***
Благодаря миссис Ноттингем за чудесное времяпрепровождение, сыпля комплиментами и любезностями, Юнги всё же прощается с графиней, а затем без очереди, распадаясь на извинения, забирает в гардеробе цилиндр и накидку, ведь упустить давно покинувшего стены театра Чонгука нельзя ни в коем случае. Правда, внутренний голос без умолку твердит, что юноша найдёт незатейливые поводы задержаться, лелея надежду на желанную встречу, поэтому спешить бессмысленно. Так и случается. Преодолевая каменные ступеньки, мужчина замечает, как Чон усаживает в карету свою тётушку, обнимает её, целует руку, что-то говорит извозчику, но сам забраться в повозку не спешит. Стоит экипажу тронуться, мальчишка тут же оборачивается и решительно шагает обратно в сторону театра, но мгновенно замирает, стоит взгляду упасть на невдалеке стоящего Юнги. Целеустремлённость гаснет как по щелчку, карие глаза принимаются изучать туфли, щёки приятно розовеют. — Синоптики предвещали похолодание к вечеру и затяжной дождь на всю ночь, но на небе лишь пара облачков. И как после этого верить пророческим суждениям, забегающим на десять-двадцать лет вперёд, если банальный прогноз погоды на сутки неподвластен предсказанию? — усмехается Мин, подходя к будто бы окаменевшему мальчишке. — А разве не приятнее томиться в неведении и наслаждаться настоящим, довольствуясь сладостью случайных исходов? Предвкушать неизвестное, любовать иллюзию свободы выбора? Я бы не хотел знать наперед, что будет завтра или через пять минут, даже если судьба моя заранее предрешена. Про себя Юнги усмехается. Любопытный вопрос: его наброски можно охарактеризовать как сценарий жизненного пути? Скорее нет, чем да. Мин служит всего-навсего катализатором, приводящим естественные механизмы к действию, но финал экспериментов никогда не ясен наверняка. Люди самостоятельно пишут эпилог именной пьесы, ибо предугадать пороги выносливости человеческой сущности за пределами аналитических способностей исследователя. Предположить, но не заверить со стопроцентной гарантией. Отсюда напрашивается вывод, что да — пути Чонгука неисповедимы, как бы богохульственно или же комично ни звучало. Но выйдет иронично, если приверженец вольных решений окажется заложником чужой спланированной постановки. Но главное желание парнишки Юнги исполнит — сохранит намеченный путь в тайне. — В тебе говорит романтик. Вымирающее поколение ценителей духовного, возвышенного, платонического, сосуды бурлящих чувств, главенствующих над разумом. Ты особенный, Чонгук. — Юнги вытаскивает из петлицы удлинённого чёрного двубортного пиджака миниатюрный букетик фиалок и вручает юноше. — Подходит твоему жилету. Мальчишка заворожённо смотрит на цветки и даже не моргает. Вишнёвые губы приоткрываются, плечи высоко вздымаются от учащённого дыхания, щёки успевают налиться оттенком куда насыщеннее прежнего. Юнги улыбается едва заметно. Как же легко взбудоражить и очаровать такое невинное создание! Чон поднимает искрящиеся сотнями маленьких звездочек карие глаза и в ту же секунду оказывается в плену пронзительного тяжелого взгляда, придавливающего к земле непоколебимой властью. Почти что чёрные глубокие колодцы беспощадно топят в липкой тягучей бездне. Пронизывает жар, окутывает каждую клеточку, распаляет до костей, норовясь испепелить те в ничто, обнимает приятной негой, сладостной истомой пленяет. Трепет тёплой волной разливается по телу, образуя ноющие узлы в животе. Вьюны колючие вокруг горла бархатными лентами ощущаются. Тонуть в Мин Юнги приятно. Быть во власти его демонов Чонгуку нравится. Вырываться не хочется, есть лишь слепое желание погрести себя заживо. Но только Чонгук не видит, как галактики