Пленница

***

Тяжелые темно-зелёные шторы были раздвинуты, но лучи серого солнца едва пробивались через стекло, не в силах затопить огромную комнату. Он сидел один в пустоте. Ни разожжённый камин, ни бархат, ни мягчайший серебристый шёлк не могли сделать пространство хоть немного теплее. Это были скорее царские покои, чем спальня девятнадцатилетнего юноши, но Драко привык к этому, чувствуя в обстановке комнаты что-то близкое его душе, может, соответствие своему статусу и положению, своему исключительному достоинству. И даже сейчас, когда все эти понятия изрядно поистрепались и прохудились, он не мог понять, в чем заключалось это сходство. Драко откинулся на спинку кресла. Было около восьми утра, но он уже сидел за столом, полностью одетый и собранный. Стук пера по белой глади пергамента должен был подсказать слова, но он гипнотизировал лист добрых десять минут, не в силах придумать ни строчки. С наступлением совершеннолетия он вынужденно взял на себя часть обязанностей главы рода, разбираясь с различными бюрократическими делами и управлением огромным состоянием. Научиться всему пришлось рано, притом практически в одиночку: Люциус был очень занят в Азкабане. Драко отложил очередной пергамент и потер виски. Корреспонденция, накопившаяся за неделю, начала яростно давать о себе знать в виде острых клювов, стучащих в его окно с новыми письмами. Драко читал, подписывал, просматривал и писал ответы, ненавидя работу с бумажками, но втайне радуясь тому, что не приходится делать чего-то другого для успеха миссии Пожирателей. Пожиратели... Малфой запечатал сургучом конверт и проложил к нему фамильный перстень. Затем взял серебряный свисток и в который раз за утро подул в него, вызывая очередную сипуху, привязал к лапе совы письмо и выпустил, не обращая внимание на недовольное уханье Филина: свою птицу Драко посылал только с личной почтой. Вернувшись за стол, Драко не спешил браться за новый документ. Внутренне чутьё подсказывало, что у них были какие-то проблемы. Так успешно начавшаяся кампания по проникновению в Министерство и зачистке неугодных сейчас двигалась не так стремительно и успешно. Он замечал ошибки их стороны и недоумевал, почему не видят другие. Или все видят, но ничего не предпринимают? Неужели это часть плана? Он не был на самых главных секретных собраниях, но когда на общих обсуждалась стратегия, Малфой четко осознавал проколы. Даже в том, что касалось допросов пленников и лично его пленницы, он понимал, что что-то тут не чисто. Почему они не используют Сыворотку правды? Империо? Подразумевают, что он и так это делает? Тогда почему не требуют отчетов? Теряют драгоценное время, пытаясь расколоть орехи голыми руками! Сам он ни за что бы не применил заклинание подчинения воли ни к Грейнджер, ни к любому другому живому существу, потому что прекрасно знал его и ненавидел больше, чем Круцио. Что может быть страшнее, чем не владеть своим собственным разумом? Не доверять самому себе... это же сродни сумасшествию! Он помнил, как его заставили принять Метку. Помнил ужас и боль, сменившиеся лёгкостью и блаженством после заклинания отца. Помнил заклинание Лорда и окровавленное дымящееся предплечье... Помнил, что потом истошно кричал, разбрасывая вещи по комнате и заливая себя алкоголем... Помнил, как превратил всю руку в кровавое месиво, пытаясь избавиться от Метки осколком бутылки. А потом забился в угол и, наверное, впервые во взрослой жизни заплакал. Забавно, что страдал он тогда не потому, что его наградили самым страшным знаком в истории современной магии и не потому, что понимал, что за этим последует... Нет, он негодовал из-за того, что его клеймили, как скот, против его воли, буквально подчинили себе и сломали как личность... Как же глуп он был. Стадия отрицания сменилась торгом, когда он пытался найти плюсы в новом положении