FU, Hanagaki

Следующие полчаса после произошедшего Манджиро просто лежал на полу крохотной ванной. «Острые козырьки» закончились, и тишина казалась оглушающей. Пепел с сигареты падал на холодный кафель. И если честно, было насрать. Насрать, что провоняет вся квартира, насрать, что пепел тяжело отмывается, а запах — выводится. Опиздохуически поебать. Если бы ты знал, Дракен-кун, как мне больно, промолчал бы? Держаться от того, чтобы не причинить себе боль, было трудно. Есть в самом процессе что-то такое… Что-то, что кидает в крайность. Как употребление наркотиков. Понимание того, что ещё секунда или малейшее движение — и всё, конец. Смерть. С этим покончено! Мать его, заткнись тупой монстр-маньяк, что живёт во мне! Я не буду снова это переживать. Не буду. Нет ничего очаровательного в том, чтобы слетать с катушек. Это больно. Тебе лечиться надо! А ты шлёшь нахуй добрых психологов! Вспомнилось собственное отвратительное поведение сегодня утром у Ханагаки. Я ведь ему так и не написал. А он… почему-то за меня переживает. Блять, стоит пополнять список людей, которых я разочаровал, или мы слишком мало знакомы? Стало только хуже. И Майки потянулся к телефону, который лежал где-то рядом на полу. Надо извиниться. Надо извиниться. Пока он ещё не разрушил всё, что есть и что могло бы быть. Резкий стук в дверь заставил подскочить и сесть. Толпа бабочек-убийц в животе взмылась при мысли о том, что это может быть Дракен. Чёрт возьми, может, ему просто нужно было остыть?! Сука, почему я себя накручиваю постоянно? Сано кинулся к двери, но распахнув, чуть не взревел в голос. Санзу, чтоб-он-провалился, Харучиё. Стоял тут и улыбался во весь свой шрамированный рот. — Не разбудил? Пришёл вернуть тебе рюкзак. Ты забыл в «Золотой рыбке». — Я не спал. Проходи, — обречённо выдохнул Сано. Незваный гость вошёл, сразу же разуваясь и, предположительно, морщась. Видно не было из-за кромешной темноты в квартире. Свет горел только из ванной. — Ох ты ж чёрт, — пробормотал Харучиё. — Решил замутить кальян, но перепутал инструмент? Даже я в таком не существую. Насрать мне, Хару. — Открою окно, — пожал плечами Майки. Видеть Санзу сейчас не хотелось, как и говорить с ним, но отчасти это могло быть способом заглушить страшные желания. И помогало отвлечься от мыслей. Чувства немного притупились, уступив место размышлениям. О том, что будет между ним и Рюгуджи теперь. — Эй, зайчик. Майки-кун! — Санзу настойчиво звал его уже с полминуты. — У тебя что-то не так? Манджиро подавил обречённый смешок и признался: — Я похож на того, у кого что-то может быть «так»? В тишине и темноте это звучало совсем тоскливо. Харучиё явно понял это даже своим напрочь отбитым мозгом. А потому включил свет на кухне и бегло осмотрел парня. После чего вздохнул и притянул к себе за плечи. — Солнышко… Выглядишь совсем хуёво. Не будь это ты, я бы предложил дозу. — Не хочу. Никогда до добра не доводит. На что Санзу хмыкнул и, подцепив пальцами подбородок юноши, заставляя поднять на себя взгляд. — С чего ты взял, что я о наркотиках? Ясное дело, тебе нужна доза любви. Настолько я плохо выгляжу, что Санзу предлагает себя мне в помощь? Хотя это Санзу. — Секс? Спасибо, мне хватило прошлого раза. Это правда. Даже засосы ещё не сошли. Однако Хару неожиданно нахмурился и, немного