в его глазах Юнги заливает густым чёрным мазутом, обращая лучистый сияющий взор мутным и пустым, где сквозит лишь зарождающаяся привязанность, обещающая перерасти в зависимость и одержимость. — Ты сегодня невероятно красив, — мелодично произносит Мин, обращая слова тягучим мёдом, — а истинная красота должна быть окружена вещами столь же прекрасными. — Таких слов мне ещё не говорили. Я… — залитый краской Чонгук полностью теряется и бормочет что-то бессвязное. Юнги умиляется. — Такой очаровательный. Мужчина делает шаг навстречу, становясь вплотную к трепещущему Чону, и самостоятельно цепляет фиалки в кармашек чужого фрака. Тяжелое сбитое дыхание явственно ощущается на щеке. От парнишки вкусно пахнет чем-то сладким. Наверняка перед концертом искупался в ароматических маслах. Юнги прекрасно осознает, стоит ему заглянуть в глаза юнцу с такого близкого расстояния, бедняга рискует упасть без чувств. Поэтому Мин возвращается обратно и только тогда смотрит на румяное личико, вешая на губы обольстительную улыбку. — Вот так лучше. — Спасибо, — Чонгук тяжело сглатывает, отчего дёргается его кадык, а затем прикусывает влажную губу и на выдохе почти шёпотом добавляет: — хён. Юнги улыбается ещё шире, довольным произнесённым в прошлую встречу дозволенным обращением. — Не желаешь прогуляться? На вечер сегодняшнего дня планов у меня не намечено. Да и погода вопреки прогнозу пока что благоволит. Тут неподалеку есть живописное местечко. Тебе должно понравиться. — Да. Замечательная идея. Я на самом деле и собирался подышать воздухом, оттого отправил тётушку одну до дому. Но о вашей компании я и мечтать не смел. Чонгук всем сердцем верит, что его ложь звучит убедительно, что причина, по которой он выслал пожилую даму в одиночестве, кроется сугубо в стремлении прогуляться, а не в желании подождать Юнги и якобы случайно нарваться на встречу. Мин поощряет попытку слукавить и не бросает даже тени видимых сомнений.***
— Я недавно виделся с Намджуном, проявил любопытство поинтересоваться историей вашего знакомства, но снобизм в Киме преобладает над манерами, поэтому даже в двух словах он не потрудился изложить суть. — Вы беседовали с дядюшкой обо мне? — искренне удивляется Чонгук, заметно притормаживая. Юнги медлит с ответом, одаривая двух прогуливающихся барышень обольстительной улыбкой, на что девушки в широких шляпках хихикают, прикрывая рот ладошками. От Чонгука подобное кокетство не ускользает — юноша хмурится, морщинка залегает меж бровей, а губы надуваются. Расценивать впившуюся в сердце иголку уколом ревности он отказывается. Юнги видит помрачневшего Чонгука, смены настроения он и добивался несвойственным себе флиртом с незнакомыми девицами. Читать мальчика легко и приятно, любая эмоция яркой печатью сияет на ангельском личике, в связи с чем процесс наблюдения значительно упрощается. Правда, мужчина и без подброшенного кусочка сыра в мышеловку знал, как отреагирует Чон на спонтанно выраженные знаки внимания кому-то стороннему, но закрепить цепочку выводов лишним опытом никогда не помешает. Но сейчас необходимо восстановить расшатанное доверие. — Да, я хотел узнать больше о тебе. Тень спадает с изящного профиля, а кроткая улыбка трогает чувственные губы. — Если вам что-то интересно, то можете спросить напрямую, я с радостью отвечу, — усердно рассматривая камушки под ногами, щебечет Чон, заправляя непослушную кудрявую прядь за ушко. Погода вопреки прогнозу не спешит омрачить прогулку осадками. Солнце плавно течёт к горизонту, время от времени пробиваясь меж кружевных фигуристых облаков яркими лучами. Лёгкий ветерок колышет успевшие нарядиться сочной зеленью ветви деревьев. Витает сладкий