Северус
— Вы привлекаете слишком много внимания. — Северус сворачивает утренний выпуск «Пророка» и протягивает сонной Грейнджер. На первой полосе красуется заголовок: «Помощница аптекаря спасла молодого дворянина от разъяренной толпы». — Вам повезло, что в этом столетии еще не изобрели фотографию и за вами не будет бегать сумасшедший Колин Криви. Грейнджер хмурится, вчитываясь в статью. — Колин погиб второго мая. — Каким образом несовершеннолетний участвовал в сражении? И как Минерва это допустила? Грейнджер водит пальцем по строчке и приподнимает брови. — Боюсь, профессор Макгонагалл просто не подозревала, что несовершеннолетние не подчинятся ее приказу эвакуироваться. А потом уже было поздно… Тут написано, что я с невероятной самоотверженностью спасла молодого Гринграсса, едва не ставшего жертвой алчных гоблинов. В этом веке что, есть своя Рита Скитер? Северус невозмутимо разбивает ложечкой скорлупу только что поданного на завтрак яйца. Стоит признать, что Констанция готовит некоторые блюда не хуже школьных эльфов, но вот ведет она себя весьма дерзко. В оконное стекло раздается стук, и Грейнджер торопливо приоткрывает створку, впуская внутрь неясыть, к лапке которой прикреплено письмо. — Колдомедик приглашает меня навестить мистера Гринграсса в больнице. — Грейнджер шумно выдыхает. — Пишет, что он уже пришел в себя, но, скорее всего, домой его отправят только завтра. Что думаете? Северус равнодушно пожимает плечами. Хотя, разумеется, чем меньше Гринграсс присутствует в ее жизни, тем лучше. — Считаю, что вам стоит нанести этот визит: все-таки Гринграсс помогает вам со сделками, так что терять его поддержку недальновидно. Только сперва позавтракайте, Мерлина ради, в Мунго можно провести полдня, пока вас наконец пустят к пациенту. Я должен навестить своих подопечных — расскажу о них, когда вы вернетесь. И будьте осторожны: драконья оспа весьма заразна. Грейнджер садится напротив него и придвигает к себе тарелку с завтраком, потом смотрит на него исподлобья. — Собираетесь к баронессе? — Возможно. Грейнджер фыркает, но ничего не произносит, делая вид, что заинтересована чашкой чая. Северус уходит раньше нее и сперва действительно отправляется утренним дилижансом в Йорк, чтобы проверить самочувствие Софии. Лакей, учтиво поклонившись, проводит его в уже знакомую гостиную. София появляется через несколько минут, бледная и усталая, но на ее лице мгновенно появляется счастливая улыбка. Невероятно странно осознавать, что кто-то может быть настолько рад его видеть. — Вы не в постели — уже хорошо. — Северус достает из кармана две склянки с зельями. — Попробуйте добавить фиолетовое в утренний чай, а черное — перед сном. Если не подействуют, в чем я сильно сомневаюсь, я изменю состав. София благодарно улыбается и крепко сжимает его руку, незаметно поглаживая его запястье кончиками пальцев. — Вы мой неизменный спаситель, — произносит она тихо и садится на оттоманку, предлагая ему присоединиться. — Я очень рада, что наш юный Филипп сейчас не в Англии. Вы слышали, какими шагами скачет драконья оспа? Последний раз такая вспышка была в тот год, когда умерла моя дочь. Обещайте мне, что не станете лечить зараженных. Я не буду спать, зная, что вы подвергаете себя опасности. — Поздно. София качает головой, вглядываясь в его лицо. Ее синие глаза полны горечи от давней потери. Увы, но она так и не перешагнула этот рубеж, не отпустила эту боль, хотя время и притупило ее. Некоторые шрамы не зарастают никогда. Северус осторожно берет ее ладонь, лежащую на серебристом платье, в свои ладони. Прикосновение приятно и интимно, и София вдруг подается вперед и касается свободной рукой его щеки. — Вы самый удивительный мужчина из всех, кого я знаю. Ее глаза пытаются заглянуть в самое его сердце, но легилимент из нее никудышный, и Северус лишь слабо улыбается. — Не стану отрицать. — Вы сильно торопитесь? — Напротив. София осторожно высвобождает ладонь и дотягивается до серебряного колокольчика, стоящего на изящном столике возле оттоманки. Камеристка появляется в гостиной спустя несколько секунд и тут же исчезает, получив просьбу принести кофе, фрукты, печенье и булочки. — Тиберий говорил, что вы исчезли со вчерашнего приема. — София откидывается на подушки. — И даже оставили вашу ученицу наедине с молодым Гринграссом, а утром я прочла ужасные новости «Пророка», однако восхитилась умением мисс Грейнджер выйти из такой ситуации невредимой. Как она себя чувствует? Северус подавляет усмешку, вспоминая утреннее невозмутимое выражение лица Грейнджер. — Превосходно. — Я бы на ее месте оцепенела от страха. — София задумчиво берет круглую булочку и разрезает ее пополам десертным ножом. — А она сумела не только спасти себя, но и мистера Гринграсса, которому грозила ужасная смерть. Поразительная девушка — пожалуй, могу сравнить с ней только Айрис и постоянно завидовать, что она говорит с вами и видит вас гораздо чаще, чем я. Северус берет со столика «Путешествия Гулливера» и вспоминает, что успел одолеть лишь первую часть — «В стране лилипутов». — Уже прочли? — интересуется он, пролистав первые страницы. — Удивительно, как правительство пропустило такое в печать. София смеется, разливая кофе по фарфоровым чашкам с голубым узором. — Цензура вычеркивает лишь самое вопиющее, да и потом — не все способны увидеть между строк двойной смысл, но я с вами соглашусь. Лилипуты полны самомнения, которое господин Свифт великолепно высмеивает. Отличная карикатура на наше английское общество — поэтому книга не пришлась по вкусу моему брату. Северус неохотно берет чашку из ее рук. Кофе, вопреки ожиданиям, вызывает у него сонливость, а не бодрость, но отказываться некрасиво. — Сомневаюсь, что она придется хоть кому-нибудь по вкусу — я подразумеваю духовенство и политиков. Одних выставляют в роли откровенных тупиц, спорящих о способе чистки яиц, других — напыщенными дураками, коих забавляет только высота их каблуков, но самое грустное, что никто из них не желает посмотреть на себя со стороны. София задумчиво ломает булочку пополам. — Как вы интересно сказали — посмотреть на себя со стороны. Знаете, я когда-то пробовала этим заняться и скажу вам, что осталась глубоко разочарована. Мы всегда в юности питаем иллюзии, что все успеем и всего добьемся, будем счастливы, благочестивы, принесем миру только добро, но увы — вскоре оказывается, что у жизни совершенно другие планы. Взять хотя бы меня — я абсолютно бесполезна. Северус качает головой. — Вздор. — Думаете, я могу принести пользу? Я посещаю приемы и балы, читаю умные книги, но это совершено не то, чего я хочу. — София медленно допивает кофе и выпрямляется. Глаза у нее блестят, и Северус думает, что наблюдать за красивой женщиной довольно приятно. — Я бы хотела иметь ребенка, снова стать матерью. — Ожидаемо. — А вы? Вы никогда не думали о том, что оставите после себя? — Справочник всевозможных рецептов и несколько десятков спасенных жизней. — Северус отрывает веточку винограда. — И упаси меня Мерлин от детей, да еще и рожденных по собственному желанию. Поверьте, стоит лишь год поработать в школе — и желание возиться с детьми исчезает в вас навсегда. София изучает его лицо вприщур, и ей словно не хватает лорнета. — Вы серьезно? — Разумеется. София закусывает губу, удержавшись от какого-то замечания, и следующие несколько минут проходят в полной тишине, прерываемой лишь легким звоном фарфора. Северус рассматривает иллюстрации в книге Свифта, одновременно думая, что в некоторых женщинах жажда материнства чересчур сильна. Вероятно, с ним самим что-то не так, и возможно, что он бы хотел иметь ребенка от Лили, но хотеть ребенка от любимой женщины и хотеть ребенка от кого угодно, просто так — нет, это совершенно его не интересует. Кроме того, отец из него вышел бы отвратительный. — А вторую часть, про великанов, вы читали? — София быстро примиряется с мыслью, что желания мужчины и женщины не всегда совпадают. — Я, признаться, не успела. Если хотите, можем устроить читальный вечер, а я приглашу господина Свифта — читает он превосходно. Прощаются они тепло, но без поцелуя: Северус считает, что его общение с зараженными достаточно опасно и незачем подвергать Софию ненужным рискам. — Берегите себя, Мерлина ради! — произносит она ему вслед, прикрывая калитку одной рукой, а другой наспех крестя его в воздухе. — Я буду ждать вас завтра вечером, мой господин Снейп. Северус проходит пару пустынных улиц и, свернув в переулок, слышит отчаянный женский вскрик. Бросившись вперед, он едва успевает выхватить шпагу, чтобы перехватить удар кинжала, предназначавшийся девушке лет пятнадцати. — Уходите! — бросает Северус, отражая сыплющиеся удары. — Живо! Нападающий, чье лицо скрыто маской, атакует достаточно умело, но борьба затягивается, и тогда он, улучив момент, вытаскивает пистолет из-за пояса и стреляет. Пуля попадает в руку чуть выше запястья, и Северус, выругавшись, выпускает оружие. Шпага падает на булыжники к его ногам, и нападающий отшвыривает ее носком ботинка, в то время как Северус вспоминает, что его собственный пистолет остался не