Onegai, Guuji-sama

— Закрой глаза. Мягкие подушечки пальцев скользят по губам, оставляя след нежного прикосновения — нет-нет, Яэ Мико уже позволяет себе слабую царапину на самом уголке рта юноши, усмехаясь. Ее коготки слишком остры, как язык. Аято снимает плотную перчатку с правой руки. В храме тепло, и вовсе не в погоде дело. Прячась в помещении от зноя, Мико еще не думала, что превратит это место в личную встречу с комиссаром из Ясиро, который давно стал ее постоянным гостем. Неотложные дела нуждались в обсуждениях... — К фестивалю практически все готово, — голос кицунэ льется пурпурной вуалью, обволакивающей сознание юноши, растворяя, поглощая — он знал, как слова лисицы воздействуют на любого — и только он умел сопротивляться им. — В этот раз охраны будет больше, — усмехается мягко Аято, и его рука замирает на талии, сжимая уже без перчатки, так что ладонь в полной мере соприкасается с кожей лисицы, так невзначай изогнувшейся ему навстречу — будто бы случайно. — Переговоры с комиссией Тэнрё завершены успешно. У нас, в конце концов, схожие интересы. — Как и у нас, — сладко подчеркивает кицунэ, ладонью прикасаясь к бледной щеке юноши, сжимая большим пальцем, ближе пододвинувшись к губам. — Полагаю, безопасность будет на высшем уровне. Но недостаточно, чтобы заметить нас, сбегающих с фестиваля, не так ли? Она улыбается, и Аято все понимает даже слишком хорошо. Лукавый взгляд и блеск лиловых глаз — он знает, чего хочет Мико. Более того, Аято знает, чего хочет он сам. — Ты права, Мико, — на его губах играет тоже легкая улыбка, и взгляды обоих соприкасаются на мгновение — в них буря и шторм, скрытые бомбы замедленного действия, два урагана, что сдерживают друг друга сейчас только нежными прикосновениями к разгоряченным близостью телам. Яэ Мико улыбается довольно — облизывает языком собственные губы и не медлит более ни капли — они сливаются в том самом поцелуе, который не может считаться быстрым, рваным или страстным — но зато их губы медленно находят друг друга, и касания эти нежны и почти трепетны, будто секунда растягивается на долгие часы, плавно растекаясь медовым нектаром по телу, оставляя сладковатое послевкусие и искусный обман. В этом хитрость лисицы. В этом нахальство комиссара. — Продолжим? — он отстраняется, но только чтобы не дать Мико втянуть всю сладость поцелуя, но только чтобы поддразнить, не дав закончить начатое — он видит, как глаза ее уже недобро начали сверкать, но успевает собственной ладонью прикоснуться к мягкой шее, пальцем проводя вдоль нее, чтобы оставить приятный след короткого касания. — Какое нахальство, — певуче произносит та, и ее острая улыбка напоминает тому хитрый оскал — кицунэ замерла и лишь готовится к прыжку — через секунду точно нападет. — Но я с удовольствием спущу тебе это с рук. Аято смеется, пока Яэ Мико целует его крохотную родинку под губой — любимое место лисицы. Он знает, что та прекрасна в своем властном великолепии, но властвует над Аято Камисато только он сам. Более того, сейчас, сжимая свободно рукой ее бедро и поднимаясь выше, он чувствует, как властвует над кое-кем еще. — Приятно? — его голос звучит легким смешком ей прямо на ушко — еще одна его любимая и чувствительная часть. Яэ Мико выдыхает томно — он попал ровно в цель. Это игра для двоих, и в ней непрестанно победитель будет сменяться проигравшим и наоборот — так уж сложилось между ними, и пока Аято Камисато подбирается рукой еще выше, касаясь чувствительной точки под одеяниями жрицы, кицунэ, прижимаясь к тому крайне бесстыдно, думает о том, как они вдвоем порочно оскверняют землю, что среди других священной называется. — Мне этого крайне мало, — отвечает она томным шепотом, переворачиваясь так, чтобы быть сверху. — И, о, дорогой Аято, можешь мне поверить: я ненасытна. Она улыбается весьма лукаво, и жадно ее губы вновь сплетаются с его, разнося в пыль все прочие дела и обсуждения, пока у них у обоих есть крохотный момент, который можно посвятить друг другу. У желаний пределов нет. И сейчас они оба лишь стремятся воплотить свои.