аромат свежескошенной травы и полевых цветов. В воздухе парят парашютики одуванчиков и снежинки тополиного пуха. Завидев раскинувшийся пруд, гуляющие решают подойти поближе. Аквамариновая гладь зеркалит весенний пейзаж через фильтр мелкой ряби. У кромки берега водная поверхность устлана листьями кувшинок, мелкими ветками, паутиной белого пуха. Плакучая ива, будто сошедшая с картин великих художников, купает склонившуюся зелень в голубых объятиях. Чонгук присаживается на корточки и погружает пальцы в воду, вырисовывая незамысловатые узоры. Юнги же прислоняется к широкому стволу ивы и без зазрения совести принимается изучать увлечённого юношу. Под лучами солнца волосы вновь отливают шоколадом. Пряди ниспадают на глаза, и обладатель шикарной шевелюры заметно раздражается, ненароком пытается сдуть противные кудри, загораживающие обзор. Когда ничего не выходит, малиновые губы капризно надуваются, но из принципа Чон не зачесывает непослушные локоны пальцами, продолжает бесполезно дуть и злиться. Ну что за очарование! Вопреки железной выдержке и абсолютному равнодушию к прелести окружающих мелочей губы Мина растягивает едва заметная улыбка. Давненько не попадались такие обворожительные куколки, особенные в своей искренней наивности и незазорной детской простоте. — Тогда шёл дождь — лило как из ведра. Я поздно возвращался с конюшни. Решил сократить путь через пролесок, но наткнулся на кучку разбойников. Они избивали какого-то бедолагу, которым и оказался хённим. Тогда я не понимал, как рискую, отважившись отвлечь бандитов на себя. Просто действовал на рефлексе. Но впоследствии ни капельки не жалею. Намджун-щи стал мне больше, чем друг и наставник. — Чонгук поднимает голову от созерцания аквамариновой глади и сосредотачивается на лице собеседника. Юнги кажется, будто юноша усиленно подбирает нужно слово, раскладывая мысли по полочкам. — Он мне как старший брат. — Полагаю, тебе повезло — отыскать родственную душу можно разве что на страницах романа. — Я сам не верю своему счастью. Покинуть неспокойную Корею, выбраться из нищеты, обрести шанс получить достойное образование… Знаете, я будто спал, мучился страшным ночным кошмаром, а сейчас проснулся. И это всё благодаря мистеру Киму. — Это благодаря твоей несказанной храбрости. Ты рисковал своей жизнью. Мне кажется, путёвка в Лондон это малая доля возможного снисхождения судьбы. Юноша поднимается с корточек и опускает взгляд на сочную зелень под ногами. Красивое лицо искажают сведённые на переносице брови и лёгкий прищур ореховых глаз. — Я никогда не задумывался, не рассматривал приобретённое благополучие с этой точки зрения. — Ты просто считал себя обязанным Намджуну, забывая о том, что это он обязан тебе за спасённую жизнь. Чонгук обращает на мужчину растерянный взгляд. Чужие слова будто за секунду выворачивают наизнанку сложившуюся картину мира, прокладывая путь сторонним реалиям, в которых существовать легче и беспечнее. — Тебе стоит разобраться в произошедшем. Если перестанешь томиться навязанной совестью благодарностью, это не обречёт на погибель уже успевшие расцвести тёплые чувства к Намджуну. Он безусловно важен тебе. Как и ты ему. Полагаю, нежелание раскидываться информацией направо и налево касательно привезённого из Кореи мальчика что-то да значит. Прослеживается бесспорное стремление сохранить, уберечь, защитить. — От кого защитить? От вас? — усмехается Чон, убирая настырные пряди за ухо. Огромные глаза лучатся озорством. Юнги приподнимает уголки губ. Беспечность этого ребёнка продолжает впечатлять. Отпрянув от широкого бугристого ствола ивы, мужчина делает несколько аккуратных шагов к Чонгуку, ступает плавно и грациозно, подобно