Космос рвется наружу

Квартира встречает тишиной и темнотой. По полу стелется узкая полоска света от кухонного окна, разрезая сонный мрак прихожей. Разделяя реальность на до и... Есть ли жизнь после Лебедева? Да даже если есть, кому она нужна без него. И как же мучительно хочется, чтоб он ― как тогда ― сорвался следом, чтоб в дверь колотил, требуя объяснений. Чтобы обнял, поцеловал и сказал, что любит каким угодно. Да, блядь. Что просто любит. Зажечь сигарету никак не выходит. Дрожь накатывает волнами, усиливаясь. Настолько, что фильтр с хрустом ломается в стучащих зубах. Табак сыплется прямо на джинсы. Горчит на языке невысказанным ― да блять! Лучше бы он промолчал. Лучше бы остался вчера дома. Тогда нихуя, нихуяшеньки не было бы! Обнимал бы сейчас Валю, а не валялся в прихожей один. За ночь просрать любовь всей жизни ― особый, сука, талант. Ну, хоть в чем-то он хорош. Да так, что куда б от себя такого охуенного деться. Хоть топись. Или… В кухонном шкафу находится непочатая бутылка коньяка. Специально к возвращению Вали купил. А теперь… Зубы громко лязгают о горлышко. Артем едва не давится, чувствуя, как нутро обжигает до боли. Жмурится до слез. Не думать, не вспоминать, не… Нет, ну, не может Валя так просто от него отказаться, правда? Они же соулмейты. Они же на дачу собирались ― Чару выгулять, искупаться. Он обязательно остынет. Надо всего пару дней подождать и все… К концу четвертого дня становится ясно ― не остынет. Телефон молчит, головная боль час от часу усиливается, а Артем ни о чем другом думать не может. Ни за работой, ни на бесконечных перекурах, ни дома. Ничего больше не будет. Потому что Артем ― долбоеб, не способный держать обещания. И теперь подыхающий от разъедающей изнутри тоски. Лебедев-то небось уже забыл эти пару месяцев как страшный сон. И сейчас, сейчас живет как жил. Хотел бы он так же. Не чувствовать, забыть, перестать желать одного ― быть рядом. Просто бегать по утрам, чинить тачки, поебывать время от времени случайных девиц. А не пялиться каждую ночь на список входящих сообщений. Вот Лебедев обещает позвонить, вот спрашивает как они тут, а вот десяток смс о пропущенных вызовах. Десять, сука, звонков, которые он проебал по собственной тупости. Какие там больницы и морги. Валя наверняка решил, что его прикопали под ближайшим кустом на пустыре. А то чего похуже. Правда, что может быть хуже их последнего разговора, Артем не знает. А все потому, что выебываться меньше надо. Извинился бы нормально и… Ничего бы не изменилось. Слова тут бессильны. А на деле он показал себя пиздаболом каких поискать. Угу. Лебедев-то себе мигом не то, что такого же, в сто раз лучше найдет… ― Сука! Очередная кружка со звоном разлетается об стену кухни, брызжа острыми осколками вокруг. У него так скоро кружек не останется. Похуй, плевать. Новые купит. Смешно, конечно, будет, как тогда, столкнуться с Валей в магазине и… ― Да с-сука! Особо крупный осколок выскальзывает из пальцев, по ладони мажет, оставляя алую полосу. Крови неожиданно много ― крупные капли заливают пол, заставляя шевелиться. Справиться с аптечкой одной рукой та еще задача. Да, что это, блядь, такое, а. Звонок мобильника застает врасплох. Пацаны-то в основном пишут, если ничего срочного. А звонить любит… Артем хватает телефон прежде, чем успевает опомниться. Пальцы скользкие от крови, но это совсем ничего ― Белым по черному высвечивается «Юля Лебедева», лишая последней надежды. Позвонит он, как же. Такой большой, а все в сказки веришь. ― Привет, принцесса! Прости, но ты слегка не вовремя. На громкую связь переключается, продолжая сосредоточенно копаться в лекарствах. А вот и йод, и перекись, и даже бинт. Ну и заебись. ― Тем, я быстро. Хочу приехать на ближайшие выходные. ―Ммм, поздравляю?.. Я-то тут при чем? Ладонь будто кипятком обдает, стоит от души плеснуть в кровящую рану перекисью. Свистящий выдох сдержать не выходит. Как будто ему должно быть какое-то… Юлька опомниться не дает, продолжая настойчиво, даже сердито: ― При том, что тебе надо как-то подготовить отца. Я свою родственную душу нашла. ― В смысле? Кончай прикалываться, малая. У тебя же парень вроде есть. Повисшая в трубке тишина красноречивее любых слов. Перекись льется мимо раковины, размывая кровавые следы на полу. Артем матерится беззвучно. ― Тем, не тупи. Мой парень и есть мой соулмейт. Вот какого хрена его это должно волновать? Он тут кровью истекает, между прочим, а она со своими любовями лезет. Но что если… Нет, Лебедев его слушать не станет. Не после всего. ― Юль, это все прекрасно, конечно. Только он со мной не разговаривает. ― Значит сделай так, чтоб заговорил! Что бы у вас там ни случилось, а поговорить все равно придется. Мат замирает на губах. Со стороны судить и указания раздавать легко. В этом они с Лебедевым похожи. Но, может, Юля и права. Может, стоит попробовать еще. В самый последний раз. И если не получится, отвалить навсегда. Сердце, до того тревожно бухавшее в груди, почти замирает. Поверить, что все действительно кончится, невозможно. Слишком глубока связь между ними. И рвать на живую… ― Тем, ― ласково так. Утешать его, что ли, собралась? Этого еще не хватало. ― Все у вас будет хорошо. Ты ему по-настоящему дорог. Я давно не видела отца таким… счастливым как рядом с тобой. В горле комом встают все возражения. Да и что тут скажешь, если счастливее, чем рядом с Валей, он сам не был никогда