«Жизнь — как хорошо написанная
книга,
которую человек читает
впервые:
может удивить любым сюжетным
поворотом».
Урывок из дневника
Армина Арлерта,
известного ныне поэта и военнокомандующего.
Жан. «Эмоции» Крюк УПМ Микасы вцепился в толстый столб высокого дерева, давая разгон для нападения. Ветер развивал волосы, те лезли в рот и глаза, не давая следить за целью без перерыва. Снова нужно подстричь, не дают достичь мне максимума. От скорости свистело в ушах. Всё на заднем плане не имело значения для стратегии, оно расплывалось в глазах Микасы, как на некачественной фотоплёнке. Она наблюдала лишь за тем, кого так отчаянно пыталась догнать. Титан бежал в сторону города, совершенно не обращая внимания на особь, которая пытается его догнать. Каждый шаг существа сопровождался эхом меж деревьев леса, словно там, чуть дальше, есть ещё несколько этих... Нет, не тварей. Людей. Людей, которых обрекли стать такими. Трёхметровый титан самый слабый из всех - он обычно медленный и не поворотный. Этот же был девиантом в квадрате. Мало того, что имел скорость, не присущую его виду, так ещё и не обращал внимания на человека, которых обычно жрали без передышки. Хотя, удивляться уже нечему. После смерти Эрена все титаны стали девиантами. Люди думали, что они исчезли, и, с одной стороны, так и есть. Почти все огромные существа либо превратились обратно в людей, либо вовсе погибли. Но остались и те, кого ожидала только одна участь: смерть от меча разведкорпуса. Секунду-другую, и огромное тело повалилось на землю с таким же улыбающимся лицом. Будто человек внутри этого монстра был рад, что, наконец, упокоится. Чего нельзя сказать о самой Микасе. Её и без того эмоциональное лицо ещё больше стало походить на каменное после истории, как она сама лишила Йегера головы. Одна её часть понимала, что не было выбора, ты не виновна. Если бы этого не случилось, почти всё человечество вымерло бы под ногами колоссальных титанов, но другая её часть, та, что любила Эрена, обвиняла и её саму, и марлийцев, и через время саму Эмир. — Эй, Микаса! — она постаралась улыбнуться, как только услышала голос Жана. — Ты в порядке? — побеспокоился он, приземлившись около девушки. — Конечно, — поцеловала она его после объятий. Тело мёртвого титана начало испускать пар и постепенно исчезать. Тучи расплылись, и солнечный луч упал прямо на существо. С момента смерти Эрена такое случается теперь с каждым побеждённым титаном. Причину всего этого учёные не могут объяснить по сей день. Может, это Эрен с того мира радуется, что ещё один его земляк наконец обрёл покой? — Отправляемся в город? — положив руку на талию Микасы, спросил Жан. Девушка не была против. *** Ветер развивал волосы Аккерман и во время лошадиной езды. Эмоции она не показывала, но действительно устала от постоянного зуда на шее, даже завязанный хвост не особо спасал ситуацию. Я долго до него добиралась. Надо быть быстрее. Надо быть лучше. — Да выслушай же ты меня, — остановил резко перед ней своего коня парень. — Что? — словно не расслышав, переспросила разведчица. — Я понимаю, что ты всё ещё не можешь отойти от того, что случилось тогда, столько лет назад, но пожалуйста, не живи прошлым. — Я не знаю, о чём ты говоришь, — девушка отвернула голову, делая вид, что что-то другое привлекло её внимание. — Ладно, — вздохнул обречённо Кирштейн, — я не для этого тебя остановил. Я хотел сказать, что на твоё имя пришло письмо, — добавил он, и достал из внутреннего кармана кожаной куртки конверт. Микаса отпустила поводья и взяла в руки протянутую Жаном бумагу. Дорогой пергамент. Глянув только на него, уже можно было догадаться, кто посланник: на печати был изображён герб королевы Хистории. Микасу немного удивило то, что она видит. Они с Рейсс давно не общались, и этот внезапный визит не мог оставить равнодушной даже такого