***
Дайан знал, что умеет Кот, разве что видеть этого ему не доводилось. Когда Кот накрыл мороком порядком семи улиц вокруг «Голубого пальто», разворачивая и уводя прочь от крестоносцев и эриний святого отца Клирхэда тысячи ливерпульцев, Дайан был очень занят тем, что переживал за безопасность Джона и детей. Он если и видел Кота работающим, то не обратил на того и доли внимания. А Кот, между прочим, ох как внимания заслуживал. Зато теперь любоваться им можно было без помех. Жуткий и совершенный, как любое сверхъестественное и хтоническое творение. — Ты только не прикасайся к нему. Ёбнет так, что и тапок не соберём… Чистый силовой трансформаторный блок, — подала снизу голос существа. И вовремя. Потому что Кот, севший копной в углу под стеной с раковинами, оцепенел, утробно загудел, словно далёкий пока океанический водоворот, зарождающийся в смешивающихся придонных потоках солёной воды в кольце прибрежных скал. Очи его остекленели и налились потусторонним блеском, а от чёрной громады тела не физическим, но ментальным пульсом потекли мощные концентричные круги, будто Кот был обломком скалы, рухнувшим в штилевую океаническую гладь и разбившим её. Рокот изнутри кошачьей глуби набирался силы и звука и вместе с тем нёс неприятное (а вот это уже было почти физическим ощущением) впечатление. Иво ткнулся в плечо Дайана своим и произнёс: — Знаешь, почему? Подавляет свободную волю и форсировано подменяет текущую картину мира на им же приготовленную. — Что с нами? — уточнил Дайан. — Мы же семья, птенчик, не парься, — снова отозвалась Ялу. — Наша частота закодирована. А вот насчёт твоей ирландской сестрицы не уверена, так что стоит поднажать. Долгий морок опасен. И не для Кота, а для места, которое он накрывает. Чем дольше Кот ткёт, тем больше шансов сделать его настоящим. А несколько кварталов поехавших кукушкой аборигенов Элэй плюс цельный полицейский участок — это не то, чего стоит желать твоему родному городу. Существа толкнула лапой дверь и вышла из уборной. — Держись подальше от пуль, — весело улыбнувшись, предупредил Иво, выходя следом.***
Офицер Ленни Дэвис только-только закончил редактировать рапорт и отправил бланки в печать, как понял, что офис молчит. Когда участок охватила тишина, — он не знал, потому что и в самом деле увлёкся работой. И мыслями об Астер О’Райли. Девушка была пресимпатичной. Причём не только внешне, но и, он чувствовал, характером. Собранная, выдержанная, умеющая держать себя в руках. Дэвис был уверен, что когда из деканата университета придут ответная на его запрос характеристика Астер О’Райли и копия её табеля, станет понятным, что она ещё и умница. К человеческой симпатии, уводящей мысли Ленни совсем не в ту сторону, примешивалось чувство вины за грубость и рвение Элвиса. Но, что вовсе не удивительно, симпатию здорово и привычно отрезвляли давно выработанные профессиональные навыки, которые просто так отодвинуть было невозможно. Навыки эти диктовали одно: перед офицером Дэвисом ещё двадцать минут назад сидела наркодилер. Да, прелестная. Да, умная. Да, возможно, что вынужденная продавать. Но преступница, которую он сам же видел за работой. «Преступница», — раздражённо напомнил он себе и нажал «печать». Тишина была неполной. Всё же он слышал шорохи, шарканья подошв, какие-то скачки и невнятные фразы, словно те произносили с набитым ртом. Но когда Ленни оторвался от монитора и огляделся, по коже у него прошёл такой озноб, что почувствовал, как волосы поднимаются дыбом. И нет, это не было фигурой речи. Он застыл на целую минуту, потрясённо смотря на свой участок. Коллеги: дежурный и заехавшие перед пересменой патрульные офицеры, курьер, уборщик, детектив Теренс, видный за не закрытым поднятыми жалюзи пластиком перегородки, и даже доставщик пиццы, которому не посчастливилось именно сейчас привезти заказ на Саут-Централ, 3400, двигались. Только двигались молча, не способные произнести связной фразы или чёткого слова. Это именно их шарканье ног слышал Ленни, это именно они шуршали кто одеждой, кто листами бумаг, что сбрасывали со столов и