***
Дайан оставил её, пожелав доброго утра и плотно затворив дверь, после чего Астер приняла душ, почистила выданной щёткой зубы и переоделась в найденную в комоде пижаму. Теперь она сидела на краешке кровати и рассеянно гладила покрывало: по бледно-голубому шёлку извивались ветки, взмахивали крыльями фазаны и цвели розовые пионы. «Настоящий», — расслабленно и нежно подумала Астер о шёлке и с такою же нежностью, как и в мыслях, огляделась. Стены гостевой спальни тоже были светло-голубыми, но вместо фазанов по тем взлетали белые какаду среди гранатовых букетов. Деревянные комод, кровать, туалетный столик и стул с высокой спинкой около казались выкрашенными простой белой морилкой и покрытыми кракелюром. Астер пошевелила босыми ногами в неприлично мягком ворсе прикроватного коврика, наблюдая, как пальцы почти полностью в нём скрываются, словно тонут в кашемировом индиго. Всё в этой комнате было таким английским, винтажным и внушающим доверие и безопасность, что собственная одежда Астер и уж тем более её рюкзак с провокационной начинкой, оставленные на стуле с рогожной накладной подушкой, смотрелись чужеродно и… уродливо? Ранний летний рассвет уже заливал окно. В Элэй наступал вечер. Здесь — утро. За окном радостно пели птицы. Астер зевнула, затянула ноги на кровать, потом целиком заползла под одеяло, потыкалась в подушках, поёрзала и выключила прикроватную лампу. Последней мыслью, которую сонно додумала Астер, была: «Тысячу лет не спала в сатиновой пижаме. Да что там, я никогда не спала в сатиновой пижаме. Только не привыкать… Только не привыкать, Астер О’Райли…»***
Дайан убрал оставленную Астер после очень позднего ужина (или очень раннего завтрака) посуду в мойку; масло, сливки, сыр, хлеб и клубничный джем обратно в холодильник. Пока наводил в кухне порядок, слушал, как сестра устраивается наверху. Сначала Иво высадил всех на Виктория-Стрит, где дожидался Джон. Дайан заметил, что когда улеглась лёгкая суматоха знакомства, Кот сунулся к Джону и что-то сказал. Однозначно, что наябедничал, это как пить дать. Но когда Иво увёл Кота и Ялу на Колледж-Лейн, Джон даже не посмотрел на Дайана, а занялся Астер, как и следовало хозяину дома. Дайан знал, что расслабляться рано, но и разобраться в настоящих причинах поведения Кота пока не мог. Потому что кроме того, чтобы прислушиваться к устраивающейся наверху сестре, Дайан слышал, как в гостиной Джон говорит по телефону с судьёй Хейгом. Речь шла о Фарреле и Финче, томившихся в застенках миледи. Дайан понимал, что его честь сопротивляется. Впрочем, это было нормальным. О чём бы ни шли беседы между Сойером и судьёй Хейгом, тот взял за правило воспринимать любые просьбы или пожелания Джона в штыки. «Просьбы или пожелания», — сам над собою посмеялся Дайан. Уж он-то знал, как никто, что просьбы Джона были только командой, а пожелания прямым указанием к действию. Конечно Дайан не мог знать, что его маленькая дочь в разговоре с Ялу произнесла ключевое слово, которым можно было описать настоящую жизнь в Палате лордов. Во-первых, потому что сегодня оба были в разных домах, а во-вторых, потому что Элиза заговорила о благочестии поздним утром, а Дайан слушал беседующего с Хейгом мужа часов в пять, когда Элиза ещё спала. Несмотря на расхождение во времени, мысли отца и дочери сошлись в одном: Палата лордов, собственноручно возвёдшая Джона Сойера в кресло сюзерена города, была вынуждена изнывать именно что от благочестия, лишённая возможности покрывать торговлю наркотрафиков и прочей контрабанды. Ни один из членов Палаты лордов Ливерпуля, связанных по рукам и ногам смертельным диктатом Разумного Решения, и помыслить против слова Джона не смел, не говоря уже о том, чтобы причинить ему физический вред. Ни ему, ни его лёну. А ещё с сюзеренством Джона Сойера пропала даровая кровь. Вампиры, кому было принципиально придерживаться натуральной диеты, обязаны были платить тем, кого пили. Нет, оставались ещё варианты перехватить крови исключительно по любви или в угаре ночных тусовок. Но напасть, отнять или принудить отдать кровь без явного на то согласия было нельзя. Слава о правой и левой руках сюзерена, то есть о Никки и Элеке Милднайтах, бежала впереди паровоза. Вампиры, недовольные сложившимся положением дел, опасались