подумав, издал тихий смешок. — Я и забыл, как у тебя память отлетает после кокса. Ничего не было, котёнок, — он с мягкой улыбкой покачал головой. — Но… Как тогда? — Пришёл Коко, отцепил нас друг от друга. Мы посидели немножко, посмеялись. Потом как-то возникло желание потанцевать. А был только пилон. Мы оба туда и пошли, на сцену. Но тебя переклинило, и ты начал мешать Инуи Сейшу, а потом и мне. Говорил, что вы с Хаджиме это не переживёте. Просил меня чего-то не делать и называл своим солнцем. Очень приятно, кстати говоря, спасибо. Там как-то вмешались зрители, но толковой драки не было, и ты съебался в закат. Дальше не помню. Твою ж мать. Майки закрыл лицо руками и тихо застонал. Всё, блять, как на ладони. Солнцем я своим считаю Кена. Стриптиз от него вызвал бы у меня инфаркт. Логично. Стыдно-то как… — Ну чего ты? — Харучиё со вздохом отнял его руки от лица. — Всё обошлось. Никто не держит на тебя зла. Прекрати так убиваться, мы ведь просто развлекались. Всем это нужно. А тебе в особенности. Нужно и отпускать себя иногда. — Ну не до такой же степени! — воскликнул Сано, вырываясь из его рук. — А какая кому разница?! Насрать на них на всех. Похуй. Это твоя жизнь! Ты — это ты! И ты прекрасен! Слышишь меня? — Санзу успокоился так же резко, как и вспылил. И снова коснулся щеки Майки. — Ты прекрасен, мой милый. Вот такой. Неконтролируемый, отчаянный, сильный в своих убеждениях. Ты способен на что угодно. Если научишься слать всех вокруг попрыгать на хуях, то станешь всесильным. Они оба замолчали. Майки долго смотрел в глубокую зелень глаз Харучиё. Они сияли. Настолько эмоционально он говорил. Почему так непривычно слышать о себе столько приятного? Санзу, наверное, единственный, кто так думает. Но почему он не может быть прав? Почему мне вообще есть дело до всех? В конце концов, это и правда моя жизнь. Моя. Жизнь. Моя! Пошли все нахуй. Нахуй проблемы. Нахуй менталку. Нахуй психологию. Нахуй Ханагаки. Нахуй Эму и Дракена. Манджиро закрыл глаза и медленно выдохнул, будто позволяя тревоге и боли отступить. А потом снова поднял взгляд. На этот раз смело и бойко. — Знаешь, — он легко усмехнулся, — может, мне и не помешает расслабиться. Плечи Хару опустились в облегчении, и он отступил. — Осталось что-нибудь? Согласись, с веществами будет проще. Тем более тут только мы с тобой. И никуда не поедем. — Только не кокс, — предупредил Сано и рассмеялся. — Как скажешь. Только не кокс, — улыбнулся Санзу и последовал за ним. Хохоча, они завалились к Майки в комнату и начали разбирать пол. И до чего же легко было это делать! И захлопнуть ноутбук с «Острыми козырьками», и снова достать все свои заначки, и убрать бокалы. Хару, спасибо богам, молчал и не отпускал комментариев по поводу «свидания». Пакетики с таблетками и порошками он перебирал тщательно, но всё же остановился на одном с белым. — Совсем немного, — нахмурился Сано, глядя на поднятую упаковочку. — Не хочу обнаружить себя в кустах после суточной прогулки по городу. — Это ведь тоже весело! Приключения! — расхохотался Санзу, но быстро смолк под гневным взглядом чёрных глаз. — Ну всё, всё. Совсем немного. Это ведь для нас и для любвииии. Да, дешёвый и сильнодействующий меф*. Заметив недовольство Сано, Харучиё только рассмеялся, притянул его к себе и чмокнул в макушку.

