***
Там, где с обычным ребёнком возникла бы проблема, с Корой её не случилось. А вот что Кора не воспринимала происходящее как что-то из ряда вон, как проблему — уже само по себе говорило о том, в какой обстановке ребёнок привык жить. Но по порядку. Днём Балицки нужно было спать. Только Коре спать не хотелось, потому что ночь для неё только что минула и вместе с проснувшимся летним солнцем та щебетала, точно птица, радостно оживляясь на неисчерпаемые иллюзии Линды. И Юрэка. Он отошёл от простодушного «папотька?» под своим коленом и подпустил для Коры нескольких белых мышат, которых та ловила по гостиной. Стоило сообразить, что во время сна Линда не сможет контролировать ребёнка и её занятия в квартире, она забеспокоилась. Забеспокоилась так, что Юрэк не стал седлать конька «и это тоже», а попытался взять дело в свои руки. «Детка, — начал он, обращаясь к Коре так, как обратился бы к любой девочке, смотревшей его шоу, или как обращался к Элизе Сойер. Но тут же осёкся и изменил подход: — Кора, дорогая, мне и Линде нужно выспаться. Мы смертельно устали». Кора накрыла ладонью зазевавшегося мышонка. Кончик белого хвоста высовывался между средним и безымянным ноготками. Под ладонью было тихо и пусто, а вот хвост продолжал шевелиться. Но на слова Юрэка Кора отвлеклась. «Пти», — разрешила она и для пущего кивнула. «Только мы будем очень, очень-очень крепко спать. Ты же не будешь бояться у нас в гостях, пока мы так спим?» «Эть. Мамотька тятто птит. Я не боють», — Кора приподняла пальцы, и белый мышонок мгновенно спрыгнул с дивана на пол. Юрэк и Линда оставили для Коры на журнальном столике стакан воды и принесённые печенье и молоко. Проверили, крепко ли закрыты окна и входная дверь, убрали с кухонной столешницы ножи, а Линда даже настояла на приоткрытой в туалет двери. «Она же не кошка», — отшутился Юрэк. «Всё равно», — не стала подыгрывать Линда. К девяти утра оба, в мещанских семейных пижамах (Линда сделала глазами «да, у нас такие есть», видя ошеломлённый мужнин взгляд), лежали в постели: ровно, вытянув руки поверх одеяла и недвижимо. Сквозь тёмный сон они слышали, как Кора баюкала свернувшуюся и уснувшую в диванных подушках мышиную иллюзию (мыши прекратили двигаться, стоило Юрэку снять контроль), потом грызла печенье и шуршала страницами журналов. А потом нашла пульт и отыскала «Картункроху», канал с двадцатичетырёхчасовым вещанием мультфильмов и «Улицей Сезам». Кора несколько раз приходила в комнату Балицки, гладила Линду по волосам и наказывала: «Пти». Пару раз и вовсе забиралась между обоими, но ложилась под бок Линде. Однажды заскучала по мисс Хаш и заплакала, правда, тихо, после чего, около часу по полудни, уснула. Проспала два часа, сползла с кровати и прошлёпала в туалет. Линда, как только смогла, спросила: «Ты понимаешь, почему она в свои три года может семь часов кряду провести наедине с собою и не перевернуть весь дом?» «А то, — хмуро и на правах ещё сонного, пусть и вампира, буркнул Юрэк. — Полагаю, мисс Хаш частенько отъезжала на приходах в торчковый воображариум Страны Приливов. Так что Кора могла жить в режиме самообслуживания с младенчества». «Это ужасно», — Линда зажмурилась и покачала головой. «И мы будем поступать с нею точно так же, если действительно оставим у себя», — приговорил Юрэк, уже вставая и отправляясь отключать звук работающего шесть часов без остановки телевизора. С тех пор Юрэк ушёл на Колледж-Лейн, а Линда увела Кору гулять в Принцесс-Парк. Но перед этим завернула к магазину «Марк и Спенсер», из которого вынесла несколько пакетов с девочковыми платьицами, бельём, колготами, двумя книжками и незаменимым тедди. Купленные там же летние сандалики Линда отдала Коре сразу, а старые жёлтые веллингтоны сложила в отдельный пакет. Но в мусорный бак отправлять не стала. Сейчас Кора, зажав локтем тедди, ходила за откормленными серыми голубями. Теряя