кошке. Останавливается в непозволительной близости и склоняет голову к плечу, заглядывая в сияющие оленьи глаза. Лисий прищур мальчишку в очередной раз норовит с ума свести, а чернь смазанных зрачка и радужки обещает утянуть в саму преисподнюю. Стыдно признаться, но под тяжелым тёмным взором колени подгибаются. — Может и от меня, — произносит Мин с ухмылкой на губах, которые приоткрываются, а кончик языка бесстыдно скользит по нижней, смачивает, даруя влажный блеск. Чонгук сглатывает, но слюна в горле застревает, мешая вдохнуть полноценно. — Намджун умён и мудр не по годам, за его плечами куда больше опыта, чем накопит любой человек в свои тридцать. Быть может, стоит прислушаться? И если имеется желание уберечь, то и сыщется здравая причина почему? — Я полагал, — юноша предпринимает очередную попытку избавиться от кома в горле, — что мудрее и содержательнее дядюшки Намджуна нет никого не белом свете. Но это было до того момента, как я познакомился с вами. — Стоять под прицелом чёрных глаз и оставаться вменяемым сложнее с каждой секундой. Чонгук понимает, что плывёт, растекается бесформенной кляксой, всем естеством обращаясь сгустком чувств и желаний. Наверняка он ляпнул лишнего и ещё чего скажет, но контролировать речь сил не находится. — Интереснее вас я никого не знаю. Вы наполняете меня. Вдохновляете и пробуждаете интерес к мелочам. После встречи с вами я ещё несколько дней будто на крыльях парю и… Ох… — тяжело вздыхает Чон, почти что всхлипывает и опускает голову, закусывая губу. — Простите… простите… простите… Что я такое говорю… — Ещё мгновение, и он обещает расплакаться. — Такой бестолковый… Юнги цепляет пальцами подбородок и приподнимает покрасневшее лицо с блестящими звездочками в огромных, помутневших от влаги глазах. — Ты не бестолковый. Ты искренний. Сжигаемый страстью ко всему неизведанному. — Мужчина поглаживает большим пальцем нежную кожу, ощущая дрожь замершего напротив тела. — Не пугайся обронённой правды, нечего стыдиться. Твой интерес… Он взаимен, Чонгук, — горячо выдыхает, обжигая порозовевшую щёку Чона. — Я покорён тобой, совокупностью качеств и черт, невиданных доселе ни у кого. Ты особенный. Чистый светлый мальчик, незапятнанный земными пороками. Ты дивный хрупкий цветок, пробившийся среди бетонной толщи, цветок, озаряющий, слепящий в кромешной тьме. Цветок, который хочется растоптать. Будто маленькая птичка сидит внутри, отчаянно машет крыльями, бьётся, вырывается. Перья скатываются и забивают лёгкие. Дышать становится невозможно. Чонгук отчётливо слышит, как колотится его сердце, норовясь выпрыгнуть из груди и упасть к ногам Юнги. Щёки горят постыдной краской. А под чужими пальцами на подбородке остаются ожоги. — Хён, вы сейчас откровенны со мной? Не играете ли? Не потешаетесь? — шепчет с несвойственной хрипотцой, пугаясь собственного звучания. Юнги держит на мушке тяжёлым взглядом, ведет пальцами по скуле, ощущая под подушечками очевидную дрожь, а затем убирает нависшие кудри за ухо. Низкий бархатный голос вязким мёдом тянется, слова шёлковыми лентами стелются. Тесными пылкими объятиями опутывает сладкая, красивая, желанная ложь. — Я никогда не стану играть тобой, мой маленький ангел. А ведь он уже начал.***
