FU, Hanagaki

— Опять куришь? Почему ты никогда не осуждаешь? Всегда такой понимающий и сочувствующий. — Я не могу по-другому. А как можно по-другому, если руки подрагивают от эмоций? И так уже два дня. Прошло уже два дня с тех пор, как Майки лишился своей квартиры, всех своих вещей, денег, плакатиков, книг, тетрадок, документов и наркотиков. Прошло примерно 36 часов с того момента, как он в отчаянии позвонил Такемичи с чужого телефона (благо, хватило ума записать номер, пока собственный не подох окончательно) просто потому, что негде спать, негде срать, нечего есть, нечего надеть. И прошло всего несколько часов с того момента, как он вылез, наконец, из кровати. Впервые за эти 36 часов. Такемичи вышел на балкон и замер рядом, в точности повторив позу Сано, облокотившегося на парапет. Разве что не курил. — Может, поешь? — спросил он спустя бесконечно долгие несколько минут, входе которых Майки почти докурил свою сигарету. Седьмую за эти несколько часов. — Прости, кусок в горло не лезет. Я не могу позволить себе ещё и объедать тебя. Мысль о том, чтобы уйти из квартиры Ханагаки, Майки откладывал и откладывал. По большей части, именно по этой причине он и проспал часов 25 из тех, что здесь провёл. Стыдно было смотреть мозгоправу в глаза. Тот поведал о том, что стало с домом. В пожаре сгорело всё. Да, соседка китаянка заметила огонь, но она же старая, так что было поздно. А потом пламя добралось до бутылок с алкоголем. И когда приехали пожарные, спасать уже было нечего. Кроме нервных клеток старушки. Нервы самого хозяина квартиры было уже не спасти. Манджиро с сожалением затушил окурок и кинул с балкона вниз. Проследив траекторию его падения взглядом, он всё же повернулся к Ханагаки. Да, пришло время. Я не могу больше тянуть и надоедать ему. — Я уйду завтра. Прости, что доставляю неудобства. На лице Такемичи мелькнуло странное выражение. Глаза его вмиг как-то погрустнели, и парень поспешно заговорил: — Нет-нет. Ты не доставляешь мне никаких неудобств. Живи в своё удовольствие. — Да иди ты со своей благотворительностью. Не глупи. У тебя есть своя жизнь и свои проблемы, наверняка. Нахуя тебе я? Плечи психолога немного расслабились. Он мягко улыбнулся и положил руку на плечо Майки. — Без тебя не так одиноко. — Я вряд ли подхожу на роль того, кто поможет скрасить досуг, — недоверчиво хмыкнул тот. — И всё же… Такемичи слегка наклонил голову набок, подталкивая Сано закончить самому. Чёрт из табакерки. Нахуя? — Не жалуйся потом. Я чуть похуже аквариумной рыбки буду в плане ухода. — Поэтому ухаживать за тобой приятнее, — слово «ухаживать» Ханагаки произнёс с особым трепетом, но Манджиро не придал этому значения. — Давай поедим, аквариумная рыбка. Мозгоправ направился к выходу с балкона, настойчиво потянув за собой парня. Тот с неохотой двинулся следом, оставляя балкон, где всего пару дней назад всё было нормально. Насколько нормально может быть у меня, конечно, но всё же. Идея поужинать вне квартиры сначала показалась Майки плохой и странной, но теперь, на относительно свежем воздухе ночного Токио, он понимал мотивы. Такемичи хотел вытянуть меня в люди, чтобы не удалось зачахнуть дома. Только теперь Сано не был против. Дышалось так всё же легче. А в носу не стоял отвратительный запах гари. Одетый в мешковатую худи Хангаки, он по-настоящему наслаждался погодой. Ночь выдалась прохладной, и привычная одежда, призванная скрывать тело, теперь казалась комфортной. Знал ли Ханагаки о комплексах и шрамах или просто посмотрел погоду? Чёрт его разберёт. Но сложилось удачно. И всё же Майки больше склонялся к первому, как бы печально это ни было. Так как сам мозгоправ решил обойтись безразмерной футболкой, которая, впрочем, неплохо ему шла. — Идём, — осторожно, словно боясь разрушить какой-то личный момент, сказал Такемичи и подтолкнул Манджиро вперёд. Они молча шли рядом под высокими, остро пахнущими чем-то приторно-сладким деревьями. Ханагаки вышел из безлюдного дворика на почти такую же безлюдную улицу. Небогатые низенькие домики были полностью погружены в темноту, и только мигающие фонари освещали улицу. Невдалеке горела ярко-неоновая вывеска с изображённой на ней тарелочкой лапши. Скорее всего это была круглосуточная забегаловка. — Ничего