***
Своё тело Майки нашёл в необъяснимом, совершенно нечеловеческом положении. Как можно умудриться так уснуть? Есть ли место для Такемичи? Он с усилием поднял голову, застрявшую между обивкой какого-то дивана, и выскользнул из крепкого захвата чужих рук. Когда это Ханагаки успел стать таким сильным? Звон в ушах и липкая муть перед глазами отказывались проходить, поэтому Сано двигался наощупь, по привычке. Ноги он кое-как снял со спинки дивана и размял. Хрустнул со сна спиной и затёкшей шеей, попытался встать и рухнул на пол. Зацепился за чью-то чёрную рубашку. Кидают тут… Никакого уважения к вещам… И всё-таки рубашка показалась знакомой. Вот совсем недавно Манджиро её видел… Только где? С усилием потирая виски, он попытался сфокусироваться. В голове всё перемешалось. В универ сегодня не надо? Куда вообще подевался Санзу? Стоп. Почему Санзу? Мы же вчера не в «Золотой рыбке»… Или… Нет. Откуда тогда здесь Ханагаки? Где это «здесь»? Зацепившись мыслями за рубашку, Майки повернулся в сторону того, из-под кого выполз. Шатаясь поднялся на ноги и окинул голое сильное тело взглядом. Ммм хорош. Как раз в моём вкусе. Я б ему дал. Но если он тут голый… то я ему уже дал. Зрение потихоньку начинало привыкать к полумраку комнаты. Неяркие неоновые лампы наводили на определённые мысли, но сколько Майки не старался, словить и вычленить их не удавалось. Может, разбудить его и спросить? Он подался вперёд, намереваясь потрясти любовника за плечо, но вдруг наткнулся на что-то до жути знакомое. Родное. Татуировка дракона на виске. Кенчин? Отшатнулся Сано так резко, что голова закружилась, и он снова плюхнулся на пол. Но не остановился и не замер. А снова подскочил и принялся торопливо натягивать собственную одежду. В голове кусочек за кусочком, пазл за пазлом восстанавливалась картинка. Это правда случилось? Дракен на самом деле лежал на этом диване голый, а значит… Да, случилось. Он убьёт меня, если узнает. Но ведь он не может не знать. Он убьёт меня, когда увидит. Майки мог видеть его искажённое яростью прекрасное лицо, словно наяву. Мог почувствовать, как он хватает за горло — как хватал ночью до этого, только без всякой игривости — и швыряет в стену. Майки почти что мог ощущал боль от удара. А если бы он проснулся первым? На этот вопрос Сано решил не отвечать. Он подхватил все вещи, отдалённо походившие на свои, и выскочил из комнаты. Коридор, состоящий из дверей в такие же кабинеты, был залит бледным светом. В таком освещении он казался бесконечным. Той самой петлёй во времени и пространстве. Майки застрял в нём, в одном единственном моменте, называемом «сейчас». Дыхание сбилось. Гул в ушах превратился в равномерный бой гигантских африканских барабанов. Приложив неимоверные усилия, Сано всё же втянул носом воздух и побежал. Не обращая внимания на нескольких встреченных людей, проводивших его недоумённым взглядом, он пулей вылетел на улицу и скрылся за углом здания. Там, опустившись по стенке вниз, замер и, подтянув к себе острые колени, уткнулся в них носом. Огромный Токио имел свойство иногда умирать. Майки уже и забыл это: внешний вид окружающего мира и само чувство. Смог затянул небо серым. Солнце расплылось под ним в непонятную светлую кляксу. Ночной тусовочный район, в тёмное время суток наполненный красками, отцветал к утру и пустел. Здесь не оставалось ничего, кроме мусора, бездыханных тел у обочин тротуаров и ветра, скрипящего каркасами зданий. В прошлые годы, в период расцвета своего распутства, Майки не раз находил себя в таком месте. Ровно как и сейчас. Иногда он вываливался в вымерший город из клуба, а иногда уже был здесь — валялся бездыханный у обочины тротуара. Тогда он собирал себя по частям, по малюсеньким