человека, как Аккерман. «Дорогая Микаса, — почерк Хистории практически не изменился из её кадетства, — надеюсь, что ты не будешь против моего приезда на ваш праздник. Это будет неофициальный визит, поэтому делать торжественную встречу не нужно. Целую, твоя старая подруга Хистория.» Девушка посмотрела непонимающим взглядом на Жана. Она не знала, что ответить по этому поводу, так что молча спрятала письмо обратно в конверт, положила в сумку через плечо, кивнув, поблагодарила, стукнула пятками свою златогривую лошадь в бока и продолжила ехать в город. Жан снова разочаровано вздохнул. Он устал пытаться разбудить хоть малейшие эмоции в Микасе. Временами даже вспоминал, как на один из праздников они вместе с Армином, Аккерманом и самим Кирштейном сидели выпившие за столом. Арлерт тогда учился красиво описывать все вещи для своего сборника стихов, и Жан попросил описать его и саму Микасу, и блондин, будь он трижды счастлив, проболтался, что эта пара словно молот со стеной непробиваемой. Не мог не согласиться, но и сдаться не посмел. Сам не знал, почему. Парень прекрасно видел, как та притворяется, и не понимал, зачем же остаётся вместе с ним и делит еду, крышу, постель и даже себя. — Пошёл, малыш, — отбросив в который раз эти мысли, крикнул своему копытному другу Жан, догоняя возлюбленную. *** Шум города никогда не нравился Жану и в который раз он успел пожалеть, что не согласился на дом подальше от него. Где-то ближе к дачам он всегда мечтал приобрести своё личное имение, работать на огороде, обсуждать какую-то новость с соседом. Он спрашивал Микасу, где хотела бы жить она, уже после того, как признался ей в любви. Как обычно, Аккерман без эмоционально ответила, что ей всё равно. Это было тяжело терпеть. Но он всё равно оставался с ней, ибо девушка не хотела быть одна, пусть никогда и не говорила этого. После смерти Эрена она стала ещё более закрыта. Жану нравилась та Микаса, которая хоть и была замкнутой, но в меру. Привлекала её некая таинственность. Сейчас же они практически не разговаривают, хотя сам Кирштейн не раз пытался наладить общение. Бесполезно. Я знал, что после Гула земли мы все изменимся. Но это… Это уже тяжело выдержать, — говорил себе Жан время от времени, но затем встряхивал головой, чтобы снова убедить себя в том, что Микаса рано или поздно станет прежней. И это «рано или поздно» растянулось уже на целые шесть лет. Оставив лошадей в стойле, Жан первый вошёл в дом и открыл дверь. Когда его жена вошла следом, он сразу включил свет и всю комнату заполнили множественные крики: — С юбилеем! Удивлённая Микаса осмотрела всех, кто находился в доме: взрослый Армин вместе с Энни, державшей на руках годовалую дочь. Леви, упирающийся о костыли после недавней операции. Райнер, как всегда, неряшливо выглядевший, одиноко стоял поодаль всех. И королева Хистория Рейсс, одетая не как обычно — при появлении на демонстрациях она была в розовом платье, с аккуратно заплетёнными волосами в пучок и с короной на голове, а сейчас свободные, не поглаженные штаны, белая, с закатанными рукавами рубашка и не завязанной в хвост причёской. — Привет всем, — удивлённо задала вопрос Микаса, — а что за праздник? — Неужели ты забыла о своём двадцатом дне рождении? — улыбнулся Армин, и открыл бутылку шампанского. Хлопок испугал девочку. Жан подумал, что она вот-вот начнёт плакать, но нет, наоборот, та громко засмеялась. — Надо же… — Задумалась Микаса. Мысли о дне рождении действительно вылетели из головы. Она даже не думала праздновать его и не ожидала такой толпы. — Микаса, — вышел на свет из тени Райнер, — Жан нам поведал о твоём состоянии, поэтому хотя бы раз не думай о работе и давай праздновать, — деловито скрестил на груди руки он. — Я не против, — улыбнулась Микаса, взяла бокал, что стоял на столе, и налила шампанского. — Жан, это ты всех