заряжен после утренних упражнений. Черт подери пожилую леди, что пришла в аптеку с очередной идиотской просьбой! Выстрел звучит неожиданно для них обоих, и преступник вдруг мешком оседает вниз, падая на мостовую. Шагах в двадцати от него с поднятым пистолетом стоит журналист Боунс: шляпа его съехала набок, плащ наброшен на плечи. Откуда он здесь взялся? — Я следил за этим типом от самой таверны. — Тяжело дыша, Боунс подходит ближе и обнажает запястье убитого. На нем отчетливо виднеется татуировка в виде морского конька. — Он покупал с рук иглы дикобраза у нашего знакомого, мистера Берка. Они встречались в таверне «Лотос» — это на окраине города. Но пойти за ним сразу я не мог, чтобы не спугнуть, а получилось, что я бы не успел спасти жертву. Северус поднимает шпагу здоровой рукой и неуклюже возвращает в ножны. Что-то с этим журналистом нечисто, но что именно, он пока не может понять. — Вы ранены? Я вызову колдомедика… — Я не умру, и меня ждут. — Северус отрывает подол рубашки и перевязывает рану у локтя. — Вызовите лучше отдел мракоборцев и объясните им, что произошло. До дворца архиепископа Северус добирается за десять минут, и дворецкий немедленно проводит его к колдомедику, дежурившему у украшенных золотом дверей. Видимо, наследников престола привезли во дворец, чтобы избежать возможного предательства монахов. В монастырях случается много загадочных происшествий. — Добавьте в бадьян ягоды можжевельника. — Северус скептически нюхает бутыль с лекарством. — Можжевельник хорошо останавливает кровь. Колдомедик, пропустив замечание мимо ушей, обрабатывает рану и перевязывает руку. Поднявшись вслед за лакеем, Северус оказывается у золотых дверей, где его уже ждет архиепископ. Лицо его серое, словно он не спал уже несколько дней. — Маленькому наследнику резко стало плохо. — Архиепископ понижает голос, держа у носа платок, пахнущий травами. — Жена его высочества ничего не знает, она только восстанавливается после родов, а его высочество то спит, то приходит в себя и снова засыпает. Северус повязывает платок наподобие маски вокруг рта и заходит в просторное помещение с широкими окнами и лепниной на потолке. В ближнем к двери углу сидит еще один, пожилой колдомедик в зеленом камзоле. Кровать принца Уэльского стоит справа, кроватка ребенка — слева, и Северус сразу же направляется к ней, касаясь рукой лба. Ребенок, не открывая глаз, плачет, и Северус резко разворачивается к колдомедику: — Что вы давали зараженным? — Ваше зелье. Но к полудню оно закончилось, и мы решили, что новое обойдется и без безоара. Вы же понимаете, что нельзя подавать наследникам зелье с нечистыми ингредиентами. Вы же знаете, откуда достается камень? Северус произносит сквозь зубы: — И чем вы заменили данный ингредиент? — Соком липы. — Идиоты! — Прошу прощения? — Вы идиоты, — повторяет Северус, немедленно нюхая красновато-оранжевое зелье в прозрачной колбе, стоящей на столе. — Сок липы противопоказан при драконьей оспе, как и при любой инфекции, возбудителем которой является животное, а не человек. Убирайтесь к чертовой матери и принесите мне новый котел, безоар и все остальные ингредиенты по рецепту, который я написал вчера. Никому нельзя доверять! Все придется начинать заново и оставаться здесь на ночь, пока зараженным не станет лучше: он обязан спасти мальчика, а если получится, то и его отца. В справочнике Грейнджер события могут быть отражены уже после спасения принца Уэльского, и тогда его действия превратятся в подобие временной петли, но иного выхода нет. Во дворце Северус остается больше чем на сутки, предупредив Грейнджер о своем отсутствии и попросив заняться аптекой: несколько посетителей должны забрать заказанные настойки и зелья, другие — ингредиенты для зелий. Безоар находят только к полуночи, и Северус, несмотря на усталость, принимается за приготовление лекарства. Маленький Георг беспокоит его из-за сильного кашля, во время которого из горла вырывается целый сноп искр, кожа зеленеет, и высокая температура не спадает. Но после двух глотков лекарства мальчик успокаивается, и Северус переходит к Фредерику, который весь вечер находится в полудреме. — Как мой сын? — Жив. — Северус помогает ему приподняться, чтобы выпить чашку снадобья. Принц слегка осунулся, его лоб покрыт испариной. — Хотя, признаться, ваши лекари пытались отправить его на тот свет раньше положенного. Я вас прошу, ваше высочество, если хотите выиграть у оспы — слушайте, что я говорю. Поспать и перекусить Северусу удается только под утро, когда оба наследных принца забываются более-менее спокойным сном. Лакеи приносят матрас, одеяло, теплый чай и вяленое мясо, к которому Северус едва притрагивается. Лежа в сумраке и глядя на пляшущие тени от свеч на потолке, он пытается угадать, спит ли сейчас Грейнджер и как прошел ее визит в святого Мунго. — Спите? — слабый голос Фредерика раздается в тишине спальни. — Нет. — Мне нужно написать и передать письмо. — Исключено. — Хотите сказать, вы отказываете в услуге принцу Уэльскому? Наследнику престола? — В голосе принца слышится легкое раздражение, смешанное с удивлением. — Да хоть самому черту. — Северус закладывает руки за голову. — Вам необходимо беречь силы и зрение. Глаза — один из самых слабых органов, нечего заставлять их страдать ради ваших политических игр. Уверен, они немного подождут, кроме того — вы играете против собственного отца. Принц ворочается в постели. — Вы останетесь и на следующие сутки? — Скорее всего. Я уйду, только убедившись, что вы вне опасности и перешагнули критический рубеж, иначе ваши лекари все-таки доведут до конца то, что умеют лучше всего. — Я хотел отправить письмо своей фаворитке, — продолжает принц после минутного молчания. — Мы вместе ставим интересную пьесу, но театры считают, что она никуда не годится, и Анна сейчас работает над идеей, чтобы сделать ее более привлекательной для публики. Выступать против отца у меня нет ни сил, ни желания. Да и думаю, это бесполезно, хотя я понимаю, почему архиепископ стремится использовать меня в своих играх. Люди, посвятившие себя Богу, иногда оказываются невероятно предприимчивыми. Северус усмехается. Архиепископ — в первую очередь фигура политическая, а уже потом — религиозная, так было всегда и не изменилось даже в том времени, где он когда-то жил. Северус возвращается в Аппер-Фледжи только на вторые сутки к полудню и сразу заглядывает в аптеку. Грейнджер спокойно объясняет пожилой леди с маленькой собачкой рецептуру зелья от кашля. — В составе необходим сливовый цвет, — уверяет дама, тряся подбородком с бородавкой. — Мне всегда говорили, что сливовые цветки уничтожают заразу. — Вздор, мадам. — Северус проходит за прилавок, ловя на себе радостный взгляд Грейнджер. — От сливового цвета нет никакого толка. Поверьте, капли работают. С вас десять шиллингов. Дама покорно удаляется, и Северус довольно оглядывает помещение. Странно, но он привык к аптеке, к посетителям и находит это занятие по душе. Жаль будет расставаться со всем этим, когда они справятся со всеми задачами Министерства. Где он окажется после? — Сэр, я так рада, что вы вернулись. — Грейнджер записывает доход в книгу и поворачивается к нему. На ней простое домашнее платье, волосы убраны в пучок, и только несколько прядей завитками обрамляют лицо. — Без вас здесь довольно тяжело работать. — Вы отлично справляетесь. Как Гринграсс? Грейнджер резко краснеет, и Северус хмыкает. Разумеется — храбрая девица спасла прекрасного молодца, и он отплатит ей любовью. Гринграсс и раньше проявлял неравнодушие, а теперь совсем потеряет контроль. — Чувствует себя отлично. Его матушка пригласила меня к ним на вечер послезавтра. — А. Пойдете? — Неловко отказываться, сэр. — И черт с вами тогда. — Северус поджимает губы. Кончики пальцев странно покалывает, но он решает не обращать на это внимание. В конце концов, спал он всего часов пять за последние трое суток. — Поедемте в поля, я хочу подышать свежим воздухом. Грейнджер не возражает, и Северус с неудовольствием отмечает, что рядом с ней ему гораздо легче оставаться собой, чем рядом с Софией. Не нужно ни притворяться, ни подыскивать удобные слова, можно привычно ворчать, хмуриться и делать едкие замечания — Грейнджер прекрасно знает, что он из себя представляет, и не обращает на них никакого внимания, а если и обращает, то способна их отразить. Они едут шагом: Гермес фыркает и трясет головой, нюхая влажный июньский воздух, и Северус думает о том, что невольно поставил себя в уязвимое положение относительно архиепископа и тот может использовать против него факт, что Северус занимался лечением наследников. Ведь кроме лечения он мог передавать секретную информацию или стать участником заговора — и кому поверит суд? Легко стать человеком, на которого всем удобно сбросить свои грехи, а Министерству всегда плевать. — Перестаньте дергать руками, — Северус переводит взгляд на Грейнджер. — Выпрямитесь, сидите спокойно, поставьте запястья на один уровень. Лошадь и так идет, без вашего участия, не стоит ее нервировать. Грейнджер шумно выдыхает, и Северус понимает, что