Несколько дней спустя
Мы были готовы ко всему в день всех Святых. На всеобщее удивление, ничего, абсолютно ничего не произошло. Обычная ночь жуткого праздника, проведённая в темноте. Эстебан не спал всю ночь, подпрыгивая от любого звука. Он думал, что вот-вот кто-нибудь ворвётся в комнату и объявит о том, что люди Чести исподтишка напали на Никкалийю. — Приляг, — трясусь от холода. Камин разжигать нельзя, а в покоях горит лишь одна небольшая свеча. Лежа под тремя одеялами и в вязанных носках с пижамой, я не могла согреться около часа. Замерзло всё, что могло замёрзнуть: нос, ноги, спина, руки и живот. Улыбнувшись, юноша залез под одеяла и обнял меня, кладя себе на грудь. — Как сосулька. Ледяная. Его тело было горячим. Обжигающе горячим. Стало значительно лучше и теплее. — Какой же ты, — от удовольствия закатила глаза, — полезный. — Необычный комплимент, — хохочет, — слушай, а не хочешь, — прищурился, — как-нибудь съездить на море? Солнце, водичка, фруктики. — С огромным удовольствием, но, — щёлкнула его по носу, — сперва, мы решим вопрос с войной. — Дай помечтать немного… Во Флавионе есть прекрасная церквушка, расположенная на вершине холма. Она небольшая и очень уютная. Вид на море и горизонт настолько красив, что перехватывает дыхание. Я хочу, — замялся, — обновить свадебные клятвы и всё такое. — Зачем? — Наша свадьба была, — думает, — каким-то зверинцем. Мы делали вид, что всем довольны, наигранно улыбались. Этот праздник был устроен для других, а не для нас. Только представь, — смотрит в потолок, — этот день мы проведём вместе, без посторонних людей, чьих-то просьб. Ты и я. — Звучит волшебно. — Согрелась? — Да, — довольно кивнула, — наконец-то. Всё шло своим чередом. Конечно же, никто не забыл про поиски предателя и то нападение, как и про накаленную политическую обстановку. Границы, все, кроме Надорской, были максимально укреплены. Кутх продолжал проникать в разумы придворных и контролировать все посты. Ворон ответственно подошёл к этим нелегким задачам. По его словам, он засиделся и ему необходимо движение. — Я хочу отомстить, — жует лепёшку. — За что? — отпиваю травяной чай. — За тебя, за Талиг, — разозлился, — как только пойму, кто нас предал, то сразу же вопьюсь когтями в глаза… — Мы должны будем наказать неизвестного по всей строгости закона. — Устрою самосуд. Что ему сделает ваша «строгость закона»? Повесит? Обезглавит? Чушь, — махнул рукой, — ни один способ казни не сравнится с тем, что я могу. Он должен помучаться, так же, как и ты! — Я не… Подожди, как… — Узнал? Савиньяк думает об этом постоянно. Было трудно не заметить, что он чем-то обеспокоен. Конечно, пришлось попотеть, чтобы узнать причину, но оно того стоило. — Очень, — фыркаю, — нагло. — Какие времена, такие и нравы. Расследование шло полным ходом, благодаря людям, которые предоставляли короне правдивые сведения, за что были вознаграждены.***
После того, как приём граждан был окончен, в тронный зал вошел Сильвестр. — По некоторым данным, — кардинал протянул протокол, — нападавшие долгое время находились на территории заброшенной мельницы. — Которая у самой границы? — Верно. При осмотре были найдены личные вещи, оружие, письма и вот, — положил передо мной кипу бумаг. Среди непонятных записей и заметок были наши портреты. Лионель, Эстебан, Сильвестр, Рокэ, Ричард и я. — Их информатор — левша, — продолжает, — если судить по надписям сверху. Почерк рваный, неаккуратный, буквы скачут. — Создаётся впечатление, словно, человек пытался писать