деталькам, чтобы только суметь встать и не разрыдаться. В таких случаях его трясло от холода, голода, жажды и ужаса. Дрожащими руками он набирал Дракена и всхлипывал ему в трубку. И Рюгуджи приезжал в рекордное количество времени. Силой выдёргивал Манджиро из рук жуткой безысходной пустоты и прятал у себя под боком. Сейчас Майки ему позвонить не мог. Но его и не трясло. Мышцы просто окаменели, заставляя каменеть и колотящееся от позорного страха сердце. Посидев две минуты в одном положении, Майки встал и спокойно пошёл по улице. Прочь из квартала, прочь от своей ошибки. Потому что это нихера не ошибка.***
В квартиру Сано пришёл только под вечер. Он не хотел задаваться вопросом, как именно идентифицировать это помещение. Дом или квартира Ханагаки? Света не было. Вместо недовольного бормотания Такемичи, гудения телевизора, звука кипящей воды или просто возни — чего-то, что говорило бы о присутствии хозяина — стояла привычная нетихая тишина. Растения развлекали себя болтовнёй и сплетнями. Почему-то сейчас задумываться о местоположении Ханагаки не хотелось. Видеть его тоже. Майки не чувствовал вины за то, что сделал. Он просто не мог собрать мысли в кучку. Даже за долгие часы бесполезного шатания по городу. На свадьбу ехать не было смысла. Меня оттуда вышвырнут и ногами отпинают до смерти. И Эма, и Кен. Если сестра вообще в курсе. Чувствуя себя грязным, потным и мерзким, Сано разделся, швырнул одежду куда-то в угол и залез под душ. Руки сами тянулись увеличить температуру, чтобы кипяток обжигал кожу, причинял боль. Хоть как-то прояснял сознание. Но вместо этого Майки мылся под ледяной. Выполз через минуту, наспех обтеревшись, натянул боксёры и худи, чтоб хоть как-то прикрыть усыпанную засосами и синяками шею, и вышел на кухню. Больше всего хотелось чая. Именно зелёного с лимоном и мёдом — самого главного извращения Такемичи. Раньше Сано отрицал этот чай так сильно, как ничто другое, даже Бога. А вот теперь почему-то захотелось. Чашечки три. Или четыре. Он открыл балкон, за которым усиливался предгрозовой ветер, и закурил. Вода в чайнике закипала медленно. Ещё вчера всё было не так плохо. Нарезать пол-лимона на тонкие дольки. А вдруг их брак развалится? Кинуть в заварник вместе с чистым китайским зелёным чаем. Сохранит ли Дракен общение со мной? Или я своими же руками добил то, что только начало восстанавливаться? Дождавшись щелчка чайника, залить кипяток в заварник. А если и Эма решит отказаться от меня? Добавить большую ложку мёда, размешать содержимое и оставить на несколько минут завариваться. Стоит ли извиняться? Или за такое прощения не просят? Налить в кружку и добавить два кубика льда. Смешные у Такемичи-куна кружки. С Пикачу, с Сейлор Мун, с Человеком-пауком, с Эдвардом Калленом… И одна коричневая, самая скучная и бесцветная. Она-то и принадлежала Майки. Стоит ли извиняться, если мне не жаль? Стоит ли быть честным или попытаться всеми силами сохранить отношения? Ход мысли прервал щелчок замка на двери. В задымлённый полумрак мира Сано вошёл Ханагаки. Какой-то он уставший… Никогда его таким не видел. — Привет, — тихо поздоровался Майки. — Я твой чай приготовил. Будешь? Такемичи молчал. Он стоял, замерев в дверном проёме, и просто смотрел. Не мигал, не двигался, не шевелился. Обычно он сразу открывает окно, когда я курю в комнате… Но в этот раз такого не было. Ханагаки просто подошёл ближе, а у Сано что-то внутри скрутилось в нервный ком. Пухлые губы мозгоправа были сжаты в тонкую напряжённую линию. Крылья носа подрагивали. Огромные ясные глаза, обычно наполненные искрящимся теплом, выглядели стеклянными. — Всё хорошо? — Сано затушил сигарету и поднялся к нему навстречу, предлагая чай. Несколько долгих