она нервничает, если не боится. Они впервые оказываются за пределами внутреннего двора, и он сам чувствует себя довольно неуютно, но для Грейнджер подобная прогулка — целое испытание, о котором она, разумеется, молчит. — Хотите — повернем домой, — произносит он спокойно. — У вас зажатый вид. Расслабьтесь. — Давайте доедем вон до того дерева. — Грейнджер хлыстиком указывает на расколотый молнией дуб посреди поля. — И немного передохнем. А потом уже можно возвращаться домой. Северус снова усмехается. Упрямству Грейнджер стоит посвятить несколько поэм. Даже если что-то не получается, даже если ей страшно так, что ее лицо бледнее бумаги, она все равно не повернет назад, пока не сочтет это необходимым. Когда они добираются до дуба, погода начинает проясняться: солнце то и дело выглядывает из облаков, несущихся по небу, покрытая утренней росой трава блестит, а перед глазами простираются изумрудные пустоши, исчезающие за линией горизонта. Легкий ветерок играет волосами и полой плаща, и Грейнджер с сожалением замечает, угадывая его собственные мысли: — Мы не догадались захватить с собой что-нибудь перекусить. Я бы не отказалась от сэндвича. С другой стороны, ничто не мешает наслаждаться свободой! Я соберу букет, а вы присмотрите за лошадьми. Северус опирается спиной о крепкий ствол дуба и лениво наблюдает за тем, как Грейнджер, наклоняясь, неторопливо собирает полевые цветы — маки, ромашки и колокольчики. Ветерок треплет подол ее изумрудного платья, которое сливается с цветом трав, и кажется, будто ее фигура и лицо вырастают прямо из земли, как один из диких стебельков. — Можем возвращаться, — произносит она довольно, прикрепляя разноцветный букет к седельной сумке. — Как ваши пациенты? Выздоровели? Вы о них и слова не сказали. — Кризис миновал, но ребенок еще слаб. — Северус накидывает поводья на шею Гермеса и затягивает подпругу. — Думаю, навещу их послезавтра, когда вы отправитесь на вечер к Гринграссам. Остаток дня проходит относительно спокойно: они вдвоем работают в аптеке, встречая посетителей и еще раз сверяя ингредиенты для улучшенного оглушающего зелья, а затем отправляются ужинать. Но, войдя на кухню, где Констанция с Грейнджер возятся с ужином, Северус сперва ощущает резкое покалывание в руках и ногах, затем его бросает в жар, а в глазах темнеет, и голова кружится так, что ему приходится ухватиться за край стола. Дьявол. Он все-таки заразился! — Убирайтесь обе вон отсюда, — произносит он глухо, пытаясь нащупать стул. — Это драконья оспа, и я опасен для вас. Чья-то рука направляет его, помогая сесть, и голос Грейнджер звучит прямо над ухом: — И не подумаю, сэр. Чем я могу помочь? — Несите бумагу и перо. Я напишу рецепт, а потом вы поможете мне дойти до спальни и уберетесь вон. Прикройте нос и рот платком, слышите? Дальнейшее происходит словно в полусне: Северус с трудом поднимается наверх, и Констанция, не слушая его возражения, помогает ему раздеться и лечь в постель. На некоторое время Северусу кажется, что он спит, и когда он открывает глаза, то видит у окна спальни сосредоточенную Грейнджер в домашнем голубом платье, толкущую ступкой безоар. — Какого черта вы здесь делаете? — Язык заплетается. — Убирайтесь. — Мы с вами заперты на карантин вместе, сэр. — Грейнджер не поворачивает головы. — Констанция будет приносить еду по необходимости, а также вести самые легкие дела в аптеке — продавать готовые снадобья и капли. Я уже повесила на входе объявление о том, что ближайшую неделю сложные заказы не принимаются. Северус не находит в себе сил с ней спорить и только замечает: — Крошка должна быть не крупной, но и не совсем мелкой, примерно с подсолнечное семечко величиной. Возьмите ступку поменьше, или вы все испортите. Я написал, что листья облепихи нужно добавить в самом конце? — Да, сэр. — Я помогу вам с безоаром. Грейнджер резко поднимает голову и смотрит на него сердито. Руки у нее перепачканы безоаровой пылью и соком облепихи. — Я запрещаю вам вставать. Лежите спокойно и помолчите, Мерлина ради, вы мне мешаете. Хотите, чтобы я отправила вас на тот свет, если перепутаю дозировку по вашей вине? Северус снова закрывает глаза, проваливаясь в темноту и явственно ощущая, как резко поднимается жар. Драконья оспа может протекать и с галлюцинациями, и с невероятно высокой температурой, а привести к слепоте или полному обезображиванию внешности. На память приходят страшные иллюстрации тех, кто навсегда остался зеленым, или плешивым, или покрытым язвами. Грейнджер несколько раз вырывает его из плена темноты, заставляя выпить зелье, и по вкусу оно достаточно похоже на правильное. Все-таки не зря он когда-то поставил ей «Превосходно» по зельеварению, но Мерлин, как же давно это было! Действительно в прошлой жизни, где он всегда был один. И страх этого одиночества в темноте вдруг настигает Северуса с такой силой, что он тихо произносит, не открывая глаз: — Не уходите. — Я здесь, сэр. Я только переоденусь, чтобы лечь и немного поспать. — Не уходите, — повторяет он глухо. — Я вижу, вы уходите. Грейнджер вздыхает где-то над самым его ухом, а затем благословенно прохладная рука ее касается его лба. — Я здесь, сэр. Вы весь горите. Упрекаете меня в безрассудстве, а сами трое суток провели в одной комнате с зараженными. Вы ничуть не лучше меня, знаете ли. Северус молча находит ее руку, лежащую на покрывале, и легонько сжимает ее. Удивительно, но Грейнджер — единственная, кого он готов терпеть возле себя в минуты слабости и кого он хочет видеть. Лицо Софии теряется в полумраке его мыслей, постепенно угасая. Нет, она не придет, конечно, да и незачем рисковать собой — но Грейнджер останется рядом. Она однажды спасла его и теперь будет ревностно следить, чтобы он не умер второй раз раньше времени. И Северус вновь проваливается в забытье, прерываемое вспышками прошлой жизни, силуэтами людей, давно исчезнувших и словно стертых из его памяти: отец, кричащий на мать, ее лицо с искривленными бледными губами, Лили, смотрящая на него с презрением, Дамблдор, расхаживающий по кабинету, и, наконец, Поттер, а затем все заволакивается беспросветным туманом. Проснувшись, Северус ощущает страшную жажду и все тот же непроходящий жар. Повернувшись, он замечает Грейнджер: она спит, сидя на полу, положив голову на скрещенные на покрывале руки в дюйме от его руки. Черты ее лица кажутся нежными, она спит безмятежно и тихо, и ее каштановые волосы отдают медью в солнечном свете утра. Северус касается ее ладони и хрипло произносит: — Грейнджер!.. Она мгновенно просыпается и выпрямляется, делая вид, словно не она минуту назад видела сны. — Сэр? — Грейнджер откидывает волосы на спину и удивленно произносит: — Вы позеленели! Северус переводит взгляд на руки: они цвета весеннего болота или едва распустившейся листвы. Грейнджер широко улыбается, потом пытается скрыть улыбку, но все равно громко смеется, не сдержавшись. — Смотрю, вы находите это забавным. — Северус бессильно откидывается на подушки. Ему хочется пить, и от жара кружится голова. — Но это действительно забавно, сэр. — Грейнджер поднимается и торопливо направляется к тазу для умывания. — Обещаю, я не расскажу баронессе. Не беспокойтесь, она не придет и не застанет вас таким. Вы хотите пить, сэр? Или сначала дать вам зелье? Северус собирается бросить язвительное замечание, но потолок снова немилосердно кружится в глазах в бешеном ритме, а изо рта и носа вырываются обжигающие искры, и комната вокруг него исчезает, словно в тумане.Элизабет
Элизабет раскладывает бумаги на столе перед Мраксом. Чтобы достать их, проникнув в дом лорда Певерелла, ей понадобилось купить оборотное зелье у торговца редкими ингредиентами и снадобьями, а также доплатить за молчание. Мракс хмурится, долго рассматривая старые письма и судебные документы, потом задумчиво поднимает взгляд на Элизабет, которая привычно цепляется за подлокотники кресла. — Вы справились с моей просьбой, мисс Уоррен. — Рада это слышать, сэр. — Однако сами по себе эти бумаги ничего не значат и цены не имеют. — Мракс недовольно жует губами. Камзол его сегодня застегнут не наглухо, и ворот чуть приоткрыт, позволяя Элизабет невольно рассмотреть мощную бычью шею. Она поеживается, но старается сохранить хладонокровный вид. — Что вы предлагаете, сэр? Я свою часть сделки выполнила, — произносит Элизабет негромко. — Теперь ваш черед. Вы обещали мне деньги и билет на корабль; впрочем, только деньги меня вполне устроят. Мракс усмехается, разглядывая ее с ног до головы. Его взгляд тяжел, но лишен той ненависти, которая появляется, стоит ему заговорить о собственных детях. Что он такого нашел в ней, в обычной гувернантке? — Мне нужна еще одна услуга, мисс Уоррен. Не беспокойтесь, она совершенно безобидная: найдите мне человека, который поможет выиграть суд над Певереллом. Человека честного и неподкупного, который заинтересован в правде, а не в звоне монет. Элизабет хмурится, пытаясь вспомнить о предстоящем суде Айрис Пруэтт. Как зовут ту даму, что помогает Айрис противостоять владельцу цирка? Она работает помощницей аптекаря в Аппер-Фледжи… Имя никак не