иначе. Вот, — указываю на строчку, — здесь почерк немного другой. — Я тоже об этом подумал, — улыбается. — А что в записях? — Информация о том, как мы все выглядим, что любим, какой у нас распорядок дня. Грубо говоря, — вздыхает, — общая информация. — Эти портреты были созданы до нашей с Эстебаном свадьбы. — Вы уверены? — Да. Он не стригся до дня бракосочетания, кардинал. На изображении у него волосы чуть ниже ушей. — Вы очень наблюдательны, — удивился, — тогда, я считаю, что вот эти, — взял в руки два листа, — были нарисованы раньше остальных. — Думаете, изначально, целью нападавших были мы с Лионелем, а потом присоединились ещё и вы с остальными? — Вполне вероятно. У ваших портретов края замяты, где-то даже видны пятна, в отличии от наших изображений. — Кто мог предать корону? — с надеждой смотрю на мужчину. — Каждый третий. Возможно, каждый второй. — Бросьте… Зачем это делать какой-то служанке или повару? Условия им даны хорошие, работа не сильно пыльная, плюсом, мы обеспечиваем их семьи. — Может, у вас есть догадки? Не хотела говорить об этом кардиналу. — Меня пугает и настораживает поведение Первого маршала Талига. — Рокэ? — удивился, — почему? — Алва в открытую говорит о том, как ненавидит Эстебана, перестал выполнять любые свои обязанности, постоянно хамит, тратит деньги на девок, выпивку, развлечения, — вздыхаю, — более того, он вечно где-то шляется! Я пригрозила ему, что если он не начнёт вести себя нормально, то лишу титула. — Очень странно, — хмыкнул, — мы думаем об одном и том же Рокэ? — У нас других нет. — Просто, — осекся, — он вчера мне принёс отчёт о проделанной работе с унарами. Наши отношения ухудшились из-за разницы во взглядах… Рокэ видел себя на троне, — скривился, — готов был свернуть шею любому, кто встанет у него на пути. Хотя, я учил его другому. — Чему? — Терпению. — Для чего вы хотели избавиться от Катари и Октавия? Мой вопрос удивил кардинала настолько, что то впал в ступор. — Ката оказывала огромное влияние на Рокэ. Не спорю, девушка была его поддержкой, но в то же время — смертельным оружием, которое погубило бы всё вокруг. — Не поняла. — Видите ли, она так ненавидела тот факт, что является супругой Фердинанда, из-за чего на постоянной основе подстрекала Алву на многие поступки. Пока вы занимались обучением унар в Лаик, то Фердинанд заболел, а Рокэ, на мое удивление, во всю говорил о том, что после смерти короля, именно он должен стать регентом. — Катарина мне ничего не рассказывала по этому поводу, — задумалась, — чем был болен король? — По сути — ничем, но Ката на протяжении полугода отравляла его организм белладонной, добавляя её в напитки государя. Она хотела остаться королевой, но с новым мужем. Если бы Фердинанд действительно умер, то Катарина с лёгкостью могла бы выйти замуж за Рокэ, который являлся бы регентом при малолетнем Октавии. Тем более, нам с вами известно, кто отец мальчика… Я не могла ожидать такого от Катари. Это довольно-таки подло. — Данная задумка портила мои планы, — усмехнулся, — Рокэ хороший воин, который силён характером, но он не король Талига. Учитывая то, какие слабости имеет Алва, то это было бы чистейшим безумием. — Мог ли Рокэ обидеться и предать корону? — Мог. Он потерял всё: любимую женщину, единственного сына, уважение во дворце, шанс на правление, даже друзей. — Ката предлагала ему видеться с Октавием, но тот отказался, сказав, что не хочет общаться с сыном, который вырос среди людей Чести. — Лишь эмоции и никакой правды. Рокэ жалеет о