и отличиться, чтобы его — нет, не выделили — оставили в покое... К сожалению, первое своё задание он с треском провалил... В таких размышлениях Драко размашисто подписал последний свиток пергамента из огромной стопки и глянул на запястье: половина одиннадцатого. «Надо спуститься к завтраку, а потом навестить мать» — отстранённо подумал он и нацепил на лицо одну из дежурных улыбочек. Мышцы скривились и замерли в непривычном для них положении. *** Она проснулась без боли в шее — впервые за два месяца. Приятно и… непривычно. Наверное, то были последствия странного кошмара — ей снилось, будто приходил Сивый… ее ответили в ванную, а потом обратно сюда, где ждала постель и «История Хогвартса»… «Разыграется же фантазия», — подумала девушка, не открывая глаз. У неё была удобная ложбинка в стене, к которой она, как обычно, захотела прислониться щекой, но кожа нашла лишь мягкую ткань. Гермиона резко открыла глаза. Одеяло и простыни были вполне материальны. Но тогда… Она вскочила. Успокоительное зелье давно прекратило свой эффект, и она была слишком взбудоражена, чтобы просто сидеть. Тут одно из двух — либо это все правда (что маловероятно), либо у неё галлюцинации (что вероятно очень даже). С дрожью в пальцах она откинула подушку и чуть не заплакала: «История Хогвартса», прекрасная, любимая! Вчера ночью она сражалась с веками, как могла, но пала в неравном бою. Успокоительное зелье оказалось со снотворным эффектом, поэтому девушка даже не успела прочитать первую главу. Все, на что ее хватило — положить книгу под подушку и уснуть мёртвым сном. Но теперь она здесь! В ее руках. Гермиона снова села и, все ещё не веря, провела пальцами по золотистым буквам названия, погладила выступающие узоры герба. Видела ли она раньше такое красивое издание? Гриффиндорка продолжила осмотр. Экземпляр, хоть и выглядел очень хорошо, был не нов. Страницы слегка пожелтели от времени, некоторые края были загнуты, а где-то на полях (какое святотатство!) имелись надписи. «Мадам Пинс на него нет», — подумала Гермиона с усмешкой и сама себя одернула. Малфой жертвует книгу? Когда-то Гермиона читала о параллельных вселенных, в которых якобы возможно все, что ты можешь представить. Но даже при таком раскладе она не была уверена, что подобная щедрость в принципе может существовать. Однако факты говорили за себя. Она часто раздавала свитки с контрольными работами и хорошо знала его почерк. Не то чтобы она специально запомнила, просто он выделялся: был каллиграфическим, слишком идеальным, как будто ненастоящим, а фальшивым, какие бывают в печатаных книгах. Был бы, если бы не одно но: какая-то размашистость, сила в нажатии пера, воля, что присутствовали в нем. Пометки на полях были сделаны именно этим почерком. Удивляло и другое: это была ее любимая книга. Как он узнал? «А он узнал? — насмешливо осадила себя Гермиона, — небось просто взял первую попавшуюся со стола, да и все.» Девушка осторожно отложила фолиант в сторону и встала. То, что слизеринец пару раз проявил странное великодушие, ещё не вычеркнуло его из стана врагов. Зачем ему это? Гермиона напрягла память. Нет, через кожу сыворотка правды на организм не действует, зато действуют девятьсот тридцать восемь ядов. Ладно, один мотив есть. Меряя камеру шагами, она принялась размышлять дальше. Прошлая ночь была правдой. Девушка содрогнулась, вспомнив прикосновения Сивого. Это било тупым обухом. Она подумала о том, что оборотень мог укусить её, и если бы не Малфой… Волна паники вперемешку с растерянностью захлестнула её. Может, милость — лишь жалость? Он спас её. Это не укладывалось в голове даже сейчас. Гермиона вспомнила отвратительного мальчишку из школы и не могла понять, куда он делся, послав вместо себя этого странного двойника. Конечно, новый Драко симпатий тоже не вызывал, и злость на него никуда не прошла, просто