***
До переклички и отбоя оставалось около получаса. Льюис поднялся на ноги и оттряхнул штаны от пыли, осевшей на ткань за последний час. — Идёшь? — Иди сначала ты. Я посижу еще немного в тишине, ладно? — Минхо оглянулся, развернувшись в пол оборота лицом к Сотеру. Солнце почти зашло за горизонт, но нос всё еще морщился от ярких лучей. — Как скажешь. Не забудь убрать всё, увидимся утром! Пока! — Льюис быстро подбежал к люку в полу и уже через минуту скрылся из виду, оставив за собой лишь железный скрип. Минхо снова устремил взгляд вперед, тяжело вздохнув. Тело покрывалось мурашками, нарастающая прохлада пробиралась даже сквозь ткань шерстяной толстовки, фиолетовые прядки волос ласкал ветер, путая секущиеся кончики между собой, а дышать становилось труднее. Минхо стал шуршать по карманам, когда солнце уже скрылось из виду. Нащупав тонкими пальцами что-то похожее на кусочек бумаги и вытащив простой, тонюсенький от времени карандашик из кармана штанов, Хо с иронией усмехнулся. «Всё по-прежнему здесь.» — слегка улыбнувшись, Минхо достал содержимое карманов, чувствуя, как внутри что-то будто щёлкает. Развернув скомканный кусок тетрадного листика, Хо прикрыл глаза и взялся за огрызок простого карандаша. Мысли плыли сами по себе, а рука двигалась по кусочку бумаги машинально и уверенно, вырисовывая буквы. Поток внутреннего голоса неконтролируемо выливался из глубины самой души, и Минхо наконец закончил, поставив нежирную точку в конце небольшого по размеру четверостишия. Подросток поднялся на ноги, выпрямившись в полный рост, и скомкал кусок листика двумя руками. «Бред. По-моему, раньше у меня всё же выходило лучше.» — не задумываясь, Минхо отбросил скомканный лист куда-то неподалеку, в надежде, что он затеряется где-то здесь, на этой старой крыше прогнившего интерната, и его больше никто никогда не увидит.***
Джисон лежал на кровати, обнимая свою подушку руками и комкая ткань наволочки. Совершенно пустым взглядом подросток смотрел в потолок, в то время как в голове смешалось все подряд. Привстав с теплого постельного белья, Джисон сел и несколько раз шумно выдохнул. Отбросив подушку куда-то в изголовье кровати, он подошел к окну. Лучи солнечного света пробивались сквозь металлическое покрытие черных жалюзи, что свисали с карниза под белым потолком. Свет падал на деревянный стол в углу и красиво переливался, играя солнечными бликами, бросая отражение на всё, что можно. Черное постельное белье служило контрастом белой чистоте и свету, которым была окружена вся комната подростка. Стеклянные рамки на полках старого деревянного шкафа блестели на солнце, попадая в глаза бликами солнечных зайчиков, а Хан решил открыть окно, только бы глотнуть поток свежего воздуха, запустив его в душное помещение. Открыв раму окна, парень отошел от подоконника, направляясь на кухню. Солнечный свет всё так же пробивался через всю гостевую комнату и зал, хаотично падая на разные предметы мебели и интерьера, которые были ему угодны. Подойдя к верхним полкам, Джисон привстал на носочки, пытаясь дотянуться до банки с кофе. Наконец заполучив в свои ладошки то, что хотел, парень мягко улыбнулся, потянувшись уже к кнопке на электрическом чайнике. Щелкнув механизмом, Хан насыпал две ложки молотого кофе в свою кружку, не забыв добавить небольшую щепотку сахара. Он подошел к холодильнику и открыл его дверцу, осматривая полки юрким взглядом. Но не найдя ничего примечательного, подросток захлопнул холодильник с разочарованным полу-выдохом, и услышал щелчок, сигнализирующий, что вода вскипела. Заварив кофе, Хан уж было хотел вернуться в свою проветренную после долгого дня комнату, но услышал, как пикнул домофон возле входной двери. «Нет. Почему она так рано сегодня, обычно же до отбоя у себя в кабинете засиживается. Не пить мне сегодня спокойно кофе.» — поставив кружку с горячим напитком на барную стойку, Джисон уже подготавливал слова, в зависимости от