сказанном, несколько раз пытался узнать у меня то, где они поселились, но позже сдался. — Почему вы не сказали ему? — Ложь во благо, Эсмилир. — Во благо кого? — Катарины. Я не избавился от них по одной причине, — выдохнул, — она исповедовалась и призналась в том, что хотела убить Фердинанда. Более того, перестала поддерживать Алву в плане восхождения на трон. — Ката испугалась. Она вас боится. — Да, — кивнул, — страх — способ управления массами. Будь она сейчас здесь, то Рокэ своей ненавистью к Колиньярам погубил бы себя и их. — За то, что она перестала вам мешать, вы дали ей шанс на побег… — На поиски лучшей жизни. Катарина могла бы стать великой королевой, но из-за того, что не могла держать язык за зубами и контролировать свои эмоции, являлась ненадёжным союзником. С ней невозможно работать. — Есть в ваших словах правда… Что будет, если Рокэ действительно окажется предателем? — Я разочаруюсь. Не хотелось бы смерти Рокэ, но закон есть закон. Предательство не прощают. — Каждый имеет право на ошибку. — Поверьте, Алва уже превысил лимит, — улыбнулся, — пойду. — Минутку, — протянула журналы, — здесь всё, что касается учебной части и поручения по гражданским делам. — Отлично, — кивнул, — передам. — Благодарю. Не могу поверить, что Ката могла умолчать о таком. Фердинанд всегда относился к ней хорошо, с обожанием и восхищением смотрел, он не чаял в ней души, даже закрыл глаза на невзаимную любовь со стороны девушки. Неужели, чувства к Рокэ так её опьянили, что она была готова на такое? Хорошо, что остановилась вовремя. Мысль о том, что именно Первый маршал — предатель, не давала мне покоя. Мы столько прошли вместе, рука об руку несколько лет. Больше всего было обидно за Савиньяка. Рокэ и Лионель — лучшие друзья, надёжные тылы друг друга, пример для многих. Это будет больно, если окажется правдой. — Лира! — в зале раздался мужской нахальный голос, — сколько лет мы не виделись?! Создатель, помилуй. Маркиз Стефан ван Рейн. Дотошный, высокомерный и наглый сердцеед, который был смесью Эмиля Савиньяка, что относилось к недостаткам, и Ричарда Окделла, если говорить о достоинствах. Жгучий брюнет имел смуглую кожу и чёрные, как ночь, глаза. Когда-то, граф Савиньяк, хотел выдать меня замуж за Стефана, после разрыва отношений с Лионелем. С тех пор прошло много лет, но ван Рейн так и не научился нормально разговаривать с женщинами. Он обходительный, вежливый и обаятельный, но такой заносчивый. Самая настоящая зануда, которая постоянно бубнит и ворчит. — Во-первых, — отложила бумаги, — перед вами королева и вы обязаны обращаться ко мне Ваше Величество или Высочество, как удобнее. Во-вторых, постучитесь, дождитесь ответа, а после поздоровайтесь так, как положено. В-третьих, моё имя не имеет сокращений. В-четвёртых, мы не переходили с вами на «ты». В-пятых, соблюдайте субординацию, маркиз. — Ой, — закатил глаза, — извиняюсь. Хотя, к чему все эти сложности? — Выйдите, — указываю на дверь, — я не ваша подружка. — Чуть позже попробую ещё раз, — поклон, — надеюсь, будете в хорошем расположении духа. Буквально через мгновение залетел Лионель. — Что здесь забыл дружок Алвы? — Без понятия, — скривилась, — давай мне тут концерт устраивать. Завалился, как мой старый друг. Лира! Сколько лет мы не виделись?! — передразниваю. — Лира? — округлил глаза. — Ага, — киваю, — ни здрасте, ни насрать. Весь такой важный. И да, вообще-то, это твой дружок. Лионель плюхнулся на диван и тут же ударился головой об стену. Глядя на графа, скривившегося от боли, я