приобрела другую форму. Раньше это были ненависть и презрение, основанные на убеждении, что человек глуп, жесток и зол сам по себе. Теперь же открылось другое. Он не поддерживал Пожирателей — иначе к чему был весь этот спектакль с фальшивыми ранами и предупреждениями об окклюменции? Но в то же время не сделал ни одной попытки помочь. Боится за свою жизнь? Она закрыла глаза. Что-то здесь не сходилось: он рисковал жизнью все это время. Значит, дело в чем-то другом. В чем? То, что он не работает на Волан-де-Морта, не значит, что лоялен Ордену. Скорее всего, он сам за себя и преследует личные интересы. Что ж, на Малфоев похоже. Гермиона поёжилась: конечно, его участие не бескорыстно. Он решил использовать ее в своих целях, но как? Услуга за услугу? Что она может ему дать, чтобы окупить старания? Информацию? А может, он создаёт живой щит на случай проигрыша их стороны? Планирует выторговать свободу в обмен на неё… Тоже вариант. Простая мысль о том, что это не имело никаких скрытых мотивов, к ней так и не пришла. Гриффиндорка рассерженно тряхнула головой — от мыслей о Малфое мозг набух пульсирующей болью. А потом… наконец, пришло озарение, выкинувшее все остальное из головы. Гарри! Рон! Девушка остановилась посередине камеры, прижав руку ко рту. Как она могла забыть?? Вчера ведь… неужели только вечера?.. было собрание Пожирателей, и Малфой там был! Сказали ли что-то о них? Упомянули? Нет, Гарри жив и на свободе. В противном случае она бы узнала. Но Рон… он не такая важная фигура для Лорда, чтобы влиять на его дела и планы… если его убьют, её, скорее всего, даже не оповестят. Разве что Малфой позлорадствует. В груди заныло. Спокойно. Пытаясь собраться, Гермиона села на кушетку. Нет. Если вдруг Рона схватят, его тоже не станут спешить убирать. Он ведь член Ордена, лучший друг Гарри, как-никак… Но откуда ей знать, что он уже не в соседней камере? Только один человек мог дать ответы на вопросы… Все опять возвращалось к нему. На Гермиону накатила несвойственная ей злость. Ладони превратились в кулаки с побелевшими костяшками. Она устала от того, что зависима. Устала от него и его загадок, ее не просто раздражал, ее бесил его самоуверенный вид и прищуренный взгляд, взгляд — шляпа фокусника, взгляд, имевший двойное дно. Она снова вскочила, смутно подумав, что никогда не помнила за собой подобной импульсивности. Который час? Внутренние часы подсказывали половину двенадцатого. А он приходил в восемь. Гермиона в изнеможении уткнулась лбом в холодную стену. Что ж, спасибо слизеринцу, ей есть чем скрасить ожидание. Девушка подошла к кушетке с раскрытой на ней книгой, со вздохом села и начала читать. *** Нарцисса Малфой всегда была для Драко примером идеальной леди. Аристократка до мозга костей, при этом не безликая кукла, но умная и амбициозная, она сформировала в юноше уважительное отношение к женщинам. Благодаря ей он никогда не недооценивал и не пренебрегал представительницами ее пола, так что сексизм, присущий многим отпрыскам голубых кровей, не был одним из его пороков. В юности равно блиставшая как на конкурсах красоты, так и на научном поприще, она в семнадцать лет защитила диссертацию по трансфигурации, став самым молодым обладателем научной степени за почти семьдесят лет. Но помимо всех регалий и наград, она была просто… мама. Драко порой думал, что, если он и не стал отпетым уродом, то только благодаря ей. Удивительно, но сама исповедовавшая идеи Люциуса, она смотрела на все более… терпимо и либерально, что ли, и в детстве Драко это раздражало, а в юности дало богатую пищу для размышлений. В представлении отца все было чёрным и белым. Были они — чистокровная элита, мудрые волшебники, веками хранившие и передававшие тайные знания, и были отвратительные тупоголовые варвары — маглы. Слушая о них в детстве, мальчик всегда представлял