В пасти Ада

Ад преисподний пришел в движение ради тебя, чтобы встретить тебя при входе твоем; пробудил для тебя Рефаимов, всех вождей земли; поднял всех царей языческих с престолов их. Все они будут говорить тебе: и ты сделался бессильным, как мы! и ты стал подобен нам! В преисподнюю низвержена гордыня твоя со всем шумом твоим; под тобою подстилается червь, и черви — покров твой. Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе́ в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему». Книга пророка Исаии, 14:9-14

Тот, чье имя слагалось из утра и звезды. Тот, о ком пели звезды. Тот, кого в сердце своем целовали уста Всевышнего. Тот, на ком держался ад, тот врос в печаль и юдоль скорбей. Он не мог даже развернуться без того, чтобы нанизанный на него мир не содрогнулся. Тот, кто возненавидел свое исполинское тело — когда-то вознесшее его над мирами и народами, теперь оно пленило лучше цепей, — был сотню раз обманут своим совершенным сознанием. Сколько раз он открывал глаза, чтобы разбить мечту о тошнотворный простор ледяной пустыни. В этих снах он был царем Вавилона. Стоял на вершине башни, что упиралась шпилем прямо в бороду Отца. Отец ждал его. Клал десницу свою поперек груди любимого из сыновей и признавал достойным. И никакой бастард святого духа не смел возвыситься более. Будь его воля, спал бы так вечно. Но время будило в нем страшный голод. Вечный жор, что не утолить ни вином, ни мясом, а лишь гнусным грехом. Будь он мал, и проворен. Будь он ничтожной букашкой. Будь он сезонной травой, да хоть скотиной под рубанком топора. Будь он снежной шапкой на царице вершин. Будь лучом света на гребне волны. Все его будь разбивались о вечный голод. Прелюбодейники? Давайте их сюда! Воры с лицемерами? Без пряностей пойдут! Несите убийц, да побольше! Те всех слаще хрустят на зубах. Война? Хорошо, застолье! Геноцид? Тонкое блюдо! А братоубийц с прелюбодейками он запьет кровью невинно убиенных. Да, и таких ждал ад. Встречались и вполне святые, узники совести — но эту пресноту он не уважал. Остальные же грехи смаковал. Из всех мук он ненавидел лишь ту, которой жгло его собственное нутро. Сколько бы Люцифер ни ел, пустое брюхо требовало еще больше. Он с трудом вспоминал времена, когда голод не терзал его так сильно. Века назад? Века назад он имел вольность строить, возводить города из песка и пепла на уровнях, куда мог дотянуться. Но с тех пор лед окрепчал и стиснул его торс намертво. Отчего же лед так зол? Разве не владыкой над ним был князь мира сего? Мысль, простая и предательская, ускользала. Как же так? Он вроде только что наелся, утолил злое брюхо, но вот опять нутро ноет и не дает подумать. Разве не владыкой он был кругам ада? Отчего же слуги его сковали, заперли собой? И куда уходит прорва силы от грехов, что перемолола его пасть? Если бы Люцифер задумался, куда же уходит энергия грехов, почему он все жрет и жрет, а насытиться не может, он пришел бы к неутешительному выводу. Но всякий день сын зари был слишком голоден, чтобы думать. А сейчас еще и пятки жег острый камень. Пальцами ног никак не удавалось избавить себя от неудобства. Так что он наклонился их почесать. *** — Обещаю, Джонни, будет не больно. Как комарик укусит. Или ты посмертия боишься? Не трусь, ковбой, вот увидишь, здесь зашибись. Подберем тебе крылышки поприличнее, подключим обратно к резерву… Джим сделал шаг к Джону, но тот опять отступил. — Не стоит, Джон. Мое терпение сейчас кончится и процесс тебе совсем не понравится. — Мне он уже не нравится. — Это чем же? Холмса твоего я в мир людей вытащить пообещал. Думаешь, не сдержу слова? — Тот твой корабль с ураном. Ты же захочешь его вернуть? — Ах, это. С твоей стороны было бы любезно помочь вернуть мою заначку в мир людей, раз уж ты ее сюда и притащил, но заставлять, так и быть, не стану. Джон прищурился. — Зачем тебе уран? Джим закатил глаза. — Хочу построить себе светящийся парк аттракционов. Просто умираю от желания покататься с радиоактивным Микки-Маусом! Но Джон даже не фыркнул. Джим наклонил голову. — Ах, вот оно что. Тебя ведь это заводит, Джон? — он подошел ближе и задрал подбородок. Джон не отступил, — Героически раскрывать коварные планы, останавливать злодеев, — Джим прокатил язык от одной щеки к другой, пересчитал частокол зубов. Развел руками и оскалился, — ну так вот он я, злее просто не бывает. К твоим услугам. Джон выдержал этот взгляд, но не