Космос рвется наружу

И если с обоюдным доверием все складывается само собой, то принять новость о Валиной командировке спустя несколько дней с отравления Чары не получается. Заспорить тоже. У Артема просто нет подходящих цензурных слов. Нет их и у Валентина. Мрачного, напряженного ― такого, что хочется поотрывать всем в его гребаном штабе башки. Мол, вы что, не понимаете, у него член семьи в больнице под капельницей! А вы ― на семь дней, пусть со связью, но… ― Буду каждый день звонить. Не то грозится, не то обещает тот за поздним ужином. Артем лишь кивает, вяло гоняя по тарелке картошку. Кусок в горло от таких новостей не лезет. Но он все-таки умудряется запихнуть ужин в себя, а потом себя в душ. Прохладная вода немного выстужает пылающие внутри гнев и беспокойство. И в спальню он входит почти спокойным. Почти. ― Там, куда ты едешь, опасно? ― Нет. Тем, ― горячая сильная ладонь легко сжимает запястье, ближе тянет, заставляя распластаться на постели рядом, ― все будет хорошо. Вы с Чарой справитесь, а я постараюсь вернуться как можно скорее. Хочется как в сопливом кинце потребовать, тыча пальцем в крепкую грудь «Обещаешь?» и услышать заветное «Обещаю». Но зачем слова, когда можно мягко коснуться губами губ, утверждая простую истину ― все обязательно будет хорошо. И никак иначе. Артем не допустит. Даже если для этого придется нарушить обещание не влипать никуда. Да и не влипал он, ну! Так, договорился с парнями по вечерам и ранним утром прочесывать пустырь. От них не убудет. Тем более уебка-отравителя до сих пор не поймали. Зря только беспокоили Валиных адъютантиков. Хотя им тоже полезно помнить, что за любыми бумажками стоят реальные жизни. И они важнее этих самых бумажек в разы. А некоторые люди важнее всего на свете. В этом Артем снова убеждается, когда на короткое: «Добрались нормально. Позвоню завтра в 10 вечера. Надеюсь, у вас все хорошо», ― чуть в голос не скулит от радости. Чара на лежанке голову беспокойно вскидывает, поскуливая в ответ. В пачке на подоконнике у балкона становится меньше еще на одну сигарету. Он медленно с каждым выдохом выпускает терзавшее весь день напряжение. Щурится, ладонью глаза прикрывает, вглядываясь в малиново-красный с лиловыми всполохами закат. Тот отчего-то напоминает о свежих темных следах на ребрах. О горячих, кусачих поцелуях, о руках, что… Сигарета с хрустом ломается в пальцах. Ну, какой же пиздец. Полный и беспросветный. Такой, что ни включенная лампа у кровати, ни таблетка супрастина не помогают ― сна ни в одном глазу. Подушка едва ощутимо пахнет Лебедевым. На тумбе ― начатая книжка с самодельной бумажной закладкой ― да кто сейчас такими пользуется? ― а через спинку стула перекинута тонкая домашняя рубашка. Валентина нет рядом, но он все еще здесь. Незримый, но осязаемый. Близкий и далекий. Артем сдается к третьему часу ночи. Спасибо блядским форумам за ответы на самые дебильные вопросы. Любимый парфюм Вали обитает на комоде, рядом с ровным строем коробок с запонками. Его аромат мешается со слабым естественным запахом Лебедева на домашней рубашке. Вот и все. Натянуть ее на соседнюю подушку, обнимая, утыкаясь носом и, наконец, спокойно выдыхая, стыдно. Глаза закрываются сами собой, и сдержать зубастый зевок не выходит. О том, какой он тоскующий дурак, можно и завтра… Да похуй ― пусть дурак. Зато выспавшийся. Следующие дни проходят как в тумане. Утренние пробежки сливаются с вечерними прогулками на пустыре, работа мешается с домашними делами, отдавая мучительной тянущей тоской в груди. Артем забывается настолько, что сигареты проскальзывают одна за другой. Так