ужасный результат брака человека и горного тролля. Маглы посягнули на священную суть их существования — магию. Первый из грязнокровок — кажется, его звали Десмунд — нашёл способ украсть силу настоящего волшебника, обрести ее. (На этом моменте у маленького Драко всегда скрипели зубы, а Люциус понимающе хмыкал). Того, потом, вроде казнили, но он успел начать род скверны. Дальше старую сказку он не помнил. Помнил свои ощущения. Отец тщательно вспахивал, возделывал и удобрял почву, подготавливая ее к семени своих воззрений. Оно быстро проросло, но стало отнюдь не таким раскидистым, каким могло быть, если бы периодически Нарцисса не сыпала камни и соль в этот слаженный проект. Она не была оппозиционером, нет. Ее вера в превосходство чистой крови была столь же крепка, как и отцовская, но, как любой человек с критическим мышлением, миссис Малфой смотрела на вещи через максимально прозрачные линзы. Она видела, что маглы вовсе не были необразованными идиотами, как представлял Люциус Драко, и не боялась доказывать обратное. Она понимала, что, когда мальчик вырастет и столкнётся с правдой, ему будет сложно понять и принять ту ложь, которой его пичкал отец. Так и случилось, но юноша, к сожалению матери, наоборот ожесточился, ушёл в отрицание и укрепил ненависть к грязнокровкам. Однако, с улыбкой подумал Драко, заворачивая в коридор ее покоев, свои крамольные сорняки она все же умудрилась взрастить. Постучав, юноша сразу услышал: — Войдите! В те редкие моменты, когда Малфой-младший шёл к Люциусу, он ещё минимум минут пять стоял под дверью. Осторожно Драко вошёл в материнскую спальню. Знакомые светлые бело-голубые оттенки по сравнению с остальным домом резали глаза своей яркостью. Он поймал себя на том, что отвык, и устыдился. — Драко! — воскликнула мама, вскочив с пуфика перед трельяжем. Ее голос и глаза заискрились таким счастьем, будто она не видела его год. Наверное, это был единственный человек во всем мире, что был так счастлив просто видеть его. Чувство вины усилилось. Тем временем Нарцисса подошла и порывисто обняла сына. Она была достаточно высокой женщиной, но, чтобы зашептать ему на ухо, ей пришлось встать на цыпочки: — Спасибо, что зашёл! Я так соскучилась! — Мы видимся каждый день, — сконфуженно пробормотал Драко. Мама скорчила рожу, как бы показывая, чего стоят эти встречи за завтраком в присутствии Люциуса, и Драко невольно улыбнулся. Откуда она такая в их семье? Ведь тоже росла среди чистокровных аристократов. Не давая времени предаться этим размышлениями, леди Малфой подтолкнула сына к паре кресел со столиком у западного окна. Драко заметил там несколько пустых пузырьков. Расположившись в серебристо-голубом бархате, он с удивлением прочитал надпись. — Что это, мам? Нарцисса лишь отмахнулась: — У кого в наше время не будет болеть голова? — Но такие дешёвые… да в таком количестве! Драко пораженно посмотрел на женщину напротив. Покупать зелье в самой жалкой лавчонке Косого переулка! Да их даже Уизли побрезгуют пить! — Ты же знаешь, все зелья я заказываю у Бальдини, но от головной боли у него закончились ещё на прошлой неделе… — Ты пьёшь это неделю?.. — Тише, не перебивай. Так вот, прости, сынок, я не могла терпеть, поэтому пришлось… Удивлению Драко не было предела. — Мерлин, мам, я понимаю, мы реже видимся, но все же не думал, что ты забыла про мою лабораторию зельеварения в этом самом замке! Нарцисса опустила глаза. — Драко, я не хотела беспокоить… — Смею надеяться, ты доверяешь мне больше, чем этому… — он бросил взгляд на пузырёк — нет даже имени зельевара! Юноша прикрыл глаза. Женщина виновато выдохнула. Упоминание об отдалении и отсутствие возражений поселились в груди неприятным комом. Он знал, почему так. Все началось с появления Лорда в их доме, когда тот вскользь упомянул чересчур сильную привязанность матери и сына. Оба