секунд Такемичи смотрел сквозь него. А потом моргнул и отошёл. — Поставь чашку на стол, Майки-кун. Что происходит? Манджиро невольно послушался. Что-то подсказывало, что серьёзный настрой Такемичи не предвещает ничего хорошего. — Объясни мне уже, что случилось. Сано попытался изобразить на лице подобие улыбки, но вышло явно плохо. Несколько долгих мгновений они просто смотрели друг на друга. Было страшно. Майки казалось, что его сейчас должны толкнуть в пропасть. — Короче я не знаю, как говорить такое, — затараторил вдруг Ханагаки, — но он короче умер. — Что? Тишина как длинная цепь. Нет ничего, кроме её тихого звона. — Умер, — выдавил Такемичи. Будто бы это не слово, а одно движение спичкой. Может поджечь к хуям собачьим всю Вселенную. — Кто? Кто. Блять. Кто. Иди нахуй с такими долгими паузами. Тебе язык нахуя дали? Чтоб ты хуи лизал? Это вряд ли, блять. — Он… Он? Вся мужская половина Земли? Президент Штатов? Король Великобритании? Джонни Депп? — КТО, СУКА, УМЕР, ТАКЕМИЧИ?! — выкрикнул Майки. Такемичи вздрогнул. Отвёл взгляд. Выдохнул. И снова посмотрел в глаза. — Они оба… Или не оба. В общем. Дракен и Эма. Они мертвы. То, что гудело эту долгую минуту в груди, сорвалось и зазвенело. Майки расхохотался. — Иди нахуй с такими шутками, Ханагаки. Прозвучало тонко. С угрозой. Но Такемичи не смеялся. Его руки дрожали. — Это правда, Майки. Они погибли в автомобильной аварии. Часа четыре назад. — Тебя по башке стукнуть, чтоб отпустило? Заканчивай, — пробормотал Майки, сопротивляясь тошнотворным спазмам в животе. — Думаешь, я стал бы так шутить? — серьёзность на лице Такемичи наконец сломалась. Но вместо лёгкой улыбки — боль и тревога. Отвернуться, чтобы не видеть. Отвернуться, согнуться, спрятаться. Даже если позвоночник похож на несгибаемую проволоку. За окном вдруг резко начался дождь. Не капля по капле, как это обычно бывает, а сплошным потоком. Загремел по крыше. Будто капли разбиваются об асфальт, как чашка о пол. Чашку Майки всё-таки столкнул. Она разлетелась на осколки. — Нет, это бред, — он судорожно замотал головой, интуитивно отступая от растекающейся по полу лужи кипятка. — Это сон. Мне иногда снится такое дерьмо. После наркотиков. На лице, будто приклеенная, застыла жуткая улыбка. Сано не знал, как её убрать. Воздух вокруг наэлектризовался, приобретая плотную токсичную атмосферу. Шаг. Другой. Такемичи ворвался в эту зону и уверенно схватил Майки за плечи. — Мне позвонили какие-то его друзья. Спросили тебя. Возможно, у него мой номер твоим именем подписан, не ебу. Но они сообщили… Авария. Мотоцикл и автомобиль. Не знаю, почему Дракен-кун с твоей сестрой ехали на мотоцикле, но… — пока он говорил, его голос звучал так твёрдо, как никогда. — В общем, возгорание. Травмы, несовместимые с жизнью. Дракен погиб. Эма вскоре после него. И… ребёнка тоже спасти не удалось: слишком маленький срок. Резко сбросив руки Такемичи, Сано влепил ему пощёчину. Заткнись. Иди нахуй. Ненавижу. — Нет, — медленно и уверенно заявил он. Скорее для самого себя. — Ты не понимаешь. Дракен не может быть мёртв. Как может Солнце погибнуть? Если бы это вдруг произошло и оно взорвалось, то нас бы уже не было. — Майки… — ГДЕ ТЕЛО?! ГДЕ ТЕЛО, БЛЯТЬ?! ТЫ ЕГО ВИДЕЛ? НЕТ? ТОГДА ПРЕКРАТИ ЭТО! ИДИ НАХУЙ. Грохот голоса почти заглушил шум дождя за окном. Где-то вдалеке небо рассекла надвое молния. Следом за ней прогремел и гром. — Оно есть, Майки. В морге. Возгорание двигателя, там.. Голос у Такемичи надломленный, уязвимый. А слова, которые вылетали из его рта, — жестокие. Они полосуют кожу не хуже плетей. Майки сильно трясло. Он всё ещё одеревенело улыбался. И слышал только дождь. — А может, ты мне мстишь так, а, Такемичи? — Что? Растерянность на лице