с лотков принтеров. И это именно они глухо бормотали и вскрикивали. Но едва-едва. Детектив Теренс, Ленни видел его так чётко, словно стоял вплотную, беззвучно кричал, прижимая растопыренную ладонь к сердцу. Относил ту, смотрел на пальцы, снова прижимал и снова кричал. По движению губ Ленни разобрал «помогите» и «кровь», но ни капли той не было видно ни на костюме детектива, ни на ладони. Чувствуя, что волосы продолжают шевелиться уже не только на голове, но и по рукам и ногам, Ленни вдруг понял, что его сотрудники участвуют в перестрелке. Они беззвучно палили из воображаемых табельных «глоков», в то время как их собственные так и лежали в кобурах или в ящиках столов; прятались за несуществующими укрытиями, жмурились и пригибали головы от никому не видимых свистящих пуль и разлетающихся осколков; получали ранения, зажимали раны, звали на помощь. Доставщик пиццы сидел у бутылки с водой, подтянув колени к груди и закрывшись руками. Он раскачивался и плакал навзрыд. Плач выглядел душераздирающе, потому что движения тела указывали на его силу, а звучания совершенно не было слышно. Офицер Ханна Риттер, та, что досматривала рюкзак Астер, раненая в колено (Ленни верил, что так и было, потому что двигалась та волоча ногу и с искажённым от боли лицом), укрылась за своим столом и отстреливалась поверх него короткими очередями. И тут, глядя на всё его окружавшее, Ленни вдруг понял, чего ещё он не слышит: телефоны на столах молчали. Рации тоже. Не прозвонил ни один сотовый. Более того, когда Ленни вернулся взглядом к монитору, то увидел, что сеть неактивна. Мимо него, зацепив ботинком шнур зарядки для ноута, споткнувшись и почти упав (едва успел опереться локтем в крышку стола), прошёл Чистая Душа Грэг Саммерз. Он убирал в участке и в камерах, где сидели отведённое им для задержания время такие, как Астер, а ещё проститутки, мужики, перебравшие по пьяни в барах, бездомные, магазинные воры и уличные стрелки. Все знали, что Грэг малость того. Нет, не буйный и не отморозок, а тихий, безотказный и робкий человек, часто принимающий на веру даже шутливые утверждения типа «башку оторву» или «да прострелил ему колено, и все дела» от очередного шутника патрульного. Грэг таких заявлений пугался, так что вскоре его прозвали Чистой Душой и за впечатлительность, и за ведро с тряпкой. Шутить при нём про колени и оторванные головы со временем воздерживались. Сейчас Чистая Душа был без привычной тележки с щётками для уборки и ведром. А если быть точным, так Ленни мог бы с уверенностью сказать, что и самого Чистой Души почти не было в споткнувшемся у его стола теле. Обычно серые грустные глаза Грэга посмотрели сквозь Ленни. И даже не только сквозь него, а и, казалось, сквозь стену позади. Ленни невероятно удивился пришедшей ему в голову мысли, пробившейся через ужас непонимания и иррациональность происходящего. Но мысль пришла, и он её додумал: «Господи, неужели же и ему страшно и больно? Это несправедливо». Словно отвечая на его мысленный вопрос, Чистая Душа прошептал, развернувшись к Ленни, но видя не его, а совершенно иное: — О, не бойся, щеночек. Я отнесу тебя домой, и папа поможет мне с твоей лапой. Ничего не бойся. После чего развернулся и побрёл дальше, уже сложив руки колыбелью, как складывают дети, волоча слишком толстых и круглых для них собак. Он шёл через отстреливающихся от невидимого врага полицейских, баюкая своего когда-то раненого щенка или даже душу. Следующим потрясающим открытием стало то, что Ленни понял: участок сходит с ума в цикле. Потому что заметил: движения и действия окружающих однообразны. Та же Риттер уже четыре раза оказалась раненой в одно и то же колено и четырежды пряталась под стол, а детектив Теренс успел беззвучно прокричать «помогите» и «кровь», отнимая от и прижимая к груди руку, несколько десятков раз. А когда Чистая Душа снова появился у стола Ленни, чтобы подобрать и уговаривать не бояться своего щенка, Ленни услышал: — Офицер Дэвис? Он оторвал взгляд от пустых глаз Чистой Души и увидел высокого, стройного мужчину, которого прежде здесь не