Simpler than that

Лодки возвращались одна за другой. Хонджун и Сонхва прибыли первыми. — Уён, ты плакал? — спросил Сонхва, хотя тысячу раз убеждал Сана, что его глаза не такие. Проклятый Сонхва и его материнские инстинкты... — Да, я плакал, — призналась сирена, на что Сонхва ахнул и крепко обнял его. — Оу, теперь ты в порядке? — Уён мило улыбнулся ему, надеясь, что Сонхва оставит его в покое, чтобы он мог цепляться за Сана.   Затем, когда пришли Минги и Юнхо, они были удивлены, увидев, что шелк пришёл с повязкой на глазах. Они были как раз на рассвете, но Минги всё ещё сдерживал желание открыть этот проклятый кусок ткани, прилепившийся к глазам его возлюбленного… Ведьма объяснила, что этот… подарок нужно открыть, когда появятся первые огоньки, но он сказал, что подождет до двух последних, чтобы они могли увидеть его вместе, как команда.   Чонхо и Ёсан подошли через несколько минут, и человек, выглядевший так, будто он самый счастливый человек на земле, прыгал вокруг, таща сюда своего возлюбленного. — Открой рот, Ёсан-и! Пожалуйста, — умолял Чонхо, а остальные, казалось, не обращали внимания на то, что там произошло, поэтому, когда они увидели, что Ёсану вернули язык, были вне себя от радости. Они окружили Ёсана, чтобы посмотреть, разговаривает ли он, и внезапно сирена почувствовала, как холодный пот сочится с его кожи, не в силах скрыть свою нервозность. — Эм… привет? — всё было совсем не так, как они себе представляли. Они думали, что он будет выше и веселее, но голос Ёсана был далеко не таким. Он был глубоким — даже глубже, чем у Сонхва, но немного выше, чем у Минги, и он был таким гладким, как стеклянная поверхность.  — Я знаю, что звучу странно, но… — Нет-нет, дорогой, милый, ты говоришь прекрасно. Не будь неуверенным, — быстро опроверг заявление Ёсана Уён, заставив старшего покраснеть.     Наконец-то взошло солнце, и все они с умиротворением смотрели на него, ожидая Юнхо. — Закрой глаза, щеночек, — Юнхо почувствовал, как забилось его сердце, и он почувствовал, как что-то проникает сквозь его глаза — они были светлыми? — Теперь ты можешь открыть их, — он медленно открывает глаза и вместо ничего видит всё. Бушующие воды, волны, цвета, это небо? А это солнце? Глядя на него, он чувствовал, как у него болят глаза от внезапного воздействия — и он чувствовал, как они слезятся, когда его сердце сжимается. — Не мог бы ты… посмотреть на меня, щеночек? — Минги был позади него, всё ещё стоя в ожидании, его сердце билось быстрее, чем само время. У Юнхо были самые большие и яркие голубые глаза, которые Минги когда-либо видел. А солнечный свет делал его таким неземным, почти ангельским... — Мин…ги? — позвал Юнхо, он знал, как выглядит его возлюбленный и остальные, но… не так. Такой яркий, такой красочный, такой живой. Он мог видеть складки и линии на лице Минги ещё четче, а также мог видеть человека… плачущего? Ты должен выглядеть так, когда плачешь? Он бросился обнимать Минги, закрыв глаза, когда его рука провела по спине возлюбленного, чтобы успокоить его. Он ещё был ошеломлен всем этим… увиденным, но он чувствовал, что другие тоже обнимают его сзади и вокруг. — Я рад, Юнхо. Я так рад, что ты смог это увидеть, — сказал Минги между рыданиями, плача из-за Юнхо, плача из-за их будущего.         