в жизни. А за счастье надо бороться. Даже с самим собой. ― Ладно. Я попробую. Кажется, Юля еще что-то говорит, подбадривает, прощается, но Артем особо не вслушивается, скомкано прощаясь в ответ. А был ли Лебедев с ним, и правда, счастлив? Кажется, кроме безграничного разочарования и раздражения рядом с Артемом он ничего не чувствовал. Ну, еще удовольствие ― трахались они все-таки с огоньком, но кроме этого… Он, может, и не чувствовал, а сам Артем очень даже. И нежность тихую, изнутри выкручивающую, и благодарность такую, что дыхание замирало. Потому что никто и никогда так, как Валя, не заботился. Никто не был рядом и в радости, и в горе. В болезни, блядь, и здравии. Про Лебедева можно гадать бесконечно. Проще спросить лично. А не сдыхать день за днем от неопределенности. Правда, выдержит ли Артем его откровения ― тот еще вопрос. Если уже сейчас в груди вместо сердца тихо пульсирует черная дыра. И жить так невозможно, немыслимо. Нет, кто-то справляется. Он и про такое слышал. Вот только сам, вряд ли, вывезет. Слишком сильно вплавился Валя под кожу. Слишком глубоко под ребрами засел. Да Артем за один ласковый взгляд темных глаз… Душу продавать не приходится. Всего лишь набрать сообщение: «Валентин Юрьевич я завтра часов в 8 зайду за вещами если вы не против». Все равно шмотки забрать собирался. Вот и повод. Да и не напишешь же: «Валентин Юрьевич мне тут Юлька звонила. Сказала что лучше если эту новость сообщу вам лично я». Лебедев за такое не то, что к стенке припрет ― с лестницы спустит без лишних слов. Лимит терпения Артем уже исчерпал. А так и повод не совсем жалкий, и все-таки лично заболтать его будет ― не проще, нет. Надежнее. Ведь не мог же он не скучать? Хотя бы даже и по тощей Артемовой заднице. Они могли бы, между прочим, встречаться ради секса. Раз со всем остальным… К горлу мигом подкатывает тошнота. Нет уж. Ни за что на свете. Если рвать, то все. С концами. Иначе не выдержит. Будет под чужими окнами пьяные серенады орать, караулить у подъезда и хер знает что еще. Пусть лучше раз и навсегда. Телефон ответным сообщением вибрирует, мигом привлекая внимание. «Хорошо. Буду ждать» Вот так вот. Ждать он будет. Небось мечтает, чтоб духу Артема на его пороге не было. А хрен там. Придется потерпеть. Время до встречи пролетает стремительно и как-то мимо. Ремонт очередной тачки откладывается: нужные детали задерживаются, и он битых полчаса ругается с поставщиком, закладывая такие матерные пируэты, что Женька за мобильник хватается ― на диктофон, что ли, пишет? ― а Питон из-под соседней тачки выезжает. Ну, а хули. Не все ж Русу на воображаемой сцене блистать. Артем тоже может, когда хочет. Особенно, если речь про чужие косяки. Угу. Еще бы со своими... Нет, частично он разобрался. Еще в день их последнего разговора скинул Лебедеву фотки номеров и видос с дракой. Даже не ради восстановления справедливости ― проверить блокнул или нет. Хотя тот бы точно до такого не опустился. Роль малолетней истерички принадлежала Артему по праву. А ВалентинЮрич никогда ни словом, ни делом не дал усомниться, что ему важна их связь. И Артем важен. Что при этом чувствовал ― кто знает. Говорил, конечно, что ни о чем не жалеет, что боится потерять, но не про счастье. Да и про любовь как-то все больше молчали. Тогда казалось, что лишнее. А теперь, теперь Артем отдаст все на свете не то, что за ласковое слово ― один взгляд. И сейчас считая этажи под тихое мерное гудение лифта, старается не вспоминать. Не думать. Поглубже затолкать вот это душу выворачивающее. Незачем Лебедеву видеть, как он жалок. Уж лучше пусть запомнит наглым, самонадеянным и… От нужной двери отделяют какие-то несколько шагов. И с каждым из них надежда на счастливый финал тает, оседая пылью в душной тесноте подъезда. Связка ключей колет ладонь мимолетной прохладой. А он все не может решить ― позвонить или открыть самому? Ведь если войдет, уже невозможно будет… Дверь распахивается сама собой. Лебедев в синих штанах и серой футболке, смерив коротким взглядом, только кивает. Привычно домашний и непривычно отстраненный. Артем, словно загипнотизированный, делает шаг навстречу, захлопывая за собой дверь. В горле комом встают все заготовленные слова. Да и что тут скажешь, если все между ними уже сто раз обговорено? Вряд ли ему нужны очередные извинения, а остальное… Откуда-то сбоку вылетает Чара. Пушисто-порывисто наскакивает, тихо поскуливая. Руки лижет ― ну хоть кто-то рад его видеть. Интересно, а общая опека над собакой существует? Артем бы не отказался. Потому что Чара своя до глухой ломоты под ребрами. Нагладив ее вдоволь и напоследок потрепав за ушами, распрямляется торопливо под нечитаемым взглядом. А вдруг все-таки… ― Я собрал часть вещей ― те, что опознал. Но ты еще раз посмотри, вдруг чего-то не хватает. Все в спальне. В голове чуть гудит, смысл сказанного доходит не сразу. Без шансов, блядь. Он, походу все уже решил. Артем хмурится, было, но тут же кивает. Мол, и на том спасибо. Чужой случайный взгляд темнеет безразличием. Лебедев вмиг теряет к нему интерес, скрываясь на кухне. Вот как с ним таким… На кровати аккуратные стопки вещей. Небось еще и стиранных. Тьфу, блядь, тьфу нахуй. Артем закидывает их в сумку, не глядя. Смешок лающий, тихий сам срывается с губ. Нет, по-всякому бывало, конечно. И шмотки с балкона бывшие скидывали, и без всего выпездывали, но таким безупречным похуем