Could you love me now? Now that I have changed? I know that you needed just someone who lights the way Could you love me now? I'm somebody else I promise that I killed the bitter man from yesterday Could you love me now? (Сможешь ли ты полюбить меня сейчас? Теперь, когда я изменился? Я знаю, что тебе нужен был просто кто-то, кто освещал бы путь Сможешь ли ты полюбить меня сейчас? Я кто-то другой Я обещаю, что убил вчерашнего озлобленного человека. Сможешь ли ты полюбить меня сейчас?) «Could You» — A Life Divided
Иногда так бывает, что все наши усилия направлены на достижение одной цели, которой мы становимся буквально одержимы. Она представляется нам тем, что непременно должно изменить нашу жизнь. Но зачастую случается так, что достигнув желаемого, мы совершенно не знаем, что же нам дальше делать. Со мной такое случается постоянно. Я наверное совершенно недальновидный человек, сосу во всяких там стратегиях и прочее. Мне сложно просчитывать свои действия на несколько шагов вперед, а о последствиях я думаю только тогда, когда они уже наступают. В этом плане я всегда восхищался такими людьми, как Эрик Картман, потому что он: 1. С готовностью принимает любой вызов судьбы; 2. Пользуется малейшим шансом, что встречает на своем пути; 3. С легкостью продумывает план, учитывая все возможные препятствия; 4. Если встречает неучтенные препятствия, легко перерасчитывает свои действия; 5. Никогда не сдается, даже в случае неудачи. Меня всегда поражало с какой легкостью он может раздобыть полностью обустроенную студию для выхода телемагазина в прямую трансляцию, к примеру. Или суметь разобраться за одну ночь в хитростях юридической сделки при купли-продаже коммерческой недвижимости. О многих подобных вещах мне и думать больно. Я же, даже когда по чистой случайности получаю желаемое, смотрю на полученное, будь то нечто вполне осязаемое или же только некий опыт, и совершенно не понимаю, что же мне делать дальше. И сейчас, поделившись с Венди подробностями разговора с Кайлом, дождавшись приезда матери и выслушав от неё лекцию о том, что у меня талант влипать в неприятности именно тогда, когда у неё наступают трудные времена, я не знаю, что же мне делать дальше. Не в том плане, что я не знаю, что сказать маме. Я не знаю, что же должен предпринять в дальнейшем во взаимоотношениях с Кайлом. Меня совершенно не волнует то, что меня могли покалечить, потому что… Потому что я не задумывался о таких вещах. И сейчас я с недоумением смотрю на покрасневшее лицо мамы, когда она пытается справиться с подступающей истерикой на почве собственных, хочу подчеркнуть, догадок о том, почему мне сегодня разбили нос. У меня довольно часто бывают приступы беспричинного удушающего страха, но они никогда не связаны с какой-то очевидной, осязаемой, понятной угрозой. И чувства матери я понимаю весьма смутно. Если видишь, что на тебя нападают и можешь сказать кто это и что они хотят сделать, ты просто начинаешь действовать в ответ. А вот если ты сталкиваешься с подавленными эмоциями и не можешь справиться с чувством тотальной несправедливости в мире… — Останешься завтра дома? — мама отвлекает меня от своих мыслей, и я резко выплываю в реальность, столкнувшись с её строгим взглядом. — Что? — отупело спрашиваю я ещё до того, как улавливаю смысл её слов. Мы всё ещё на стоянке у торгового центра, и я замечаю пакет продуктов, что она накупила прежде чем встретить меня и посадить в машину. — Тебе точно не надо в больницу? — выражение лица мамы меняется, она наклоняется ко мне вплотную и внимательно разглядывает моё лицо. — Посмотри на меня, — требовательно просит она, её теплые руки ложатся мне на лицо, и я замираю. Между нами всегда была особенная связь, но сейчас я чувствую, что она уже не так крепка, как раньше. Мне хочется отмахнуться от неё, и она замечает это в моих глазах или понимает каким-то иным образом, потому что тут же отворачивается. Я успеваю заметить, что она расстроена. Как бы то ни было, когда она заводит мотор, повернув ключ в замке зажигания, я уже отворачиваюсь к окну и весь путь домой думаю о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы тогда мы не переехали на эту идиотскую ферму. Не было бы у меня меньше проблем в голове, если бы мы остались в нашем уютном доме, самым большим плюсом которого было то, что он стоял на соседней улице от дома Кайла. Именно сейчас мне хочется винить во всем кого и что угодно, но только не себя.***