услышали в этом угрозу и, не сговариваясь, стали меньше общаться просто чтобы не давать повода к… повышенному вниманию. Но Драко всегда думал, что этот процесс обратим. — К ужину ты получишь зелье, мам. Нарцисса открыла рот, возможно, чтобы возразить, но, посмотрев на сына, передумала. — Спасибо, — тихо сказала она. Минуту посидев в молчании, женщина позвонила в колокольчик, и появившийся эльф убрал со столика злосчастные склянки, заменив их чайным сервизом и горячей выпечкой. — Рассказывай, — подливая ему сливок, сказала мама. — Что? — сразу насторожился юноша. — Ну, ты ведь не просто так пришёл. Что-то случилось? Только искренняя тревога в глазах матери не дала ему шумно выдохнуть. — Мам, если ты хотела, чтобы я чувствовал себя последним… Нарцисса предупреждающе подняла бровь. — …у тебя получилось. Женщина выдохнула. — То есть, все хорошо? Ничего не произошло? Драко кивнул и пожал плечами: — Все отлично, мам, правда. У тебя нет поводов для беспокойства. Видимо, что-то все же промелькнуло в его глазах, раз мать протянула руку через стол и взяла его ладонь в свою. Он сжал тонкие холодные пальцы. — Может, все же поговорим? Есть ли что-то, чем ты хотел бы поделиться? Драко опустил глаза. Он мечтал хоть с кем-то разделить то, что с ним происходит, но это представлялось невозможным с недавних пор. Кто и зачем, спрашивается, изобрёл легилименцию? Или заклинание «Авада Кедавра»? Их имена ожидаемо стёрлись со страниц истории, и теперь оставалось лишь гадать, что побудило этих людей создать столь страшные вещи. Драко не удивился бы даже, если благие намерения. Маги сотворили совершенное оружие против себя самих, оружие, с которым теперь не могут бороться. Заклинание, которое пронзает насмерть и заклинание, которое вспарывает душу. А в его душе было чему поживиться Лорду, был повод, и не один, отправить на эшафот. Драко не мог подвергать мать опасности, делясь всем этим. Увидят, что она знала — убьют, как соучастницу. Изо всех сил стараясь, чтобы она поняла по голосу, по его взгляду, он деловито взял с тарелки выпечку и непринужденно сказал: — Нет, мне нечего тебе рассказать. Все чудесно. Разве что голова в последнее время тоже побаливает. Нарцисса пронзила юношу голубо-серыми глазами и без обиняков констатировала: — Ты боишься. Драко положил нетронутую булочку в тарелку и медленно произнёс: — Кто сейчас не боится? Мне кажется, только глупец или гриффиндорец, а я не отношусь ни к тем, ни к другим. — Это из-за легилименции? — выдала Нарцисса. — Мама… — предупреждающе прошипел Драко. Лёд был очень тонким. Та была абсолютно спокойна. — Слушай и не перебивай. Об этом не знает никто, даже Люциус, но мои успехи в трансфигурации — ничто по сравнению с окклюменцией. Драко открыл и закрыл рот, как рыба на суше. Непостижимая женщина напротив продолжала: — Я ненавидела его ещё в первое пришествие, ненавижу и сейчас, но он никогда об этом не узнает, потому что ты единственный, кому я об этом рассказываю, и… Драко быстро оглянулся, будто ожидая, что сейчас сюда ворвутся Пожиратели. Секунды шли, ничего не происходило, и сын, тяжело дыша, перевёл поражённый взгляд на мать. — Как ты можешь говорить мне такое? Это «мне» говорило обо всем. Нарцисса поднялась следом. — Ты отлично играешь, Драко, но на то я и мать, чтобы замечать такие вещи. Я знаю, ты разделяешь мои взгляды… Надеюсь, он скоро будет повержен… — Нет, нет, нет, нет! Перестань! Тебе жить надоело?! Драко встал с кресла, отшатнувшись. Он решил, что сегодня же применит к себе Обливиэйт. — Я не так хорош в окклюменции, мам, он это увидит! Ты подвергла себя опасности! Нарцисса приблизилась и положила руки ему на плечи. Как она, черт возьми, может быть так спокойна! — Драко, я давно не боюсь за свою жизнь, но себя ты защитить обязан, и ты сможешь. Я знаю, ты уже преуспел в блокировании разума, но я