Звездопад

      Дайан вернулся на Колледж-Лейн, чтобы забрать детей и заодно увидеть Валери. Ялу сказала, что миледи в саду.       Сад был не просто садом, а садом ведьминым. И Дайан мог поклясться, что это одно из прекраснейших мест на земле, если бы был уверен, что он действительно расположен на ней. Всё дело в том, что он бывал в саду, и не раз. И каждый раз тот представлялся обширным, не менее пяти тысяч квадратных ярдов. Поместить такие угодья незамеченными на закреплённой за «Голубым пальто» в соседстве с другими зданиями территории казалось просто немыслимым. Да оно так и было, если подходить к местоположению ведьминого сада рационально. Но поскольку рациональное на Колледж-Лейн трещало по швам и расползалось, словно плохо подогнанное по размеру платье, Дайан принял решение поступить, как обычно поступал в доме миледи. Наплевал на рацио и просто, когда нужно, открывал в стене патио полукруглую деревянную дверь на чугунных петлях и с таким же кольцом, а потом затворял её за собою.       Так он сделал и сейчас.       Птичье разноголосье взмыло вокруг и над, а со всех сторон окружил запах цветущих кустов чубушника, который, впрочем, тут же уступил аромату жасмина. Дайан шёл по каменной дорожке и попеременно окунался во вскипающие запахами фонтаны кустов персидской сирени, белого шиповника и пушистой, словно волосы ребёнка, спиреи.       Всё дело в том, что ведьмин сад прикидывался культурным, в то время как на самом деле (Дайан просто шкурой это чувствовал) был диким и дремучим. Можно было быть уверенным, что любой, кто зашёл бы сюда без полученного от миледи разрешения, сгинул бы в одном из затенённых уголков. Возможно, его бы задушили плетями настурции, а после унесли в неведомый муравейник невероятно выносливые муравьи.       Миледи пригласили Дайана сами. Не сразу, конечно. Всего лишь прошлой весной.       «И почему не раньше?» — возмутился Дайан.       «Всему же своё время», — сказала Сесиль.       Действительно.       В Ливерпуль Дайан прилетел осенью. Это теперь он знал, что уже тогда сад оглушающе буйствовал лиственными огнями, обсыпался ягодами, пряными грибами и тяжёлыми тыквами. Сам же Дайан едва успевал следить за жизнью в лёне и вне его. Уж не до сада, как, вероятно, верно рассудили миледи. Чего стоил один ведьмин офис или полуреальные шоу Балицки у монумента Королеве, открытие существования ея же нечисти при дворе Питера Бауэра и его притязания, беременность, похищение и счастливая катастрофа в «Золотой гордости». Дайан едва, но с энтузиазмом справлялся с жизнью, а ведьмин сад спал под снегом.       Первой ливерпульской весной Дайан донашивал двойню и переживал за судьбу Джона, потом погрузился в отцовство, потом выстоял против эринии святого отца Клирхеда, потом отпраздновал черничный Лугнасад и снова забеременел. Всё это время сад покрывался зеленью, цветами и растил птиц и плоды, терпеливо Дайана дожидаясь.       Только на вторую весну в городе и в лёне, уже когда Дайан переменился и перестал быть человеком, Валери встретила его в веллингтонах в цветной горошек и обронила: «Мы решили, что пора познакомить тебя с садом. Сейчас там сходит снег, вот-вот зацветут крокусы и прилетят чёрные дрозды, но он уже проснулся и готов бодрствовать до ноября. Пойдём?»       Конечно Дайан пошёл. И, конечно, задался справедливыми вопросами, как такой большой сад возможен посреди Ливерпуля и как он остаётся неотмеченным на карте.       «Мы привезли его с собою, милый, — просто сказала Сесиль, баюкая руку на круглом животе. — Он наш ведьмин сад».       Дайан шёл мимо мшелых кладок изгородей из круглого камня; мимо подёрнутых зелёным туманом отворяющихся почек жимолостей и рододендронов, мимо чаш и ваз из белого мрамора, которые оплетали ещё сухие шнуры плюща и дикого винограда. Мимо белеющих прямо из чёрной мартовской земли нарциссовых полян и гиацинтовых ведьминых кругов под деревьями. В небе играло солнце, то скрываясь за клочковатым облаком и делая сад холодным и по-весеннему сырым, то гостеприимно выкатываясь на всеобщее обозрение, после чего сад начинал гореть блюдцами снеговой и дождевой воды в каждом ведре, ковше и на каждом металлическом боку, будь то носик лейки или жестяное кашпо.       «Джон ни словом прежде не упомянул, что у вас здесь так красиво», — то ли с упрёком, то ли с сожалением сказал Дайан.       «И не должен был. Все в лёне знают об этом месте, но говорить о нём можем только я и Сесиль», — Валери сорвала серо-жёлтую вербную почку, растёрла и поднесла к носу. Было заметным, что обе ведьмы получают почти языческое удовольствие от сада. На каждый ком земли, лужу и пьющего из этой лужи воробья, хозяйственную тачку для сорняков, гибкую, оттаявшую после зимы ветку, пару садовых перчаток или глубокую плошку с выгнанными луковицами тюльпанов они смотрели с такой радостью и любовью, что Дайан задался вопросами: доставалось ли таких взглядов конунгам и достанется ли хоть один такой родящимся у них сыновьям?       Обе миледи, несмотря на изрядную беременность, скоро шли по дорожкам мимо овощных, ещё пустых, грядок и теплиц, мимо наполненной тёплым туманом зимней оранжереи, за стёклами которой были различимы простые глиняные горшки, выстроенные вдоль стен, с уже зелёными всходами базилика, петрушки и луковых перьев. Ни та, ни другая не испытывали никаких трудностей, свойственных дамам в их положении, оставаясь полными жизни, мёда и яда.       Какой-то совершенно невообразимый тис вырос перед ним, словно из-под земли. Не иначе, что Дайан отвлёкся в мыслях и просто не заметил, как его привели к дереву. Тис, на погляд, не уступал в высоте трёхэтажному дому. Ветви его, уже ощетинившиеся мягкими крошечными иглами, корявым гигантским куполом вскидывались и никли обратно к земле. А сама земля под ними и вокруг неохватного могучего ствола была голой, потому что ни одна трава и ни один цветок не могли вырасти в ядовитой тени этого дерева.       Но самым изумительным в открывшемся Дайану был мерцающий, рдяно-рубиновый пульс, что свисал из узловатой кроны и чуть раскачивался. Показалось, что это красная свеча зажжена в стеклянном кованом фонаре, который колыхался на ветру в надетом на крепкую ветку кольце. Но Дайан ошибся.       «Познакомься, — Валери оперлась о его локоть всем телом и шмыгнула ставшим мокрым от быстрого шага прекрасным носом, тут же мазнула его кончик шерстяной митенкой, — это Любящее Сердце».       «То самое, в котором вы сохраняли от боли души Иво и Ялу?» — Дайан приблизился.       «Да. Душа Никки гостила в теле Элека, а души Иво и Ялу здесь… Не трогай веток и коры», — даже радостно предупредила Сесиль.       Это действительно был фонарь. Но за почерневшим от времени кованым корпусом и чуть мутным стеклом горела не свеча. Сердце. Любящее Сердце. Оно билось ровно и незыблемо, разве что чуть убыстрилось, стоило встать близко. Дайан мог бы поклясться, что ему обрадовались и это чувство он именно услышал. Оказалось, если смотреть на и слушать Любящее Сердце дольше нескольких секунд, то можно начать слышать дыхание сада, которое следовало за драгоценным рудяным ритмом. И даже попасть в этот ритм самому.       «Привет», — прошептал тогда Дайан.       Любящее Сердце окатило ответным всполохом.       Теперь же Дайан пробирался под касающимися его покрытыми цветами ветками и наслаждался поиском Валери, но не терял бдительности. Сад был, как он очень скоро понял, подстать самим ведьмам. Как Валери и Сесиль под шикарной и лощённой внешностью и манерами держали в узде страшные, беспощадные, но и милосердные сущности, так же и сад прятал за состриженной травой, выстроенными альпийскими горками и островами выбеленных беседок дремучую гать. Казалось, стоит сойти с тропинки, как схватят зелёные руки дриады или Лесного Короля. Но «казалось» себя до сих пор не оправдывало: из-за поворота дорожки выскакивали то грядка с кудрявой редиской, то полыхающая календулами клумба, то козлоногий и зазеленевший бронзовый сатир, а то и вовсе обыденное цинковое ведро с переливающимися через его обод ярко-розовыми петуниями, а вовсе не покрытая занозами и жаждущая зарыть тебя, как удобрение, под корнями дерева дриада.       Валери нашлась в садовом домике. Она стояла на коленях перед выстроившимися горшками и рассаживала в те уже зацвётшие черенки пеларгоний. Самый крупный горшок занял кругляш осинового спила у дорожки. Ещё несколько спилов лежали вдоль той же, только на расстоянии друг от друга.       — Помочь расставить? — спросил Дайан, склоняясь и целуя Валери.       — Привет. Пожалуй, помоги, — согласилась та, сняла перчатки и ушла в домик, в котором села в старое кресло с полинявшей обивкой.       Обе двери домика стояли настежь, под коньком крыши висел скворечник, а у стены и над крышей росла липа. Вдоль дорожки, по которой пришёл Дайан, цвела белыми и лиловыми хвостами астильба, волновался ароматный до дурноты, стоило растревожить листья, мужегон, толстели разноцветные полосатые копны хост и стелился мелкий розовый вьюн.       