимался рассвет. Драко поднял стакан, празднуя окончание этого бесконечного дня. Взгляд непроизвольно потянулся к каминной полке, где ждал друг Огден двадцатилетней выдержки… Драко отдернул руку. Нет. После окклюменции мозг и так не до конца восстановился, а алкоголь только усугубил бы нестабильное состояние. Малфой попытался с привычным хладнокровием прокрутить в голове события прошедших суток. Он всегда анализировал особо тяжёлый день равнодушно, без эмоций, как сторонний наблюдатель, запуская в сознание потоки воды, чтобы она сглаживала острые камни тяжёлых воспоминаний. Но сейчас абстрагироваться не получилось. В мозги то и дело врывались образы и слова: «Всего лишь поганая грязнокровка…» «Двадцать восемь за последние два месяца, мой Лорд…» «Я слышал, у вас в гостях маленькая мисс-грязнокровка?» Чувство ярости и… вины начало затапливать с головой. Драко тряхнул головой. Хватит. Нужно вымыть это из себя. Он поставил стакан на подоконник и пошёл в ванную комнату. Белый мрамор встретил его привычным холодом и спокойствием. Малфой почувствовал, как злость и ненависть отпускают. Вот так. Вдох-выдох. …Приняв ванну, Драко посмотрел на себя в зеркало — оттуда на него глядел бледный молодой человек. Серые круги под глазами, сгорбленные плечи. Юноша распрямился, вздернул упрямый подбородок. Да. Сила пульсировала в мышцах, бежала по венам. Он почувствовал, как его взгляд меняется — сдвигаются брови, покрываются льдом зрачки. Малфой понял, что достаточно твёрд, чтобы противостоять им. Им всем, если нужно. А себе самому? Накинув полотенце, он вышел в спальню и не успел дойти до кровати, как услышал хлопок. Да сколько можно? Испуганная Дейзи отвесила глубокий поклон. — Что там? — спросил он резче, чем хотелось. — Мисс… в истерике, сэр. Бесконечный поток слез, Дейзи не знать, что делать… Драко выдохнул. Ничего смертельного. Конечно, она будет в истерике, после такого-то. Как он сразу не подумал… Юноша пошёл обратно в ванную и вернулся с маленькой склянкой. — Это Успокоительное зелье, — вручил он пузырёк эльфихе, — двадцать капель на стакан воды. Передай ей. Спасибо. — Спасибо Вам, господин! Конечно, передать! Дейзи мигом!.. И она исчезла. Драко несколько секунд гипнотизировал взглядом пустоту, а после направился к шкафу, доставая из него пижамные штаны. Подумав миг, он бросил их на кровать и вытащил костюм. Неизвестная сила влекла его в подземелья. Странно, учитывая то, что это было одним из самых ненавистных мест на земле, он шёл туда быстро и уверенно, сжимая кое-что в руке. Камера Грейнджер выглядела без неё пусто и… правильно. Дейзи уже успела исполнить его поручения: у дальней стены стояла кожаная кушетка с полным постельным комплектом серого цвета. Драко подошёл ближе, кладя свою ношу под подушку и пропуская хлопок наволочки через пальцы. Он был качественным и приятным на ощупь. Лёгкое шерстяное одеяло оказалось мягким и наверняка тёплым. «Надо будет поблагодарить Дейзи», — подумал Драко, отходя от кушетки и, подходя к двери, снова оглянулся. Он сделал неправильный ход. Поставил королеву под пешку, открыл карты соседу по столу. Жалел ли он? Нет. *** Эльфийка появилась с Успокоительным зельем и протянула его ей прямо в бассейн. Гермиона сначала поупиралась, но, услышав, что зелье дал лично Малфой, вытащила намыленную руку и взяла стакан. «С каких пор я стала ему доверять?», вяло подумала девушка, чувствуя, как тепло и прямо-таки осязаемо тяжелое спокойствие течёт по пищеводу. Всхлипы прекратились. Эльфийка все ещё испуганно смотрела на неё, будто ожидая возвращения истерики, и Гермионе стало совестно, что она заставила бедняжку переживать. — Все хорошо, спасибо большое, — проговорила она без дрожи в голосе. Дейзи заметно выдохнула. — Теперь я хотела бы домыться, можно? — Конечно, конечно! — торопливо ответила та и отошла к стене. Нехотя закончив с ванной, Гермиона вышла из бассейна и сразу же получила новый комплект идентичной прежней одежды, обуви и даже белья. Это обрадовало несказанно: от мысли, что пришлось бы надеть старые тряпки, ее передернуло. Новые сюрпризы поджидали и в камере: Кушетка. Одеяло, подушка. Они так и звали в свои тёплые объятия, но к Гермионе вдруг вернулась злость — нет, не злость, лишь лёгкая досада: — Вот как, Малфой? Не нужны мне твои подачки! — проговорила она в пустоту, но ее, конечно, никто не услышал. Гермиона села на пол в своих новых брюках, буравя взглядом постель. Игры слизеринца начали утомлять. Он определенно не на их стороне, но глупо думать, что на её. Мотивы этого человека пока ещё оставались загадкой, которая раздражала своей неподатливостью. Через полчаса внутренней борьбы девушка встала. Это глупо. Она не может умереть от воспаления лёгких, если хочет помочь Ордену. К чему эта гордость? Кто ее здесь оценит? Отряхнувшись, она осторожно села на кушетку. Вроде бы не капкан. Тогда Гермиона скинула кроссовки и легла, укрываясь потрясающе тёплым шерстяным одеялом. Не будь в ней Успокоительного зелья, наверняка бы снова расплакалась. Внезапно что-то кольнуло в бок. Она резко подскочила, откинула подушку, ожидая увидеть шипы, ножи, что угодно, но не это. На кровати лежала «История Хогвартса». *(фр) персик; *(фр) мой дорогой ; *(фр) уже? *(фр) маленький господин ; *(фр) пошли со мной, посмотрим, какой я маленький; *«Каков отец, такой и сын» — французская поговорка, аналог «яблочко от яблони» ; *(исп) какой красивый мужчина.