хотела бы дать тебе несколько своих уроков. Нежные и в то же время твёрдые руки крепко сжали его плечи. Драко сделал вдох-выдох. Вспышка паники как пришла, так и покинула его. Быстро и внезапно. — Ты понимаешь, что будет, если он узнает, что ты учишь меня окклюменции? — Не узнает. Драко посмотрел ей в глаза: — Амбициозно. — Он не узнает, Драко. Юноша ещё секунду продолжал дуэль взглядов, но, признав поражение, отрешенно отошёл от матери и сел обратно в кресло. — Прости. — Все хорошо, — ответила женщина, садясь следом. — Я понимаю твой страх. — Сам не знаю, что на меня нашло, — запустив руку в волосы, пробормотал он. — Я тоже не знаю, но хочу. Пожалуйста, — Мама снова взяла его за руку. Юноша вздохнул. Он хотел бы, чтобы, как в книгах, слова полились из него бесконтрольным потоком, чтобы он высказал все не думая, не опасаясь, но Драко просто не мог так. Не умел. Поэтому он начал говорить медленно, через преодоление, сопротивление. — Да, мам… мне страшно. Я… не совсем так все представлял. «А как?» — спрашиваю я сам себя и не могу дать ответ. А значит, именно так. Мама слушала молча. — Мне мерзко от того, каким глупцом я был. Мне горько, от того, что я, кажется, продолжаю им быть. Я ничего не контролирую, ничего не держу в руках. Драко опустил взгляд в пол. — Я не трогаю ее, мам. Я не могу. Нарцисса погладила его руку. — Ты делаешь все правильно. Или ты сомневаешься? — В том-то и дело, — Драко бросил взгляд в окно. Палящее солнце будто хотело расплавить его кожу, ярким светом высветить и обнажить все мысли и чувства.— Я сомневаюсь. У меня нет четкого плана, твёрдой позиции. Я не делаю это не потому что это отвратительно… нет, поэтому тоже, конечно, но в первую очередь — я не знаю. Он замолчал. — Продолжай, — тихо сказала мама после минуты тишины. — Я вчера применил Круцио к живому человеку. — Он не смотрел ей в глаза: боялся увидеть разочарование. Нарцисса выпрямилась в кресле и осторожно сказала: — Это ведь не первый раз? — Нет, но первый раз по собственному желанию. Все разы до этого меня принуждали. — Думаю, у тебя был серьёзный мотив для такого. Драко грустно улыбнулся и обратился к вышитому узору на салфетке: — Мотив был, даже стоящий, скорее всего, но ведь этими словами можно объяснить любое действие. Беллатриса, думаю, тоже творит такое, оправдывая себя великой целью. — Беллатриса — это другое. Не думаю, что она себя оправдывает. Она вообще не испытывает угрызений совести. Драко поднял на неё тяжёлый взгляд. — И я не испытываю. Воцарилось молчание. Действительно, а что тут скажешь? У него тоже не нашлось бы слов. Не желая затягивать паузу, Драко глянул на часы: — Давай уже приступим к твоим урокам. *** Они тренировались, пока эльфы не пришли в комнату обновить свечи. Стоя на коленях, он поднял левую руку и кинул взгляд на часы: половина шестого. Мама, заметив его жест, усмехнулась, опустив палочку. — Четыре часа прошли как один, не так ли? — Ну, я бы так не сказал, — улыбнулся юноша, вставая с пола. Вначале он ещё как-то держался, но в последние полтора часа неизбежно падал под натиском заклинания. Его окклюменционные стены представлялись ему эдакими твёрдыми сооружениями, вросшими фундаментном глубоко в кору его мозга. Он гордился ими, ведь они помогли ему защититься от самого Лорда! Неприятно было чувствовать, как их выдирают с корнем. Мышцы кипели, но это было ничем по сравнению с головной болью: череп будто начинили острыми деревянными стружками и одновременно били по нему тупым обухом. Если кто-то мог подумать, что родная мать будет делать сыну поблажки, то он глубоко ошибался. Но Драко так не думал и был благодарен ей за время и старание. — Я понимаю, что сложно переходить на новый способ окклюменции после того, как всю жизнь учился по-другому, но я обещаю, что со временем он даст плоды, — сочувственно пробормотала