Бездуховно, но душевно

— Руки! — рявкнул Арс, когда Антон попытался закрыться от ударов. Шаст знает, что заслужил порку, да что уж там — он напросился. Не спал до утра, напился в спортбаре, поцеловал руку Гураму, посидел на коленях у Игоря, еще и кружок записал, чтоб Попов точно увидел, а то вдруг другие не расскажут, не снимут. Шлепок. Еще один. Иногда в быстром ритме: сразу несколько, не чередуя ягодицы, чтоб жгло до слез. Иногда медленные, в перерывах меж ударами сминая горячую чувствительную кожу. Антон вертится, хнычет, пытается вырваться из хватки, но он возбужден, и где-то в потаенных уголках сознания жаждет, чтоб наказание длилось дольше. — Еще семь. Для профилактики. Пока я был в Питере, ты слишком забылся. Антон лишь кивает — не может не согласиться. Он скучал по Арсению, желал его присутствия, контроля. Его наказаний и похвалы. С каждым ударом Антон все больше концентрировался на чужом дыхании, на низком голосе и руках, причиняющих боль, но отпускающих вину, словно каждый удар — индульгенция. — Ну, котёнок, надеюсь ты усвоил урок, — обманчиво нежно говорит Попов, прохладной ладонью — не той, что бил — гладя воспаленную кожу. — Если я еще хоть раз увижу твою блядскую задницу на чужих коленях, поведу тебя в клуб, продавать за полтинник, как шлюху, — предупредил он. Антон в ответ что-то невнятно промычал и захныкал, чувство облегчения от исполненного наказания и эйфория от прощения растрогали его. Попов тяжело вздохнул и притянул Шаста в объятия. Пора приласкать своё горе луковое.