***

Замечали ли вы когда-нибудь, что ночное небо на удивление похоже на океан? Если тщательно отрезать от вида всё, что возвращает в реальность, вроде оконной рамы, соседского дома или небоскрёбов вдали, то можно утонуть. Как и с океаном: стоит отвернуться от берега — и почувствуешь, насколько он безграничен. Едва ощутимый укол иглы под кожу порождает сон, сбывшуюся мечту, океаны окситоцина и небеса дофамина. Звёзды смешиваются с морской пеной и бегут по венам, распространяются по всему телу. — Я рад, что самолично принёс тебе рюкзак, — признаётся мягкий голос прямо на ухо. Он щекочет, как весенние травинки на безграничном лугу. — Я тоже рад. Санзу смеётся. Громко, но так легко и бархатисто. И валиться на Майки, обнимая руками за талию. Они оба падают на футон. Это всё ещё он. Это Санзу, а не Дракен. Помни. Длинные волосы закрывают их от всего мира, словно водопад. Его уродливые шрамы портят хитрую улыбку. Изумруды глаз лукаво блестят в темноте. — Ты так красив, Манджиро Сано. Так красив, что я бы даже уступил тебе место короля. Майки отводит взгляд, чтобы не смотреть на шрамы. И решительно скользит ладонями по сильным рукам по бокам от своей головы. Притягивает Харучиё к себе за шею и замирает. Смотрит пристально. Он не станет тобой. Но Санзу касается губ, невесомо, плавно и сладко, и убеждение теряется. Его язык как сахарная вата. Вкус тает во рту. Язык скользит по нёбу, гладит изнутри. Зубы кусают губы. Поцелуй словно леденец. Уходит кислый слой отвращения, слой глубокой горечи, и приходит вязкая сладость. Возбуждение появляется только от того, как Харучиё проводит рукой по груди, скользит ниже и заползает рукой под футболку. Майки дрожит и тихо стонет в поцелуй. Дрожат звёзды за окном. Воет от наслаждения весь мир. Это всё ещё не ты. Он запускает руку в волосы Харучиё, и вновь притягивает к себе, не оставляя времени на передышку. И не может открыть глаза. Один взгляд, один вздох — и эта сюрреалистическая мечта рухнет. Волосы другие. Жёстче, чем у Рюгуджи, гуще, чем у Рюгуджи. Он никогда не ходит с распущенными. Майки тянет Санзу за волосы назад, заставляя отстраниться. Тут же отворачивается от его лица и указывает на письменный стол. — Пошли туда. Там. Нельзя забыть о презервативах. Запрещено. Пока я помню… Партнёр слушается. Он хватает Сано под бёдра, заставляет скрестить ноги у себя за спиной и переносит на стол. Пока Харучиё роется в столе, Манджиро обвивает руками его шею и прижимается всем телом. Смотрит в окно. Где танцуют звёзды. Руки сами собой тянут за пряжку ремня на брюках, стараясь быстрее избавить Санзу от одежды. Потому что нет сил терпеть. Ни своё возбуждение. Ни его самого. Он всё ещё не заменяет тебя, Кен. Разозлившись на собственные мысли, Сано хватает партнёра за волосы и наконец смотрит в глаза. Не то. Не то. Не то. В ярости сдёргивает с собственных волос резинку и собирает волосы Хару в высокий хвост. Он сможет заменить тебя, Кен-чин. — Ты со мной, сладкий? — мурлычет Санзу и, не дожидаясь ответа, склоняется к шее. Целует и так тёмную от засосов кожу. Проводит длинную дорожку от ключицы до уха. Прямо как сам Майки с Рюгуджи несколько часов назад. — Вкусный. Как торт со сливками. От тебя пахнет желанием спалить весь мир к хуям. Что ты несёшь? Впрочем… — Я бы спалил, — шепчет Манджиро на выдохе. Запрокидывает голову, чтобы дать Харучиё лучший доступ к шее. И плывёт. Плывёт по звёздному небу, как по волнам. Плывёт от того, как Санзу разводит ноги шире. Как снимает футболку. Как он кусает соски и сжимает руками бёдра. Как рывком опрокидывает на стол и стягивает штаны с бельём. — Если бы ты пожелал захватить мир, я бы сделал всё, чтобы исполнить твоё желание. Утопи меня. Пальцы гладят кожу, губы шепчут