не отличился никто. Словно и не было ничего вовсе. Словно… Обжигающе резкая боль сжимает голову раскаленным обручем. Под плотно зажмуренными веками рассыпаются белые искры, и приходится опуститься на кровать, растирая виски пальцами. Чара, крутившаяся рядом, под руки лезет, ввинчивается, поскуливает, влажно тычась носом куда попало, вызывая неконтролируемый нервный смех. Ну, хоть кому-то есть до него… ― Артем? ― Д-да? Вот что ему надо? Или тяга причинять добро даже тем, на кого строго похуй, так сильна? Или захотел посмотреть, как тут Артем без него? Очевидно ― хуево. Так и хрен ли… ― Что с тобой? ― А ч-что со мной? Все вроде норм, ― ухмылка кривит рот, и Лебедев, кажется, на миг прикрывает глаза. Артему, честно, не до него. Но боль в ответ на его присутствие чуть стихает, издеваясь. Заставляя шевелиться. А ведь он наверняка видел и подушку в рубашке, и переполненную пепельницу, и… От нервного хлопанья ящиками комода удерживается чудом. Лебедев, застывший в дверях, с каждой секундой все сильнее хмурится. Губы сжимает. Угу. Да кому вообще понравится, что бывший любовник по шкафам шарит? ВалентинЮрич тоже человек. Жаль, что отныне абсолютно чужой. ― Вроде все. Хотя… в прихожей кепка должна быть. Лебедев, пока он в кроссы втискивается, методично обыскивает полки. ― Держи. И если бы еще только раз коснуться горячих, крепких пальцев… Артем за козырек кепку цепляет, тут же натягивая. В голове воцаряется блаженная пустота. Головная боль, терзавшая все это время, отступает. Позволяя прочувствовать прощание полностью. Что он там сказать собирался? Опять сломанной пластинкой жевать извините-проебался-исправлюсь? Ну-ну. Может, оно и к лучшему. Лебедеву нужен кто-то, кто сделает его счастливым. А не будет напрягать каждым поступком. ― ВалентинЮрич, ― уже в дверях спохватывается. Тот привычно собранный мигом взглядом прикипает. ― Мне Юлька звонила. Просила поговорить с вами. Хмурится пуще прежнего, но молчит. ― Ну и, в общем, ждите ее в гости на выходные. Не одну. Она соулмейта нашла, ― смотреть, как Лебедев мрачнеет с каждым новым словом, невыносимо. Но у него хотя бы будет время свыкнуться. В отличие от Артема, которого тупо поставили перед фактом. ― Главное, не рубите с плеча. Она у вас умная, и соулмейт ей наверняка отличный достался. Не то, что вам. Где-то между строк застревает. В горле комом встает, не давая продолжить. Он сухо сглатывает и коротко усмехается: ― Да хоть на дачу их свозите. Как раз на деле проверите, что там за соул. И Чаре полезно. Та на звук своего имени вновь наскакивает, поскуливая, в ногах путается. Мол, куда собрался? Не пущу. Да он сам бы с радостью остался. Но кто ж даст. ― Еще вот… Ключи цепляются за подкладку кармана ― кажется, сама вселенная против. Но Лебедева вряд ли такими глупостями переубедишь. Артема словно током насквозь прошивает от мимолетного касания пальцев. И как же мучительно хочется их переплести, к губам притянуть… За дверь почти выскакивает, скомкано прощаясь на ходу. Похуй, плевать, пусть что угодно думает. Теперь уже без разницы. Теперь Артему остаются лишь тихо тлеющая в пальцах сигарета да бутылка водки на столе. И абсолютная пустота, грозящая поглотить целиком. Но не похуй ли? Он уже лишился самого главного. Какой смысл трястись за себя? Смысла нет. И искать его в темных вечерних сумерках поздно. А значит можно, наплевав на все, плеснуть в кружку еще. Водка идет легко словно вода. Онемевшее нутро не чувствует ничего. Но на глазах почему-то все равно выступают слезы, и сдержать их никак не выходит. Всего этого не было, если бы он только послушал Лебедева. Если бы не искал на свою задницу приключений. Знал же, чувствовал, что это станет последней каплей, так почему не остановился? Почему не… Поверил, что все у них может быть хорошо. Что съедутся как обычные люди. Будут мутить шашлыки в выходные на даче, собаку выгуливать вечерами. Да хоть за покупками таскаться. Все что душе угодно. Вместе. Потому что жизни друг без друга не смыслят. Не смыслили. Правильно говорить… ― Сука! Кружка с грохотом опускается на стол. Артем, покачнувшись, на ноги вскакивает. Все. Хватит. Мир вздрагивает, плывет. Виски простреливает привычной болью ― хоть за голову хватайся. Но лучше все-таки за стену. Так надежнее. Шаги неуверенные, шаткие доводят до зеркала в ванной. В темноте не видно ни хера. И к лучшему. Не хватало на свою пьяную опухшую от слез рожу любоваться. Артем на ощупь включает холодную воду и долго плещет в лицо, силясь выстудить пылающее внутри отчаяние. Утром. Он подумает обо всем утром. На диван падает, проезжаясь щекой по шершавой обивке. Беспощадная карусель пьяной дремы раскручивается мгновенно ― сознание то вращается, то замирает, то… С каждой секундой все ощутимее ласковое прикосновение горячих пальцев. Лебедев волосы мягко лохматит, перебирает, ладонь ко лбу прижимает, хмурясь. И поднимается. Артем слепо тянется следом, едва не свалившись на пол. Никакого Лебедева и близко нет, зато из коридора тянет тихим шумом. Воду в ванной забыл выключить?.. Не хватало еще соседей залить. Ладно, он сам утонет. Они на такое не подписывались. В ванной действительно едва слышно шумит душ. Вода будто серебрится в тусклом свете лампы. И Артем, поддавшись порыву, стягивает футболку, спортивки с бельем скидывает, шагая навстречу обжигающе теплым струям. Да так и замирает. Чувствуя, как вместе с водой утекают