он не дымил со знакомства с Валей. И сейчас, выскочив на очередной перекур, чувствует краткое облегчение. Пока не замечает вышедшего следом Руса. ― Тем, случилось чего? Тот тщательно оттирает руки заляпанной тряпкой ― не выходит ни хрена. Зато новенькие очки блестят на солнце так, что Артем невольно жмурится. Позер, блядь. Но как всегда внимательный. Вот кому бы в ментовке работать. Сразу бы раскрываемость на районе подскочила. И этого уебка-отравителя они вмиг бы поймали. ― Да чо сразу случилось-то, а? ― А хрен ли ты третий раз за час на перекур выходишь? Мда. Так бездорно проебаться ― талант. Ну, хоть в чем-то он хорош. Жаль, что в тупых проебах на ровном месте больше всего. Но как Русу объяснить, что тоску эту ебучую иначе не вытравишь? Что только сигареты да уход за Чарой спасают? Ну и Лебедевская рубашка. Рубашки. Артем теперь их дома таскает. А хочется только одного ― чтобы Валентин, грозно нахмурившись для порядка, прямо в одной из них выдрал. Хоть в гостиной на диване, хоть в прихожей у стены, хоть… Только бы чувствовать его живого теплого рядом. Ближе, чем самого себя. ― Валю в командировку выдернули. Уже пятый день пошел. ― Без связи, что ли? ― Со связью. Только толку с этого ни хрена. Да и звонил он всего дважды. Больше писал ― коротко, сухо, но каждое сообщение Артем перечитывал по несколько раз, прежде чем ответить. А вчера перед сном всю переписку просмотрел. Но черная дыра в душе ширилась, вытесняя собой все, кроме острого желания вновь почувствовать себя живым. Неважно как. ― Давайте сегодня попозже соберемся. Вдруг он все-таки появится. ― Тем, ты же понимаешь, что… Надежда умирает последней. Даже если ее пиздит каждый день ногами под дых объективная реальность. А ему нужен всего лишь еще один шанс. ― Рус, я тебя по-братски прошу, ну! ― Ладно. Но это в последний раз. Очки цепляются за ворот грязной майки, беспощадно бликуя прямо в лицо. Почти как лампа в каком-нибудь участке. Вот какого, он не пошел в менты, а? ― В последний, клянусь! Тот лишь кивает. Ладонь в передний карман его шорт за сигаретами запускает. Извлекая на свет помятую пустую пачку. …Или все-таки на сцену Большого. А то и в Голливуд ― с такими-то выразительными взглядами. ― Я с твоим Лебедевым, если тебя разобьет инсульт, разбираться не собираюсь. ― Харэ драму разводить! Все нормально будет. Вот поймаем этого уебка и… Все обязательно наладится. Артем повторяет это весь день: возясь с очередной тачкой, ухаживая за Чарой, впихивая в себя поздний ужин. С Валей так же накануне его отъезда ужинали. Чуть нервно, но тепло, уютно. Артем овощи потушил, за любимыми яблоками Лебедева после работы метнулся, решив порадовать. Вроде мелочь, но из таких мелочей и складывались отношения. Не то, чтоб он был великим спецом. Но как иначе-то, если беспокоишься и уже скучаешь, хотя впереди целый вечер и ночь наедине. И лучше провести их… Стоило вынырнуть из своих мыслей на звук закипающего чайника, как Валя, внимательно взглянув, кивнул на холодильник: ― Очень надеюсь, что ничего не случится. Но если вдруг ― тут номера главврача и моего адъютанта. Ну, охренеть теперь. Раньше как-то выживал без этого, а тут… Артем, было, рот раскрыл, чтоб заспорить, но Лебедев не дал возразить, смерив тяжелым взглядом: ― Артем, очень прошу, не лезь никуда. Приключения сами тебя находят, а я не хочу, вернувшись, разыскивать по изоляторам и моргам. ― Да, блин, Валь. Я же не совсем отбитый! Все нормально будет. ― Хочется верить. Внутри мигом вскипела обида на Лебедева, его паранойю и гребаную командировку. Но портить ссорой последние часы наедине не