Я никогда не…

Время всегда было для Кости непонятной штукой: вроде бы тянется, как противная липучка, заставляя переживать, тяготиться лишними мыслями, а с другой стороны - раз, и прошла неделя, две, месяц, два… что он успел за это время? Апрель. Был ли он? Непонятно. Весь этот месяц - сплошные серые неясности. В памяти остались, пожалуй, только пара вечеров в компании телевизора и бутылки спиртного. Ну, иногда и мужики заглядывали. Котов, Шустов, Белозеров… Но сколько бы он ни пытался, ни один из них не мог занять в голове прежнее место, хотя там, казалось бы, было неожиданно пусто. А вроде и наоборот, все было забито под завязку совершенно тупыми и бесполезными мыслями, которые только мешали и затормаживали. Правда, спешить было некуда. После того, что сказала Юля… В какой-то мере он стал благодарить судьбу за встречу с Гордеевой. Если бы не вся эта история, кто знает, смог бы он так относительно спокойно пережить то, что переживал все эти месяцы? А после того расставания все уже было хорошо знакомо: и стадии принятия, и беспорядок в чувствах и делах, и даже это странно идущее время. Костя до сих пор помнил, как проснулся от телефонного звонка. Открыл глаза. Звонила младшая сестра. - Ну, и долго мы будем тебя ждать? - в ее голосе слышалось недовольство. Оно было ей присуще, но сегодня выделялось особенно ярко. - Ты что, спишь еще?! Кажется, она топнула ногой. - Света, я не понимаю, к чему такая спешка… - он спросонья совсем не соображал. Взгляд случайно упал на календарь. Первое мая… - Все, понял! Вы где? - На лавочке у твоего подъезда сидим, - а это уже брат, Гришка. По громкой, видимо, разговаривают. Ну еще бы, двойняшки, блин, все-то у них общее. - Сейчас буду! - теперь счет шел на минуты: пятнадцать секунд, чтобы застелить кровать, еще столько же - добежать до ванной. Там провести не более пяти минут. Хорошо, хоть побрился вчера! Одеться - две минуты. Схватить кошелек и ключи от машины и, сметая все на своем пути, выскочить из подъезда прямо в объятия родственников. - Забыл, да? - сестра ехидно улыбнулась, закатив глаза. - А мама сказала, что звонила тебе, напоминала… Мама действительно звонила. Вчера, кажется. Или позавчера?.. - Э, Кость, ты куда опять поплыл? - брат с улыбкой пихнул его локтем в бок. - Давай, брат, поехали, огород сам себя не вскопает! Стоя в пробке, он не успевал даже на секунду задуматься: брат и сестра не отпускали его из оживленной беседы. Они не виделись, кажется, с февральских выходных, когда так же ездили к матери в дальнее Подмосковье. Из большой семьи Лисицыных в родной столице осталась ровно половина: старший Костя и средние двойняшки Света и Гриша. Младшие: сестра Ира и брат Витя - вместе с матерью переехали в Серпухов. Там же, буквально в нескольких километрах, стоял когда-то заколоченный деревенский домишка, который совместными усилиями пару лет назад превратился в уютную дачу. - …приношу отчет, говорю: «Татьяна Игоревна, я переделала», а она, знаешь, что? - сестра, устроившаяся в роли штурмана не переднем сидении, заглянула в Костиной глаза. - А она говорит: «Света, я уже тот вариант отправила». И зачем я, спрашивается, это все перепроверяла?! - Ну, зато двойной опыт получила, - Костя слушал сестру краем уха: ее рабочие истории интересовали сейчас меньше всего. - Гриша, убери книгу! И так зрение посадил, совсем глаза убьешь! Сидевший на заднем сидении брат послушно захлопнул книгу. После смерти отца Костя имел у младших второй по величине после матери авторитет. - А ты чего молчишь? - поинтересовался брат, протирая очки краем толстовки. - Обычно тебя не заткнуть. - Да, Костя, - включилась Света. - А как же твои вечные советы? Что, сегодня ты с нами народной мудростью делиться не собираешься? - Я не выспался, - коротко буркнул Костя, вздыхая. Только этого не хватало! Если двойняшки ставили себе цель докопаться, они обязательно ее достигали. - И вообще, опять вы двое на одного! - А ты старше! - они с детства обменивались этой приговоркой. Костя закатил глаза. - Не мешайте вести машину. Света делано надула губы и отвернулась, Гриша скорчил недовольную гримасу. Но оба замолчали. Уже хорошо. Сельскохозяйственные работы, как про себя называл Костя традиционное майское вскапывание и посадку огорода, проходили в этом году на удивление успешно и безболезненно. Костя не успел заметить, как уже сидел в зале за большим круглым столом напротив дымящегося ужина и прозрачного заварочного чайника, в котором плавали засушенные с прошлого года листья смородины и мяты. - Костя, я тебя не узнаю! - мама пододвинула ему поближе нетронутую тарелку супа. - Ты же весь