терпение, принималась за теми бегать. Время от времени прижималась к Линде и спрашивала, не пора ли уже мамочке вернуться из путешествия. Линда терпеливо и с некоей болью где-то у медленного вампирского сердца отвечала, что путешествие невероятно долгое, далёкое и опасное и из такого вернуться не так-то быстро. Кора вздыхала, кивала с коротким «да» и снова занималась голубями и другими детьми, что гуляли тут же с родителями или нянями. Кое-кто из гуляющих носили в руках тойтерьеров или лохматых пекинесов. Линда поддалась порыву мощному, довлеющему и яростному. Той ночью, которой она и Юрэк наконец выследили Фаррела и Финча, Линда поняла: Льюис отправился за мисс Хаш с целью убить. Как и было для неё ясным, что девочка, отданная в руки Роджера, должна стать для ублюдков живой игрушкой и кормушкой. Всё, что ещё оставалось в ней материнского и когда-то человечного, вздыбилось так, что она хотела загрызть Роджера Финча, как только он выпустит Кору на сиденье автомобиля. Одним взмахом когтей вспороть ему глотку, а следом оторвать голову. И она рисовала сладкие и кровавые картинки в воображении, пока бок о бок с Юрэком кралась за Финчем до Св. Агнессы. Всего скорее, так бы и сложилось, если бы Линда не отследила среди своих тёмных эмоций и гневных чувств чувство давно забытое, давно не испытываемое. Чувство, которого ей (как оказалось) недоставало. В последнюю пару лет в лёне рождались дети. Лён менялся. Становился другим и, без сомнения, счастливее. Лён сплочался. Нет, Юрэка и Линду никто не игнорировал. Они по-прежнему были незаменимыми уличными волшебниками, сплетниками и помощниками, в которых лён нуждался. Но Линда поняла, что она, а вместе с нею и Юрэк, остановились. Во всех смыслах. Жизнь, словно поток в разветвившемся русле, стала обтекать их. Струилась рядом, но не касаясь. Тогда-то Линда призадумалась. И только это спасло Роджера Финча от того, чтобы не остаться лежать рядом с колёсами своего «гольфа» мешком гнилого мяса и брендового шмотья. А задумчивость Линды длилась ровно столько, сколько ей потребовалось времени от пинком загнать Роджера в авто до прижать к себе спящую Кору. Закурив и отводя сигарету чуть за спину, Линда продолжала следить за скачущей между голубей, рододендроновых изгородей и визжащих детей Корой. Что же, приходилось согласиться с некоторыми доводами Юрэка. Точнее только с тем доводом, что неожиданный ребёнок в не готовом для того доме вполне тянет на проблему. Кора снова оказалась рядом, ткнулась в острые коленки, глядя снизу вверх, улыбнулась. Залезла, цепляясь, Линде на руки и прислонилась головой к плечу: — Мотно погладить тобатьку? — Не надо. Чужие собаки непредсказуемы, даже если такими не выглядят. — А мамотька етё долго не вернёття? Линда, прислушиваясь к теплу лёгкого тела и невольно гладя мягкие длинные волосы, вдруг представила, что Фаррелу и Финчу удалось бы задуманное. Как бы Кора жила и чувствовала себя сейчас? Линду замутило так, что выпитая перед прогулкой бутылка синтетической крови угрожающе встала под горлом. Пришлось даже зажмуриться и помотать головой, чтобы напомнить себе: Кора не с кем-то, а именно у неё на коленях. — Долго, милая. Ты сильно любишь свою мамочку? — Да, — кивнула Кора, — тильно-тильно. Линда нахмурилась, решая, уж не попросить ли Дайана, чтобы заставил Кору забыть настоящую мать или подменил образ мисс Хаш в воспоминаниях ребёнка на образ самой Линды. Но почти сразу эту идею забраковала. Во-первых, потому что Джон запрещал Дайану баловаться гипнозом и тот его слушал, а во-вторых, потому что такой чудовищный обман отравил бы не только память Коры, но и нечто более честное в самой Линде. Нет, не годится. Кора, подцепив пальцами оборку на шемизе Линды, вдруг призналась: — Мамотьку люблю тильно. И тебя люблю. Да. — Я тоже тебя люблю, Кора, — быстро сказала Линда, часто смаргивая: — Хочешь есть? — Кора, бытро етть! Линда подхватила ту в локоть, поднимаясь. Отметила с любопытством, что стоило поднять вопрос еды, как Кора начинала говорить о себе в третьем лице. Свободной рукой собрала за ручки все пакеты. — А «етть» мы с тобой будем на Парк-Роад. Будешь жареную картошку? — Будешь, — согласилась Кора. — А я буду сигареты. — Тигалеты? Мамотька тоже етть тигалеты. — Ну надо же… — поджала губы Линда, удобнее перехватывая пакеты. А про себя подумала: «Милая, твоя мамочка уже никогда не прикоснётся ни к сигаретам, ни к тому, из-за чего отправилась в долгое, далёкое путешествие».***
