Космос рвется наружу

Сказать всегда проще, чем сделать. А еще проще спиздануть на спор, что он поднимет сдохший двигатель тачки в ремонте. Угу, поднял. Теперь вот… ― Тем, ты ебантяй, каких поискать! От суетящегося рядом Руса хочется отмахнуться. Что он сам не знает? Зато Питон теперь до конца месяца будет… Да, блядь. И так, и так им в ближайшие недели придется обойтись без Артема. Потому что он не то, что стоять, сидеть хрен знает когда сможет… ― Ох, блядь! ― Хер ли охаешь? Терпи теперь, дебил, блядь. Стараниями Руса продавленный диван в мастерской заботливо принимает его в свои жесткие объятия. А когда под поясницу по-хозяйски пробирается ладонь измазанная холодной, липкой мазью, он едва не подскакивает на месте. ― Да стопорнись ты! Скачешь, как в жопу ужаленный. Лицо у Руса ― хоть сейчас на сцену Большого. Охуенный калейдоскоп чувств, сменяющих друг друга с охрененной скоростью ― злость, гнев, озабоченность, жалость, раздражение… Артема тянет улыбаться. Глубоко под ребрами привычно теплеет. Беспокоятся ведь. Все. От втирающего в него мазь Руса до замершего в растерянности у дверей мастерской Женьки. ― А ты знатный пчеловод, а, братан? ― ухмылка сама растягивает губы, пока по пояснице протягивает обезболивающим холодком. Мазь начинает действовать почти мгновенно. ― А то. И ты, пчелка, счас улетишь отсюда домой. Красноречивое «нахуй» повисшее в воздухе, пробивает на смешок. Нервный, обреченный. Вот как о таком Вале расскажешь? А они, между прочим, свиданку запланировали. Под рыбку с пивом и свежую игру армейцев. Не, ну, а хрен ли. Ничуть не хуже сопливых фильмецов, под которые можно медленно и со вкусом целоваться. И не только. Хотел ведь еще, готовился, даже смазку с гондонами купил... А теперь из них только воздушные шарики дуть как на праздник ― день очередного Теминого проеба. ― Темыч, ты чего? Болит? Да, видать, перекосило его знатно. А хрен ли, если они с Валентином в последние дни почти не виделись: то Артем в мастерской пропадал, то Лебедева по работе дергали. А тут какой-никакой, а романтик намечался. Тьфу, блядь. ― Терпимо. ― Тогда морду попроще и давай собираться, ― Рус кидает кому-то из пацанов его ключи, чтобы перегнать тачку поближе, и осторожно помогает сесть. Друг в беде не бросит… ― Небось на свиданку к Лебедеву своему собирался? А вот лишнее спросит всегда. ― Смотри-ка, какой догадливый. Вот хрен ли он лезет, а? И без напоминаний тошно ― хоть вой. В этот раз никакой помощью ближнему не отбрехаться. Сам себе дебил устроил веселую жизнь. ― Да ладно, ну ты чо, Темыч, ― Рус в плечо кулаком тычет, хмурится. ― Лебедев твой ― нормальный мужик, поймет. Угу. Вот только с ним еще придется перед этим как-то поговорить. Или нет. Мобильник рядом на тумбе ― только руку протяни. Артем шумно выдыхает сквозь зубы. Никогда ссыклом не был, но сейчас до самого нутра пробирает ― обещал же не влипать никуда. А сам… Хотел по-человечески. Прибраться ― единственный стул в комнате и так едва держался под тонной наваленных шмоток, а стенка покрылась слоем пыли. Пожрать сообразить. А теперь даже рукой двинуть ― проблема. Спасибо Русу ― диван разложил и застелил. Устроил Артема со всем возможным удобством. Лекарств притаранил. А уже уходя, привычно хлопнув по плечу, пробасил: «Ждут тебя, братан, веселые игры в доктора и больного», ― и заржал, ловко уворачиваясь от контуженного подзатыльника. Угу. Вот сейчас он Лебедева наберет, тоже вместе посмеются. Телефон оживает прямо в руке, ритмично задребезжав в такт невеселым мыслям. Гадать кто звонит нечего ― белым по черному короткое «Лебедев». Ни тебе имени, ни пошлых сердечек ― а что, Темины бывшие пассии таким грешили. Просто и четко. Без всей вот этой… ― Тема, здравствуй. Выезжаю. Что-нибудь захватить? ― сдержанно так, но все еще тепло. Всегда тепло. А его жаром обдает с головы до пят и обратно ― волнами, какими-то блядь всполохами. Лихорадит как при гриппе, но в сотню раз хуже. Потому что подвел. ― Привет! Я это, ― ложь поперек горла встает, и Артем натурально хрипит в трубку, ― тут приболел. Температура, все дела. Лучше в другой раз, а то заражу тебя еще. Вполне нормальная отмаза. Не, ну, а что. Он даже не соврал почти. А чуть-чуть ― не считается. ― Меня простуды не берут. Прорезавшееся напряжение в его голосе заставляет коротко шумно сглотнуть. ― Давай лучше не будем проверять? Жратвы пацаны привезли, так что от голода не помру, да и лекарства… ― Тем. Сука. Внутри все аж переворачивается. Гребаная метафизическая хуйня. Артем почти физически ощущает чужую усталость и слабое раздражение от его бездарного пиздежа. ― Да что