приходит на ум, и Элизабет разочарованно качает головой. — Я подумаю, сэр. Дайте мне немного времени. Мракс придвигает документы ближе к себе, а потом убирает в ящик стола и запирает его на ключ. — Вы торопитесь, мисс Уоррен, или способны выделить полчаса, чтобы снова проиграть мне одну партию? Элизабет невольно улыбается, придвигая стул поближе к огромному столу из красного дерева, на котором Мракс уже расставляет шахматные фигуры. Удивительно, что даже у такого человека имеются свои слабости, и от них сложно отказаться. — Не смейте поддаваться, — предупреждает Мракс, глядя на нее исподлобья. — И не бойтесь проиграть. Но Элизабет все равно проигрывает в самый последний момент: мысли ее сегодня слишком далеки от шахмат, хоть она и любит их. Будь у нее больше времени и денег, возможно, она бы рискнула поучаствовать в турнире, который состоится в Лондоне через месяц. С Мраксом она многому научилась и наверняка обыграет даже среднего игрока, но на игры у нее нет времени. Беата наотрез отказывается от занятия и от прогулки в саду: Поллукса отправляют на смотр войск в Дувр, так что настроение у нее грустное, и Элизабет решает не настаивать. Выйдя от Мраксов, она сразу получает сову от Гринграссов об отмене занятия из-за какого происшествия, о котором письмо умалчивает, а затем сов еще от двух семей о том, что дети заболели драконьей оспой. И последней, на пути к книжной лавке, ее догоняет неясыть с грустным сообщением от Эмили о том, что женский пансион закрывается на трехнедельный карантин. На улице ей встречается множество людей в масках и платках, повязанных вокруг рта и носа, и Элизабет начинает нервничать. Неужели драконья оспа распространяется с такой силой? У нее осталось всего две ученицы, одна из них — сестра Фрэнка, а ко второй лучше не приходить, чтобы случайно не принести болезнь. Оспа проходит медленно, и получается, что ближайший месяц она не получит никакого жалованья, а если и получит, то намного меньше, чем обычно. Кроме того, если заболеет она сама, все заботы лягут на плечи Фрэнка, а она и так достаточно долго пользовалась его добротой и лаской. Элизабет проходит в здание, где располагается филиал «Пророка», чтобы расспросить Фрэнка об обстановке в городе, и, проходя мимо новостного стенда, замечает крупный заголовок: «Помощница аптекаря спасает молодого дворянина от разъяренной толпы». Торопливо раскрыв газету, Элизабет наконец находит имя: Гермиона Грейнджер. Да, это она! Она помогает Айрис Пруэтт в суде и вряд ли за деньги. Суд состоится как раз послезавтра: если Айрис Пруэтт его выиграет, то мисс Грейнджер можно доверять, иначе та давно бы заняла сторону Певерелла. Фрэнка она находит в курительной; он поспешно тушит сигару, заметив ее, и вид у него встревоженный. — Ты видела, что происходит на улицах? Невероятный хаос. Лавки закрываются или впускают по одному. — Фрэнк хмурится, разглядывая ее лицо. — Что случилось, Лиззи? Элизабет качает головой. Как бы она хотела рассказать ему на самом деле, что она чувствует! — Все ученики больны, а те, кто еще здоров, решили подождать с занятиями, — произносит она с отчаянием. — Я осталась без работы, Фрэнк. Пожалуй, только Беата Мракс остается моей ученицей, но лишь потому, что ее отцу наплевать на ее здоровье. Фрэнк успокаивающе привлекает ее к себе и обнимает за плечи. В курительной никого, кроме них двоих и терпкого запаха табака. — Не волнуйся. Я получаю хорошее жалованье, и потом — у меня есть некоторые сбережения. Даже если оспа совсем разгуляется, мы продержимся и два, и три месяца. При необходимости я смогу найти подработку, но уверен, такого не случится. «Обскурус» не закроется ни при каких обстоятельствах: Лестрейнджам и Розье нужны деньги и сенсации. Они уже собираются выпускать настоящий роман об игре в плюй-камни, только представь! Элизабет слышит его словно через стену густого тумана. Сердце бьется сильно-сильно, и в голове вдруг проносится и крепнет мысль: ей нужно уезжать. Сейчас. Ничего не ждать, ни на кого не надеяться, ни о чем не сожалеть. Бежать — вперед за мечтой, в неизвестность, прочь от этого городка, от оспы, от затхлости господских домов, от презрительных взглядов, от унижения. Бежать — и не оглядываться. Элизабет не помнит, как выходит из издательства. Ноги несут ее в судоходную лавку, где продают места на корабле, отплывающем каждую среду и субботу из Ливерпуля. — Одноместная каюта стоит десять галеонов. — Управляющий листает замусоленными пальцами страницы учетного журнала. — На субботу есть два места. Второе — в общей каюте для женщин. — Сколько стоит место в общей каюте? — спокойно интересуется Элизабет, глядя на его масляные губы. — Три галеона, если заплатите сейчас, — пять если капитану судна. — Управляющий окидывает ее любопытным взглядом. — Что, милочка, весь городок уже изучила, хочешь расширять территорию? Краснокожие как мужчины, говорят, дрянь. А местные — сплошные насильники да головорезы, порядочных там не найти. Подумала бы ты, милочка, хорошенько? — Денег с собой у меня нет, — произносит Элизабет тихо. — Я заплачу сразу, как окажусь на корабле. Внесите меня в списки: мисс Элизабет Уоррен. Я могу надеяться, что вы меня не обманете? Управляющий обиженно втягивает воздух широкими ноздрями. — Корабль «Морская дева» отплывает в субботу в полдень, с северной пристани. Капитана зовут Гилберт Розье. Если сядете на ночной дилижанс до Ливерпуля, то прибудете вовремя, еще успеете пообедать. Элизабет выходит из лавки в смятении. Получается, у нее есть всего три дня, чтобы покинуть Шотландию и исчезнуть из ее жизни, а необходимо продумать столько мелочей! Что взять с собой, чтобы вещи не занимали два саквояжа? Впрочем, личных вещей у нее и так практически нет, только книги и одежда, но ведь без щетки для волос, зеркальца, мыла, нижнего белья, важных лекарств да запасных сапожек не уедешь в холодную далекую страну? И ведь путь займет по меньшей мере около месяца. И самое главное — как собрать все, не привлекая внимание ни Фрэнка, ни Сибиллы? Эмили открывает не сразу: Элизабет слышит, как она возится за дверью, как шуршат домашние туфли — и наконец оказывается внутри маленького дома священника. Самого отца Крессвела нет — сейчас время службы, но запах ладана витает в воздухе. — По глазам вижу: ты что-то задумала. — Эмили улыбается, садясь напротив нее в низкое кресло. Она все так же бледна, как и после нападения. — Что на этот раз? — Я уезжаю в Вирджинию. — С Фрэнком? — Фрэнк не знает. Эмили качает головой: — Лиззи, ты сумасшедшая и неблагоразумная. Фрэнк любит тебя, он замечательный человек: честный, надежный, добрый — о таких мечтают! Чем он тебе не угодил? — Фрэнк мне очень дорог, правда, и я ни за что не стала бы с ним расставаться. — Элизабет с отчаянием смотрит на подругу. — Но моя мечта затмевает все на свете. Я не хочу оставаться гувернанткой навсегда, понимаешь? Я жажду приносить настоящую пользу. Эмили тяжело вздыхает. — То есть должность преподавателя истории магии ты тоже отвергла? — Какая польза в истории магии? — Элизабет топает носком ботинка. — Нет. Я хочу учить детей или настоящей магии, или необходимым в жизни вещам. Говорят, в колониях много детей бедняков, растущих без всякой надежды выбиться в люди, и потом — дети индейцев. Бедняжки не знают, что такое истина, что такое Бог — ходят практически голые, разрисовав тела, убивают друг друга ради языческих ритуалов… Там нужны миссионеры, понимаешь? Эмили на мгновение прикрывает глаза. — Понимаю, что тебя невозможно остановить, но я уверена, что все окажется совсем не таким, каким ты себе представляешь. С другой стороны, как дочь священника, я не могу не одобрять твои порывы и при этом порицать ложь в отношении Фрэнка. Ты должна ему признаться, Лиззи. — Нет. — Хорошо, и чем я могу помочь? — Я была бы очень благодарна, если бы ты позволила мне хранить все вещи для путешествия у тебя, это ненадолго. — Элизабет кротко улыбается. — Я уеду вечерним дилижансом в пятницу. И если Фрэнк спросит — скажи ему правду. Может быть, я ошибаюсь, и то чувство привязанности, которое я к нему испытываю, и есть любовь — но тогда она слаба, Эмили, и не способна меня удержать. Так ты мне поможешь? Эмили обещает хранить ее секрет в тайне до самого воскресенья, и Элизабет выходит от нее с колотящимся сердцем. Обратной дороги нет — но и денег у нее тоже при себе все еще нет. Поразмыслив, Элизабет заходит в таверну «Три льва», чтобы перекусить и собраться с мыслями. Фрэнк поймет. Нет, сначала он рассердится. Элизабет лишь раз видела его сердитым, когда Сибилла капризничала целое утро и разбила памятную чашку, оставшуюся от его матери. А потом он огорчится и разочаруется в ней, будет корить себя за то, что доверял ей и хотел жениться. А «его» Лиззи просто исчезла, даже не попрощавшись, хотя он подарил ей кольцо! И Элизабет вытягивает руку: колечко блестит на пальце словно с укором. Вернуть или оставить как память о человеке, которого она предала? Элизабет сжимает ладонь в кулак. У нее — свой путь! Да, мы причиняем боль близким своими решениями, но невозможно всю жизнь только и бояться причинить кому-то боль! Иногда следует верить своему сердцу и думать о том, что по-настоящему сделает тебя счастливым вопреки всему. Следующие два дня Элизабет проводит в сборах, тщательно продумывая жизнь на корабле и по ту сторону океана, складывая необходимые вещицы в небольшой саквояж, а также применив к сумочке заклятие невидимого расширения, с которым пришлось провозиться целое утро. В саквояж отправляются два платья, теплые ботиночки стоимостью тридцать сиклей, меховые перчатки и шарф, шерстяные чулки, две ночные сорочки из плотной ткани, два куска ароматного мыла, складное зеркальце, ножнички, набор для рукоделия, учебники по трансфигурации, зельеварению и травологии, альбом для рисования и несколько простых карандашей, ножик для их затачивания — подарок Эмили, мешочек с лавандой, мешочек с травами для мытья волос и три платка с вышитыми буквами «Э.