позвал? — Да, — пожал плечами её муж, — думал, хоть это обрадует тебя. — Я очень благодарна, — улыбнулась девушка, и обняла парня. В этот раз Жан не чувствовал какой-то фальши и лжи. Ему казалось, что, наконец, видит настоящие эмоции у его супруги. — Мы так давно не собирались вместе. Настроение от этого у Жана сразу поднялось. Он пытался добиться этого от неё столько лет, чтобы хоть что-то увидеть кроме ничего не чувствовавшего человека. И, сквозь огромные силы и нервы, смог это сделать. Все праздновавшие с радостью общалась на разные темы. Давно уже они, вот так просто, не собирались большой компанией. Жан осмотрел внимательно каждого гостя: Армин, на удивление, возмужал и стал куда крепче. Теперь его под Хисторию никак нельзя было подменить, - сразу вспомнил былые деньки Жан и не смог не улыбнуться. Энни также кардинально преобразилась — она теперь женственнее, чем была раньше. Больше всего его удивило, что она решила отрастить волосы и заплести их в косу. Видно, как Арлерт и Леонхарт действительно счастливы друг с другом. Они замечательные родители для своей дочери. Леви продолжает поправляться после травм из-за взрыва. Ему уже лучше, но шрамы с лица никогда не пропадут. Сам капитан пытается отшучиваться, мол, за это долгое время, пока он боролся с титанами, он давно должен был получить травмы. И шрамы, к тому же, украшают мужчину. Но сам Жан сомневается, чтобы капрал верил в свои слова. Он, наверное, пытается убедить больше самого себя в этом. Другого выхода у него нет. Заметнее всего у Леви — то, что почти все его волосы стали седыми. Не известно, связано это с работой Аккермана или это годы дают о себе знать, но когда кто-то начинает говорить о его седине, Леви как с ума сходит. К комплексам из-за роста прибавилось ещё и это. Меньше всего, наверное, изменился Райнер. Этот некогда Бронированный титан как не ухаживал за собой, так и не ухаживает по сей день: заросшее лицо, синяки под глазами, пахнущий потом. Если Жану поведают это описание, и попросят угадать, о ком они, то тот сразу назовёт Брауна. Хозяин дома чаще всего смотрел на Микасу, ожидая хотя бы на секунду поймать в ней её обычное состояние. Но у его жены ни разу не исчезала улыбка. И не та искусственная, которую она обычно под видом «настоящей» цепляла, как маску, чтобы угодить мужу, а вполне искренняя. Она энергично танцевала со всеми, очень красиво пела, — что больше всего удивило Жана, — и одним словом: веселилась, что делала в последний раз, по памяти самого Кирштейна, повидав впервые море и в лагере в Марли, напившись до беспамятства. *** Ближе к вечеру все разошлись по домам. Жан начал убираться, сказав жене, что в свой день рождения она должна отдохнуть. Та настаивала, но нет, она должна научиться отдыхать. Чуть позже Микаса попросила мужа подняться наверх. Вытирая полотенцем руки, попутно поднимаясь на второй этаж, Кирштайн открыл дверь комнаты. На кровати лежала почти раздетая догола Микаса, зазывая к себе мужа. Больше всего его привлекала, или, даже, возбуждала её редкая, но столь искренняя улыбка, за которой он успел соскучиться за эти годы. Давно он не видел Аккерман… Такой. Даже на свадьбе она была менее весёлой. Не раздумывая, Жан снял рубашку и лёг над Микасой, упираясь руками о кровать. Он чувствовал, как её учащённое дыхание попадало ему на грудь, а при поцелуе их сердца сплелись в единый танец и ускорило своё биение. — Я так благодарна тебе, — сказала ласковым голосом девушка, расстёгивая штаны мужа, — что ты постарался отвлечь меня от всех посторонних мыслей. Мне очень приятно. Не успела пара ни к чему преступить, как в комнату постучали и кто-то заглянул. Жан сразу встал с постели и быстро застегнул брюки обратно. Микаса тоже не осталась лежать обнажённой на виду и прикрылась одеялом. Парень глянул, кто беспокоил их в это неподходящее время. Хистория?