треугольники

Саша слегка щурится и буквально впечатывает хрупкую Анечку в злосчастный столик — он, кажется, не выдержит такой страсти. Сломается, а они сделают вид, что случайность. А сама Анечка не могла сказать, что она согласна. Придя месяц или хотя бы неделю назад с подобным предложением, она бы не стала долго раздумывать и с удовольствием приняла бы внезапно пробудившуюся страсть у ее любви. Но теперь есть два момента, и один из таких важных оскольчатых-в-сердце моментов — Камила. Которая её все же любит. Ценит. Не раскраивает на куски-цветные лоскуты. Ее шею покрывают невесомые поцелуи, ее густые волосы гладит чужая рука; Саша, такая родная, притягивает лицо вплотную к своему, касается губами, изучает, нежно целует. А Аня не может ее оттолкнуть. Предоставляя ей свое тело в полное распоряжение. Саша будто любит. Не грубая, не агрессивная, а такая спокойная, нежная, при этом крайне горячая. Щекочет своими длинными ресницами нежную кожу Анюты, спускаясь ниже (а надо ли?..). Обнажает хрупкие плечи, стягивая с них мягкую ткань футболки. Внизу живота сладко заныло. «Интересно, а она с Марком такая же?» — вспыхнула первая молния в голове. Больно. В голове всполохи, как рыжеволосая девушка обнимает своего парня, ласкает его торс, спускается ниже — и от этого хочется блевать. Невыносимо наслаждаться моментом, когда понимаешь, что человек ни капли не свободен, и ты для него — средство для вымещения эмоций. «А ведь Камила тоже любит, когда ее целуют в шею» — вторая вспышка, пронизывающая насквозь. Самый сложный поцелуй в ее жизни, самый запоминающийся. И Аня не сдерживается, ломается, трещит по швам, рассыпается на куски. Отталкивает от себя свою апельсиновую девочку и плачет навзрыд, тяжело, в голос; Саша в шоке, пытается ее успокоить, обнять, но Щербаковой все равно. Уйди. Не прикасайся. Ты не моя. Да, она безответно влюблена в Трусову почти всю свою жизнь. И что с того? Что с того, если она с другим, и ценит Анечку только как сексуальный объект? С ней не поговоришь, не обсудишь последние фильмы, не выберешь попкорн в чертовом кинотеатре, не посмеешься над Глейхенгаузом и его взаимодействии с Алиной. Все это пустое. А надо ли? Недостаток воздуха обжигает легкие, происходящее отравляет кровь до черноты. И Аня остается одна в этой подсобке на пыльном полу в море своих слез. *** Где-то не в своем доме Камила пытается сдержать снова подступающие слезы, но выходит, честно говоря, не очень. Боль внутри расползается огромным черным пятном, а его края — как лезвие опасной бритвы. Каждый раз натыкается и наносит себе чудовищно ноющие раны. Ее опухшие губы приоткрываются, и с них срывается непонятный звук — нечто среднее между тяжелым вздохом и жалобным стоном. — Ну что ты, — ее по голове гладят так нежно и приятно, — что ты, Ками… — Она же была со мной, — эта фраза вырывается откуда-то из дыры внутри. — Она никогда не была с тобой, — слова обманчиво мягкие, но острые. — Я видела, как вы друг на друг смотрели и поняла, что Аня тебя вовсе не любит. — Ты знала? — слезы, кажется, наконец кончились. Когда их взгляды встретились, девушка поспешно отвела взгляд, понимая, что выглядит она, мягко говоря, не очень: осунувшееся лицо и мешки под глазами. — Я замечала. Не нужна ты ей. Ей только Саша Трусова интересна, будь она даже в другом штабе или в другой стране. Неважно. Ками разочарованно опускает голову, и веки прикрывают ее усталые покрасневшие глаза. Вслушивается в слова песни из динамиков, которая как никогда подходит под данную ситуацию. Даже странно, что такие песни пишут те, кто даже близко не знаком с феноменом «Аня Щербакова и ее случайные влюбленности». Я знаю, это не секрет Я не даю тебе совет Она продала бы тебя за 30 монет… Слова вновь задевают тебя за живое, которого почти-то и не осталось в груди, оно раздерганное, как ненужная тряпка. Как будто песня ставит все на свои места сразу. Безжалостно, расчетливо, обезоруживающе. И с головой накрывают воспоминания. /// — Кофе, крепкий. Утреннее кафе радует своей пустотой. Тишина в помещении приятно убаюкивает, а нежный голос Ани заставляет Камилу ощущать себя не здесь — будто сидишь возле потрескивающего костра, укутанная в теплый плед. — Это идеальное времяпровождение перед тренировкой. Как насчет тирамису? Ками играет бровками, а Аня смеётся. Что только Валиева не сделает ради вкусного десерта. Или мороженого. — Этери Георгиевна потом тебе атата сделает, если будешь так на сладкое налегать. — Да ладно, у меня по венам уже сахар и течет. Это будет наш маленький секрет. Обещаешь никому не рассказывать? — Зуб даю. Камила делает глоток чая, Аня — кофе с молоком. Они не сводят друг с друга взгляда. Даже когда приносят обещанное тирамису, посыпанное какао; и пару пончиков с вишневой начинкой. — И ты точно не захочешь меня сдать? — игриво спрашивает Ками, упершись локтями в деревянный стол. — Если ты уберешь крошки с лица. Да не здесь… Аня прикасается губами к ее щеке, где остался кусочек торта. Ками смеётся заливисто, а глаза искрятся счастьем. Они нежно обнимаются и сплетают тонкие пальчики в замок; Аня видит, как губы Валиевой растягиваются в улыбке, а дыхание становится прерывистым. Ками шепчет что-то наподобие: «Я вся твоя», аккуратно обхватывая пальцами чашку с напитком и вдыхая полной грудью запах, витающий в кафе. Кажется, он весь был пропитан ароматом «Анечка Щербакова, №5». — Конечно, моя, — смущенно отвечает Аня. /// Воспоминания Валиевой прерывают слова: — Ками… Не смейся над тем, что я скажу. Я хочу быть с тобой. Очень. Но я вижу, что я тебе сейчас не нужна. Но если буду нужна позже, то обязательно скажи мне, хорошо? Я обязательно приду. Всегда. Валиева молчит, тяжело дышит, пытаясь вернуть себе прежнее спокойствие. Ещё один треугольник. Мало ей было. Она помнит лишь одно. Тонко вычерченный профиль Анечки, ее шоколадные волосы, упрямый взгляд искристых глаз, и как всем этим обладает Саша, которой, казалось бы, Щербакова в жизни не была нужна. Это воспоминание оставляют после такую горечь, что хочется прополоскать рот мятным ополаскивателем. Принять предложение — и ее внезапно покосившаяся жизнь вернется в прежнюю колею. Заманчиво и неправильно одновременно. Ками лишь кивает, обещая подумать. Она правда подумает, но позже. Сейчас надо свои раны залечить, а потом доверять их другим людям. Ей отвечают: — Хорошо, я буду ждать, кот.