горечь, боль и обида. Оставляя после себя чистейшую пустоту. Идеальную, такую, что… Спину вдруг обдает резкой болью. И он, кое-как извернувшись, пораженно выдыхает ― его татуировка, его крылья плывут, стекая уродливыми чернильными дорожками вниз. ― Нет-нет-нет! Да б-блядь!.. Ладони бестолково мажут по плечам, лопаткам, он почти задыхается, не в силах поверить, что сквозь пальцы ускользает то единственное, что их… В груди что-то с хрустом ломается, клокочет. Наружу рвется громким надломленным воем. Внутренности выкручивает спазмом, и он… Рывком садится на постели. Руки не слушаются, но Артем упрямо тянет футболку с плеч. Лишь бы убедиться… Пара крыльев все еще чернеет на спине. Горячая со сна кожа тут же покрывается мурашками ― он бездумно обводит пальцами татуировку, ощупывает. К зеркальной дверце шкафа перетекает, рассматривая во все глаза. Двадцать пять лет с ней прожил. А сейчас словно впервые видит. Интересно, вспоминает ли Лебедев его при взгляде на собственные крылья? Разве что со словами «И как меня только угораздило». На кровати надрывается телефон ― надо же, даже будильник не проспал. Артем коротко усмехается и кое-как поднимается на ноги. Все. Хватит. Пора на работу собираться. А не пиздострадать по потерянному. Не получается ни хера. Спасибо пацанам ― лишних вопросов не задают. Иначе бы Артем прям посреди мастерской вздернулся. И похуй, что у них ни балки подходящей, нихуя для этого нет. Главное ― желание. Питон, правда, на обеденном перерыве мимоходом интересуется, что там с расследованием. Про заяву Руса напоминает, мол, надо бы к делу пришить. Артем лишь заторможено кивает в ответ ― понял-принял, все будет. И сосредоточенно утыкается обратно в стакан с растворимой картохой. Пусть жрать с похмелья не хочется ни хера, но силы ему еще понадобятся. Чтобы Лебедеву написать, например. Правда, до конца рабочего дня времени так и не находится. А вечером он открывает бутылку ключами прямо в прихожей. Мелькает запоздалая мысль, что к Русу давно не заходил, но так и тонет в очередном глотке пива. Расслабиться не выходит. Забыться тем более. Перед глазами все стоит Лебедев с этим своим осуждающим взглядом. Будто под кожу въедающимся. Таким, что и водкой не смоешь. У Артема вот нихуя не получается. И не получится. Он в самое нутро вплавился. Вместе с тем, как забавно собираются морщинки в уголках темных глаз от улыбки, как большой палец успокаивающе скользит по ладони, а Валя к кровати подводит и… Что бы он сказал, если бы увидел сейчас Артема? Уж точно ничего хорошего. Точнее глянул бы грозно ― и только. Зачем тратить слова, когда и так все ясно. Что вселенная крупно проебалась, столкнув их на пустыре, а затем сводя раз за разом. Что общего у них ни-ху-я, сколько б он не хорохорился. Только поверить в это невозможно, немыслимо. Как и отпустить Лебедева. И подрываясь в комнату за толстовкой, Артем думает лишь о том, как бы успеть. Судя по часам, тот как раз на вечернюю прогулку с Чарой вышел. Если поторопиться, то можно застать его у подъезда и… ― …Тем? ― знакомый голос выводит из полудремы. ― Ю-юля?.. Юлька хмурится, удерживая Чару на месте ― та рвется вперед, к нему. Артем по привычке тянется навстречу потрепать за ушами. И едва не валится со скамейки, неловко взмахнув руками. ― Хэкон. Чужая белоснежная улыбка слепит до боли. Он смаргивает долго, осоловело. Взгляд плывет, рассмотреть кто там с ней не выходит. ― Это что еще за п-покемон? Спьяну соображается туго. Голова тяжелая ― так и тянет вниз. Приходится сжать ее руками, упираясь локтями в колени. Мгновение, и Юлька оказывается рядом. Прохладные пальцы касаются лба и вдруг обнимают перебинтованную ладонь. ― Тем, откуда это? ― А?.. А-а-а. Так, порезался. Заб-бей, принцес-са. Спросила бы лучше, откуда у него в груди черная дыра, грозящая засосать целиком. А она про какую-то там царапину. Смешная. ― Так. Ну-ка, вставай. Как-то у Юльки все ловко выходит. И вот они уже резво, пошатываясь бредут к подъезду. Мир то и дело кренится то вправо, то влево, что не мешает впихнуться в лифт под ее тихое: «Да сколько ты выжрал-то!». Чара поскуливает нервно, этот Юлькин что-то негромко нудит ― за шумом крови в ушах и нарастающей головной болью слов не разобрать, но огрызается та зло. Ибо нехуй лезть куда не просят. Советчиков развелось каждый… Миг ― и мир вокруг исчезает. Темный, внимательный взгляд прошивает насквозь, словно при первой встрече. ― Вот, полюбуйся. На скамейке у дома подобрала. Будто щенка какого. Артем уже рот раскрывает заспорить, но замирает под суровым нечитаемым взглядом Лебедева. Ну-ну. Что угодно говори. Разве не видно, что… ― Уложи его в гостиной, пожалуйста. ― А может, сам уложишь? Он вообще-то твой соулмейт. ― Юля. …Ему, и правда, похуй. На что Артем до сих пор рассчитывает, а? На волшебную силу связи? На помощь вселенной? Угу. Лунная призма дай сил пережить это все и не ебнуться. Тьфу, блядь. ― Я уложу, не беспокойтесь. Юля, Валентин Юрьевич, ― а покемон-то говорить умеет! И хватка у него, как у питбуля ― Артем дернуться не успевает, как оказывается на знакомом диване. ― …Да ты вообще его видел? Еще рука эта… Из прихожей тянет негромким Юлькиным возмущением. Хочется возразить, заступиться ― мол, он сам, все сам. ВалентинЮрич ни в чем не... Этот ее, вон, тоже весь подбирается. Губы поджимает напряженно. Чем-то шуршит, заглушая обрывки гневных фраз. ― Юля, Артем ― взрослый