слова, которые никогда не станут правдой. Санзу поцелуями связывает тело. Как ветви плюща. Он поднимает руки и удерживает их за головой. А сам проводит ладонью по груди, прессу и сжимает член. От того, как вращается в этот момент потолок, а вместе с ним и мир, хочется кричать. И Майки, вроде как, кричит. И просит: — Не могу больше. Трахни меня уже. Он ёрзает по столешнице, будто это поможет найти чужой член или хотя бы пальцы. Свои возможности использовать нет. И он тянется к Харучиё, облизывая губы. Умоляет дать свои пальцы. Берёт их в рот целиком, когда тот всё же уступает. Вылизывает и мычит. Просит. Член, к которому прилила кровь, готов взорваться. Как и голова, где взрываются гормоны. Как и мир, где Сано тонет. Когда пальцы наконец проникают внутрь, он почти кричит. От смеси боли и наслаждения. Нетерпеливо насаживается сам. И всё пробует вырваться. А Санзу на это смеётся, трахает и беспорядочно целует грудь. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Вставь уже, — выстанывает Майки. Чёрное море со звёздами вместо пены становится почти реальным. И стол уже не твёрдый. Майки качает на волнах в такт толчкам пальцев. — Как скажешь, солнышко, — шепчет в ответ Харучиё и отпускает чужие запястья. Но только чтобы выдернуть пальцы и резко притянуть Сано к себе. Волна толкает вверх — тот садиться и тут же падает Хару на шею. Тогда партнёр берёт парня в охапку и бросает на футон. Персональное море трясётся, как от землетрясения. Звёзды гаснут на какое-то время, и Майки погружается во тьму. И вскакивает, когда тело прошивает разряд. Он бежит от узелка нервных окончаний внутри по всей системе и заставляет кричать. Лианы — нет, это уже водоросли — тянут назад, прижимают спиной к чему-то горячему, проникают в рот. Я лежал на животе? Хотя это море. Волной перевернуло. Качает вперёд-назад, и каждый раз изнутри бьют разряды. И каждый раз Майки стонет. И срывается на крик, когда кожу спины царапает песок. Или когда по ягодицам шлёпают леса водорослей. Дышать нечем, вода забила рот и нос. Можно только стонать и вскрикивать. Свет снова гаснет. А потом пена из звёзды рассыпается на миллионы частиц. Окситоцин и дофамин взрываются сверхновыми. И Манджиро погружается на дно. Тонет. Тонет. Тонет. Песок обволакивает и закапывает. А вокруг вместо звёзд плывут рыбки. И где-то над головой светит его солнце. — Моё солнце…

***

Почему так светло? Это крики чаек? Вынесло на берег? Рыбки помогли выплыть? Я уже умер? Моё солнце не такое. Оно мягкое и тёплое. Оно не режет глаза и не обжигает. Где моё солнце? Но вместо песочка жёсткий футон. Вместо криков чаек мяукание котов бабки-китаянки из квартиры этажом выше. Вместо Дракена обычное дневное солнце. Майки поморщился и попытался перевернуться. Боль прошила всё тело. Буквально всё. Ныли кости, тянули мышцы, стреляло в пояснице и раскалывалась голова. У меня во рту собаки нассали? Ёбаный в рот. Разлепить веки оказалось гораздо труднее, чем ожидалось изначально. А когда удалось, парень сразу зажмурился, чтобы не ослепнуть. Так, сейчас день. А что было до этого? Помню, как ночевал у Ханагаки. Клуб? Нет, после клубов у меня Дракен-кун. Стоп. Дракен! Хару! Воспоминания обрушились как снег на голову. Но выборочно, обрывками. Сано сел, преодолевая сопротивление свинцовой головы. И, прикрываясь от солнца, открыл глаза. Шумный выдох ужаса подавить не удалось. Комната походила на притон. Или на заброшку. Жилище будто бы пережило ураган. В углу валялось стекло от разбитого бокала, там же располагалась лужица красного вина. Развороченный пол. Пакетики с различной наркотой по всему полу. Разбросанные одеяла и подушки. Оседающие поверх всего этого кошмара листочки из письменного стола. Шприцы, которыми они с Санзу