Нарцисса, приблизившись к юноше и ласково погладив его по плечу. — Все отлично, мам. Правда. Все хорошо. Спасибо. Он прерывисто дышал, понимая, что сейчас все его барьеры настолько разрушены, что любому, даже не близкому человеку будут очевидны его эмоции и чувства. Драко очень хотел убраться поскорее, не демонстрируя ей свою слабость. — Мне нужно будет… в лабораторию, приготовить зелье, а потом в подземелья… во сколько можно будет прийти? — Во сколько сможешь, дорогой. Я поздно ложусь. — Хорошо. Драко сжал в кулаки дрожащие пальцы. — Спасибо ещё раз, правда. И вышел из голубой комнаты, провожаемый обеспокоенным взглядом матери. *** В лаборатории юноша провёл час, старательно растягивая время, но оно, как назло, сегодня решило волочиться за ним, как умирающий по земле. Стрелки указывали на семь. Слишком рано, чтобы идти к Грейнджер, но опять, словно гигантский магнит был расположен под громадой древнего замка, его влекло в подземелья неведомой силой. Он спускался, прекрасно понимая иррациональность своих действий, но продолжая идти. Привычно задержавшись у девятнадцатой двери, уже было потянулся за палочкой, но вовремя отдернул руку. Этого ещё не хватало. Драко тряхнул головой и уверенным шагом приблизился к последней занятой камере. Ничего хорошего ему эта встреча не сулила, но он не мог пустить все на самотёк, ведь исчезновение главной шавки Темного Лорда кто-то непременно должен заметить. О последствиях догадаться нетрудно. Заклинание проявило стальную дверь, и он, сделав глубокий вдох, ступил внутрь. Зря: страшная вонь ударила в нос аристократа, заставив брезгливо поморщиться. Вчера он не обратил на это внимания, занятый более насущными делами, сегодня же смрад заставил глаза слезиться. Драко поймал себя на жалости к девчонке. — Интересно, ты хоть иногда моешься? — лениво спросил он, изящным взмахом наколдовав себе кресло и сев в него. Тот промычал что-то нечленораздельное. — Ах да, — притворно вспомнило Драко и снял заклинание Немоты. — ...ублюдок, паршивый щенок, урод, блять! Ты хоть понимаешь, что я с тобой сделаю, хуйло? Драко поморщился, положив ногу на ногу. — Рот бы тебе с мылом помыть. Из пасти оборотня полезла шипящая пена, увлажняя земляной пол. Сивый беспомощно булькал, все больше пачкая свое лицо в мыле и грязи. Немного полюбовавшись на это дело, Драко, так же как и наслал, беззвучно отменил заклинание. — Паршивый выродок! Ты в себя поверил, чмо белобрысое?!.. Ну ничему ведь жизнь не учит. — Очевидно, конструктивного диалога не получится, — вздохнул Драко и снова наслал Немоту. — Слушай, Сивый. Я оказался в весьма щекотливом положении: больше всего на свете мне хочется подарить тебе Аваду, но пока что, к сожалению, я не могу этого сделать. По понятным причинам. Фенрир перекатился на спину и начал отплевываться. Драко не стал упоминать, что одной из «понятных причин» было то, что он просто боялся убивать. — В этой связи мне нужно подумать, как поступить. С другой стороны, почему нет? Я бы мог тебя убить и спрятать, а пропажу свалить на Орден Феникса. Скучать никто не будет, поверь. — Мммммм! — Но, допустим, я пока не хочу марать руки. Что мы будем делать? — Юноша рассуждал сам с собой. — Мне нужно будет отпустить тебя, но перед этим убедиться, что ты не расскажешь никому о нашем маленьком приключении. Сивый замолчал, явно охотнее слушая, когда речь зашла об освобождении, но пока зря напряг слух: в камере повисла тишина, не прерываемая рассуждениями Малфоя–младшего. Тот думал про себя. Стирание памяти представлялось самым простым и очевидным выходом, но надо думать наперёд: заметив в сознании оборотня бреши, Лорд поймёт, что над ним поработали и начнёт расследование, которое покажет, что Сивый Мэнора не покидал, а Драко чрезмерно часто после этого посещал Подземелья. Значит, стирание должно быть не избирательным, а полным: только так нельзя будет отследить заклинателя. Звучало страшно заманчиво, но… было равносильно убийству. При полном удалении памяти не образуется чистый лист, на котором можно, как в сказке, написать новую историю, нет, это разрушает сознание, приводит его в хаос и полную тьму. Некоторые говорят, что это хуже, чем Поцелуй дементора. Готов ли он пойти на это? Драко потёр виски, не обращая внимания на нетерпеливое мычание. Черт, это же Фенрир Сивый! Тоненькая фигурка в кандалах жмётся к стене… «Двадцать восемь за последние два месяца, мой Лорд». Готов. Вес одной этой мысли обрушился на плечи, придавливая их к земле, но Драко не сгорбился — наоборот, выпрямился и застыл, как никогда похожий на каменное изваяние. Один Мерлин знал, каких сил ему стоило это внешнее спокойствие и равнодушие после тренировок окклюменции с Нарциссой. И пусть снаружи была холодная гладь, внутри бушевал мыслительный процесс. Прямо сейчас стирать память и отправлять гулять восвояси нельзя — опять же расследование и прочие последствия. Нужно, чтобы кто-то видел его живым и здоровым далеко от Мэнора, а потом привести план в действие. Инсценировать нападение Ордена? Как вариант. Но нельзя же опустить Сивого просто так? Даже тот заподозрит неладное, ведь Драко, по идее, должен заставить его молчать. Нужно придумать уловку. Ещё немного помолчав и, наконец, хмыкнув, Драко лениво повёл палочкой в воздухе. Перед мордой Сивого очутилось дымчатое изображение трёх рун. — Эти руны, — название их не скажу, все равно ничего не дадут, — в данном сочетании представляют собой смертельное проклятие пострашнее Авады. Я начертаю их на твоей коже и заколдую так, чтобы при первом же твоём упоминании о нахождении в этом поместье ты просто заживо испарился. Сивый снова замычал. — Ни написать, ни рассказать завуалированным шифром ты об этом не сможешь. Даже одна мысль об этом будет причинять тебе боль. Понял меня? Сивый кивнул, затих. — Хорошо. Сегодня ночью эльфы тебя освободят. Драко поднял палочку, заклинанием распоров рубаху Сивого. Едва заметно выдохнув, он начал выжигать на коже груди руны, игнорируя мычание боли. Запахло палеными волосами. Когда дело было завершено, Драко прошептал несколько слов, и кровоточащие дымящиеся шрамы расплылись и впитались в кожу оборотня, как чернила. Драко не стал упоминать, что никаким проклятьем эти руны не обладали, разве что вызывали головную боль разной степени интенсивности. Не важно: с Сивым будет покончено прежде, чем кто-то раскроет его обман. А когда он сотрёт тому память, то и чары Рун снимет: ни к чему оставлять такой след. Драко встал, направляясь к двери, убрал кресло. Ему не терпелось выйти на свежий воздух: подальше от этой вони, от осязаемого страха Фенрира, от непонятно откуда взявшегося чувства вины. Но внезапная мысль заставила обернуться у проявившегося прохода. — Сейчас я сниму заклинание Немоты, если будешь вести себя тихо и честно отвечать на вопросы. Сивый изобразил что-то вроде кивка, через секунду начав кашлять и хрипеть, едва слышно бормоча какую-то брань вновь обретённым голосом. — Ты ведь занимался обыском Поттера и компании? — Да, — сипло ответил оборотень. — Тебе-то что? — При Грейнджер была волшебная палочка? Фенрир ненадолго замолчал. — Допустим. — Куда ты ее дел? Драко не знал, зачем ему это. Чувствовал лишь, что это важно. — Выбросил сразу, — ответил Сивый, глядя куда-то в сторону. — Честно, Сивый, — предупредил юноша, подняв палочку. — Черт, ладно! Да, я спрятал ее. — Где? — А тебе зачем? — Отвечай. Драко видел, что оборотень не хотел, но, увы, был не в том положении. — В Хогсмиде в подвале Кабаньей головы. Там на стене факел, от него третий кирпич слева. — Хорошо. Я узнаю, если ты солгал, Сивый. Малфой, наконец, открыл дверь и покинул камеру, не оглядываясь. Ему вдруг страшно захотелось посетить Хогсмид.