день на воздухе! Неужели не голодный? - А он с самого утра такой, - вставила Света, накладывая салат. - Машину вел кислый до ужаса, ни поговорить - ничего… - А еще ты так и не привез туфли, которые я просила, - вторая сестра, Иришка, взглянула на него из-под нахмуренных бровей. - Тебе, конечно, все равно, что у меня совершенно нет времени доехать до Москвы и купить себе нормальную обувь! И вообще… От того, чтобы сказать какую-нибудь грубость, Костю сдерживало, пожалуй, только наличие супа во рту. Он с силой сжал ложку и так же молча продолжил есть. - Все, отстаньте от брата, - мама властно махнула рукой, и лица детей тут же приобрели послушные выражения. - Он побольше вашего и работает, и терпит, и вообще… Мамин взгляд согревал сильнее горячего супа. Только она понимала, что творится у него в душе. Он не говорил ей, в чем дело: почему-то до сих пор и с ней, и с младшими было неловко говорить о таких вещах, хотя все уже были взрослыми и даже прошли через что-то похожее, но… нет. Для младших он должен оставаться непоколебимым и несокрушимым. А мама и так все понимает. Он засыпал в дальней комнате на втором этаже. Из детства он помнил ее запах: дерево, немного отсыревшее от дождя, дедушкины книги, расставленные по высоким узким стеллажам, хлопковые простыни с цветочными узорами, заботливо постиранные и выглаженные мамой… Сколько воды утекло, а эти запахи все еще здесь, возвращают его в то время, когда ничего этого не было в мыслях… было что-то попроще, было и побольнее, но это… Тихо скрипнув дверью, заглянула мама. - Ну? - она просела на краешек постели. Ночная рубашка, халат, собранные волосы… ничего не изменилось. Разве что седь волос теперь особенно ярко блестит в лучах настенного светильника. - Я не знаю, мам, - он вздохнул, поправляя подушку. - Она попросила меня подождать. И я вроде бы жду… - Понятно, - теперь вздохнула мама. Еле слышно тикали часы над диваном. Но, приближаясь к двенадцати, стрелки словно наращивали мощь и щелкали все звонче, но потом вновь затихали. Мама поежилась. - Если ты уверен, что оно того стоит - пусть будет по-твоему, - сказала она твердым голосом. - Но если все будет так продолжаться… Ты же знаешь, что вечно так продолжаться не может. - А никто и не говорит, что вечно… - Костя был настолько не уверен в своих словах, что в горле все пересохло, и вместо фразы получился неуверенный хрип. - И вообще… Мама, все это время сидевшая к нему боком, развернулась и посмотрела прямо сыну в глаза. Было в ее взгляде что-то такое, что заставляло одновременно сжаться в малюсенький комочек и раскрыться навстречу почти что физически ощутимому теплу, которое она излучала. - Знаешь, на что я надеюсь? - она вдруг улыбнулась и потрепала его по волосам. - Надеюсь, что ты себя не обманываешь. - В каком смысле? - он приподнялся на локтях, чтобы быть поближе к маминой ладони. - Я почему-то уверена, что все это время ты стараешься выкинуть ее из головы, - она пододвинулась поближе и обвила руками Костину шею, прижимаясь к его лицу своей мягкой щекой. - Но ты же понимаешь… ты ее так сильно любишь… Мама, кажется, говорила что-то еще, но Костя весь растворился в этих словах. Все, что он так старательно закапывал в глубины подсознания, стало просачиваться наружу через маленькие трещинки и огромные трещины, которыми шла его плотина, отгораживающая от лишних мыслей. Когда мама поцеловала его на ночь и погасила свет, он механически пожелал ей спокойной ночи, не в силах больше держать глаза открытыми, уплывая куда-то далеко, где все иначе, где нет его, нет ее, а есть они… Кажется, он только что спал на дачном диване, не видя во сне ничего, кроме беспросветной темноты, и только ближе к утру начали проблескивать какие-то искры. Ясно стояло перед глазами, как он просыпается, резко, дергано, словно его пронзил электрический снаряд, а в голове только одно слово: «Юля». На диване, конечно, спать было поудобнее, чем на полке поезда, даже в купе. На соседнем месте храпел Котов. Этого до утра и пушкой не разбудишь, настоящий богатырский сон: ровно в десять вечера - на боковую, и до шести утра… Сегодня целебные силы сна были как никогда кстати. Костя прекрасно это понимал, и все равно никак не мог принять удобное положение, чтобы наконец отключиться. И так себя укладывал, и эдак, и ругался сам на себя за такую несобранность и безответственность! Завтра ясная голова и сила, как физическая, так и моральная, были ему нужны, наверное, больше, чем в любой день в этом году до этого. Да и после, наверное, тоже. Если что-то пойдет не так, он об этом не раз пожалеет… Но он даже не представлял, насколько.