треугольники

И она словно шепчет так сладко «Замени мне Сашку», улыбается хитро, прищуриваясь лишь уголками глаз, что Ками чувствует: все — личная игра Щербаковой, ее новая медаль, даже не золотая, а платиновая. У Анечки холодные руки и губы, но обжигающе теплый язык, она любит целоваться только когда совсем стемнело за окном, и вокруг тишина. Целует иногда небрежно, как будто для галочки, и Камила с каждым месяцем все бледней, а внутри нее становится очень холодно. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда. Были между этими осколками и большие, такие, что их можно было вставить в оконные рамы, но уж в эти окна не стоило смотреть на своих добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только беда была, если люди надевали их с целью смотреть на вещи и судить о них вернее!* — Ты любишь… — пытается сказать Камила, но слова проглатываются, будто воздух внутри кончился. Анечка поднимает тонкие брови. — Если ты о том, какой сок я буду, то предпочитаю апельсиновый. — Да-да. Спасибо. Они гуляли по парку, который приятно манил прохладой под ветвистыми кронами. Ками даже улыбалась, что было странно для тех дней. В какой-то момент даже показалось, что счастье тихонько тлеет внутри, и надо подождать, чтобы разгорелся огонь. Отречься от собственной ревности и довериться Ане. Сама же Аня думала, что никаких случайных столкновений с Сашей она больше не допустит. Рядом есть человек, которому она нужна — разве это не счастье? Глядя ей в глаза, безраздельно веришь ей, потому что чувствуешь, что она тебя не обманет, кем бы ты ни был. Она не врала, презирая лицемерие и любую ложь. С Ками всегда чувствуешь себя спокойно, она никогда тебя не поставит в неудобное положение, не будет шутить над тобой, а если ты уж, Анечка Щербакова, попала в сложную ситуацию, она протянет руку, и выведет тебя в этом танце, искусно, изящно, джентльмен в женском обличье. И понимает это, как и то, что дважды два равно четырем. — Аня, — как-то ласково-нежно говорит Камила, и сердце тает. — Ты знаешь, что такое эскимосский поцелуй? — Ну… — пытается предположить она, накручивая прядь на палец. — Когда вы греетесь от холода телами? — Ты пошлая, Ань. Это когда люди трутся друг о друга кончиками носа, не касаясь губ. — И в чем смысл? — смеется Щербакова, и Валиева в ответ широко улыбается. — Разнообразить общение. Это как приветствие. — Тогда попробуй поздороваться так с Этери Георгиевной в следующий раз. — Ань!.. Звучание ее имени от Камилы как-то удивительно приятно ложилось на слух. Хотелось, чтобы она повторяла ее имя, и не раз, не два, а много-много, чтобы приклеилось в памяти ярким стикером. А не грубо-хриплое «Щербакова!», брошенной Трусовой на льду вчера. Лицо, голос, жесты — все они будто были вырублены топором, а опилки летели во все стороны, пока лесоруб впопыхах работал. Анечка смотрит на ее искаженное злостью лицо, и чувствует, словно застыла где-то. Ничего не доходит. — Что, Трусова? — спокойно спрашивает Аня. — Границ не видишь, Щербакова? — А ты? Может, к психологу сходишь, раз так нервничаешь? Ты здесь не одна на льду, извини, не королевские условия. — Ещё что сделать? Почести, может, тебе отдать? — выплевывает Сашка в ответ, и набирает скорость. Вопрос ты все ещё в нее влюблена больно жжет изнутри. Она понимает, что быть влюбленной в такого человека — это добровольно подписать себе приговор. Документ о капитуляции. Анечка чувствует вину, обвивающуюся вокруг шеи, как ядовитую змею. Переводит взгляд на Камилу, но та, слава богу, занята обсуждением программы с Глейхенгаузом. — Знаешь, я сегодня прочитала в СМИ… — говорит Ками, вырывая Щербакову из воспоминаний вчерашнего дня, когда они сворачивают на узкую и малолюдную аллею. — Ты читаешь их? — по-настоящему удивляется Анечка. — А что, мне их игнорировать теперь? Скорее всего, это слух, но пишут о том, что Трусова хочет либо уйти из одиночного фигурного катания, либо выступать под другим флагом. — Да, конечно, слухи, — как можно беззаботнее отвечает Щербакова, но внутри неприятно сдавило где-то в районе сердца. — Куда она денется от своего Кондратюка. — А он инициатор. И вот в очередной раз Аня чувствует, что на минуту умирает. До встречи с Сашей ей казалось, что у нее всё хорошо, а потом, когда апельсиновая девочка уже систематически и окончательно внедрилась в сознание, Аня поняла, что раньше всё было таким однотипным, безликим и безвкусным. Как тот попкорн в кино. — Ты расстроилась? — спрашивает Ками, и в ее интонации слышны переживания. Аня хочет сказать, что все летит в одно место, но почему-то говорит, что все хорошо, ей все равно на Александру Трусову, время лечит, и вообще Сашка слишком эмоциональная, она и тренерский штаб меняла на эмоциях, и в интернете вечно пишет на эмоциях, и на пресс-конференциях тоже… Ками молчит, и Анечка понимает: ей не верят. Хочется вывалить все начистоту, развернуться и уйти, но у Валиевой глаза такие чисто-печальные, и может, ещё не время, надо немного подождать. Потерпеть. Тем более, если она расскажет правду, то Камила воскликнет в сердцах «черт побери, я люблю тебя. Я очень люблю тебя, ты мне крайне нужна. И ты… скажи мне, что любишь. Это ведь так просто». Только вот любви нет, и эти слова застрянут где-то в легких, что хоть разрезай грудную клетку и ищи там, копаясь в требухе внутренностей кровавыми перчатками. Ками нежно целует ее в висок и Анечка понимает: никого в их треугольнике не отпустило. — Может, поговоришь с ней? — предлагает Ками так наивно-нежно. — О чем? — О ее переходе. Узнаешь, зачем Саша так поступает. А если неправда, то грош цена новостям, которые я тебе пересказываю. Аня вздыхает. — Если даже это правда, я последний человек, которому она это расскажет. У голоса Ками интонация «все-будет-хорошо», и это самое важное. *** Камила всегда знала, что все люди желают быть нужными. С сегодняшнего дня Ками знает, что и она тоже желает быть нужной, но с определенными, четко вычерченными условиями, желательно зафиксированными на бумаге и скрепленной печатью. Условий всего два: необходимо, чтобы человеку нужна была именно она, Камила Валиева (не как замена), и чтобы ее любили. Иначе она сбежит — Ками так устала ждать.