У». В последний день, однако, Элизабет сталкивается с неприятностью: суд мисс Айрис отменяется по причине болезни некоторых присяжных, да и сама мисс Грейнджер оказывается запертой на добровольном карантине вместе с ее наставником. Поколебавшись, Элизабет решает, что терять ей нечего, и смело направляется к дому Мраксов. Домовой эльф учтиво провожает ее до кабинета хозяина и тут же исчезает. Мракс сидит в кресле у камина, держа в руках бокал огневиски. Увидев Элизабет, он немедленно поднимается и ставит бокал на каминную полку. — Я нашла человека, который поможет вам вернуть то, что принадлежит вам, сэр. — Элизабет протягивает ему позавчерашний выпуск «Пророка». — Мисс Грейджер, ученица аптекаря, невероятно умная девушка. Она выступает на стороне Айрис Пруэтт как независимое лицо. Мракс усмехается и швыряет газету в огонь. — Женщина! — Весьма образованная. — Но вы не знаете наверняка, выиграет ли она суд, мисс Уоррен. — Мракс смотрит на нее привычно исподлобья. — Женщины имеют не большой вес в обществе. — Попробуйте довериться мне, сэр, — упрямо произносит Элизабет. — А если мисс Грейнджер проиграет, обратитесь к Фрэнку Боунсу — вы не любите журналистов, но он проведет для вас целое расследование, даю слово. Мракс обходит Элизабет по кругу, словно акула проплывает мимо настороженного дельфина. — Когда вы уезжаете? — Сегодня в ночь. — И вам нужны деньги, разумеется? — Да, сэр. Мракс широко расставляет ноги. Огромный и страшный, он нависает над ней как скала, но Элизабет научилась его не бояться, во всяком случае — не показывать страх, который Мракс чует, как зверь чует кровь. — Я выпишу вам чек, мисс Уоррен. Небезопасно болтаться по морю с кучей золота в кармане. Оставьте себе немного монет, об остальном — молчите. Мне никогда не нравилось море, и я всегда избегал его. Но вы не уйдете, не выполнив мою последнюю просьбу, мисс Уоррен. Элизабет выпрямляется, глядя на него укоризненно. — Вы обещали, сэр: больше никаких просьб. — Вы бросаете меня в одиночестве, мисс Уоррен: без собеседника, без партнера в шахматных партиях, без вашего упрямства, вечно застрявшего на вашем лице. Поцелуйте меня — и убирайтесь ко всем чертям. Слова «ни за что, сэр» едва не срываются с ее губ, но Элизабет вовремя сдерживается. Мракс не шутит, смотря на нее голодным зверем, и ее сердце снова начинает колотиться так бешено, что она пытается выровнять дыхание. Поцелуй — как последняя жертва, принесенная ради свободы. Задержав дыхание, Элизабет шагает вперед и, приподнявшись на цыпочки, касается губами губ Мракса. Тот немедленно прижимает ее к себе, и поцелуй выходит дольше, чем Элизабет ожидает: горячее дыхание обжигает ее, горячие блуждающие руки скользят по ее спине, ноздри хищно втягивают воздух, жадные губы не отрываются от ее губ, но в них нет ни ненависти, ни презрения. — Убирайтесь, — повторяет Мракс, вложив чек в ее ладонь и отвернувшись к камину. — От души желаю вашим мечтам провалиться ко всем чертям, мисс Уоррен, и тогда вы вернетесь в этот дом и сыграете со мной еще одну партию шахмат. Идите! И не возвращайтесь. Элизабет внимательно рассматривает чек, только оказавшись на улице: на нем значится число сто. Сто галеонов вместо пятидесяти! Целое состояние! Элизабет разворачивается и возвращается к старинным массивным дверям, но никто не отвечает на ее настойчивый стук. Нерешительно заглянув в банк, Элизабет обналичивает десять галеонов, а чек с оставшейся суммой прячет внутрь корсета. С такой суммой ей удастся устроить свою жизнь чуть лучше, чем она рассчитывала, но мысль о том, что деньги достались ей нечестным и неправедным путем, терзает ее сердце. Не стоило устраиваться к Мраксам с самого начала! Последнюю ночь в доме Боунсов Элизабет не спит, ворочаясь в постели. Внутри она разрывается на несколько частей: одна хочет остаться рядом с Фрэнком, другая — уплыть за океан, третья советует принять предложение мадам Сейр и преподавать историю магии. На мгновение ее охватывает страх: как она оставит все, что знакомо ей, все, что составляет ее жизнь? Больше всего ее беспокоит Фрэнк. Он так увлечен работой, что за ним необходимо кому-то присматривать, а Сибилла еще ребенок. День перед отъездом тянется мучительно медленно: Элизабет встает на рассвете и занимается приготовлением еды — во всяком случае, на несколько дней ее должно хватить. Сибилла, чувствуя ее настроение, ходит за ней по пятам, как потерявшийся котенок. Фрэнк возвращается домой раньше обычного, и Элизабет прижимается к его груди, как только он появляется на кухне, уставший и одновременно радостный. От него привычно пахнет табачным дымом и свежими газетами. — Лиззи! Что случилось? — Фрэнк целует ее в лоб и проводит рукой по волосам. — Ты бледна. — Плохо спала, — отвечает она тихо, глядя в его лицо и стараясь наглядеться впрок. — Мне нужно заглянуть к Эмили, если ты не возражаешь. Она достала какую-то интересную книгу втайне от отца, представляешь? Возможно, я заночую у нее. — Конечно. — Фрэнк устало улыбается. — Как дела у Сибиллы? Я помню, что у нее не получалось запомнить все виды ядовитых грибов. Особенно те, которые сушат для приготовления зелий. — Сибилла умница. — Элизабет ставит на стол пузатый чайник и горшочек с жарким, расставляет чашки и кладет приборы. — Давайте ужинать. Фрэнк решает ее проводить: они идут молча по узким улицам Йорка, держась за руки. Фрэнк напевает под нос веселую мелодию, Элизабет изо всех сил вцепляется в его ладонь, пытаясь придумать прощальные слова. — Если вдруг захочешь вернуться домой сегодня, пришли сову. — Фрэнк сжимает ее запястье, остановившись у дома Крессвелов. — И у меня для тебя будет небольшое поручение, но оно совсем неважное, так что я расскажу о нем завтра. Хорошего вечера, Лиззи! — Хорошего вечера, Фрэнк! — произносит Элизабет почти шепотом. — В буфете сладкие пирожки, не забудь. Вот и все, что ей удается сказать на прощание. Нелепые, бесполезные слова, которые навсегда останутся в памяти. Эмили несколько раз крестит ее на дорогу, кутаясь в теплый плащ. Дилижанс приходит ровно в полночь, и в нем оказывается всего два свободных места. Элизабет садится между сонной пожилой дамой, прячущей руки в зимней муфте, и девочкой-подростком. Лошади храпят и грызут удила. — Береги себя! — Эмили машет ей на прощание. — И обязательно пиши мне, слышишь? Кучер привязывает ее саквояж к остальным, и лошади трогаются с места, унося ее стремительной рысью прочь из города, гулко цокая по мостовой. От усталости и мерного покачивания дилижанса Элизабет все же засыпает, откинувшись на жесткую спинку сидения. Ночью они делают еще несколько остановок в непроглядной темноте, высаживая пассажиров и меняя лошадей, но утром, едва приоткрыв глаза, Элизабет замечает резкую перемену пейзажа. Зеленые луга и холмы, сменяя вересковые пустоши, тянутся до самого горизонта, и где-то далеко-далеко искрится море в легкой утренней дымке. Фрегат «Морская дева» лениво покачивается на воде. Паруса спущены, команда снует по палубам, проверяя и осматривая корабль перед долгим плаванием. Элизабет одной из последних пассажиров поднимается на борт и протягивает капитану пять галеонов. — Ваше имя, мисс? — Элизабет Уоррен. — А. — Капитан поправляет треуголку, приветливо глядя на Элизабет. Его лицо — молодое, с внимательными серыми глазам — кажется ей знакомым. — Я вас ждал. Вы, насколько я помню, работали гувернанткой у Малфоев? — Верно, сэр. — В таком случае я предложу вам свободную каюту в лучшей части корабля, мисс, и настойчиво прошу вас принять предложение. Никаких монет сверх я с вас не возьму, но поверьте: образованной девушке вроде вас не место среди женщин, что обычно размещаются в общей каюте. Вы не останетесь ничем мне обязаны… Офицер Рэдкин, вы идете к себе? Проводите мисс Уоррен в одноместную каюту, будьте добры, и расскажите ей о порядках на корабле. Элизабет слушает офицера вполуха. Тревога и сомнения вдруг покидают ее, и все ее тело охватывает странное волнение. Вот он — первый шаг в новую жизнь, полную неизвестности. Разложив вещи в своей маленькой уютной каюте, Элизабет поднимается на главную палубу. Матросы все еще снуют по кораблю, ловко обходя пассажиров, офицеры отдают последние приказы, и мистер Розье наконец поднимается на капитанский мостик. — В добрый путь, господа! — произносит он громко. — Поднять якорь! Отдать швартовы! Полный вперед! «Морская дева» разворачивается навстречу солнцу. Впереди, насколько хватает глаз, простирается море, и солнечные блики, играя на лазурной воде, на секунду ослепляют Элизабет. В лицо ударяет соленый воздух, высоко в небе кричат чайки. Ливерпуль остается позади.Гермиона