Мне не хочется оставаться дома на следующий день. И мама даже не старается меня уговорить. Она смиряется с тем, что я решаю сам справляться со своими проблемами. Несмотря на то, что перед сном я долго думал о произошедшем между нами с Кайлом разговоре, а потом, поддавшись внезапному порыву, набросал несколько сообщений своему виртуальному собеседнику, который ответил, что рад за меня, спал я удивительно крепко. Стоит ли говорить, что я больше не пил ничего из того, что мне прописали? Перестав отсчитывать часы до и после приема, а так же постоянно напоминать себе о необходимости принять два вида капсул утром и вечером, я испытал неожиданное облегчение. Давно я не ощущал себя таким… свободным? — Я не знаю, что с тобой происходит, Стэнли, — говорит утром за завтраком мама, наблюдая за тем, с каким энтузиазмом я набросился на тосты с яйцом. — Но я очень надеюсь, что ты не доставишь нам всем дополнительных проблем. Сейчас, когда твой отец, — блин, почему она сказала это именно так, словно он только мой отец, а она и Шелли вообще посторонние ему люди и вынуждены нас с ним терпеть? — Сейчас, когда твой отец выкинул очередную неприятную неожиданность, я просто не вынесу, если ещё хоть что-нибудь произойдет. Неожиданно, словно вспышка озарения, до меня начинает доходить, почему она могла так вести себя. Я припоминаю тот её взгляд, когда она поняла, что мне неприятны её прикосновения. Неужели она обиделась на меня? — Мам, — я ставлю стакан с соком на стол и смотрю на неё своим особенным взглядом, она просто не может устоять перед ним. — Не нужно так беспокоиться за меня. Если что-то случится действительно важное, я тебе обязательно расскажу. Ты же знаешь, я тебе всегда о таком рассказываю, — удивляюсь самому себе, потому что во мне просыпается какое-то лукавство. Мама смотрит на меня, чуть прищурив правый глаз и поджав губы. Сегодня на ней темно-бордовый брючный костюм и шелковая зеленая рубашка, на лацкане незастегнутого пиджака лаконичная овальная золотистая брошь. Не помню, чтобы у неё были такие украшения, но ей очень идет. Уже открываю рот, чтобы сделать маме комплимент, когда из гостиной доносится гневный вопль Шелли: — Я же просила сегодня выехать пораньше, боже-как-я-вас-всех-ненавижу! Мы с девочками договорились перед уроками встретиться у шкафчика Молли! Почему мы вынуждены жить на этой ферме, когда все нормальные люди живут в городе и могут без проблем добраться до школы, когда им это удобно?! Если честно, мы с мамой понимаем, что Шелли высказала наши общие мысли, поэтому какое-то время сидим молча и стараемся прожевать завтрак как можно быстрее. К нашему разговору мы больше не возвращаемся. Собственно, всю дорогу в город мы тоже молчим. Мама нарушает тишину только тогда, когда мы подъезжаем к перекрестку перед старшей школой. — Может… Может нам правда больше не стоит жить за городом? — спрашивает она у нас или у всего мира сразу, но звучит она неуверенно. — Мы могли бы подыскать маленький домик под съём где-нибудь тут… Шелли снова меня удивляет, потому что откликается практически сразу: — Мам, только не говори, что папа не вернется. Потому что сейчас ты ведешь себя именно так, — Шелли в очередной раз успевает выскочить из машины до того, как мы трогаемся на зеленый сигнал светофора, но мама даже не обращает на неё внимания. Она выглядит какой-то… другой.***
Стоило мне только войти в здание школы, как привычная тревожность вернулась. Неосознанно я втягиваю голову в плечи, когда протискиваюсь мимо тесных групп школьников к своему шкафчику. Социум пугает меня, я чувствую себя особенно одиноким и каким-то неправильным, когда окружен людьми. Кроме того, меня пугают звуки. Даже не совсем пугают, мне трудно сконцентрироваться, когда я окружен обрывками человеческих разговоров. Сегодня я долго пытаюсь справиться с замком на своем шкафчике, но когда он сдается, меня пугает чей-то голос за спиной. — Привет! От неожиданности роняю рюкзак на пол и дергаюсь в сторону, но чьи-то руки ловят меня и удерживают на месте. — Блин, чел, а я и забыл, какой ты бываешь дерганный, — извиняющимся тоном говорит Кайл, когда я оборачиваюсь. — Серьезно? — Ко мне обычно никто так не подкрадывается, — мямлю я, плохо соображая, что дальше делать. Я должен выразить восторг по поводу того, что он подошел ко мне? Или должен сделать вид, что всё как обычно? Во рту становится сухо и горько. Кайл хмурится, когда разглядывает меня. Мне кажется, что он сомневается в моей адекватности. Сегодня на нем зеленая клетчатая рубашка поверх белой футболки с длинными рукавами и темные джинсы. Рыжие кудрявые волосы небрежно откинуты назад, чтобы не мешались, но ему явно не мешало бы подстричься. — Итак… — поджимает он губы и изображает улыбку, когда понимает, что ничего толкового от меня не добиться. — У тебя первым уроком литература? — Д-да, — выдыхаю я, резко вспомнив о рюкзаке и об открытом шкафчике. Неожиданно, но сегодня никто не натолкал мне в шкафчик мусора. Это