Длинный обеденный стол в патио на Колледж-Лейн, 124\2 не убирали. Поскольку смысла не было. Как только закрывались «Галерея Голубого пальто» и автосервис на Джеймс-Стрит, внутренний двор начинал заполняться жизнью. Кот и Ялу выводили из жилой части дома маленьких Доменика и Фрэйя. Уже проснувшиеся Сойеры приходили с Риганом, Элизой и Адамом. Изредка (на заре традиции Кот и Ялу ещё не простили Джону и Дайану оказанного их детовоспитывающим талантам пренебрежения) приглашали миссис Шток. Но со временем натуральное очарование профессиональной няни сделало своё: ведьмины прихвостни сдались и миссис Шток одобрили. Та стала заходить чаще. Перед вечерними шоу или после тех приходили Юрэк и Линда. Из автомастерской возвращался Иво, успевший вымыться и переодеться после рабочего дня. Где-то раз в месяц, заскучав по нему, приходил Чарли Бэрри, чтобы выпить пива и пристать к Иво с вопросом, разобрался ли тот, кто из родившихся у миледи мальчишек его, а кто — Милднайтов. Сами же Элек и Никки всё же и наконец-то наняли в «The smells» вышибалу, так что почти каждый вечер и ночами были дома, появляясь в борделе поочерёдно только в дневные смены и тогда, когда Энди Коппер уходил на выходной. Со временем патио оброс керамикой от Дайана Брука. Все напольные кашпо с цветущими пеларгониями, бегониями и рамблерами, интерьерные скульптуры и даже посуда, из которой в этом же патио ели — всё сделал Дайан. К слову сказать, товарное клеймо, что он оттискивал на своих работах, было единственным, где Дайан ещё мог видеть свою фамилию. Однажды он сообразил, что стал Сойером окончательно и бесповоротно. И не только потому что это имя стояло в его документах, а потому что так его стали называть и во всём лёне. А что хлеще того, он превратился не просто в отдельно стоящего Сойера, а сразу в Сойеров. Иначе как во множественном числе о нём, Джоне и детях не говорили. Конунги поставили среди шеффлер и белоснежных гераней миледи два гриля, у которых ежевечерне занимались ужином для тех, кто ужина ждал. И ежевечерне в патио ярко и тепло горели длинные гирлянды из электрических ламп, что протягивались по увитым плющом пристенным и потолочным шпалерам. Собственно, длинный обеденный стол оставался на своём месте как оплот семейственности и символ гостеприимства. Сегодняшним вечером вокруг оплота и символа собрались почти все. Даже Балицки, к мстительному торжеству Кота. Он успел наябедничать миледи Валери, что «наши волшебники» держат в доме ребёнка, но говорить об этом с Котом Юрэк отказался. «Непростительное недоверие», — возмущённо стеганул хвостом по бокам Кот. Кроме цыганской скрытности Кота заводило и то, что несколько вечеров к ряду Юрэк и Линда в гостях не появлялись, прикрываясь то занятостью в шоу, то намёками на потребность в личном времени для двоих, а то и (Линда выкручивалась совершенно по-обывательски) записью на маникюр. Кот догадывался, что Юрэк и Линда пытаются достойно справиться с родительством. Как только (точнее, мгновенно) подозрения Кота стали известны Валери, так о том же узнала и Сесиль. А прощелыга Ялу, втрясая извивающегося Фрэйя в комбинезон, пыхтя, высказалась: «Попомните моё слово, это та самая птичка, которую Балицки не дали замучить и слопать неудачникам Фаррелу и Финчу». «А разве Линда не должна была пристроить девочку в социальную