хохотала так, что было слышно во всем крыле. Рот открыт, а звука нет. — Очень смешно, — трёт затылок. — Ох, — держусь за живот, — прости… О чём мы говорили? — О Стефане. Он мне не друг. — Я пошутила, — накинула на плечи палантин, — тебе стало легче? — Нет. Голова аж заболела. — Я о другом говорю… — А, — вздохнул, — это… Стало хуже. Пытаюсь мыслить позитивно и здраво, найти хоть какой-то выход из ситуации. Понимаешь, чтобы обвинить Рокэ в предательстве, нам нужны доказательства. — Не знаю, можно ли считать слова Сильвестра доказательствами, но… Рассказав всё, о чем мы с кардиналом беседовали и показав бумаги, я с замиранием сердца ждала реакции Савиньяка. Он рассматривал портреты, изучая почерк. — Это, — с ужасом прошептал, — его рукой написано. Коряво, как-то грязно, совсем не похоже… — Тогда, — смотрю на графа, — почему здесь его изображение? — Переводит с себя стрелки. — Подожди, может, ты что-то путаешь? Возможно, почерки просто похожи, Лионель. — Есть ещё кое-что, — чуть ли не плачет, — помнишь, что сказал Герман? — Рождённый под хвоей. — Матушка Рокэ родила его не в родовом поместье, а в Кир-Риакском санатории. Из-за частых родов, на поздних сроках беременности, она приезжала туда и рожала под наблюдением специалистов. Тот ноябрь был холодным и воды отошли в момент прогулки в хвойном лесу. Алва в прямом смысле родился под хвоей. Стало больно. — Я сразу же понял, о ком говорил капеллан. — Почему, — сердце бешено колотится, — сразу не сказал? — Не могу взять и сдать его с потрохами, Эсмилир… — Рокэ чуть не убил тебя, спланировал моё похищение и, — заговорила чуть тише, — изнасилование. Сколько невинных погибло. Это всё его рук дело. — Он мой друг. — Я тоже твой друг! — Знаю! — ударил по столу, — мне не разорваться! — Он предал корону! Разве, вы не давали клятву служить во благо Талига и его народа?! — Давали… Суть в том, что Эстебан привык стрелять, а потом задавать вопросы. — Что? — Пока тебя не было, Колиньяр до локтя запачкал руки в крови. Ты его не видела, только налево и направо расправлялся с пленными, без капли милосердия и сожаления. Он хладнокровно свернул мужику шею! День каких-то потрясений. Меня пугают слова Лионеля. — Я тебе больше скажу, он и глазом не моргнул, когда отдал приказ о расстреле пацана. Ему лет семнадцать было. По сравнению с Эстебаном, Джонатан — милый и пушистый. — Не верю. Да, — взглотнула, — он перегибает палку, но сохранил же жизнь другим. — Благодаря мне! Иначе, трупы было бы некуда складывать и остались бы мы без информации. Парню восемнадцать лет, а он уже маньяк. — Прекрати! — За тебя говорят чувства, но сама-то ты не замечала за ним чего-то такого? Вы делите всё: кровать, пищу, трон. Было несколько моментов. — Мы про Рокэ говорим, — перевожу тему, — он должен понести наказание за содеянное. — Доказательств у вас нет. — У нас? — удивилась, — ты его покрываешь? — Если так, то и на меня петлю накинешь? — Перестань, — слёзы навернулись, — ты знаешь, что он виноват и что сделал со мной! Рокэ Алва будет казнён. — Вы же тоже друзья. — Были! Друзья, — замялась, — так не поступают. — Ты стала жестокой. С кем поведёшься… Я тебя не узнаю, Эсмилир. Корона жмёт? Внутри всё кипело. — Лионель! — заорала, — не забывайся. Я — твоя королева. — Как скажешь, — хмыкнул, — представим, что это я вас предал. Повесила бы? — Ты бы так со мной не поступил. — Уверена? — Хочешь дать почву для сомнений? — Нет… Я тебя редко о чем-то прошу, но сейчас умоляю, — облизнул губы, — не говори ничего