не имеешь против рамённой? — подтвердил догадки Майки Такемичи. Не дождавшись ответа, он распахнул стеклянную дверцу. Колокольчик тихо звякнул. — Добрый вечер. Рад приветс… О, Такемичи-кун, давненько ты не заглядывал. Это произнёс стоявший за стойкой паренёк с подстриженной под ёжик бордовой башкой. Выглядел он совершенно выжатым, но всё равно поднял голову и улыбнулся психологу. Затем скользнул взглядом по Майки, и слегка наклонил голову в знак приветствия. Сколько у него знакомых? Что ни встреча, то старый добрый друг. — Да всё времени не было, Акку, — махнул рукой Ханагаки. — Мне как обычно, только на этот раз две порции. Его голос звучал нейтрально, однако Аккун, как значилось у продавца на бейджике, как-то странно поднял брови и снова взглянул на Сано. — Такемичи-кун, это необязательно. Ты не должен… — обратился к психологу юноша, чувствуя неясное смущение. — Брось. Всё в порядке. Ты здесь первый раз, так что, считай, гость. Не могу же я не угостить гостя. Ханагаки неловко усмехнулся и взъерошил свои и так взъерошенные волосы. Вот же упрямец. С чего бы так? Майки лишь поджал губы, дав парню понять, что разговор не окончен. Следующие десять минут они стояли молча, а забрав две баночки с рамёном, вышли на улицу. Прохладные дуновения ветра окончательно вернули Манджиро в чувство. Несколько секунд он неотрывно смотрел, как Такемичи усаживается на ступеньках, открывая баночки, а потом заговорил: — Мне не нужны твои подачки, если хочешь знать. Мозгоправ обернулся, и его глаза расширились в изумлении. — Майки, мы же это уже обсудили. Но Майки его не слушал. Казалось, своими словами он пытался больше убедить себя. — Нет, правда. Я в состоянии… «Ты не в состоянии». —… о себе позаботиться. Не хочу, чтобы на меня тратились. Ненавижу оставаться в долгу. «Тебе и не придётся». Глядя на холодное упрямство на лице Сано, Такемичи по-доброму усмехнулся. Тёплый комочек медленно разворачивался в груди от того, каким красивым был юноша в свете неоновых огней. И в его, Ханагаки, худи. В конце концов соцработник поднял голову, глядя в глаза Майки снизу вверх и, как мог мягко, попросил: — Позволь мне это… пожалуйста… — Не люблю эти «пожалуйста», и ты это знаешь! — Ты сжёг всё своё имущество, Майки-кун, — тихо проговорил Ханагаки. Юноша тут же помрачнел. Он будто бы забыл об этом, а сейчас увидел картинку, как наяву, вновь. И все претензии, все споры, все условия — всё мгновенно обесценилось. Какое право я имею на что-то жаловаться? У меня, в конце концов, совсем нет выбора. Остатки гордости сгорели вместе с домом. Да что там… Её вообще не было, вот такой я никчёмный. Делать вид, что это не так, перед Такемичи-куном нет смысла. — Ты прав. Я тупой придурок. Он выдохнул и опустился рядом с Ханагаки, тщательно избегая его взгляда. А тот всё это время смотрел на Сано из-под копны светлых кучеряшек. Такемичи выждал немного, но так и не дождавшись действий, сказал: — Нет. Ты не придурок, просто такие вещи тяжело принять. Ага, конечно. Но не кидаться же с обвинениями на того, кто, по сути, спасает мне жизнь? Ужин парни поглощали в абсолютной тишине, которую никто не стремился нарушать. Такемичи считал, что Майки нужно время всё обдумать и хотя бы признать, а тот… Сано чувствовал себя выжженным дотла. Коктейль из вины, гнева, боли и сожаления затуманивал разум похуже веществ. А перед глазами стояла лишь картинка, состоявшая из схлестнувшихся реальности и галлюцинации: Дракен и он сам под водой в окружении безмолвно кричащих рыбок. Погруженный в себя, Манджиро не заметил, как выронил палочки из рук и замер, вглядываясь в пустоту. А очнулся от того, что Такемичи мягко коснулся его запястья. Твою мать. Сколько прошло времени? Улица полностью стемнела. Видимо, Аккун не посчитал нужным работать всю ночь в круглосуточной забегаловке и выключил свет. Кроме бледных фонарей вдали горела только неоновая вывеска. На мгновение подводный мир, стоявший перед глазами, перенёсся в настоящий, и Рюгуджи сменил Ханагаки. Но, быстро тряхнув головой, Майки всё же смог прогнать видение. — Ты что-то говорил? — спросил он. Обязательно смотреть на меня, как на умалишённого? Я в порядке. Когда ты поймёшь? — Спросил, не хочешь ли ты доесть дома. Ночь прохладная. На