Юнги предлагает пройтись до беседки на противоположном берегу, где можно передохнуть какое-то время. Чон отчаянно за идею хватается, надеясь во время прогулки в себя прийти, ведь сейчас стоит ни живой ни мёртвый, не человек, а растёкшаяся масса. Весь путь до беседки сопровождается предсказуемым молчанием. Переменная облачность вовсе рассеивается, позволяя любоваться чистым пурпурным закатом. — У вас есть мечта, хён? — отваживается на вопрос юноша, когда присаживается на каменную скамью под купольной крышей. — Предаваться сладким иллюзиям не в списке моих слабостей. Не заглядываю в будущее, живу моментом, беру от него всё. Суть мечты в её несбыточности, а желать что-то и не получать я не согласен. — А я вот мечтаю, — улыбается Чон, правда, уголки губ медленно опускаются, обращая былую улыбку гримасой скорби и горечи. — В раннем возрасте я потерял мать. Она была медсестрой, подхватила что-то, долго мучалась, была прикована к постели, а затем отошла в мир иной. — Под тяжёлый вздох юноша кропотливо расправляет складки на брюках. — Мне было восемь… Только начал обучаться в школе. И моя настоятельница, тётушка Мэй… — Большие глаза заливает безграничное тепло, заставляя сиять ореховую радужку солнечными лучиками, в уголках закладываются морщинки, отчего пелена угрюмости превращается во что-то светлое, парящее на крыльях искренней благодарности. — Она забрала сироту к себе и вырастила как родного сына. Окружила любовью, теплом и заботой, обучила всему, что знала. Я был лучшим в классе, отличник, — Чонгук хихикает. — Я мечтаю подобно тётушке дарить любовь и ласку, делиться знаниями и опытом, служить опорой и поддержкой. Быть вторым родителем для каждого ребёнка, кто в этом нуждается. Я чётко осознал, что учитель это моё призвание. Давно осознал. Но представить не мог, что именно в Лондоне начну следовать за мечтой. Ведь желание обучать детишек это одна из причин, почему я с готовностью просыпаюсь по утрам что бы ни происходило. Это моя мотивация и цель. Сейчас я уже исследую необходимые науки и сделаю всё возможное, чтобы стать лучшим выпускником колледжа, а затем начну формировать себе подобных. Самый лучших, самый смышлёных! Юнги остаётся впечатлённым, но не удивлённым, ибо благородные мотивы Чонгуку впору. — В твои годы я хотел быть военным. Доблестным именитым полководцем с увешанной медалями и орденами грудью. Национальным героем. — Боже мой! — Круглые глаза Чонгука становятся ещё больше. — Я даже предположить не… Но что же случилось? — Несправедливость. Жизнь хитра и коварна. — Добавлять преследующее заключение, что, не подставь судьба в тот год подножку, всё бы могло сложиться иначе, Юнги не посчитал уместным. — Но в любой передряге сыщется и нотка чудного, — улыбается Мин. — Если бы в своё время я добился поставленной цели, то не познакомился с тобой. — Потому что скончался бы пару веков назад. Чон пытается подавить скромную застенчивую улыбку, но ничего не выходит, щёчки провокационно розовеют. Юнги достаёт из внутреннего кармана пиджака портсигар, получает одобрительный кивок со стороны и затягивается папиросой. — Только одна? У тебя только одна мечта? — интересуется, расслабляя узел чёрной ленты на шее, повязанной на манер галстука. После чего опускает поставленный воротник рубашки и расстёгивает пару пуговиц. Под крышей беседки не сыщется и намёка на освежающий ветерок, по этой причине отдыхающие обречены томиться в неимоверной духоте. — Нет. Есть ещё кое-что. Не столь значимое, конечно, — Чон закусывает губу, разрываемый неловкостью слагаемых откровений. — С недавнего времени я одержим желанием научиться играть на фортепиано. — Правда? — Брови мужчины удивлённо ползут вверх. Признаться, такой удачи он не ожидал. — Я увидел вашу игру тогда, и что-то переменилось внутри. Словно повернулся рычажок в сознании и позволил улицезреть доселе неведомые краски, коими пестрит музицирование. Вы вдохновили меня, наполнили стремлением познать новое. Отважившийся на признание юноша поднимает робкий взгляд на Мина. Внимание привлекают расслабленный галстук и расстёгнутая горловина, преподносящие на блюдечке