хотелось. Хотелось крепких объятий, глубоких неспешных поцелуев и близости. Такой крышесносной, чтоб воспоминаний до его возвращения хватило. И сейчас самое время покрепче переплести их пальцы, утягивая Валю в спальню. Подальше от забот и поближе к себе. Уже после, перед сном, Артем в одних шортах выперся на балкон ― просто воздухом подышать. Лебедев потянулся следом, накинув на плечи свою рубашку, бережно укрывая от ночной прохлады. Поймать мимолетный жар его ладони, прижимаясь, притираясь щекой, было жизненно необходимо. В темных, прищуренных глазах искрами вспыхивала и гасла любовь. И Артем жадно ловил каждый отсвет, запоминая. Осознавая, что ему никогда не хватит. Ни взглядов, ни поцелуев, ни близости такой, что дух захватывает. Когда другого чувствуешь словно себя и удивляешься ― а как раньше жил-то? И чтоб не стало как раньше, по-хорошему, сегодня нужно остаться дома. Терпение Вали не бесконечно. Но кем Артем будет, если так легко сдастся? И пусть внутренности завязываются в тревожный узел, стоит представить его реакцию, Артем все равно упрямо натягивает толстовку и джинсы ― черные, чтоб не привлекать внимания. Чару на прощание по голове треплет: ― Я ненадолго. Не скучай, милая! Та быстро мокро лижет ладони, поскуливает, убеждая остаться, но он уже все решил. Это Лебедеву вечно мерещатся какие-то угрозы. А по факту ― ну что с ним может случиться? Как оказывается спустя пару часов ― многое. Но сейчас Артем неторопливо нарезает круги по темнеющему пустырю. В просвете между домов алеет заходящее солнце, и внутри все аж обмирает от дурного предчувствия. Угу, будущих пиздюлей от Лебедева. Потому что тот прав. В неприятности Артем влипает как в жвачку ― с одного, блядь, шага. Да какого хрена, а. Только накручивает себя на ровном месте как ссыкло. Полчаса уже тут торчат, Питон заебал всех в чате вопросами, когда они свалят, Женя нудежом, что это противозаконно, а Рус выразительным молчанием. Нафига, спрашивается, позвал их? Надо было самому… Наметившуюся у дальнего края пустыря движуху в темноте почти не разобрать. Вряд ли, им так повезло. Скорее всего, какие-нибудь дачники в ночи вернулись. Но проверить стоит. «Жень дуй к дальним домам походу наш отравитель явился. Снимай на видео все. Вообще все! И не высовывайся» «Окей!» С каждым шагом навстречу странной компании внутри вскипает злость. А стоит подобраться ближе, сомнений не остается ― это они. Кому еще взбредет шататься по ночному пустырю, шаря у самой земли? Окрик застревает в горле, когда один из уебков настороженно вскидывает голову. В слабом свете луны жуткая тигриная морда кажется подвижной, живой. Скалясь довольно, пока человеческие руки раскидывают отраву из пакета. ― Чего застыл? Давай уебывай, пока не уебали, ― слов почти не разобрать, но Артему и не нужно. Общий посыл ясен. Ярость накрывает с головой, заставляя шагнуть ближе. Уебок дергается раздраженно, а из-под маски вдруг доносится хриплый смешок. ― Бля, вот так встреча! Митяй, ты погляди, кого принесло! Это ж наш старый знакомый, ― пакет с отравой летит на землю, а уебок вдруг оказывается рядом. Капюшон скидывает ― одна из ладоней отливает серебром кастета. ― Приплыл ты, петушок! Стоп. Это что, те придурки из ментовки?.. Времени на размышления не остается. Уебок бьет коротко, без замаха ― походу, правда, они. От первого удара Артем уворачивается легко. А потом, потом все сливается, смазывается до жесткости чужого тела под кулаками, тяжести собственного дыхания и боли в отбитых ребрах. ― Тема, нож! Голос Руса разрезает ночную тишину, заставляя отскочить назад. Блестит лезвие, бита Руса