Ханагаки невозможно спутать ни с чем, но верить ей нельзя. — Как я сразу не догадался?! — воскликнул Сано. С губ сорвалось нервное хихиканье — отголосок звенящей в груди истерики. — Ты узнал, что я изменил тебе с ним, и решил отомстить! — Изменил… С кем? — сорванно прошептал Такемичи. Что за вопрос, тупица? Сам понимаешь, насколько ты тупой? Потерянный вид мозгоправа, его дрожащие губы и смертельная бледность почему-то только разжигали пламя истерики внутри Сано. Оно полыхало яростью, болью, непониманием. Он приблизился к Ханагаки почти вплотную и, растягивая гласные, как растягивают удовольствие от пытки, проговорил: — Даааа… Ты в курсе, что мы переспали вчера на мальчишнике. И теперь пугаешь меня. Для пущей убедительности Майки оттянул воротник худи и обнажил поле свежих засосов. Глаза Такемичи распахнулись. По мере того, как ужас и понимание в них росли, страшное, дикое и отвратительное наслаждение росло тоже. С грохотом рушилась внутри Ханагаки стена из упрямой лжи. Что всё у них с Манджиро будет хорошо. Что они начнут доверять друг другу, поддерживать и просить поддержки. Что будут рассказывать друг другу по вечерам, как прошёл день. Будут готовить, гулять по ночному городу, платить аренду за квартиру, спорить о том, куда поставить очередной плющ, готовить по утрам, целоваться на балконе и хихикать над сюжетами тупых дорам. Предательство оборачивалось горьким комом в горле. Да, бывает так: переживаешь измену и отпускаешь, а потом уже помогаешь некогда любимому человеку справиться с болью. Но для Такемичи эти два этапа сошлись в одном мгновении. Мгновении, сравнимом по магнитуде со страшнейшим тайфуном. — Н-нет… — он отшатнулся и запрокинул голову, силясь сдержать накатывающие слёзы. — Ты п-правда…? Я не знал. Не знал. Мне просто позвонили… — ПИЗДИШЬ! — взревел, надрывая голос, Сано. — НАХРЕНА?! НАХРЕНА МНЕ ЭТО, СЛЫШИШЬ?! — взорвался в ответ Такемичи. Слёзы сдерживать больше не было смысла. — ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО Я БЫ ПОСТУПИЛ ТАК?! ДА Я… Всё оборвалось звонким телефонным звонком. Резко выдернув его из кармана, чтобы отключить, Ханагаки замер. Несколько секунд он пялился на экран, как на документ о вынесении приговора, а потом медленно выдохнул и снял трубку. Поставил на громкую. — Ханагаки-сан? — спросил ровный сухой голос. — Да. — Это 16-й городской полицейский участок. — Знаю. — Тела покойных Эмы Сано и Кена Рюгуджи отправлены в районный морг. Дальше связь держите с ними. Покойных? Морг? О чём вообще… — КАКОЙ, БЛЯТЬ, МОРГ?! ВЫ ЧТО НЕСЁТЕ?! — сорвался на пронзительный ор Майки. — И ещё, — как ни в чём не бывало продолжил сотрудник полиции. — Вы являетесь родственником кому-то из покойных? — Нет, — бесцветно проговорил Такемичи. — Но я сейчас рядом с одним из них. — Дайте успокоительного, — после нескольких секунд молчания произнёс сотрудник. — Похоронами буду заниматься я. Спасибо, что позвонили. — КОГО ТЫ, СУКА, ХОРОНИТЬ СОБРАЛСЯ?! — Сожалею о вашей утрате. Ханагаки повесил трубку и замер, глядя в пол. В груди визжала метель. Он молча плакал. — К-какой утрате… — донеслось с боку. — К-какой, мать его, утрате… По щекам Сано тоже текли слёзы. Больше он не улыбался. — Майки… прошу… — начал было Ханагаки. — Нет. Иди нахуй. Просто. Иди. Нахуй. Я не верю. Они не могли. Это не могло. Произойти. Тела покойных в 16-ом отделении… Переправить в морг… Похороны… Сожалею о вашей утрате… Громко всхлипнув и оттолкнув Такемичи, Майки сорвался с места и бросился на улицу. Босые ноги шлёпали по плитке. В ушах белым шумом гудел дождь на улице. Нахуй Такемичи. Нахуй всех. Прочь из этой квартиры, прочь от шёпота растений, прочь от чая с лимоном, плюща в маленькой ванной и аквариума с одинокой