Эстебану и дай мне время. — Для чего? — Постараюсь всё исправить. — Каким способом? Воскресишь мёртвых, оттрахаешь меня обратно или ослабишь Раканов и Окделлов, которым он сливал информацию на протяжении нескольких месяцев? — Найду способ, — опустил глаза, — мне надо две недели, если ничего не выйдет, я сам расскажу Эстебану. — Твоя доброта тебя погубит, Лион. — Возможно. — Две недели. Ни больше. — Я понимаю, что тебе больно и обидно, помню, как страдала мама, но не хочу терять Рокэ. — Ты не понимаешь, — прошептала, — я не могу нормально помыться, не испытав дичайшего отвращения к себе, не могу смотреть на себя в зеркало, потому что вижу там синяки и ссадины, которых нет, не подпускаю близко к себе Эстебана, который чувствует мою боль и пытается помочь, — всхлипнула, — ношу какие-то одеяния монашек, чтобы скрыть свою неуверенность. Меня мучают кошмары, из-за них практически не сплю, ломит тело, дёргаюсь от каждого шороха. Да, я ничего не помню, но эти ощущения, их, — выдыхаю, — не описать. Блять, я ненавижу эту жизнь. — Мне жаль… — Рокэ был и моим другом. Мне, как и тебе паршиво осознавать то, что он нас предал, но не понимаю, почему ты так яро его прикрываешь. — Просто напросто рука не поднимется, чтобы подписать приказ на смертную казнь. — Уходи, — вытерла слёзы. — Эсмилир… — Видеть тебя не хочу! Уходи! Вздрогнув, он опустил голову и покинул тронный зал. Уревевшись по самое не хочу, я вытерла слёзы и достала из шкафа бутылку с лимонной настойкой. — Ты не видела, — вошёл Эстебан, — пьёшь посреди рабочего дня? Не успела. — Нет, — ставлю обратно, — лишь посмотрела. Вдруг, заплесневела. — Понятно. Ты не видела мою серёжку? — В шкатулке, которая на комоде у зеркала стоит. — Отлично. Я весь день её ищу. Чего кислая такая? Чувствую себя дерьмом, да ещё и друг предал весь Талиг. — Устала. Работы много. — Значит, надо отдохнуть. Всё хорошо? — прищурился. — Да, — смотрю на часы, — занятие с мэтром Шабли начнётся через десять минут. — Помню. До вечера! — Пока… Еле сдержалась, чтобы не рассказать Эстебану про Рокэ. — Кстати, — вернулся, — не удивляйся, но там папа приехал и уже направляется к тебе. — Чудненько. Ты ради этого приходил? — Хотел предупредить. Я хочу побыть одна! Джонатан был в прекрасном настроении. Светился от счастья и любви к окружающим людям. — Эсмилир, — улыбается, — а ты все краше и краше. — Мы не виделись чуть больше недели. — Я ужасно по вам соскучился, — уселся в кресло, — рассказывай. — Что хотите узнать? — Когда будут внуки? Хорошо ли ты себя чувствуешь? Вы нашли предателя. — Через пару лет. Вполне. Нет, — вновь достала бутылку и немного отпила. — Тяжёлый день? — Очень, — поморщилась. — Не привыкай. Алкоголь — зло. — Знаю… Мы в процессе поиска предателя, — вру. — И как успехи? — Радуют. — Это хорошо, — кивнул, — зачем приехал сыночек Рона? Давненько не видел Стефана. — Понятия не имею. — Может, на праздник? — Какой ещё праздник? — возмущаюсь. — После дня всех Святых мы должны поблагодарить Создателя за милосердие и почтить память умерший. Бал-маскарад. Ты что, забыла? — Нет. У нас не пойми что творится! Война, неразбериха во дворце и гражданские проблемы. Хватит веселиться! — Кому-то нужно отдохнуть. Эсмилир, война войной, но обед по расписанию. — По дворцу крыса ходит и всё докладывает врагам, а мы устроим пир во время чумы! — Выдохни и успокойся. — Не могу, вот, — указываю на горло, — где это у меня сидит. — Скоро всё наладиться. Прогуляться не хочешь? Подышишь свежим воздухом. — Хорошая идея…