человек. И я не… Шипучий стакан возникает прямо перед лицом, отвлекая. Этот ее даже сесть помогает. Татуировка в виде браслета темнеет на правом запястье, и Артем беззвучно выдыхает. Надо же. И вправду соулмейт. ― Вот, выпейте. Чуть кислая вода освежает. Глоток, еще один и еще ― чуть не идет носом под оглушительный грохот хлопнувшей по соседству двери. ― Пойду проведаю их, ― улыбка эта его… Мда. Ну, не всем так везет, как ему с Лебедевым. Этот ее хотя бы заботливый. Целый графин шипучки намутил… Сознание уплывает. Последнее, что Артем видит, прежде чем отрубиться, темный нечитаемый взгляд до боли знакомых глаз. А просыпается под грозным вдавливающим в диван Юлькиным взглядом. Зевает широко, кое-как зажимая рот кулаком ― в попытке откусить многострадальную ладонь целиком. Спасибо хоть, не запястье резанул. А то она бы изоралась, что он вены пилит с недотра… В смысле, с тоски. ― Проснулся? Давай в душ и собираться. На дачу поедем. Да какого… Что она опять удумала? ― Юль… ― И нет, это не обсуждается, ― тонкий палец с силой утыкается в грудь. ― Идея твоя. Так что не вздумай соскочить. Пусть лучше вас с отцом замкнет друг на друге, чем на нас с Хэконом. ― Да мне вообще похер, что у вас там. Веришь, нет? ― Верю. Но на дачу все равно поедешь с нами. А то ты так, ― Юля губы раздраженно поджимает, ― долго не протянешь, зожник хренов. ― Тебя забыл спросить! Огрызается по инерции ― как тут поспоришь? Она кругом права. Но от этого ни хрена не легче. Да потому что надо было сразу с Лебедевым объясниться, а не заливать горе горькой. Глядишь, до чего-то и… А теперь, теперь тому все равно. Но Артему-то нет. И пусть с разговорами словами через рот не вышло ― хоть полюбуется напоследок. Угу. Что-то напоследку этому конца-края не видно. Но не похуй ли? Сколько хочет, столько и… ― Ладно, хорошо. Убедила. Но мне домой надо, все вещи там. Юля хмурится коротко. Мол, да что у вас за пиздец приключился, раз… Но с расспросами не лезет. За что Артем отдельно благодарен. Сборы занимают минут двадцать: он просто выкидывает все ненужное из сумки с вещами. Какая блядская ирония. Верил бы во все эти неслучайные совпадения, давно решил бы, что вселенная пытается их с Лебедевым разлучить. Но они упрямо притягиваются раз за разом обратно. Как и положено настоящим соулмейтам. Жаль, без толку. На Артема тот не смотрит, даже когда он запрыгивает на переднее сидение знакомого лэнд ровера. Зато меж кресел тут же лезет радостная Чара, приветствуя мокро и заполошно. ― Чара, место! Та коротко лизнув в щеку, послушно утекает в крепкие объятия Юли. А Лебедев, наконец, заводит машину. Сосредоточенный и отстраненный. Настолько, что Артем к окну отворачивается не в силах видеть его таким. Глаза прикрывает. Пережидая неприятную пульсацию в затылке. Походу, приложили его куда сильнее, чем казалось. И пора бы к врачу сходить ― не хватало остатки мозгов растерять. Позже, потом. Вот вернется и сразу запишется. А пока, проморгавшись, Артем бездумно утыкается в телефон. Остатки недавней бодрости тают с каждой секундой. И он отрубается за просмотром новостей. В себя приходит от негромкого, но четкого: ― Выгружаемся. Лебедев времени не теряет: наказывает Юле проверить воду на участке и в доме, первую сумку с вещами Хэкону вручает, мол, давай, тащи. По нему взглядом мажет, тут же отворачиваясь. А Артем что? Не зассыт сам подкатить. ― ВалентинЮрич, может, помощь нужна? ― Спасибо, мы с Хэконом справимся. Прохладно так, уже по пути к дому. Вынуждая подхватить из багажника свою сумку, спеша следом. Вот и поговорили, блядь. Лебедев стремительно исчезает в глубине дома, а Артем чуть на Юльку не налетает, едва сдержав мат. Та вдруг на ближнюю дверь указывает: ― Твоя комната тут, на первом этаже. Рядом ― папина. Смотри не перепутай. Улыбается коротко, лукаво. Мол, ничего, все обязательно наладится. Артем бы поспорил, но сил хватает только кивнуть. Голова гудит, и он лезет за обезболом в карман под любопытным взглядом. ― Это что? ― Витаминки. Ну, ты же помнишь ― за зож на нож и все та… Это ж надо было… Язык твой ― враг твой. Юлька чуть голову склоняет, мол, что еще интересного скажешь? ― Неважно, забей. Лучше покажи, где у вас мангал, принцесса. Чтоб я знал, с чем придется иметь дело. ― Тем, расслабься. Папа и шашлык сообразит и с остальным разберется. Отдохни. Поспи, если хочешь. А то выглядишь паршиво. Заболтать ее не выходит. Одним словом ― Лебедева. Артем только выдыхает беззвучно. Таблетки до хруста сминает. Острый край врезается в ладонь ― боль отрезвляет мгновенно. ― Пойду пройдусь. После утешительной прохлады дома раскаленный солнцем воздух кажется вязким, густым. По траве стелятся пятнистые тени деревьев, уводя вглубь участка. Поближе к тонким, но крепким на вид яблоням. И садовым качелям ― Артем такие только в детстве в журналах видал. Вот и проверит такие они удобные, как тогда казалось, или нет. На сиденье зелено-полосатое падает, бездумно отталкиваясь от земли. И жмурится. Зачем только поехал, а? Все здесь на своих местах. И дом, и яблони эти, и качели. Все, кроме него. И вписаться в эту ебучую идиллию нет ни единого шанса. Самому-то не смешно ― приехать, чтоб в который раз убедиться, что Лебедеву одному лучше. С глухим стуком что-то приземляется на тканевую крышу качелей, вынуждая вскочить на ноги. Яблоко, отливающее алым с одного бока, удобно помещается в ладонь. И если обтереть его о