рыбкой. Прочь от запаха грейпфрута. Прочь от самого себя, в квартиру вросшего. Краем гремящего сознания Майки слышал крики Ханагаки и понимал, что тот бежит следом. Но его это не волновало. Не волновало то, что сам в одних трусах и худи, что на улице гроза, что бежать некуда, что Кен и Эма… Нужно просто бежать. Бежать со всех сил. Бежать так быстро, чтобы можно было обогнать свет и атомы. Тогда получится обогнать и время. Вернуться назад. Нужно просто… Ноги подогнулись, и Сано упал прямо в лужу. Путаясь в полах безразмерного худи, он попытался подняться, но только сильнее запутался и рухнул навзничь. Секунду спустя его, мокрого и грязного, уже сжимал в руках Ханагаки. Его слова проходили через слуховые каналы, но отказывались анализироваться мозгом: — Хватит, Майки, прошу… Тебе плохо, знаю. Но так нельзя. Нельзя. Всё будет хорошо. Всё нормально. Я помогу. Мы справимся… Правда. И совсем неважно… Не надо… Бессвязный бред. От обилия этих непонятных, совершенно бессмысленных «хороших» слов Сано хотелось блевануть. Он с усилием проглотил вязкий ком в горле и оттолкнул Ханагаки. Тот от неожиданности тоже плюхнулся в лужу. — Это ты виноват, — отчеканил Манджиро. — Ты дал мне тот блокнот, из-за которого мы с Кенчином поссорились. Только ты виноват. Если бы не ты, ничего бы этого не было. Ты всё уничтожил. Только ты. Иди нахуй, Ханагаки. — Нет… — выдохнул Такемичи. — Это не может быть… — Да! Иди нахуй, понял? Если бы не ты, всего этого бы не было. — Прекрати. Хватит. Майки засмеялся и скривился. — Иди. Нахуй. Неожиданно от вида мокрого и растерянного Такемичи стало противно. Он развернулся и, шатаясь, поплёлся дальше. Прочь от дома. Очередной раскат грома заставил вздрогнуть. Деревья раскачивались и изгибались под всеми возможными углами от ветра. Они гудели хором, гомонили наперебой. — Устроили тут драму. — Ну помер и помер, чего тут. — Ты чего мальчишку винишь? — Тебе просто страшно признать. Сано резко обернулся на аккуратную пихту и оскалился. — Признать что? — Что это ты. Из-за тебя он сдох. Ты посмел решать за него, за них всех. Ты растоптал и плюнул на жизни трёх взрослых людей и на жизнь нерождённого ребёнка. Ты. Недостоин. Смерти. Ты. Заслуживаешь. Страдать. Вечно. — ЗАТКНИСЬ! От мощности прилетевшего отката Майки снова упал. Каждое слово, произнесённое деревом кружило у него в голове, как ведьмы у погребального костра. Я. Должен. Сдохнуть. Из груди вырвался задушенный хрип. Сано не мог дышать, потому что постоянно сбивался между кашлем, рыданием и смехом. Он снова почувствовал руки Такемичи. Они просто обхватили его поперёк живота и прижали к себе. Мозгоправ больше ничего не говорил. Майки попытался вырваться. Царапался, отбивался, кусался и кричал. Вырывал с визгом из своей груди каждое слово. — Отвали! Отцепись! Иди нахуй! Нахуй! Просто съебись! Я тебя ненавижу. Я всех вас ненавижу. Как бы ни было больно, Такемичи не отпускал. Майки завизжал. Он визжал долго и протяжно. Срывая горло. Ломая дамбу надежды внутри себя. Кромсая своё побитое сердце на лоскутки. Перемалывая самого себя. Растаптывая. Разрывая. Избивая. Уничтожая. Если бы было можно, Майки бы голыми руками начал отрывать себе кожу. Клочьями выдернул бы волосы. Самолично выдавил бы себе глаза, отрезал нос и уши. Врезался бы в стены, переламывая кости. Сжигал бы себе конечности. Он так сильно ненавидел себя, что будь эта ненависть материальной, она бы пытала Сано вечно. — Это я во всём виноват, — прохрипел он, когда всё же сорвал голос. — Убей меня, Такемичи. Майки поднял взгляд. Впервые за всё время в его огромных бездонно-чёрных глазах Ханагаки увидел не боль и страх. Он увидел тонкую грань, за которой скрывалось безумие. Он увидел опасность.