Если прошлую ночь ей немного удалось поспать, хоть и полусидя на полу, то весь следующий день и ночь Гермиона не отходит от Снейпа, едва успевая перекусить. Он не приходит в себя с самого рассвета, жар не утихает, а ближе к ночи его ставшая зеленой кожа покрывается красными пятнами, которые превращаются в разноцветные волдыри. Получается, зелье либо имеет побочные эффекты, либо болезнь настолько непредсказуема, что протекает у всех совершенно по-разному. Часы показывают полночь, когда Гермиона берется за «Расширенный курс зельеварения» и раскрывает страницу с безоаром. — Может оказывать побочное действие в виде обезвоживания и жара, перегревающего внутренние органы, — читает она шепотом и хмурится. — И еще кто-то говорит не верить учебнику!.. Нейтрализовать действие безоара при условии, что им лечат вирусную болезнь, можно соком из свежего корня вереска, разведенного с рябиновой настойкой. Однако, учитывая повышенную ядовитость вереска, готовящий зелье должен быть либо опытен, либо осторожен. Гермиона устало вздыхает, стараясь унять дрожь в пальцах. Последний раз она так нервничала, когда Рона расщепило после побега из Министерства. Тогда она просто заставила себя сосредоточиться только на ране, а сейчас следует сосредоточиться на создании противодействующей настойки и мази от волдырей, которые потом превратятся в струпья, и если ничего с ними не сделать, останутся язвы. Гермиона подходит к двери и звонит в колокольчик. Легкие шаги Констанции раздаются на лестнице спустя пару минут. — Что вам нужно, мисс? — Сырой корень вереска, настойка рябины — она в левом стеллаже, если входить из кухни, затем кора дуба, листья арники, облепиховый экстракт, хвосты саламандры и слизь бундимуна. — Одну минуту, мисс. — Констанция чуть медлит. — Мисс, там посетитель требует продать ему златоглазки, говорит, они ему срочно необходимы. — Златоглазки продаются только аптекарем, и они на строгом учете. — Гермиона прикрывает глаза от усталости. — Пусть возвращается через несколько дней. Можешь предложить ему сушеную крапиву, она имеет схожий эффект. Все ингредиенты появляются в комнате через десять минут, но сырые корни вереска необходимо выкопать непосредственно перед варкой, и Констанция отправляет мальчика на пустошь в конце улицы в сопровождении Джозефа. Гермиона принимается за мазь от язв, тщательно взвешивая каждый ингредиент на весах, размышляя, насколько они точны в этом столетии. В едва теплую воду отправляется хвост саламандры, после закипания к нему добавляется кора дуба и листья арники. Варятся они около часа, а затем Гермиона снимает котелок с огня, едва не опрокинув все на угли камина, остужает зелье на окне и процеживает, а уже после снова ставит на огонь. Теперь необходимо добавить облепиху и варить около получаса, а в самом конце влить густую слизь бундимуна, которая одновременно придаст консистенцию мази и усилит подсушивающие свойства. Нарезав корень вереска, Гермиона берет остывшую мазь и садится рядом со Снейпом. Краснея от смущения, она снимает с него рубашку, прислушиваясь к бессвязному бормотанию, из которого разбирает несколько слов об отце. Волдыри усеивают тело до самого живота, но, слава Мерлину, не спускаются ниже. Гермиона осторожно смазывает их мазью и возвращается к вереску. Часам к двум ночи она заканчивает с отваром и устало трет глаза. За приоткрытым окном — тишина, прерываемая лишь криками уличных котов. Несколько раз перечитав рецепт, Гермиона отмеряет дозу лекарства и, осторожно приподняв голову Снейпа, очень медленно вливает отвар ему в рот. Затем она снова дает ему основное зелье с безоаром и без сил садится в кресло у окна, закутавшись в плед. Ночь все-таки берет свое, потому что ей снится Рон, залитый кровью, и она не может понять: это уже случилось или только случится когда-то, когда ее не окажется рядом. Проснувшись на рассвете, Гермиона сонно ставит котелок на огонь, чтобы вскипятить воду. Где-то внизу раздаются шаги Констанции, и Гермиона, поколебавшись, звонит в колокольчик. — Вы уже встали? — спрашивает она тихо, прислонившись к двери. — Да, мисс. Не спалось мне. — Голос у Констанции грустный и отчаявшийся. — Наш господин не приходит в себя, народ в городе и столице мрет как мухи, моя мать вчера слегла — и уж больше не встанет, я чувствую. Я вам сейчас принесу что-нибудь перекусить, мисс, погодите немного. Гермиона проходит в уборную — маленькую комнатку в дальнем углу спальни — и пытается привести себя в порядок, расчесав и собрав в пучок волосы, умыв лицо и шею. Да, некоторых удобств в этом столетии не хватает — например, водопровода в старых домах. Распахнув окно, Гермиона выглядывает в сад, вдыхая теплый воздух. Солнце проглядывает сквозь облака, на розовых кустах поблескивает роса. Высоко в небе парит сокол, охотящийся на мелких птиц. — Грейнджер, вы использовали слизь бундимуна для мази? Гермиона резко оборачивается и поспешно берет со стула домашний халат, накидывая поверх ночной рубашки. Снейп следит за ее движениями, не шевелясь. — Да, сэр. — Вы не догадались заменить ее на слизь мускатной улитки? — Учебник говорит, что слизь улитки не настолько целебна. — Учебник! Гермиона слабо улыбается, и волна страха внутри нее мгновенно исчезает. Слово сказано таким тоном, будто все учебники прокляты, но она привыкла к этому ворчливо-надменному тону, и он начинает ей нравится. Более того — он уже ей нравится. — Как вы себя чувствуете? — Чувствую отвратительный привкус горечи. Гермиона снимает котелок с огня и ставит на стол. Голова немного кружится от усталости, но сейчас не время жаловаться. Слава Мерлину, Снейп пришел в себя, но болезнь все еще довольно опасна. — Жар не спадал, и я подумала, что необходимо нейтрализовать эффект безоара — видимо, ваш организм не слишком его жалует. Пришлось отварить корень вереска и… Снейп закрывает глаза и тихо стонет. — Вереск ядовит, Грейнджер, и весьма опасен. — Тем не менее, ориентируясь на рекомендации учебника… — Чертов учебник! Гермиона смеется. Констанция тихо стучит в дверь, и Гермиона, забрав поднос, оставляет записку с просьбой принести подсушенный хлеб и немного сливочного масла, а на обед сварить куриный бульон. Снейп неохотно приподнимается на подушках и, сделав несколько глотков травяного часа, обессиленно откидывает голову назад. Гермиона забирает кружку из его рук и с беспокойством касается его лба, стараясь не задеть раздувшиеся волдыри, некоторые из которых уже начали лопаться. — У вас небольшой жар, но уже не такой сильный, как вчера. Я сейчас подам вам гренок с маслом: вам необходимо поесть, чтобы набраться сил, и нечего морщиться. А потом вы выпьете зелье от оспы и я смажу ваши язвы. Снейп изучает ее сквозь едва приоткрытые глаза. — Должно быть, я выгляжу как болотный монстр. Окажусь своим среди гриндилоу. — Пока вы не выздоровеете и не спуститесь к посетителям — вы мой личный монстр, и вы будете делать то, что я вам скажу, и — не вздумайте смеяться — доверитесь мне. В конце концов, не зря я получила «Превосходно» по зельеварению? Снейп не отвечает, продолжая разглядывать ее, и затем произносит: — Вам не страшно? — Когда-то я стерла память о себе своим собственным родителям. — Гермиона сосредоточенно раскладывает гренки на тарелке. — Когда-то я думала, что мой лучший друг погиб. Когда-то я была готова умереть в любой день. Нет, сэр, я не боюсь. — Я согласен поесть, если вы расскажете мне, из чего вы сделали мазь от язв. Гермиона, заправив непослушную прядь волос за ухо, устало описывает весь процесс. Снейп молча расправляется с гренками, явно делая над собой усилие — после жара редко хочется есть — и наконец замечает, отодвигая пустую тарелку на край постели: — Я бы и сейчас поставил вам «Превосходно», Грейнджер. У меня просто нет сил рассказать вам, сколько всего вы сделали неверно. Гермиона берет мазь и садится на краешек кровати, убеждая себя в том, что лежащий перед ней человек — всего лишь ее пациент, а она сама — кто-то вроде молодой мадам Помфри, еще не начавшей работать в Хогвартсе. Но Снейп продолжает смотреть на нее пристально, словно запоминая выражение ее лица, и Гермиона не сдерживает смущение, румянцем выступающее на щеках. Приподняв край его рубашки, она начинает смазывать волдыри, некоторые из которых лопаются под прикосновениями, заставляя Снейпа тихо шипеть. — Потерпите, сэр. — Гермиона старается не встречаться с ним взглядом. Прикосновение к его коже и такая близость к нему, в этой тишине, кажется интимной, и в какое-то мгновение она понимает, что их со Снейпом уже связывает невидимая нить, и отрицать это бесполезно. — Так лучше? — Немедленно вымойте руки, — отзывается он ворчливо. — И отправляйтесь