самом деле Такемичи ничего не спрашивал, но придумал, как вывернуться, чтобы не усугублять чувство вины. Манджиро выглядел странно отрешённым, но соцработник списал это на продолжительный шок. Или только хотел списать. В бывшем пациенте ему чудился ангел с сияющим неоновым нимбом над головой. — Да, давай лучше домой, — кивнул Майки, отводя взгляд. А то это место действует на меня странно. Стоило им завалиться в квартиру, на Сано нахлынула усталость. Сказывались не только эмоциональные потрясения и стресс, но и отходняк. После принятой им тогда, с Санзу, дозы настроение всё ещё было примерно на нуле. Господи, сколько это будет длиться? Неужели я как-нибудь просто отключусь в середине дня? И что делать с ломкой? Она ведь придёт через какое-то время… К Санзу? Нет. Я обещал. Хотя всё это было ради Кена, а сейчас… Он заставил себя выбросить тяжёлые мысли из головы и плюхнулся носом в кровать. Единственную в этой квартире. — Майки-кун, — послышалось где-то на краю сознания, — может, в душ… О чёрт. Такемичи увидел, что говорить уже бесполезно и вздохнул. Спина ещё болела после предыдущей ночи, проведённой на груде старых одеял возле кровати, но он и не подумал жаловаться или спорить. Вместо этого лишь накинул поверх отключившегося Сано плед и присел перед кроватью. Мысли об этом невозможном парне давно уже пересекли точку невозврата. Всё прошедшее с их первой встречи время Ханагаки пытался думать о чём-то или о ком-то ещё, но всё равно возвращался к Майки. Сейчас своенравная, отстранённая и избитая жизнью «роза» лежала прямо перед ним с таким умиротворённым лицом, будто ничего не произошло. Будто бы Манджиро не сжёг самолично всё, что у него было. Ещё в первую встречу Такемичи хотел узнать, сколько боли парень уже вынес, и облегчить её. А потом сам не заметил, как это превратилось в навязчивое желание. Падший ангел с изломанными крыльями — вот, кто есть Майки. Он молчал о защите и помощи, в которой нуждается, но просил беззвучно, каждым жестом. Убрав упавшую на лицо прядь светлых волос и заправив её за ухо, Ханагаки нерешительно подался вперёд. Он почти не тешил себя надеждами: отчаянно бьющееся сердце в чужой грудной клетке ему не принадлежало. Но Такемичи не мог ничего с собой поделать. Ему хотелось просто дарить этому созданию нежность и тепло, столько, сколько он сможет подарить. Поэтому психолог сократил оставшееся расстояние и коснулся губами губ Майки. Запечатлев на них невесомый поцелуй, он отстранился и лёг на пол, зная, что ещё час проведёт разглядывая лицо напротив и размышляя обо всех, кто оставил на нём тёмные синяки.

***

Тёплое течение несло куда-то вдаль по морским глубинам, утягивая всё глубже. Но это почему-то не пугало, а дарило чувство невероятного восхищения. Уставшие от долгой борьбы со стихией кости приятно ныли, а в голове в кои-то веки не было мыслей. Он просто наслаждался видами на всё, что проносилось мимо. Дно было всё ближе, но света меньше не становилось. Солнечные лучи насквозь просвечивали длиннющие водоросли. Они мягко окутывали тело, будто тёплое одеяло, и тянули, тянули, тянули. Как же хорошо было ощущать себя так далеко от остального мира… Чем дальше была ровная гладь воды, тем легче становилось на душе. Вокруг всё запестрило яркими красками. Стая золотых рыбок закружилась над его связанным телом. Рыбки то и дело открывали рты, но теперь это не вызывало напряжения. Они болтали между собой, только молча. Их скопление чем-то напоминало яркое пламя… Оно всё приближалось и слепило, слепило, слепило. Как слепит солнце. А за солнцем всегда приходит ОН. Со своей невероятной улыбкой, сильными руками и едва ощутимой поддержкой. И смех у НЕГО такой… Такой… ОН ведь смеётся крайне редко и тихо, так почему сейчас смех такой звонкий? Нет-нет, это не тот смех. Нужен другой. Но от этого смеха в груди что-то пенится, грозясь выплеснуться наружу. ОН всё ближе. Только из-за ослепляющего света не различить ни черты лица, ни волосы, ни глаза. Но это точно ОН. И ОН совсем рядом, осталось всего пару сантиметров. Потом взрыв! Но где же взрыв? Почему его нет? Почему вместо этого так нежно, так мягко, так тепло? По губам мазнул одинокий лучик света, неизвестно как проникший в такую беспросветную глубину тёмных вод.