того, какое у его матери было сегодня настроение. Обычно оно всегда плохое. Она выматывается на работе в интернате и постоянно щебечет вечерами о том, какие есть гнилые дети и сколько от них проблем, промывая этим уши своему собственному сыну. Сегодня, видимо, день не из исключений, потому что госпожа Хан врывается в свой дом с как всегда с негодующим лицом, будто ветер проносится мимо Джисона и быстро снимает верхнюю одежду. — Почему здесь опять бардак? Ты сегодня весь день провалялся дома, Джисон! — госпожа Хан грозным тоном обращается к сыну, осматриваясь по сторонам своим орлиным взглядом. — Я-я не успел убрать до твоего прихода. — Хватит отговорок! Ты просто весь день ничего не делал, в то время, как я была на работе. — госпожа Хан постоянно перебивала своего сына, каждый раз, когда он только пытался открыть рот, издав хоть один несчастный звук. — Я… — снова перебила. — Я, я, я, хватит мямлить. Мне не интересно, что и как ты делал весь день, где ты был, и как себя чувствовал. Я сказала тебе ещё утром, что прошу убрать весь дом из-за завалов в интернате с этими гадкими отпрысками, а ты в очередной раз отнесся к моей просьбе так, будто это пустой звук. — госпожа Хан всплескивала руками, эмоционально высказывая все, чем её не устраивал Джисон. Хан привык, поэтому просто молча слушал, ведь знал, что придет минута, когда мама скажет закрыться в комнате и не беспокоить её больше сегодня. Хан Джисон слишком хорошо успел выучить свою мать и её настроение за последние шестнадцать лет, поэтому стоя в одном месте, он слушал все нагоняи и придирки, зная, что маме не нравится, когда её перебивают или мельтешат перед глазами слишком часто. — К тому же, мы всё еще не обсудили то, что ты выкинул в защиту Ли Минхо в медпункте на прошлой неделе. Зачем вообще приближаешься к ученикам? Не помнишь, что мы обсуждали? — сердце пропустило удар от удивительно строгого и спокойного тона матери, а в голове всплыли картинки недавних событий. — П-помню. — голос дрожал, ведь Джисону был знаком подобный тон родителя и на что после этого мама была способна. Госпожа Хан оперлась о кухонный стол, уперев взгляд прямиком в сына. Сердце подростка предательски быстро стучало, выдавая его страх, что заставляло нервничать ещё больше, ведь он знал, как мать не любила слабых людей, показывающих свою ранимость, сентиментальность и все остальные эмоции, которые она считала лишними и ненужными, как это выводило её из себя и она превращалась в пороховую бочку. Сейчас был тот самый момент, ведь по щеке Джисона скатилась первая слезинка, а госпожа Хан стала подходить к сыну, заставляя ноги трястись от страха. — Отвечай, Джисон. — она подошла и стала напротив Хана. Джисон робко поднял голову и вытер слезинку рукавом свитера. — О нем нужно было позаботиться, потому что медсестры не было на месте. — госпожа Хан сопроводила слова сына беспристрастным взглядом и продолжила. — Но это не твоя забота, ты ведь знаешь правила. — Но… его же нельзя было оставлять так, ему нужна была помощь. Его… — по щеке потекло ещё несколько слезинок, когда на неё пришлась внезапная пощёчина. — Это не твоя забота. — она проскрипела зубами, смерив Джисона ледяным взглядом. — Вытри слёзы и иди в свою комнату, Джисон. Завтра ты снова поедешь со мной. Хан выбрался из-под стойкого и холодного взгляда матери, закрывшись в комнате. Дыхание участилось, когда слезы стали перекрывать воздух в легких, и Хан рухнул на кровать. Щека ужасно болела, а Джисон пытался выровнять дыхание, пачкая слюнями ткань постельного белья. Подросток вытирал слезы, царапая кожу лица жесткой тканью свитера. Он сбито дышал, пытаясь успокоиться. Чуть позже маленькая истерика отступила, и Хан зарылся раскрасневшимся лицом в подушку. Джисон больше не хотел терпеть это. Ему надоело быть слабым и беспомощным, плакать от любого лишнего вскрика матери, успокаивать трясущиеся руки. Джисон не хотел так больше жить. Он устал.