футболку… Чара налетает откуда не возьмись, яростно веселым ураганом сметая болезненную тоску. Под руки лезет и вертится, вертится нетерпеливо ― мол, пойдем скорее играть! Но так и дождавшись реакции, обиженно дергает ушами, тут же срываясь с места по важным собачьим делам. ― Вот ты где. Юлька выныривает из-под низко нависших ветвей яблонь, рядом падает тоже с яблоком в руках. Молчит. И в молчании этом столько, что Артем напрягается против воли. ― Мама очень любила яблони. Не ради яблок, ей нравились цветы. Ну, знаешь, белая метель в мае, романтика, все дела. Я в детстве терпеть не могла. Вечно комнату через окно засыпало, приходилось чуть ли не каждый день лепестки выметать! А потом мама заболела и… Губы поджимает, голову склоняет. И если бы он мог забрать ее боль, забрал бы, не задумываясь. Слишком уж знакомо она отзывается внутри. ― Врачи руками разводили, но скоро все стало понятно. Ты слышал, наверное. Если соул умирает, то твоя татуировка выцветает. Не совсем, но заметно. Мамина таяла постепенно. И она сама вместе с ней. Папа… так и не оправился полностью. И после ее смерти совсем с катушек слетел с тотальным контролем, ― ухмылка горькая отдает застарелыми обидами. До боли знакомо. Настолько, что хочется прервать, заткнуть, но не… ― Слышал бы ты, как мы ругались, когда я старше стала. А потом как отрезало. Вот только не до конца, понимаешь? ― Понимаю. Лебедев ведь то же самое говорил. А он никогда не слушал. Хотя и про жену подозревал, и про все остальное тоже, но упрямо гнул свою линию. Чтобы его самого в итоге от боли и тоски в бараний рог скрутило. Яблоко на вкус, как уходящее лето ― горько-сладкое, терпкое. Звонко хрустит и кончается прежде, чем он придумает достойный ответ. Юлька-то не дура. Не пристала бы с душеспасительными разговорами, если б не видела что-то, чего он рассмотреть не смог. Но поверить, что Лебедев после всего действительно захочет говорить, невозможно. Да он своими руками вещи Артема собрал ― о чем… ― Поговори с ним, Тем. Он этого не показывает, но переживает. И за тебя, и из-за тебя. А я переживаю за вас. А Хэкон из-за меня, ― усмехается коротко, головой качает. ― Пора разорвать этот порочный круг. Плеча касается на прощание и стремительно исчезает, так и не дождавшись ответа. Да и не нужен он ей. И так знает, что Артем никуда не денется. Дорога обратно к дому занимает куда больше времени. Чара откуда-то притаскивает палку, слюняво роняя прямо под ноги. И отказать ей нет никакой возможности. Да и желания. И Артем запускает палку вдаль, а та возвращается снова и снова, подхваченная пушистым вихрем. Это грозится растянуться на вечность ― Пока он не замечает на крыльце дымящего Лебедева и не замирает с палкой в руках. Тут же забрасывая ее так далеко, как может. Между ними натурально искрит ― проскочить мимо него в дом кажется невозможным, нереальным. Слишком хочется обнять за шею, перехватив сигарету у губ, и затянуться самому. Слишком необходимо коснуться ― мимолетно, ненавязчиво, но так… Ладонь задевает его пальцы чересчур небрежно для случайного жеста. Но как же восхитительно похуй. И падая на кровать в своей комнате, Артем улыбается широко и шало, едва сдержав зевок. В последние дни ему все время хочется спать. А раз хочется… Сон прерывает душный, дымный запах костра. Артем сухо сглатывает. Жар захватывает с головой, кажется, он сам медленно тлеет, а воды нигде… Вода находится в сумке. Пара глотков заглушает пылающий внутри огонь. А тот, что за окном, разгорается все сильнее. Походу, Лебедев все-таки взялся за шашлыки сам. Ну и пожалуйста. А Артем что? Будет любоваться, пока может. От дневной жары не осталось и следа. Его тут же пробирает легким ознобом ― надо было хоть толстовку захватить из дома. Можно, конечно, погреться у мангала. Но приближаться к Лебедеву лишний раз… Не стоит. И надо чем-то занять руки. Потому что все мысли лишь о том, как бы залезть ладонями под его рубашку, запросто обнимая со спины, будто ничего и не… Закуривает почти судорожно, чуть не поперхнувшись дымом под острым вскрывающим взглядом. ― Не помню, чтоб ты курил. Артем лишь руками разводит ― мол, такой вот поворот. Не ждали? А надо бы. Пацанчикам с района куда привычнее сосать сиги, а не хуи. Ему, правда, теперь только это и светит. Потому что от мыслей о мужиках кроме Лебедева тошнит. Нет уж. Он больше никогда так не влипнет. Отныне лишь среднего пошиба телочки на вечер-другой и… ― Забыл вам написать: Рус заяву накатал на тех обмудков. Наверное, надо к делу пришить. Тот хмурится вдруг ― да что опять не так-то? ― Уже прикрепили, как раз на днях. Вот хер ли он так смотрит? Пускай куда подальше со своим осуждением катится. А с пацанами отдельный разговор будет. Что это за дружба такая с мутками за спиной? Не пойти бы им всем… Или нет. Артем пойдет. Хочется сорваться с места, резво гугля первую попавшуюся электричку до города ― Угу. Сначала сам в тачку к Лебедеву запрыгнул, а теперь истерит, как малолетка, что на хуй запрыгнуть не успел. Вторая сигарета проскакивает за первой без перерыва. Лебедев хмурится сильнее, губы поджимает, но какого хера? Они теперь чужие люди. И нехуй разводить непонятно что. А хочется. Хочется до острой ввинчивающейся штопором под сердце боли. Хочется прикасаться, чувствовать едва заметную улыбку губами, видеть, как солнце играет в темных с легкой проседью волосах и знать, что… Стремительно догорающая