немного поднимает мне настроение, но конечно не так, как Кайл, стоящий за моей спиной, пока я копаюсь в учебниках. Мои щеки горят, когда кровь возвращается к ним. — У меня тоже, — нарочито небрежно говорит Брофловски, словно мы не учимся вместе, и я даже хмыкаю, задушив в себе желание засмеяться. — Я подумал, что мы могли бы сесть сегодня рядом. Мне не очень нравятся темы, что мы проходим в этом месяце. Да и вообще, миссис Леншер слишком серьезно относится к поэзии девятнадцатого века. — О да, у неё явная слабость к мертвым парням, — пытаюсь пошутить я, не веря в то, что со мной происходит. Я выуживаю нужную тетрадь и поворачиваюсь к Кайлу. Неожиданно он оказывается стоящим слишком близко ко мне. Буквально. Его дыхание оседает у меня на щеке, когда он заглядывает в мой шкафчик. — Дай угадаю, — он протискивается в пространство между мной и шкафчиком, и я могу насладиться тем, как приятно от него пахнет, это мыло или парфюм с запахом каких-то горьковатых трав. — Домашку ты не сделал? Кайл всегда был прилежным учеником, поэтому даже не знаю, как ему сказать, что домашку я умудрялся не делать ровно до того момента, пока передо мной не начинал маячить неуд за полугодие. У него восхитительные брови. Интересно, почему я подумал об этом? Но они правда очень красивые. Прямые, густые и темно-рыжие. О боже, о чем я вообще думаю? — Эм… По моим подсчетам, до меня должна очередь дойти через пару уроков, поэтому… — Не делал? — приподнимает Кайл одну бровь. — Нет, — мои губы сами растягиваются в глуповатую улыбку. — Упс? Брофловски закатывает глаза, но при этом борется с собой, чтобы не захохотать, он откровенно давится смехом. — Я знаю, что ты выезжаешь только на том, что тебя жалеют из-за депрессии, — он становится серьезным так же резко, как и засмеялся до этого. — И натягивают тебе проходной балл, только чтобы не собирать учительские комиссии с закрепленным психологом. — И… Это плохо? — пожимаю я плечами потому, что совершенно не вижу здесь никакой проблемы. Кайл отворачивается от меня прежде чем ответить. — Не думаю, что это у тебя долго будет прокатывать, — говорит он. — Но по курсу литературы ты можешь получить дополнительные баллы, если будешь участвовать в рождественской постановке… — Так, стоп! — прерываю я его. — Тебя Венди прислала? Потому что сама она уговорить меня не смогла. У меня жуткая боязнь сцены. Единственное, чем я могу вам помочь, это оправить макет листовок на электронный адрес школьной типографии, — сам удивляюсь своему напору. Мне становится трудно дышать, когда я понимаю, что смог повысить голос на человека, на перемирие с которым потратил так много сил и нервов. — Хорошо, — Кайл приподнимает руки, показывая, что на этот раз сдается. — Но ты же придешь сегодня после занятий на собрание? Ты вроде как часть команды всё такое. — Я приду! — выскакивает у меня прежде, чем я успеваю задуматься. Я всё равно планировал появиться там из-за Венди. — Хорошо, — Брофловски примирительно улыбается, и я замечаю небольшую щель между его верхними передними зубами, которую не замечал раньше. А ему очень… идет. Да что со мной такое происходит вообще?! Я всё ещё думаю об этом, когда Кайл хватает меня за плечо и тянет в сторону лестницы. Я успеваю только хлопнуть шкафчиком и подхватить с пола рюкзак, и он утаскивает меня прочь. Я млею всю дорогу к классу миссис Леншер, потому что Кайл не отпускает мою руку. Он весь такой стремительный, целеустремленный и при этом собранный. Даже его отросшие волосы выглядят хорошо, хотя не похоже, чтобы он много тратил на них времени. В противовес мне, повисшем сейчас бесполезным балластом на его руке. Внезапно я снова ощущаю ту пропасть, которая между нами выросла за те четыре года, что мы не общались. А ещё я снова испытываю ненависть к себе, я стесняюсь себя, своего внешнего вида, проблем в своей семье и в своей голове тоже. Почти никому я не рассказывал всего того, что на самом деле со мной происходит. Для большинства своих сверстников я остаюсь депрессивным мудаком, не желающим вливаться в социум, а значит обреченным быть изгоем. Да и захочет ли Кайл общаться со мной, если всё это узнает? Но при этом я вспоминаю, как несколько дней назад образ Кайла, которого я так отчаянно пытался найти в толпе и не мог, доведя себя до полноценного приступа панической атаки, навел меня на мысль, что я могу и должен измениться. Кайл оборачивается, когда чувствует, что я перехватываю его руку. Теперь мы протискивается через толпу, держась за руки, и вдвоем это делать значительно легче. На лице Кайла расползается улыбка. Уверен, он даже не до конца осознает всю её значимость для меня, но она заставляет меня почувствовать себя лучше. Намного лучше.