не столько больших административных штрафов и уголовного наказания, сколько того, что однажды к ним придут два дремучих близнеца с косой саженью в плечах и увезут в Энфилдскую семитерию. Или, что несравнимо хуже, приволокут к порогу галереи на Колледж-Лейн, а уже там придётся сгинуть в когтистых лапках двух пятифутовых ведьм. Очень многие вдруг осознали, что жизнь — ценная штука. Будь она чужой, своей или даже вечной. Как следствие политики ежовых рукавиц лёна поутихли и просто криминальные дельцы, заскучав от того же самого вынужденного благочестия. Логично было предположить, что если сюзерен жесток со своим видом, то уж людям, запятнавшим совесть и репутацию, придётся и того хуже. Безусловно, что портовая мекка Ливерпуля продолжала оставаться лакомым куском. И не проходило и полугода, чтобы не пытались протянуть через ту один-другой новый наркоканал. Попытки, скорее, походили на потуги, от которых быстро отказывались. Потому что, опять же, Милднайты умели «уговаривать» местных, а пришлых до поседевших волос пугали ведьмы. Фаррел и Финч серьёзно ослушались сюзерена. Несмотря на то что они вполне законно купили себе кровь маленькой Коры Алисы Хаш, оба впали в окончательную немилость у Джона Сойера. Ведь всё и упиралось в то, что Кора Алиса Хаш была именно маленькой. Поэтому теперь, опершись о столешницу и просматривая свои аккаунты в сети, Дайан слышал ровный и холодный голос Джона, доносящийся из гостиной, а голос Джеральда Хейга, взвинченный и высокий от беспомощности, был слышен даже с того конца трубки. — Ваша честь, я знаю, вы расстроены. Я понимаю, почему, — сказал Джон тем самым тоном, который выработался у него за бесконечные годы следования вежливым формулировкам, в то время как ничего вежливого под теми не подразумевалось, а были они лишь привычкой. «Истинный подданный Великобритании», — ухмыльнулся Дайан. — Бросьте, сир, ничерта вы не расстроены! — уже почти вне себя кричал судья Хейг. — Все мы для вас номинальная организация, не более. Скажите на милость, для чего вам ставить в известность о своих планах Палату лордов, если моё же слово, слово лорда-канцлера, ни на что не влияет? — Расхожих приличий ради, ваша честь. Так что будьте любезны, пришлите к завтрашнему вечеру на Колледж-Лейн двух пэров на ваш выбор. Кто там сейчас в должности мисс Иванз? — Лорд-спикер теперь Кэролайн Джойс, — плюнули в трубке. — Излишне впечатлительная леди, на мой взгляд. Ну да хотя бы и её. И прокурора. — Сир, вы сами доказали и доказываете, что ничего вечного в нашем мире не бывает. — Опять вы за старое, ваша честь, — нехорошо заметил Джон. — И не устану этого повторять. Пусть я не доживу до времени, когда вместо вас сюзереном города будет кто-то другой, но такое время настанет, — пророчески зашипело в трубке. — Рано или поздно все там будем, вы правы, — согласился Джон. — Но завтра к девяти вечера пришлите мне миссис Джойс и лорда-законника. Я на вас надеюсь. В трубке молчали. — Прощайте, ваша честь. Дайан отложил телефон, зная, что теперь-то Джон придёт к нему. Уселся удобнее в высокий стул, затеяв выжидать. Джон и в самом деле пришёл в кухню, молча, по-прежнему не смотря на Дайана, открыл холодильник, откуда вынул бутылку синтетики, поставил в микроволновку. И только после этого развернулся, всунул руки в карманы, сдвинув полы блейзера, и сказал: — Ты горишь любопытством до неприличия. — Хоть кто-то из нас своего неприличия не скрывает. Не хочешь знать, как всё прошло? Ведь ты со мною не пошёл. — Дерзишь. Разве тебе не понравилось быть большим мальчиком и самостоятельно решать возникающие проблемы? — Джон, не отворачиваясь, протянул руку на звяк и открыл дверцу микроволновки. Дайан фыркнул, чтобы скрыть свою настоящую реакцию на слова. Его до сих пор словно перетрясало изнутри от всех «мальчик», когда-либо произносимых Джоном. И похеру, в каком контексте «мальчик» звучал. Потому что он знал, точно знал, что ничего просто так Джон не говорит. — Подарил мне свободу выбора и действий? Джон открыл бутылку, оставил крышку на столе и подошёл вплотную к сидевшему Дайану. Пришлось поднять взгляд, чтобы видеть Джона сверху. — К этому мы шли и идём. Ты вампир, а значит сильнее и опаснее трёх четвертей населения планеты. Беспокоиться, что тебя