мелькает совсем рядом, но уебок быстрее. Бросок ― и Артем заваливается назад, сбитый с ног. Перед глазами вспыхивает белыми искрами боль, кажется, он шипит, безуспешно пытаясь скинуть с себя… Голова гудит от смачного удара об землю, тяжесть чужого тела перекрывает кислород, ему едва хватает сил отбить руку с ножом, еще чуть-чуть и… Все прекращается. ― Это ты приплыл, уебок! Рус хрипит, ногами вбивая эту простую истину в отравителя. И как же хочется к нему присоединиться! Но в глазах двоится, голова раскалывается от боли, и Артема чуть не выворачивает, стоит только попытаться сесть. ― Пацаны, харэ, валить надо! Питон возникает из ниоткуда. Женька зависает где-то рядом ― до Артема долетает его нервный шепот: ― Пиздец нахуй блядь… Толстовка Руса мокрая на боку, это Артем различает отчетливо. Черная ткань темнеет от крови, а сам Рус бледнеет так быстро, что собственная головная боль отступает. Все исчезает. Остается лишь сумасшедшая улыбка на чужих синеющих губах. И собственное резкое, злое: ― Рус, сука, не смей умирать! Да я тебя сам урою, если… Не приходится. Приемный покой ближайшей больницы на удивление пуст. Их забирают на осмотр сразу же без лишних вопросов. Врач что-то втирает про сотрясение мозга ― угу, было бы чему сотрясаться ― а у Артема все мысли о том, как там Рус. Знал же, чувствовал, что ничем хорошим не кончится. А все равно упрямо пер напролом. Ладно бы его самого пырнули, но парни на такое не подписывались! А Лебедев, блядь, был прав. И если бы Артем не потащил сегодня никого с собой, если бы остался дома, ничего б не было. Да, уебки бы ушли, но… Все были бы целы. А они с Валей обязательно что-нибудь да придумали. Ведь тяга к справедливости у них общая. Как и собака. Чара встречает у самых дверей. Хвост нервно лупит по бокам, она все пытается наскочить, поскуливая. И Артем без сил стекает на пол, крепко обнимая беспокойный черно-белый вихрь, глуша громкий всхлип об мех. Почему он разрушает все, к чему прикасается? Почему просто не может… Еще недавно казалось, что жизнь, наконец-то, наладилась: начал бегать по утрам, курить почти бросил, в мастерской крупные заказы пошли. И у него появилась настоящая, всамделишная семья. Так какого хрена ему неймется, а? Особенно сейчас, когда рядом человек, разочаровать которого невозможно, невыносимо. И еще невыносимее жить без него. Что, очевидно, Артему и светит ― рассказать о случившемся придется. Потому что Женя снял не только драку, но и номера чужой тачки. А значит… ― Утро вечера мудренее, да, Чар? Та поскуливает в ответ коротко, руки лижет. И вдруг вскакивает, за рукав толстовки в комнату настойчиво тянет, кажется, соглашаясь. Сил хватает лишь завалиться на диван в гостиной, не раздеваясь. Завтра он об этом пожалеет. Как и о многом другом. Но это завтра. А сейчас Артем мгновенно отрубается, стоит голове коснуться диванной подушки. Его будит жажда. Черные шмотки, разогретые беспощадным утренним солнцем, душат. Хочется скинуть их прямо тут. А потом уже ползти на кухню и в душ. Въевшийся под кожу больничный запах не перебивает даже острый, пряный аромат кофе. Глаза распахиваются сами собой. Вот это он, блядь, попал. Конечно, есть шанс, что Юлька нагрянула без предупреждения… Если бы. Лебедев сосредоточенно курит у приоткрытого кухонного окна. Даже на звук шагов не оборачивается. Вот как ему сейчас что объяснишь? А придется. Разрядившийся мобильник оттягивает карман толстовки, напоминая об очередном проебе. В этот раз явно космического масштаба. Докуривает Лебедев молча. Сигарету в чистой, вымытой пепельнице тушит неспешно, тяжело. Наконец, разворачиваясь