сигарета обжигает пальцы. Завтра. Он уедет первой же электричкой. Извинится еще раз, пожелает всего хорошего и уедет. Дожить бы. Вечер проходит как в тумане. Третья таблетка обезбола подряд не действует. Виски ломит, и Артем подслеповато щурится от болезненно яркого света фонаря в беседке. Шашлык кажется безвкусным, салат, что Юлька заботливо подкладывает в тарелку, тоже. А от ее обеспокоенных взглядов вовсе кусок в горло не лезет. ― Я, пожалуй, пойду лягу. Пит звонил. Сказал, что срочный заказ подвалил и без меня никак. Я бы и рад остаться. Но вот так. Скомканное извинение повисает в воздухе. Лебедев глядит тяжело и внимательно, но молчит. Юлька, было, порывается проводить до дома, но осекается, встретившись взглядом с Хэконом. Тому и говорить ничего не надо. Когда-то им с Валей тоже хватало одного взгляда, чтоб понять друг друга. Когда-то целую вечность назад. Поодаль на крыльце горит свет. Артем отвечает ему ярким сигнальным огнем сигареты. Пальцы с силой сминают очередную пустую пачку. Кажется, у него с собой еще одна. Или нет. Неважно. Завтра в городе купит. И чем скорее докурит и ляжет, тем быстрее наступит завтра. Ага, если бы. Простыни едва ощутимо пахнут чем-то морским. Пот, собравшийся над верхней губой, отдает солью. И так легко представить горячее сильное тело позади, ладони скользящие по бедрам. Пальцы, крепко удерживающие на месте, пока губы мокро, мягко касаются шеи, плеч, успокаивая. Потому что Артем никому никогда не… На постели садится рывком. Толстовку кое-как натягивает со спортивками. Сонная тишина дома оглушает. За стеной ― ни шороха, ни скрипа. Но от этого не легче. Слишком хочется туда, под горячий бок Лебедева, а вовсе не… Стрелять по чужим карманам сигареты, чтоб отпустило. Прохладная темнота накрывает с головой, стоит только ступить на крыльцо. Артем закуривает тут же. Жадно, долго затягиваясь. Фантомные прикосновения все еще жгут кожу. И если бы он тогда нормально извинился, если бы нашел нужные слова, то сейчас бы грелся в теплых объятиях после охуительного секса. Такого, что только и остается закурить и… ― Сигареты не найдется? Голос у Лебедева тихий и ясный. Тоже не мог уснуть? Или не ложился? Теперь и не спросишь ― право на откровенность Артем благополучно проебал. Сигареты протягивает молча. Внутри пусто и гулко ― ни тени стыда, что спер целую пачку. Так-то он вернуть собирался. Прикарманил бы пару, но… На крыльце вспыхивает свет, на миг ослепляя. Лебедев в золотистых отблесках фонаря кажется нереальным. Так и тянет потрогать ― а вдруг растает, как дым. Но Артем лишь приваливается боком к стене, вновь затягиваясь. Темные глаза смотрят чуть вопросительно и устало. Синяки под ними отливают лиловым ― и откуда только… Морщины в уголках губ стали жестче. И вертикальная меж бровей. А что если это из-за его блядской головной боли? Душевная связь-то работает. Вдруг и Лебедеву из-за него перепало? Ну, нахрен. Вернется, и сразу к врачу. Ладно он, но Валя не должен… ― Какие у вас планы на завтра? Само собой вырывается. Словно не было ничего, и они снова столкнулись случайно. Почти незнакомцы. Ведь главного ― был ли Лебедев с ним хоть немного счастлив, Артем никогда не знал. Теперь и не узнает. Так хоть спросит про… ― Собираемся на озеро. Я, кажется, рассказывал о нем. ― Рассказывали, ― хрипло. В глазах напротив невыносимое, и он щеку прикусывает, чтоб не сказать лишнего. Во рту солоно-горько ― кровь смешивается с дымом, напоминая, что пора бы уже попрощаться. И сменить маршрут пробежек не помешает. Не стоит им сталкиваться. Мало ли с кем тот будет отныне Чару выгуливать. Он просто не переживет, если вдруг… Лебедев затягивается коротко. Молчит. И взгляда от него не отвести. Если бы он только предложил, если бы… Не предложит и не попросит. Но Артем все равно останется. Попрощаться они всегда успеют. А помириться ― нет. ― Я бы с вами махнул. Думаю, пацаны еще день без меня переживут. Лебедев только кивает. Но в его взгляде вспыхивает что-то такое, от чего в груди мгновенно теплеет. Кажется, впервые с того-самого-разговора Артем сделал все правильно. Точнее хоть что-то. Об остальном остается догадываться. С Лебедевым за всю поездку они перекинулись парой слов. Зато Хэкон нудел без продыху. И в машине, и уже на берегу озера все втирал про ботаническое разнообразие средней полосы. Артем про него тоже многое сказал бы. Но из знакомых ботанов у него были тот Юлькин дружок, да сам Хэкон, что успел запарить хуже жаркого утреннего солнца. Так что приходилось помалкивать. Но судя по недобрым взглядам Лебедева, страдал не он один. Зато Юлька явно умилялась ― такой сияющей Артем не видел ее никогда. И ради нее можно и потерпеть даже бесконечный нудеж про зверобой и… ― Артем, забери из машины полотенца, пожалуйста. Глубоко под сердцем тянет почти болезненно ― неужто, наконец, сменил гнев на милость? Неужто… ― Чара, Чар! Ко мне! Юлька, споро скинувшая шмотки и работу по обустройству стоянки на них, торопится к воде. И Чару торопит. Они с глухим плеском влетают в озеро, взметая брызги вокруг ― шумные, беззаботные, счастливые. Губы сами собой ползут в широкой улыбке. Глубоко под ребрами колет остро, болезненно. Будто Артему тоже перепало немного этого яркого, солнечного, искреннего. Хэкон, помедлив, следует за ними. Оставив их с Лебедевым одних. ― Держи. А то еще сгоришь. Уже, блядь, горит. От одного взгляда на знакомое крепкое