службу?» — спросила Сесиль у Кота. Тот пожал плечами и покачал чёрной головой таким движением, будто говорил «всё это выше моего понимания». Втолкнув мальчишку в одежду и пристегнув кнопки на лямках, Ялу добавила: «Если молчат, значит, есть причина. Может, сами захотели её слопать?» Кот зыркнул так, что существа поспешила загладить оплошность: «Да шучу я. Уверена, птичке ничего не угрожает. Живёт, поди себе, как у Христа за пазухой». «Как бы там ни было, — в приступе порядочности напомнила Валери, — Юрэку и Линде не стоит докучать. Думаю, мы услышим о ребёнке, как только те будут готовы рассказать». «Да мы же сгорим тут все от любопытства. Как можно?» — схватилась за сердце Ялу. «Мы не сгорим, — чинно бросила Сесиль, отпивая чай из белоснежной чашки, — а вот ты да, если сунешься к Юрэку и Линде с допросом». «Это что, даже следить за теми нельзя?» — казалось, Ялу и вовсе поплохело. Сесиль и Валери переглянулись поверх чашек. «Миледи», — укоризненно мявкнул Кот. Валери терпеливо вздохнула: «Можно, но только издалека. А попадёшься, брошу в котёл». «Пф-ф-ф», — сказала Ялу бравируя, хотя слова Валери не показались ей пустой угрозой. Следить за вампирами Чудоземья стоило с предельной осторожностью. Юрэк и Линда были внимательными и быстрыми. Да и котёл, упомянутый миледи, не был чем-то метафорическим. Чем же питалось мстительное торжество Кота? Удовлетворением. Юрэк и Линда пришли не одни. В патио появилась маленькая Кора в новом тёмно-синем платьице с белоснежным кружевным воротником и такой же аппликацией с кроликом на юбке. Держалась она за руку Линды. — Это кто тут такой сладкий? — уперлась лапами в бока мгновенно подвалившая к пришедшим Ялу. — Это Кора, — объяснила Кора. — Ну надо же. Никогда не видела такой хорошенькой девочки, — в наглую солгала Ялу, потому что два вечера к ряду пасла Балицки, выгуливающих Кору в Принцесс-Парке. Коре комплимент понравился, она разулыбалась. Но Ялу понравилась больше, потому-то Кора глаз не сводила с широкой щербатой улыбки, разве что без позволения Линды подойти ближе робела. Она запомнила, что с чужими собаками иметь дела стоит с осторожностью, как бы те тебе ни улыбались. Линда выпустила руку Коры и разрешила: — Милая, подружись с Ялу. Как только существа увлекла новую радость в детский угол патио, Кот вырос словно из-под земли и спросил: — Сломались? Человеческий котёнок в доме вампиров — это вообще неудобно, да? Линда выдохнула, а Юрэк просто кивнул. И в самом деле. Выглядели оба уставшими. Вынужденные совмещать особенности своего бытия с бытием ребёнка, они поняли, что проигрывают. По крайней мере, теперь, когда о Коре нужно заботиться с большим вниманием, чем то было бы уместно с ребёнком более взрослым. Бдительный полусон не приносил отдыха и почти не восстанавливал сил. Кора вела себя хорошо, но в вынужденном одиночестве тосковала и почти всегда приходила тихо поплакать в их кровати, пока Юрэк и Линда не просыпались. Они поняли, что дальше так продолжаться не может и что пора идти на поклон в лён. — Прости меня, Кот, — сказал Юрэк. Кот тут же милостиво кивнул, пошёл к ногам, отерся и обмахнул хвостом: — Приводите её к нам прямо с утра, пока сами не улеглись. Ребёнок должен завтракать горячими кашей и какао, а не вчерашней жареной картошкой и чёрт пойми из чего слепленными хлопьями, которыми кормите её вы. Линда простонала короткое «погладить тобатьку», прикрыв глаза ладонью, а Юрэк метнул суженный взгляд в спину существы, что возилась вокруг Доменика, Фрэйя и Коры, пытающихся влезть на спину лошадки-качалки сразу втроём. — И не беспокойтесь, у нас нет телевизора, так что целый день она будет общаться с лучшими и живыми людьми королевства, а не с отупляющим детским эфиром нон-стоп. — Спасибо, милый, — вежливо отблагодарила Линда. В то время как Юрэк, сжав пальцы правой руки в кулак, словно душил воображаемого кого-то, двинулся к Ялу.