незащищённые участки шеи. Молочная кожа кажется до одури нежной и мягкой, слегка влажной от пота. Наверняка и пахнет дурманяще, если приблизиться и провести носом. Чем-то сладковато-терпким, когда сплетаются ароматы тела, масел и одеколона. Но идеальную манящую бледность портит уродливое красное пятнышко прямо под пульсирующей жилкой. Несмотря на невинность и неопытность, Чонгук прекрасно понимает, что это. Комок подступает к горлу, а в глазах мутнеет. Тугой узел скручивается в животе, почти что заставляя юношу согнуться пополам. В желудке неприятно копошится. Скользкий ядовитый червячок извивается. Червячок жгучей ревности. Разумеется, такой мужчина как Мин Юнги не страдает в одиночестве. На него постоянно заглядываются барышни, даже на сегодняшней прогулке каждая первая не стеснялась бросать в его сторону двусмысленные взгляды. Он взрослый состоявшийся господин, невообразимо красивый джентльмен, имеющий ряд потребностей. Разумеется! На что Чон рассчитывал? Рассчитывал не питать чувства теплые, нежные, страстные к мужчине. Чувства неправильные и запретные. Где это видано, когда юноша не лелеет мечты о прекрасных ровесницах, утопая в иллюзиях и сладких фантазиях, а тает под взглядом куда более зрелой особи своего пола? Так не должно быть! Это безумие! Чонгук безумец! Он болен! И кровоточащее сердце от осознания чужой близости с кем-то сторонним тому подтверждение. Если раньше наивный глупец оправдывал притяжение интересом непосредственно к личности, нестандартному мышлению и ценнейшей философии житейской мудрости, то после ударившей под дых ревности невозможно отвергать романтический подтекст. Закрывать глаза на симпатию к Юнги больше не имеет смысла. Чонгук сломался. Омерзительный уродливый засос на манящей светлой коже его сломал. Стоит вообразить, представить на секундочку, как чужой шеи касаются дамские руки и губы, так боль в груди обретает форму трепещущей птицы, бьющейся, машущей крыльями, рвущейся наружу, пробивающей клетку костей и плоти. Но даже под страхом бесконечных мучений в аду за греховные помыслы, за душу свою больную, уродскую, юноша супротив голоса разума теряется в диком необузданном желании подорваться с места и силой оттереть чужую грязную метку, свою заместо нарисовать. Так слаб. Так жалок. Так порочен. Порочен в искренности чувств, от которых не смог укрыться. Юнги замечает побледневшего Чона, воодушевление с лица которого спало как по взмаху волшебной палочки, покрывая нежные черты ледяной коркой горечи. Блеск ореховых глаз иссяк, уступая глубокому океану растерянности. Чонгука что-то тревожит, он сокрушён и подавлен, но мужчина не располагает и малейшей догадкой относительно причины столь внезапной метаморфозы. Про оставленный по неосторожности след на шее после похождений позапрошлой ночью он не вспоминает. Мин выдыхает витиеватые полупрозрачные облачка, а после обольстительно улыбается, прищуривая чёрные глаза. — Знаешь, Чонгук, раз я виновник, то мне и тягаться с последствиями. Юноша хлопает длинными ресницами, пытаясь сосредоточиться, вырваться из терзающих дум. Не время и не место предаваться унынию и заниматься самоедством. — Что? О чём вы? — Усердные старания выловить былую нить беседы увенчиваются успехом — Чон цепляется за слова о желании научиться играть. Юнги поднимается со скамейки и грациозной поступью дикой кошки приближается к растёкшемуся Чонгуку. Длинные узловатые пальцы тянутся к волосам и заправляют непослушные кудряшки на ухо. Участок щеки, случайно задетый шершавыми подушечками, приятно покалывает. Мальчишка снова тонет в чёрной лисьей бездне, наивно позабыв о недавних томлениях. — Я с радостью обучу тебя игре на фортепиано.