Не до конца изученное.

Николай Гоголь трусом себя никогда не считал. Скорее наоборот, легкомысленным и тем, у кого отсутствует инстинкт самосохранения. Он отчаянный в своей храбрости и в попытках получить от этой жизни, как можно больше. Будто сегодняшний день — последний в его жизни. Гоголь рад носить яркую одежду, сотни украшений на руках, шее и лице, рад привлекать внимание. Ему приносит удовольствие солнце и луна, коты и собаки, пусть первых он любит гораздо больше. Ему нравится активная деятельность по типу волейбола и музыка. И он не боится браться за что-то новое. Николай Гоголь никогда не был трусом. И единственное оправдание, которое он себе находит — это резко-пробудившееся желание остерегаться его чего-либо в попытке не наткнуться на старые грабли. Потому что даже будучи храбрецом, он слишком слаб для очередных путников в его жизни. Николай позволил себе привыкнуть к Достоевскому, скрепя сердце, пусть в голове всё ещё появляются навязчивые мысли. Он позволяет себе улыбаться Агате в разговорах о музыке, будто это нормально. Будто это не опасно. Будто он не хочет сорваться прямо сейчас, бросить всё и начать с нового чистого листа, чтобы не было этих устрашающих цепей на сердце, которые держат его в тисках. Гоголь действительно слаб. Слаб перед ним. Когда он видит его в первый раз, пробежавшись по нему лишь мимолётным взглядом, юноша считает, что таких светлых людей существовать не должно. Он не может это объяснить, но он знает, что тот парень — чертов ангел. В тот вечер Фёдору пришлось выслушивать восхищенный лепет своего друга и единственной компенсацией был его любимый чай. И после того дня парень просто не мог не искать те светлые локоны в толпе. Все остальные люди на его фоне казались тусклыми и абсолютно скучными. Николай думал, что медленно сходит с ума. А его любимые кошки скреблись на душе, царапая и сердце, и рёбра, и даже доставая до его черепной коробки. В голове набатом звучали мысли об опасности и необходимости бежать. Ему хватило прошлого опыта с такими людьми. Это ведь просто очередной заблудившийся мальчишка, если не меньше. И то ли судьбой так было предназначено, то ли сам дьявол решил пошутить, но очевидно, Гоголь чертовски проебался.

*****

Это произошло в среду. Можно конечно вдаться в философию или красивое описание образов, но на самом деле он просто нашёл его на большом перерыве. У Николая в тот день случилось не менее четырех мини-инфарктов и как минимум — две ментальные погибели. Фёдор ушёл в курилку и да поможет ему господь потом всё это выслушать. — Извини, если отвлекаю, но могу кое-что спросить? — этот мир так чертовски несправедлив. У этого ангела не должно было быть такого чудесного голоса и ни в коем случае такой вежливости. Николай слишком слаб. — Ой-ёй, конечно, дорогуш! Только я тебя не припоминаю. Мы виделись с тобой? Напомни своё имя, пожалуйста, — в ответ на его бешеный лепет он получает слегка испуганный взгляд и нервную усмешку. — Сигма. И знаешь, возможно, мой вопрос покажется тебе грубым, но я замечаю, что ты всё время... высматриваешь меня? Я не понимаю такого интереса и хотел узнать причину, — ангельская наивность, светлые глаза, и Гоголь уже готов упасть к его ногам. Это совершенно несправедливо. А его вопрос вовсе за гранью понимания. Как ему, теперь, блять, выкручиваться? Юноша неуверенно мнётся, крутит кольца на пальцах и в далее произнесенных словах винить его нельзя. Это просто... воля случая. Да. Так и есть. — Мы как-то с тобой пересекались и знаешь, ты показался мне интересным малым. Ты ведь первокурсник, да? Я хотел бы с тобой познакомиться. У тебя очень забавные и прелестные волосы, ты в курсе? — много слов, блеск в глазах, нахальная улыбка и комплименты — это выигрышно. Это спасает и прикрывает. Но не впечатлённый взгляд Сигмы напоминает взгляд Достоевского. Какая жуть. Это было его ошибкой. Боже, это определённо было его ошибкой. — Я не против, — отвечает юноша со смущенным смешком. Да. Это было ошибкой. — Тогда может обменяемся номерами? Спишемся сначала, общаться во время учёбы не совсем удобно. Ему надо остановиться сейчас же. — Хорошо, записывай. За спиной Сигмы он видит, выходящего из-за угла Достоевского, и тот уже своим взглядом спрашивает о происходящем. Гоголь на грани истерики. Фёдор ситуацию не спасает. А тот факт, что у него теперь номер весьма симпатичного парня эту ситуацию только усугубляет. — Думаю, мне пора, мой друг подходит. Я напишу тебе вечером! — он никогда не был трусом. Это просто стратегическое отступление. Да, именно так. Достоевский в свою очередь абсолютно не впечатлён. — От тебя несёт куревом, дорогуша. — А от тебя бешенством. Что за чертовщина? Гоголь кусает губы, бегает глазами и спасибо на том, что не задыхается. — Сколько до конца перерыва? — Десять минут, — произносит Дост, проверяя телефон, — ты объяснишь своё состояние и ситуацию или нет? — Пойдём покурим. Надеюсь, ты не жадный, Федь. На ошибках учатся, ведь так? Может это просто необходимый этап в его жизни?