спать. У вас лицо такого цвета, словно вы ездили верхом больше суток, не слезая. Прохладная постель с удовольствием принимает ее в свои объятия, и Гермиона засыпает мгновенно, лениво натянув одеяло до груди. Кушетка, которую Джозеф принес из гостиной, узкая и жесткая, но сейчас она — райский уголок отдыха, отгороженный от царства монстра ширмой, украшенной японскими цветами. Проснувшись, Гермиона наталкивается на пристальный взгляд черных глаз: Снейп наблюдает за ней поверх ширмы, и его голова с зеленовато-красной кожей, торчащая над японскими цветами, действительно похожа на голову монстра со старой иллюстрации. — Сэр, что вы делаете? — Смотрю, как вы спите. — И вам не стыдно? — Вы не встаете седьмой час подряд. — Снейп поджимает губы. — Я хотел удостовериться, что вы не заболели. — Я просто устала, сэр, но дайте мне минуту, и я встану и подам вам чай или бульон. И нужно выпить зелье от жара. Снейп усмехается, потом становится серьезным. — Что я говорил, когда бредил? — Что-то про вашего отца. — Гермиона вспоминает все бессвязные отрывки. — Чтобы он убирался из дома и не трогал вашу мать… Он действительно так ужасно к ней относился? Губы Снейпа мгновенно кривятся, выражение глаз становится жестким. — Мой отец — редкостная скотина, считавшая себя вправе поднимать руку на свою жену и своего ребенка. Когда я узнал, что Лорд убил своего отца, я какое-то время считал его поступок невероятно правильным и достойным восхищения. У него хватило желания мести для этого — у меня не хватило храбрости. Однако, со временем поняв, что женщины иногда делают удивительный выбор, я пришел к осознанию, что моя мать сама вышла замуж за такого человека: никто не совершал над ней насилия. И она выбрала остаться жить с этим человеком уже после того, как он потерял человеческое обличье и пристрастился к бутылке — хотя у нее было куда уйти. Всегда есть выход. Голова Снейпа исчезает за ширмой, и Гермиона, потянувшись, откидывает одеяло. Да, как много людей, пострадавших от безразличия и глупости своих родителей! — Вы поэтому никогда не притрагиваетесь к вину? — Гермиона накидывает домашнее платье и затягивает тесемки. Снейп устало ложится обратно в постель и накрывается пледом. — Отчасти. Спирт, Грейнджер, сильно меняет людей, я не собираюсь проверять, как он может изменить меня. Предпочитаю контролировать ситуацию. — Я сейчас подогрею бульон, а потом вернемся к зельям. — Оставьте бульон в покое. Гермиона вздыхает. Мужчины — совершенные дети, когда болеют. Рон чуть не умирал каждый раз, когда у него поднималась температура. — Давайте договоримся: я почитаю вам Свифта, а вы одолеете бульон, хотя бы половину. Оставшийся вечер проходит довольно спокойно: Гермиона успевает прочесть первую главу о стране великанов, дважды уговорить Снейпа поесть и принять зелье из вереска, а затем смазать волдыри, практически все уже превратившиеся в язвочки. Около десяти вечера в дверь раздается стук и тихий голос Констанции произносит: — Письма — одно господину Снейпу от дамы, второе — вам, мисс, от господина Гринграсса. Еще приходил посыльный от мисс Пруэтт, просил передать, что слушание перенесено на среду. Гермиона поднимает два конверта, запечатанных сургучом: на одном выдавлен знак Селвинов — трехбашенный замок на холме, на другом — с тремя перекрещенными розами — Гринграссов. — А вот и баронесса. — Гермиона протягивает Снейпу пахнущее терпкими духами письмо. — У вас осуждающий тон. Гермиона фыркает, садясь в кресло у камина и распечатывая письмо от Джулиана. Оно, слава Мерлину, ничем не пахнет, и в нем всего лишь несколько строк — весьма приятных в начале и настораживающих в конце. — Джулиан назначил встречу через три дня. Думаю, я смогу на ней присутствовать, и мы получим рог взрывопотамма. Если удастся, я договорюсь о покупке шкуры демимаски или перьев веретенницы. Судя по всему, в этот раз встреча клуба будет довольно масштабной. Снейп недовольно морщится. — И вы будете там только с этим сопляком Гринграссом. — Сэр! — Сожгите. — Снейп протягивает ей письмо баронессы. — Я не хочу хранить у себя женские письма. Гермиона берет бумагу кончиками пальцами, старательно не заглядывая внутрь. — А я-то думала, что вы спрячете его под подушку. — Как только дело касается баронессы, в вас пробуждается удивительный сарказм. — Снейп приподнимает брови. — Никак не пойму, отчего у вас к ней подобное отношение. Гермиона бросает надушенный листок в камин, и бумага, раскрывшись от жара углей, обнажает несколько слов. Гермиона успевает заметить строчку «Целую, ваша Софи», прежде чем та превращается в прах. «Его Софи»! Что между ними произошло? И тогда Гермиона ощущает то же яростное раздражение к баронессе, что ощущала когда-то давно к Лаванде Браун. — Я не люблю, когда люди получают что-то легким путем, но при этом ведут себя так, словно победили всех чудовищ мира собственными руками. — Гермиона взбалтывает зелье в склянке и, подойдя к Снейпу, касается его лба тыльной стороной ладони. — Думаю, вам стоит выпить настойку вереска еще два раза. — И что София получила легким путем? — Вас. Снейп громко хмыкает. — А еще я не терплю трусов, — продолжает Гермиона, невозмутимо взбалтывая зелье, а затем переливает его в стакан с золотым ободком. — Прислала вам письмо, а сама прячется в своем прекрасном особняке, подальше от страшной оспы, даже лично не явилась. Можете говорить и считать, что вам угодно, но она ради вас в пекло не полезет. Для этого надо марать холеные ручки. Снейп снова хмыкает. — Пейте. — Гермиона садится рядом с ним и протягивает стакан с настойкой. — И перестаньте усмехаться. — Если вы заметили, я молчу. — Зато ваши глаза очень многословны, сэр. — Гермиона выдерживает пронзительный взгляд и забирает стакан. — Хотите, почитаю следующую главу? Еще только десять вечера. Снейп откидывается на подушки, долго изучает ее лицо, и затем насмешливо интересуется: — Грейнджер, вы что — ревнуете? — Самое нелепое и оскорбительное предположение на свете. — Гермиона возмущенно поднимается на ноги и, взяв со столика «Путешествия Гулливера», забирается с ногами в кресло у камина. — На чем мы остановились? Вот, нашла. «Я никогда не видала и не слыхала ничего подобного! — воскликнула королева. — Это самое рассудительное и красноречивое насекомое из всех насекомых на свете! И, взяв Гулливера двумя пальцами, она понесла его показать королю. Король сидел у себя в кабинете и был занят какими-то важными государственными делами»… Сэр! — Да? — Прекратите издевательски улыбаться. — Вы забавно читаете, Грейнджер. Словно первокурсница, которой Флитвик дал задание выучить текст для рождественского выступления. Жаль, здесь нет Криви с его колдоаппаратом, чтобы запечатлеть каждую вашу эмоцию, когда вы перескакиваете с одного персонажа на другого. Гермиона захлопывает книгу, поднимается и уходит за свою японскую ширму, сдерживая упрямые слезы. Нет, никакой нити между ними нет и быть не может: Снейп никогда не начнет воспринимать ее всерьез, лишь иногда сдерживая язвительность, чтобы обрушить ее целиком в следующий подходящий момент. Он видит в ней только ученицу, причем неумелую, которая едва ли способна верно нарезать вереск, а увлечен он утонченной баронессой — разумеется, кем же еще! Снейпу становится лучше к концу следующего дня: жар не возвращается, язвы под воздействием мази уменьшаются, а зеленый цвет кожи практически исчезает к утру того дня, когда Гермиона решительно намеревается вернуться в собственную спальню. С того самого вечера она практически не сказала Снейпу ни слова кроме нескольких, и он отвечал ей тем же молчанием. Всего она провела в его комнате шесть суток, и теперь отчаянно мечтает о ванне с душистыми травами. — Вы не заболели — это хорошо. У вас крепкий организм. — Снейп наблюдает, как она складывает ширму и отодвигает ее в сторону уборной. — Я привита от оспы. — Гермиона окидывает спальню взглядом, удостоверившись, что ничего не забыла. «Путешествия Гулливера» торчат у нее из-под мышки. Снейп кривит губы. — Вы же не всерьез считаете, что маггловская прививка защищает вас от магической болезни? Только если вам привили упрямство, распространяющееся на устойчивость к вирусам, — в это я охотно поверю. Гермиона не отвечает, проходя мимо него к двери. Через полчаса у нее занятие по стрельбе с Кастором, и ей хочется привести себя в порядок. Снейп жив, и в этом есть доля ее усилий, пускай она и слепо следовала учебнику. В конце концов, учебники написаны не дураками! — У вас сердитый вид. — Кастор подает ей заряженный пистолет и отодвигает человечка на пять шагов подальше. — Вы хорошо себя чувствуете? А как господин Снейп? — Великолепно. — Гермиона целится человечку в сердце и выстреливает. Уже привычный дым окутывает ее лицо на несколько секунд, а затем Кастор подает второй пистолет. — Чуть выше? Кастор оценивающе разглядывает пораженного человечка. — Чуть левее и ниже. Опустите руку, вот так, — он слегка нажимает на ее запястье. — Стреляйте! Выстрел выходит удачнее, и оставшиеся полчаса Гермиона увлеченно уничтожает человечка выстрелами в различные части тела. Кастор