следующий. — Это так не работает. Мне жаль, Джим. — Дело в Холмсе, да? Ну конечно, — он тихо рассмеялся, как больная простудой гиена, — ты и на нашем знакомстве обвел меня вокруг пальца, лишь бы найти его. — Дело не в этом. Джим посерьезнел. — В чем же? — Меня должны судить. Я убил кое-кого. Так что придется тебе вернуть нас с Шерлоком обратно. Джим вытаращился в ответ. — Ты это из-за кучки морпехов? — Откуда ты?.. Джим чуть не хлопнул себя по лбу. — Глянул твою кредитную историю на досуге. Ты даже не подозреваешь, от какой мощи отказываешься. — Знаю, Джим. — Это были цветочки! Больше никаких лимитов, Джонни. Нулевая процентная ставка. Кредитная история? К черту! И вот что интересно. Ты хочешь суда? Что ж, это несложно устроить. Вот только ты подумал, — Джим шагнул к нему вплотную, — кто теперь меня остановит? Два вороньих глаза вцепились в Джона, и по натянутой между ним и Мориарти струне воздух стал гуще. Давление возросло, еще чуть-чуть и заискрит, а от падения молнии земля под ногами разверзнется пропастью. В Джоне шевельнулось сомнение. Здесь, перед лицом того, кто куда страшнее Люцифера, этого безобидного великана, его желание суда съежилось до каприза ребенка. Я разбил кружку, отругай меня, мама! А то я разобью еще одну. Буду бить до тех пор, пока не пойму боль фарфора. Смешно. Как он сможет остановить Мориарти, если останется человеком? Куда разумнее умереть, как предлагает Джим, чтобы в полной мере воспользоваться преимуществами ада в войне против себе подобных. А вечность в аду — чем не наказание для такого как он? Джон успел подставить Джиму оголенное горло, успел даже сглотнуть под лезвием, так что кадык нырнул — туда и обратно, — и в ложной ласке протанцевал вокруг ножа. Он успел глотнуть воздуха, зная, что этот вдох — последний, когда смерть обрушилась на него. Вот только пришла она не в облике ликующего Джима, не было никакого света, и ангелы не провожали его падение во тьму, туда, где и место грешникам вроде него, суровыми лицами. Нет. Только дрожь прошла по небесам. Потом алое небо смяли чудовищные пальцы и в пробитую танкером брешь на них двоих глянула острозубая, от уха до уха, улыбка исполина. *** Когда мирно куривший на бархане Моран завидел спещашего навстречу Холмса, то струхнул так основательно, что забрался обратно в чертову железяку. Хоть и криво, а он ее посадил. Попытки эдак с пятидесятой. И ведь клялся себе, что больше в вертушку ни за что не сядет! Но желание уронить дурацкую машину на голову Холмсу победило. — Стой, Моран! Подожди! Кудрявая башка просунулась в дверной проем. Черт бы побрал того черта, который сорвал дверь и не потрудился вернуть ее на место! — Еще шаг, Холмс, и я вот этими руками оторву тебе башку. — Тогда зачем ты выключаешь винт? Нам надо подняться. — Черта с два! Я его еле посадил! — Не вижу проблемы. — Ты вообще нормальный, Холмс? Просто, блять, взял и прыгнул! Шерлок стряхнул с плеча невидимые пылинки. — И прекрасно приземлился, благодарю за беспокойство. — Ты меня, блять, бросил! Одного! С этой хренью! В воздухе! Шерлок моргнул. — Я оставил инструкцию. — Этот талмуд, что ли?! — Моран швырнул в него томиком руководства по сборке и применению винтокрылого летательного аппарата вертикального взлета и посадки. Шерлок уклонился и томик глухо рухнул в угол, задев по пути пустую бутылку от виски. Моран ее вылакал в один присест, когда наконец удалось сесть, и даже не заметил вкуса. Нефть там была или нет, узнавать было поздно. — Не талмуд, и не энциклопедия по летному искусству, хотя тебе бы не помешала, а краткое руководство. Всего двести страниц. Подвинься. Шерлок сел за штурвал и размял пальцы. Щелкнул топливоприемником, прошелся по давлению и уровню, перевел ручник. Моран бросил тоскливый взгляд на пустыню, на дверной проем. Но вертолет уже поднимался и прыгать было чревато. — Если тебе интересно, мы летим спасать Джона Ватсона. — Ты педрила, Холмс. Гребаный, мать его, мудень. Таких сажать надо. Прям из школы, нет, раньше. Как только вас, ублюдков, от нормальных людей отличить можно, так сразу. — Советую пристегнуться, в прошлый раз с винтом были проблемы и я боюсь даже представить, сколько повреждений всему аппарату ты нанес при так называемой посадке. — Клянусь, как сядем я из тебя черепаший суп сделаю. Потом самого же жрать заставлю. — Не знал, что ты гурман. — А я не знал, что ты еблан. — Замечательно. — Просто охуенно, блять.