было. Назвавший его, ответа не дожидаясь, пошёл навстречу, уворачиваясь от живущих каждый собственным кошмаром полицейских и тех, кто в участке оказался. И когда приблизился, Ленни нахмурился, вспоминая, где и у кого он видел схожие черты. Незнакомец был черноволосым, с полинезийскими тёмными глазами, тонкоскулый и тонконосый. Он скользнул взглядом по именной нашивке на рубашке Ленни, но счёл нужным уточнить: — Вы офицер Ленни Дэвис? — Это я, — безвольно прошептал Ленни, рассматривая бледную (он был уверен, что прежде та была смуглой и горячей) кожу и поблёскивающие кончики клыков во рту спрашивающего. — Здравствуйте, — улыбнулся тот, — вам нравится моё кольцо? Пришедший поднял, зажав в указательном и большом пальцах, кольцо и остановил его у глаз Ленни. — Да. — Меня зовут Дайан. Но вы, офицер, никому этого не расскажете. Договорились? Дайан накрыл прохладной ладонью висок Ленни. Тот облегчённо выдохнул и кивнул: — Конечно. Да, конечно. А чего я никому не расскажу? — Просто прекрасно, — ласково улыбнулся Дайан. — Где Астер О’Райли? — В камере предварительного заключения. — У кого ключи? — У него, — Ленни кивнул в сторону. Дайан обернулся и увидел Иво, показавшего связку с несколькими магнитными картами. — Забрал на пульте дежурного, тому сейчас всё равно не до этого, — объяснил Иво. — Никуда не уходите, — попросил Дайан, снова поворачиваясь. — Я скоро вернусь. Ленни кивнул. Как вспоминала Линда Балицки, следя за играющейся в Принцесс-Парке Корой, Джон запрещал Дайану использовать гипноз на людях. И Дайан слушался. Но если быть честными, то Дайан послушно делал вид, что не пользуется даром, унаследованным от мисс Викки. На самом деле ещё как пользовался. Почти всякий раз, как только ему удавалось выбраться куда-нибудь одному. Одному или с детьми, потому что те не разбирали, что к чему, а отвлекались на незамысловатое детское. Проворачивать всё шито-крыто удавалось ещё и потому, что ничего сверхъестественного или из ряда вон выходящего Дайан и не просил у всех тех мамочек, папочек, нянь, сидящих на скамейках стариков и просто подвернувшихся прохожих. Убедиться, что он всё делает как надо, можно было по мгновенной сговорчивости любого. Бывало, что встречались такие, кто пробовали сопротивляться, не сдаваясь диктату взгляда и голоса в отведённое на это время, тогда Дайан прикасался. На первых порах Дайан совершенно верно рассудил, что нужен метод и тестовый вопрос. Поэтому он выбрал однотипное «здравствуйте, мисс, мэм, мистер», а после того как ему смотрели в глаза, показывал мисс, мэм или мистеру фамильного сойеровского золотого грифона, вздыбившегося по голубой эмали. Следом спрашивал о кольце. А когда мисс, мэм или мистер говорили «да», просил «расскажите о себе, но только пусть это будет что-то из самых страшных секретов». Надо заметить, что откровений Дайан наслушался до не хочу. Диапазон их был обширным: от «завожу будильник на три сорок ночи, чтобы написать на крыльцо своей соседке» до «не стригу, а скусываю ногти на ногах зубами». Это понятно, что ему не сдались все эти признания, с которых покорные барашки снимали тайные покровы. Никакой практической выгоды Дайан с тех не имел. Ему всего лишь нужно было убедиться, что гипноз работает как на выспросить, так и на внушить. На прощание Дайан говорил «забудьте обо мне, как только я надену это» и опускал грифона на безымянный палец. И его забывали, уходя с таким видом, словно Дайан Сойер пустое место. Так что подчинить себе сегодня офицера Дэвиса не составило труда. Наведённый морок не коснулся его, ведь Кот знал имя полицейского. Этого было достаточно, чтобы оставить разум Ленни Дэвиса нетронутым. Но только чтобы уже сам Дайан сделал с тем всё, что посчитает нужным. Выйдя из уборной вслед за Ялу и Иво, Дайан огляделся. Найти офицера Дэвиса оказалось несложно. В участке он был единственным, чей взгляд оставался осмысленным. Разве что осмысливал он происходящий вокруг тихий ужас и овладевающее им отчаяние. Сейчас же, направляясь к камерам следом за Иво, Дайан уже знал, что морок оставил свободной и Астер.