к застывшему в дверях Артему. И если начать говорить раньше, чем он успеет завестись, то, может, получится объясниться без… ― Да, я знаю, что проебался. Но, Валь, мне что делать надо было? Забыть и забить? Когда эти утырки продолжили бы безнаказанно животных травить, а? Получается как-то не очень. Точнее совсем не получается. Он сам мгновенно заводится под темным пристальным взглядом. ― Тебе надо было не лезть, куда не просят. Вот как у него все всегда легко и просто. Артем всего-то должен засунуть в задницу свои принципы, чтоб Лебедеву, видите ли, спокойно жилось. ― Да какого, собственно, хуя? Я, если ты не заметил, взрослый человек и сам могу решить… ― Артем, ты вообще меня слышишь? Отравители ушли из-за вас. Теперь мы не узнаем кто они и не сможем привлечь к ответственности. Этого ты добивался? ― Блядь, Валь! ― дыхание перехватывает от бессильной злости. На него, на себя, на уебков, из-за которых они стоят напротив друг друга и орут. Точнее это он орет, а Лебедев чеканит слова ― впору по стойке смирно вытягиваться. А вот хер там! Артем не один из его подчиненных, чтоб отчитывать, а взрослый человек. Его соулмейт, в конце концов. И Лебедеву рано или поздно придется смириться с тем, какой он. ― Не заводись! Женька их тачку спалил, ― Лебедев аж в лице меняется, и он ухмыляется против воли. ― Да не в том смысле. Номера сфоткал ― мигом по базе пробьем. Он не только номера снял, а еще как они отраву раскидывают. ― Но этого вам показалось мало. Зачем в драку полезли?! А про это-то он откуда… Артем глазом моргнуть не успевает ― Лебедев рывком подтягивает его к себе за ворот толстовки. Вот только что напротив стоял, глазами сверкал, а уже держит так крепко, что ни вырваться, ни дернуться. ― А если б у кого-то из них травмат был?! Его разгневанное лицо плывет перед глазами, голова кружится, Артем силится вздохнуть. Не помогает ни хрена. Воздуха катастрофически не хватает, но он широко, нагло скалится: ― Так не было же! Гаснет Лебедев так же быстро, как вспыхнул. Резко отпускает, делая шаг назад. И еще один ― к окну. Так и застывает памятником самому себе. Мрачный, напряженный. Артем незаметно переводит дыхание. Отступать некуда. Кажется, если сейчас уйдет, его больше никогда не то, что на кухню, на порог квартиры не пустят. Но что тут скажешь? «Извини, я так больше не буду» ― не прокатит. Потому что будет. И они оба это прекрасно знают. Так зачем притворяться, если… ― Валь... ― Артем, хватит. Всего пара слов. Но бьют наотмашь. Лишая сил взглянуть ему в глаза. Слишком страшно увидеть усталое разочарование, что уже сквозит в голосе. ― Я так не смогу. Только не так. Повисшая тишина оглушает. Рот вяжет металлический привкус крови. Сам не заметил, как прикусил щеку от напряжения. ― Это что… Это… все? Так просто взять и перечеркнуть что было, что могло быть, потому что… Потому что он, Артем, неисправимый долбоеб. И спорить с этим бессмысленно. А принять невозможно. Лебедев оборачивается медленно, губы поджимает. Смотрит. И коротко головой дергает. ― Я не знаю. Язык сухо мажет по растрескавшимся губам, в носу предательски щиплет. Артем долго смаргивает, улыбку из последних сил давит: ― Вас понял, товарищ полковник. Не скучайте, ― рука сама ложится козырьком к голове. Как когда-то при первой встрече. Вот и все. Все, блядь. Допрыгался. Ну, а хули ты хотел, если… Из кухни почти вылетает. Чара выбегает навстречу из комнаты, но Артем спешит запрыгнуть в кроссовки ― надо же, вчера и не заметил, как залил чужой кровью ― и выскочить из квартиры. Прочь, прочь, прочь. Как можно дальше. Жаль, от себя не убежишь.