обидят, теперь совершенно бессмысленно. И заметь, даже до перерождения ты был умненьким и рассудительным. Что же говорить о теперь? Я должен быть за тебя абсолютно спокоен. Дайан замер, отыскивая словесный крючок. Нет, комплимент Джона не был фальшивым. Нет… Джон отпил из бутылки и снова посмотрел на Дайана. — О’кей… — протянул тот. — Так что тебе сказал Кот? Джон улыбнулся, но только губами: — Кот сказал мне, что я напрасно тревожился о смене тобою сущности. В некоторых моментах ты продолжаешь оставаться человечным, — Джон снова выпил. — Даже сверх меры. «Вот оно, блядь, — осенило Дайана. — Я вампир, но могу налажать, как человек, стоит оставить меня без присмотра». — Это всё? — спросил Дайан, дав себе слово поругаться с Котом, как только представится случай. — Да. Остальное выкладывай сам. Дайан хмуро сдвинул брови и захотел встать, но Джон не дал, толкнув его коленом и заставив вернуться на стул. — Я люблю тебя. — Тебе не понравится, — мрачно сказал Дайан, вдруг вспомнив кошачье «этого делать было нельзя» и заподозрив, что сказанное Котом касалось вовсе не созданных в работе морока помех. Этого тоже, конечно. Но помехи не были главным «нельзя». — Вероятно, но ты начинай, — подтолкнул Джон, отставляя бутылку, склоняясь и опираясь обеими руками в деревянные подлокотники стула. Легко поцеловал Дайана в висок. «Да ну…» — мысленно простонал тот. — Джон, отойди, я так не смогу. — Глупости. Ведь именно так мне лучше слышно, — отмахнулся Джон и снова поцеловал. — Я тебя ослушался, — сказал Дайан и тут же поторопился: — Но твой запрет — это всё равно, что показать трёхлетке, где лежат конфеты, и пригрозить их не трогать. Прости, я знаю, почему ты против использовать гипноз на людях. Ты не хотел, чтобы я становился убийцей, добиваясь крови, как это происходило с тобою. Я это знаю, Джон. Джон долго выдохнул, так, что волосы у виска подались дыханию вслед. Но Дайан не услышал ни слова. — Я клянусь, ни один, с кем я работал, не пострадал. Я хотел научиться и уметь пользоваться даром мисс Викки. И я ни разу не сделал ничего подобного с лёном или нашими детьми. Джон выпрямился, снова потянулся за бутылкой. Но не отошёл. Так что Дайан понял: его никуда не отпускали и придётся сидеть на месте и рассказывать дальше. — В Элэй тоже никто не пострадал. Напротив. — Ты причинил добро, как говорит Валери, — бросил Джон, глянув вскользь. «И в самом деле, я, походу, причинил какое-то неправильное «добро», — согласился Дайан. — В камере с Астер сидела проститутка, Стэйси. Когда морок накрыл участок, ей стало казаться… Нет, она начала переживать уже когда-то происходившее: её били и принуждали. С самого детства. Видеть это со стороны, не зная причин, было невыносимо. А когда я понял о ней больше… Она рассказала мне. Когда я узнал о её детстве, о череде неродных отцов, что проходили через её жизнь; о том, что толкнуло её к торговле собой, то я почти не задумывался о своём решении. Джон, ни один ребёнок не заслуживает того, что приносят в его жизнь дурные и глупые родители. Дайан замолчал, видя, что Джон отошёл и смотрит издалека. Он не злился. Во взгляде была видна работа мысли и осознание того, что самому Джону не по душе, к чему эта мысль привела. — Ты недоволен мною? — Да, потому что ты скрывался, — честно согласился Джон. Дайан болезненно дрогнул в лице и на секунду отвернулся. — Всё было так, как я рассказал, — он снова посмотрел на Джона. Тот кивнул и опустил вниз короткие светлые ресницы, сказал, будто под принуждением: — Тебе нужно поговорить с Валери. Она объяснит лучше, чем я. — Лучше, чем ты? — насмешливо переспросил Дайан. — Мне с нею не тягаться, — Джон нехотя улыбнулся. — Ты простил меня? — За то, что твой внутренний трёхлетка тягал запрещённые конфеты? — Ну да. Простил? — Дайан подошёл близко и прижался всем телом, положив голову Джону на плечо. — Я как-нибудь переживу это, — сказал тот, беря Дайана за локти и сдавливая. — Элек просил передать, чтобы ты зашёл к нему перед сном. Он будет в борделе. — Хорошо, — прошептал Дайан, — добираясь губами до подбородка Джона и ведя по светлой щетине. — Хорошо. Джон выпустил локти и обнял Дайана в кольцо, сдавливая. Позволил поцеловать себя и тут же скользнул губами к шее Дайана: — А вот всё это, когда вернёшься.