ничего не говорит, только перезаряжает пистолеты и подает ей по очереди. Тренировка заканчивается, когда Констанция приносит в сад свежесваренный кофе, фрукты и булочки из пекарни, расположенной в конце улочки. Кастор с удовольствием принимается за угощение, поглядывая на решетчатое окно второго этажа. Гермиона следит за его взглядом и замечает наблюдающего за ними Снейпа. — Что происходит в Лондоне и Йорке? Как ваша семья? — Гермиона поворачивается к дому спиной и берет яблоко. — Как его величество? Кастор промакивает уголки рта салфеткой и кидает ее на пустую тарелку. — Слава Мерлину, ни моей семьи, ни семьи его величества оспа не коснулась. Брат Айрис до сих пор в тяжелом состоянии в больнице Мунго, которая переполнена бедолагами. Брат мадам Лестрейндж отправился на тот свет, но это к лучшему. Отец Флавиана Малфоя тоже не выкарабкался, похороны назначены на завтра. Жаль, что наш знакомый мерзавец Бут цел и невредим, как юная девушка после встречи с евнухом в темном лесу. Гермиона бросает на него укоризненный взгляд. — А, и вы помните нашего отважного журналиста Боунса? Его сестра слегла вчера с проклятой болезнью, а его возлюбленная мисс Уоррен, гувернантка, что работала у Мраксов и Григрассов, сбежала в колонии. Не представляю, как тяжело быть обманутым женщиной! Гермиона смеется и берет его под руку, предлагая пройтись по саду. Подол платья шуршит по гравию, и легкий ветерок играет выбившейся прядью волос. От Кастора приято пахнет мужским одеколоном, и Гермиона невольно вспоминает улыбку Джулиана, когда она вошла в его палату. Его мать, полноватая белокурая женщина лет шестидесяти, горячо обняла ее и долго не отпускала, заставив в подробностях рассказать о спасении сына, а отец учтиво склонил голову, приветствуя ее. Нет, все-таки хорошо, что ей не удалось попасть к ним на вечер. Нужно понять, как себя вести, а ей всегда сложно вести светские беседы. У Снейпа это получается гораздо лучше. Гермиона просит Кастора взять ее с собой в Йорк и, получив согласие, поднимается наверх, чтобы взять шляпку и перчатки. Снейп стоит на лестничной площадке, опираясь руками о перила. — Вы сегодня неплохо стреляли. — «Выше ожидаемого»? — холодно интересуется Гермиона, поднимаясь ему навстречу. — Вполне. Их взгляды на мгновение встречаются, но лицо Снейпа привычно непроницаемо. — Будьте осторожны, Грейнджер. — Это все, сэр? Благодарю. — Гермиона на ходу натягивает перчатки с розовыми цветами и вновь спускается вниз, где ее терпеливо ждет Кастор. — Констанция! Помогите закрепить шляпку, будьте так добры! Джулиан встречает ее у неприметного голубого домика на самой окраине Лондона, куда Кастор отправил ее с помощью портала. Гермиона глубоко вздыхает, собираясь с силами, и, вспомнив тетушку Мюриэль, выпрямляет спину. — Вы, как всегда, очаровательны, мисс Грейнджер. — Джулиан касается губами ее руки, и Гермиона улыбается, понимая, что на самом деле рада его видеть. — Невероятно повезло, что оспа вас не коснулась. Сегодня — большое собрание всех членов общества, так что думайте, что говорите и с кем говорите. И старайтесь держаться возле меня. Оказавшись внутри, Гермиона на мгновение теряется: дом, совсем небольшой и потрескавшийся снаружи, оказывается роскошным особняком с высокими потолками, украшенными позолоченной лепниной, мраморными статуями и начищенным до блеска паркетом из разных пород дерева. Из круглого зала, в который они с Джулианом попадают с крыльца, двери ведут в парадный зал, в библиотеку, и в сад. Джулиан, осмотревшись, сперва предлагает пройти в сад, заприметив там мистера Берка, стоящего рядом с Флавианом Малфоем. Вокруг снуют лакеи, разнося на подносах разноцветные напитки, на установленных прямо на дорожках серебряных столиках в несколько ярусов расположены блюдечки со всевозможными закусками. — Флавиан тоже входит в общество «Морского конька»? — шепотом интересуется Гермиона, взяв с подноса бокал с виноградным напитком. — Мы на закрытом вечере. — Джулиан коротко кивает какому-то вельможе в золотом камзоле. — Здесь не только члены «Конька», но и других обществ, занимающихся разными не совсем законными делами, но при этом недостаточно тяжелыми, поэтому Министерство зачастую закрывает на это глаза, а иногда и на таких вечерах можно встретить и самих министерских сотрудников. Премьер-министр Диггори любит баловаться журналами неприличного содержания, Малфой покупает табак и перепродает его втридорога, мадам Лестрейндж продает оригинальные рукописи и картины и покупает редкие драгоценности; словом, вы можете приобрести что угодно, если знаете, к кому обратиться. Гермиона хмурится, нюхая напиток. Пахнет вином и одновременно ромом — лучше и не притрагиваться. — Неужели Министерство покрывает и продажу животных? — Они не знают о тех, кто этим занимается. Никто в здравом уме не выдаст себя министерскому сотруднику. — Джулиан кивает женщине в высоком парике. — Поэтому Министерство отчаянно пытается распутать эту цепочку, но тщетно. Видите того высокого блондина с голубым шейным платком? — Да. — Держитесь от него как можно дальше: он поставляет хорошеньких девушек и женщин богатым жаждущим господам. Гермиона замечает на себе пронзительный взгляд блондина и поеживается. Мерлин, какая гадость! И она сильнее цепляется за локоть Джулиана, который отвечает ей шепотом: — Не бойтесь. Я рядом. Гермиона поднимает на него взгляд и смущается: пожалуй, Джулиан один из немногих молодых аристократов, помимо Блэка и Руфуса Пруэтта, которые ей приятны. В Джулиане ее привлекает открытость и искренность: он не боится выражать свою симпатию, не боится показаться нелепым или слабым. Он уверен в себе — часто именно такой уверенности не хватает многим мужчинам. — Мисс Грейнджер. — Малфой презрительно морщит нос, поравнявшись с ними в саду. — Желаете приобрести говорящего попугая? Или, может быть, кошелек из кожи крокодила? — Пожалуй, попугай мне необходим. — Гермиона ставит бокал на край стола. — Выучу его говорить «надоедливый посетитель» и заранее узнаю, кто заходит в аптеку. Джулиан смеется и легонько подталкивает ее к левому столику; за ним стоит Берк, внимательно наблюдая своими раскосыми глазами за человеком, фамилия которого всплывает в голове Гермионы не сразу: лишь пару минут спустя она узнает в нем Джека Эйвери — помощника архиепископа Поттера. — А, мисс Грейнжер. — Берк переводит на нее цепкий взгляд. — Ваш продавец давно ждет вас на втором этаже, третья комната слева. Поторопитесь, а вы, Гринграсс, останьтесь: сопровождающие не приветствуются, кроме того, у меня есть к вам деловое предложение. Торопливо поднимаясь по лестнице, Гермиона случайно сталкивается с женщиной, и та проливает игристый напиток прямо на золотого цвета платье. — Прошу прощения. — Гермиона отчаянно бледнеет, сжимая руки. — Я споткнулась: ступени такие маленькие, и… Женщина сперва отряхивает платье, оценивающе разглядывая огромное мокрое пятно, а затем так же оценивающе разглядывает смутившуюся Гермиону. Женщина одновременно прекрасна и отвратительна: лицо ее рассечено длинным глубоким шрамом, но глаза — хищные, желтоватые, как у кошки, — необычайны, да и весь облик загадочен: невозможно сказать, сколько ей лет — семнадцать или тридцать. — Платье — сущий пустяк, — произносит она низким бархатистым голосом, дурманящим голову. Гермионе кажется, словно ее окутывает туман. — Вы идете наверх? Как вас зовут, дитя? — Не могу сказать. — Каким именем вы подписывали контракт? — Своим собственным. — Голосу дамы противостоять почти так же трудно, как Империо. — Выдумайте себе псевдоним, дитя. Какое у вас любимое животное? — Лань. Слово вырывается у нее прежде, чем она успевает его удержать, но мысли ее обращаются в это мгновение к Снейпу, пытаясь представить, что бы он сделал на ее месте, — и лань немедленно возникает в ее голове. — Оригинально, — женщина усмехается. — Свое я скажу вам позже. Идите, вас ждут. Ее ноги, до этого словно скованные, вновь обретают способность двигаться. В комнате, указанной Берком, сидит человек в зеленом плаще, натянув капюшон на лицо. — Положите деньги на стол, — произносит он и вынимает из кармана мешочек. — Живо. Гермиона делает шаг к небольшому столику с резными ножками, но в это мгновение человек вытаскивает пистолет, швыряя мешочек на пол. Пуля проносится прямо над ее головой, и Гермиона, выхватив свой пистолет, стреляет в ответ, но дрожащая рука уводит выстрел в сторону. Человек поднимается на ноги и, взведя курок на другом пистолете, медленно наступает, целясь прямо ей в сердце. Гермиона сглатывает, отступая назад: палочки нет, перезарядить оружие она совершенно точно не успеет, остается — бежать. Она бросается к двери и рывком распахивает ее на себя. Перед ней стоит Берк, и его раскосые глаза недобро блестят. Одним движением он отталкивает ее в сторону и, выпрямив руку с зажатым в ней пистолетом, стреляет в торговца почти в упор. — Поздравляю, мисс Лань. — Берк скидывает капюшон убитого и презрительно морщится. Гермиона отчаянно пытается разглядеть мертвое лицо, но Берк заслоняет тело. — Вы перешли на второй уровень доверия.