пользовались вечером. И несколько завязанных в узелок презервативов. Хуже был только запах пота, спирта, сигарет и мочи по всей квартире. Майки сорвался с места и кинулся в ванную, где наконец взглянул на себя в зеркало. Оттуда смотрел бледный, взъерошенный парень, сплошь и рядом покрытый тёмными следами от укусов. Нет. Нет. Нет. Пожалуйста, пусть это будет страшным сном. Он отчаянно замотал головой и ощупал собственное тело, стараясь убедиться, что отражение ненастоящее. Но то в точности повторяло движения Манджиро, и он глухо застонал, опустив взгляд. Тогда внимание привлекли засохшие пятна чего-то белого на животе и бёдрах. И парень, не сдержавшись, склонился над унитазом. Из организма выходили все токсины, которые образовались от сочетания никотина, алкоголя и наркотиков. Вместе с домашней лапшой Дракена. Под рёбрами разошёлся гастрит. Ноги дрожали, и Сано осел на пол, обессилев. Ладони опустились на что-то неприятное и шершавое. Майки ошарашено рассматривал руку, испачканную в сигаретный пепел. Его вывернуло ещё раз. От того стало только хуже. Тошнотворный ком в горле никак не желал отступать, только теперь ужасно хотелось плакать. Как в детстве, всхлипывая и задыхаясь. Только некому было утереть слёзы. Шатаясь и путаясь в собственных конечностях, Сано поднялся и принялся жадно пить воду прямо из-под крана. На большее его не хватило. Он лёг на пол, как был, голышом, и притянул колени груди, скрываясь от всего мира. Ненавижу. Ненавижу. НЕНАВИЖУ СЕБЯ. Испортил вообще всё хорошее, что ещё оставалось в моей жизни. Как я буду смотреть Кену в глаза? Почему не побежал за ним? Почему не остановил и не объяснил? Почему не прогнал Хару, в конце концов? Я ведь проклят! У меня хоть на что-нибудь вообще хватит сил? В глаза бросился запачканный в пепле блокнот «для ебучего Ханагаки». Кривые, резкие буквы в нём хранили чувства. Темнота, сгущающаяся в груди, выливалась туда. 30.06 или 01.07 Или хуй знает, какое уже число. Сколько я спал? Впрочем, похуй. Всё из-за тебя, Кен-чин. Ты — причина моей депрессии. Ты являешься лучшим человеком в моей ёбаной жизни. Но я не могу быть с тобой. Это условие задачи. А вопрос: как мне найти смысл жизни, если ты не хочешь быть со мной? Ответ: никак. Нахуй задачи. Я люблю тебя, Кен-чин. Может, только Бог, если он есть, знает, как сильно я хочу убить Эму. Убить тебя. Чтобы не было причины страдать. Хочу целовать твои губы, гладить твои волосы, чувствовать твои руки. Желательно, но на своих бёдрах. Если бы ты узнал, сколько я дрочил на тебя за эти годы, ты бы меня избил. Хочу, чтобы ты меня избил. Приму от тебя любое наказание. Потому что пачкаю тебя даже своим присутствием. Я ведь снова нажрался, закинулся и трахался всю ночь напролёт! Ха! Вот такие приключения у меня. Грязный. Грязный. Грязный. Пойду утоплюсь в канаве, сил нет терпеть. Шучу. Хотя… Потеряв нить мысли, Майки положил голову на пол и отпихнул блокнот в сторону. Всё время одни мысли. Всё по кругу. Разочарование, боль, уныние, надежда и снова разочарование. Ненавижу себя. И дерьмо, которым заглушаю боль. Но самому справиться не выходит… Закрыв лицо руками, он зарычал. От гнева на самого себя. Как мне выбраться из этой петли? Мне и моим чувствам нужна помощь. Чтоб мозги вправили. Стоп. Ханагаки! Кряхтя и вздыхая, Майки потянулся к телефону. Если б не оставил его тут после ухода Дракена, то и звонить бы не решился. Отыскав нужный контакт, он удивлённо уставился на экран. Забавно, Ханагаки написал мне. Вот чёрт… Я всё ещё не сказал, что добрался. — Майки-кун! Вот чёрт! Я волновался за тебя. Ты обещал позвонить, но даже не написал. Ты в порядке? — Таке-мичи… — прохрипел Сано, ужасаясь тому, насколько сорвано горло. — Можем встретиться? Я обещал тебе кофе.