Несколько месяцев спустя новость о том, что ATEEZ нашли Острова Утопии, распространилась со скоростью лесного пожара. Почти все знали об этой новости, даже мыши и птицы до сих пор говорят об этом, или почти говорят. Они игнорировали все предложения рассказать о местонахождении островов, всё золота, которое они могли иметь, и всю славы, которой они могли получить. Никто из экипажа этого не хотел, потому что это их тяжелая работа, их кровь, пот и слезы, и если жадные люди способны разрушить города, они наверняка способны разрушить все три острова. Русалки оказались не такими, как они ожидали. Дженни — императрица Серебряной волны. Инициаторами войны были старейшины, потому что она не хочет навредить островам — нутро подсказывало ей, что особых сокровищ, кроме той, что сопровождает четыре заблудшие души, не будет, и она права. Война закончилась где-то между этими месяцами, и моря снова были мирными. По сути, ATEEZ просто хотели мирной жизни после стольких событий за последние два года. Если будет новая война, они согласились бежать или… оберегать их любой ценой, потому что эта земля священна и не должна быть разграблена жадными руками.     — О мой Бог! — Хонджун мог слышать её вздох, когда она заглянула в дверной глазок. Он постучал по нему, как раньше, но его мать, вероятно, больше не узнает его из-за значительных изменений во внешности. — Как... зачем вы пришли к нам домой?! Вы хотите разграбить весь этот город или…   — Это и мой дом, мама. Разве я не могу вернуться домой после долгого путешествия? — спросил её Хонджун, и ей показалось, что она вот-вот упадет в обморок.   — Хонджун… — он расстегнул шляпу и маску, показывая маме свои черные волосы и знакомую зубастую ухмылку после двухлетнего отсутствия. — Я скучал по тебе, мама. — Ой, войдите! Вы все! — она сопроводила остальных семерых, и они так и сделали.   — Так это твоя команда, Хонджун? — Да мама, — затем Хонджун указал на своего возлюбленного. — Это Сонхва прямо здесь, — и, как будто это была его реплика, Сонхва открыл свою шляпу и маску. — Он красавчик, Джун. — Это Юнхо, Ёсан, Сан, Минги, Уён и наш младший Чонхо.   Все они открыли ей свои лица, а она… просто смотрела на них одного за другим. — Они выглядят такими невинными, Хонджун-и! — сказала она после того, как её глаза были отведены от них. — Где сирены? Они слишком застенчивы, чтобы пойти с тобой? — Нет, нет. Не кричи, ладно, мам? — он закрыл ей глаза ладонью, а затем жестом велел троим снять амулеты, потому что тогда у них был бы их настоящий цвет волос. Когда она увидела копну аквамариновых, лавандовых и светлых волос, ее рот разинулся. Так что самыми красивыми здесь были, собственно, сирены. И они выглядят ещё красивее, когда они в своем истинном цвете.       — Скажи, Хонджун, ты уже нашел свою девушку? — спросила она, когда остальные уже ушли в гостиницу, что они остались. Сонхва был снаружи, ожидая, пока его капитан завершит воссоединение с матерью. — Нет, мама, я… ​​это сложно, — Хонджуну, похоже, было трудно объяснить, что он влюблен в одну из сирен. — С-Сонхва мой возлюбленный, — признался он. Его мама выглядела обеспокоенной после того, как вспомнила, что Сонхва был одной из сирен, но Хонджун заверил её, что всё в порядке, он не загипнотизировал Хонджуна, чтобы он полюбил его, и Сонхва ни разу не пытался его убить.   — Эй, Хва, — Хонджун просунул руку в маленькое окошко. — О боже, Джун, — встряхнулся он, а затем подозрительно посмотрел на Хонджуна. — Заходи.   Затем его мать поняла их разницу в росте. Конечно, это было по-другому, но то, как Сонхва казался меньше, когда смотрел на Хонджуна, было, безусловно, завораживающим, и когда сирена просто сидела неподвижно, так удобно прислонившись к своему сыну, глядя на него со звездами в глазах — и она прожили достаточно долго, чтобы видеть людей, страстных в своих отношениях, даже если они этого не показывают. — Это моя звезда, Сонхва, — теперь он правильно представил своего возлюбленного своей маме. Она знала только его имя, но когда Сонхва рассказал ей его предысторию, она смогла понять, почему Хонджун вообще любит его.     Да, трудно любить не человека.   Да, раны прошлого Сонхва трудно залечить.   Да, Сонхва трудно заставить Хонджуна говорить.   Но они будут проходить через это снова и снова друг для друга.