Тема-то? Говорю ж, все нормально!.. Уй, бля! ― сесть он, видите ли, захотел. Поясницу простреливает так, что выдохнуть не выходит, а в глазах натурально темнеет. ― Так ты говоришь ― простуда? Раздражение сменяется тихим бешенством. Глазами этими своими небось сверкает ― был бы рядом сразил наповал, насмерть блядь одним взглядом бы уложил. Вот только Артем уже лежит. И в этом, походу, все-таки придется признаться. ― Валь… Да бля. Ну, спизданул, ну… Не хочу я, чтобы ты меня таким видел! В трубке на долгое мгновение повисает тишина. ― Каким ― «таким»? ― спокойно так, с расстановкой. Отрезая все пути к отступлению. ― Беспомощным! Взрывается тут же. Но легче не становится. Совсем наоборот. В ответном молчании слишком много всего. Давит, в диван вжимает. Артем невольно напрягается всем телом, шипит, чувствуя, как поясницу снова простреливает болью. ― Артем. «Будь добр, поясни за базар» повисает невысказанным. Он лишь неопределенно хмыкает. Выдыхает. Глаза жмурит, собираясь с мыслями. Напряженную тишину разрывает истошный вой сигналки под окнами, приводя в чувства. Что ж. Валя, по крайней мере, готов его выслушать. Хотя, когда он не? И за что только Артему такое огромное счастье, а. ― Да, блин. Короче, мы с пацанами, точнее с Питоном, но не суть… Валентин слушает, как всегда внимательно, не перебивая, только задает пару уточняющих вопросов, когда он, выдохшись, замолкает. И тут же отключается, бросив привычное: ― Ясно, жди. За время до его прибытия, Артем делает героическое нихуя. Ну как. До прихожей доползает, а пока ждет звонок домофона, отрывает среди хлама на шкафу у двери вторую связку ключей. Валя все равно ведь навещать будет… Если будет. Артем мало того, что проебался, так еще и соврал. Хотя Валя наверняка все равно приехал бы проверить, не сдох ли он. Упрямства им обоим не занимать. Особенно в тяге причинять заботу близким. От звонка до звонка время застывает. Ни тиканья часов, ни шума с улицы, ни… слова от замершего по ту сторону порога Лебедева. Под его тяжелым внимательным взглядом Артем кое-как распрямляется. А тот лишь сильнее хмурится, разглядывая его скосоебленную фигуру. Губы поджимает. Ну, пиздец. ― Все не так плохо, как кажется, клянусь. Лебедев только головой дергает, мол, ничего слышать не хочу. Вот какого хера? К нему, понимаешь, со всей душой, а… Артем и глазом моргнуть не успевает, как за пояс вдруг надежно обнимает горячая рука, и его уже споро оттаскивают к разложенному дивану. Сгружают ― да что это блядь такое ― и сваливают прочь из комнаты. Ну, охуеть теперь. Шум воды в ванной немного отрезвляет. Походу, и правда опять лечить будет. С хера ли он вообще так беспокоится? Артем же не совсем отбитый. Да и с Лебедевым явно покруче истории случались ― чего только стоят пара рваных шрамов от пулевых на его теле. А над Темой трясется так, будто он от порыва ветра рассыплется. ― Не знал, что тебе настолько вкатывает игра в доктора. ― Не знал, что ты мазохист, Тем. Невозмутимо так, но Артема до самого нутра пробирает. Валентин на него не смотрит. Принесенными лекарствами шуршит, сверяясь с инструкцией. ― Иначе откуда такая тяга к боли? Шлепок внезапный легкий ноюще отзывается во всем теле. Задницу жжет, и Артем шипит сквозь зубы, щурясь. Но молчит. ― Или задница жаждет приключений? А? Не слышу! Еще один легкий шлепок, и он давится возмущением, сглатывает шумно. Заслужил. А заботу и беспокойство ― нет. Да как это работает, а? Как могла достаться внимательной ответственной душе Лебедева в родственные его? Тот еще проеб вселенского масштаба. В небесной канцелярии явно что-то напутали, и теперь у Валентина ― что ни день, то очередной квест. Ну, почти. История с ментовкой за пару недель затерлась, выцвела в едва заметные желтые разводы синяков на Теминых ребрах. Только Артем никогда не умел жить спокойно. Как и не мог привыкнуть, что теперь не один. Что нельзя просто взять и по приколу натворить херни, а потом под веселый матерок ее разгребать. Но от одной мысли, что Валя исчезнет из его жизни, сердце мучительно замирало. К горлу подкатывало, перекрывая кислород. Давило, теснило изнутри все то, что он еще по телефону должен был сказать. ― Я знаю, что проебался, Валь. Но я обязательно исправлюсь! Не улыбка ― оскал. Широкий такой, безбашенно искренний. Не, ну, а хрен ли. Пусть злится, пусть хоть выпорет, если ему полегчает. Только будет рядом. ― Я на это надеюсь. Артем, ― глухо так, сдержанно, но твердо, ― я не хочу тебя потерять. Что тут скажешь? Тут только поцелуи и помогут. Чтоб выразить все то, глубоко под ребрами бьющееся, с ума сводящее. То, к чему пора привыкать.