тело внутри вспыхивает жаркое, темное. И как тут не гореть, когда ловкие пальцы тянут рубашку с плеч, обнажая едва заметную разницу между загорелой шеей и ключицами. Кожа там и на груди бледнее ― наверняка горячая на ощупь. И если б только коснуться ее губами… ― Спасибо. Лебедев кивает, отворачиваясь к багажнику, кажется, за водой ― да какая, блядь, разница ― под кожей перекатываются мышцы, крылья на спине двигаются словно настоящие. И это поражает как в первый раз. Сердце в груди тяжелое, бухает с оттягом. Походу, пора охладиться. Пока он не сгорел дотла прямо здесь. Любовь, жажда быть рядом выплескиваются с широкими, плавными движениями. Запала хватает переплыть озеро от берега до берега. Юлька машет рукой из воды, что-то кричит ― слов не разобрать за шумом крови в ушах. Артем падает на мокрый песок с хриплым вздохом. Перед глазами на миг темнеет, но это ничего. Сейчас он посидит немного и двинет обратно. Или нет. Его ведет, стоит только вскочить на ноги ― приходится послушно упасть обратно. Мир вокруг то плывет, то замирает. Солнце припекает мокрые плечи и голову, прохладная вода щекотно лижет ступни. Артем едва слышно выдыхает. Еще чуть-чуть и… ― …ртем! Артем, ты меня слышишь? ― голос пробивается, словно сквозь толщу воды. Лебедев весь искрит от напряжения и беспокойства. Опять. Будто он этого заслуживает. Хриплый смешок срывается с губ сам собой: ― Бросьте меня, Ва-алентинЮрич. Потому что сам я в-вас никогда не… ― Что?.. Хмурится так, что вертикальная морщинка прорезает лоб. Артем хмурится в ответ. Ладонь к его лицу тянет ― Лебедев тут же склоняется ближе ― и мягко утыкается в морщинку пальцем. ― Х-хочу, чтоб вы б-были счастливы. И если нужно, ч-чтоб меня не было рядом, то… К губам вдруг прижимается горлышко бутылки. Вода смывает с губ неосторожные, глупые слова. А лба касается что-то прохладное и мокрое. Да что вообще… В себя он приходит уже в постели. Душно. Язык сухо скребет по небу, но сил нет даже протянуть руку за бутылкой воды. А стоит попытаться сесть, как спину простреливает резкой болью. Да какого, блядь! Ему вроде башку напекло, а вовсе не… Под лопатками болезненно жжет, дергает, как при нарыве. Кожа на ощупь горячая-горячая. Ему бы под прохладный душ. Или попить… Вода вот она, рядом, только дотянись! Миг ― и тело сводит судорогой. Грудь теснит до головокружения, до белесых кругов под плотно зажмуренными веками. Воздух тяжелый вязкий застревает в легких. Внутренности печет, кожа пылает, а он все силится… Боль складывает пополам, прорываясь наружу тихим воем. Кожа на спине лопается, а кости выворачивает так, что… В большом зеркале на стене мелькает черно-алый отсвет. И Артем неверяще замирает. Крылья настоящие неловко подрагивают за спиной. Смятые слипшиеся от крови перья шелково мажут по рукам, лицу, оставляя алые полосы. Надежно скрывая от беспощадно слепящего сквозь окно солнца. Что еще за… Реальность прозрачная, призрачная сквозит через узорчатые занавески на окнах. Подсвечивает темную монолитную фигуру Лебедева в кресле у кровати. Да ну, дичь какая. Но хоть не крылья. И на том… ― Артем, как ты? От напряжения в его голосе становится не по себе. Как можно было решить, что ему все равно? ― В порядке. П-пить дайте, па-ажалуй... ― он и договорить не успевает ― крепкая ладонь уже надежно, но осторожно поддерживает голову, помогая не захлебнуться долгожданной водой. Пока Лебедев буквально топит его в непрошенной нежности. На глазах против воли выступают слезы. Артем жмурится, чуть головой дергает, мол, хватит, отпустите. Но тот вновь удивляет. Мягко, но настойчиво обнимая. Выпитая вода комом встает в горле, запоздалая паника накрывает с головой. А если бы его скрутило прям посреди озера? Если б никто не успел на помощь? Ладно, он, дурак, сдохнет, но Валя не должен пострадать из-за его тупости! Нет уж. Он обязан жить долго и счастливо. Угу. В идеале, вместе с Артемом. И пусть для этого придется от души постараться, но он сделает все, лишь бы эти руки не отпускали больше никогда. Утешительное тепло Лебедева окутывает, успокаивая. Артем впитывает его всем собой ― жадно, нервно. А вдруг передумает? Но тот лишь выдыхает тихо, да осторожно ладонью вдоль позвоночника ведет. И никаких слов не надо, чтоб понять ― не отпустит. Достаточно взгляда в теплые, чуть прищуренные глаза. ― Вернемся в город, и сразу к врачу. Сотрясение мозга ― не шутки. ― Было б чему сотрясаться. Усмешка кривит рот. Валя глаза на миг прикрывает, головой качает, мол, ничего не меняется. Ну да. Хоть в чем-то он должен быть верен себе до конца. ― Валь, ― голос проседает от волнения, а руки осторожно обнимают крепкую ладонь. ― Прости меня, пожалуйста. Я тот еще еблан и придурок, и ты точно заслуживаешь лучшего. Но я тебя, ― горло вдруг сдавливает спазм, ― люблю. Очень. Да, блядь, я никого никогда так не любил! И постараюсь все исправить, только позволь быть рядом! Только не… ― Тем, ― негромко, мягко. Так, что глубоко под ребрами чуть щекотно, тепло прорастает надежда. ― Для начала поставим тебя на ноги. А потом будем думать, что делать дальше. Вместе. ― Вместе. Эхом отзывается. Чувствуя, как губы ползут в широченной, счастливой улыбке. А Лебедев вдруг вперед подается, коротко крепко целуя. Кажется, Артем уже позабыл, каково это, когда дыхание перехватывает от одного касания губ. Но ничего. Валя обязательно напомнит. Да так, чтоб не забылось больше никогда.