Разделавшись с горшками, Дайан шагнул в домик. Всякий раз, уже сидя внутри во втором вылинявшем кресле, Дайан радовался растворенным дверям. Иначе приходилось чувствовать себя слоном в посудной лавке. Даже теперь длинные ноги Дайана дотягивались до порожка. Хотя кресло было удобным. Подушки в вывязанных крючком наволочках мягкими. Стены изнутри, выкрашенные когда-то светло-голубой, а теперь кажущейся серой и шершавой краской, были чистыми и сухими. Весь домик пах лавандой и исключительно располагал к себе. На столе, покрытым скатертью из белого хлопкового тюля, стояли ваза с незабудками, голубой чайный сервиз, банка джема и тарелка бисквитов. У джема, по скатерти, крутились три муравья.       Валери разлила чай для двоих. И когда Дайан надумал отказаться, протянула когтистую лапку к стоящему в углу белому комоду (тоже очень маленькому), вытянула на себя ящик, уже оттуда достала бутылку с бренди и здорово так ливанула в чашку Дайана.       — Есть ли предел твоему совершенству и таланту аргументировать?.. — меланхолично, но искренне протянул Дайан.       — Нет, — так же ответила Валери, удовлетворённо выдохнула и плеснула из бутылки уже в свою чашку. Потом откинулась на спинку кресла, отпила и сказала: — Ты чуть не поломал мне Кота.       — Валери, прости. Я не хотел навредить Коту.       — А чего ты хотел?       Дайан глянул на Валери, чтобы определиться сразу с нескольким: как говорить, что говорить, а главное — на что рассчитывать.       Валери Сэндхилл сидела в кресле, скинув босоножки и подтянув под себя обе ноги. Она могла так сделать, потому что, вот уж действительно, садовый домик был тоже ведьминым и был отстроен именно для таких маленьких женщин, как она и Сесиль. Сама же следила за Дайаном из-под волнистых полей соломенной токильи, держа в одной руке чашку, а другой задумчиво накручивая на палец выбивающиеся из-под тех же шляпных полей локоны.       Дайан видел, что незанятая чайной чашкой рука ведьмы перебиралась с волос на янтарную каплю серёжки, потом ложилась на шею, потом могла накрыть декольте или погладить плечо, снова вернуться к волосам или разгладить по коленке простенькой расцветки рабочее платье. Все эти оглаживающие путешествия внушали: Валери отдыхает и даже словно благодарит саму себя. И, может, весь разговор не обязательно будет неприятным и напряжённым, а, наоборот, таким же лёгким и непринуждённым, как синичий свист или медленный, но верный рост зелени вокруг.       Может. Но это вряд ли. Потому что в отличие от легкомысленной когтистой лапки взгляд Валери, пусть и прикрытый стрелами ресниц, пристально остановился единственно на Дайане.       Короче, вилять было нельзя.       — Я хотел помочь девушке. Проститутке, что сидела в камере с Астер. Её жизнь была не сахар.       — Разве что она сама такую выбрала, поэтому должна была прожить до конца.       — Каким образом? Переходя из рук в руки от одного отчима к другому? — чётко, но зло произнёс Дайан.       — Ну да… — протянула Валери, взгляда не отвела, вот только чашку опустила на блюдце. — Дайан…       Она остановилась на имени, глубоко вдохнула и выдохнула.       — Ты всё больше становишься вампиром, раз позволяешь себе злиться уже на меня.       Дайан хотел возразить, но Валери нетерпеливо отмахнулась.       — Вряд ли ты способен или хочешь держать это под контролем. Это ваше видовое: отсутствие страха за последствия и перед наказанием. Видел бы ты Джона на заре нашего с ним знакомства.       — Что, совсем несгибаемый и безнадёжный? — свёл брови Дайан.       — Просто пиздец, милый.       — Я не хотел.       — Знаю, само получилось. Иногда гнев выглядит очень эффектно и к месту. Он говорит о том, что у тебя есть принципы. Но, Дайан, ты ведь абсолютно не отслеживаешь взаимосвязей. Откуда тебе знать, кем прежде была та проститутка?       — Её зовут Стэйси. И прежде она была ребёнком.       — Все мы рождаемся детьми, конечно, иначе появиться в физическом мире просто невозможно. Всё растёт из семян. Но я о душе. Какой опыт таскает за собой душа, живущая теперь в Стэйси?       — Я тебя прошу, — взмолился Дайан, понимая, что Валери сейчас начнёт говорить о бессмертных душах, смертных телах, колёсах Сансары, перерождениях, карме и прочем, во что он не верил (верить не хотел) и что считал откровенными фантазиями.       — Нет уж, ты послушай, — припечатала Валери тем самым учительским тоном, от которого хотелось уйти в угол и без напоминания встать лицом к стене. — Откуда тебе быть уверенным, что прежде душа Стэйси не жила в телах насильников и убийц? Откуда тебе знать, не измучила ли эта душа стольких, что теперь, родившись Стэйси, ей не приходится возвращать старые долги обиженным? И откуда тебе знать, что все её отчимы и мерзота, встреченная в жизни, это не души тех детишек и слабых, которых она истязала и обижала прежде?       — Ниоткуда, Валери. Мне неоткуда это знать. Но я хочу, чтобы… Да ладно, пускай так… Хочу, чтобы уже в этой жизни у Стэйси всё прекратилось и наладилось. Полагаю, ей хватило.       Валери прижала ладони к подбородку и скулам и несколько мгновений смотрела так, стискивая прекрасное лицо.       — Допустим, я понимаю причины твоего поступка.       — Спасибо.       — Нет, не благодари. Ты вмешался в ход того, что должно работать без сбоев.       — Мисс Аддамс тоже вмешалась в ход того, что должно работать без сбоев, — отзеркалил Дайан.       — О, — откинулась на спинку кресла Валери, — так Джон тебе рассказал? И ты продолжаешь упираться уже передо мною?       — Что-то там про нашу привязку друг к другу, убийства и неспособность быть вместе, — дёрнул кожей на переносице Дайан.       — Верно. Хочешь, я покажу тебе все твои прошлые жизни? Я даже готова пожертвовать чистотой моего садового домика, потому что, обещаю, тебя (и плевать, что ты вампир) замутит от всего, что увидишь.       — Не стоит, — отказался Дайан.       — Правильно. В этой жизни ты, в большинстве случаев, хороший мальчик, так что не стоит расстраиваться откровениями того, каким был прежде. Вот только мисс Аддамс — бог, без покровительства которого ни твоя душа, ни душа Джона никогда бы и близко не пришли к такому варианту счастья, что у вас есть сейчас. Они несли друг другу смерть, вырождались и деградировали всё больше. Бог завершил ваш кармический цикл досрочно. А простым душам приходится отмываться самим. И занимает это тысячелетия.       — Стэйси одна. Разве изменение в её судьбе что-то так уж и испортит?       Валери снова долила бренди в обе чашки, но уже до краёв и без чая.       — Ах, ты просто заставишь её пережить то же самое после следующего рождения. Заново.       — Да блядь…       — Это в лучшем случае, — Валери вдруг улыбнулась, но не от настоящего веселья, а потому что её позабавило выражение досады на лице Дайана. — Варианты худшего гораздо разнообразнее.       Некоторое время оба молчали. И в наступившем безголосии у порожка домика принялись скакать две трясогузки. Свет солнца пропал, близкое дождевое облако заслонило его. Стало мрачнее, зато зелень, наоборот, приобрела густую яркость.       — Джон сказал, что вмешательство мисс Аддамс выглядит благодеянием только с одной стороны, — нехотя обронил Дайан.       — Ну наконец-то, — Валери щёлкнула зажигалкой.       Дайан, мучаясь и чувствуя себя совершенно подавленным, продолжил:       — Она дала душе Джона возможность пережить смерть, но не покинуть этот мир, посеяла в нём предчувствие встречи со мною, подарила шанс меня дождаться. Результат тебе знаком.       — Но…       — Но! — дёрнулся Дайан и вышел из домика. — Душа Джона обрела бессмертие физического тела. Это неравнозначный кредит, потому что годы жизни здесь равны векам жизни бессмертной души. И если с Джоном всё же случится то, что его тело разрушит, его душа никогда больше не родится. Вообще никак.       — А что о тебе?       — Ты же знаешь.       — Уж скажи сам.       — Выбрав условно бесконечную жизнь здесь, я тоже подписал приговор всем последующим своим жизням.       — Ты сожалеешь о том, что теперь у вас впереди единственная гипотетическая вечность вместе и совместное небытие вместо сотен гипотетических бесконечных встреч и расставаний?       — Звучит так, что хочется взвыть. И так, что даже покровительство бога больше вредит, чем помогает.       — Если говорить о карме, — кивнула Валери.       Дайан тоже закурил и ходил по дорожке туда и обратно.       — Как думаешь, Джон был в курсе всего, когда я захотел стать вампиром?       Валери не отвечала. Тлеющая искра её сигареты то слабела, то разгоралась в уютном полумраке садового домика.       — Валери, но мисс Викки помогла обезвредить эринию и спасти от смерти целый лён, — неожиданно нехорошо осенило Дайана.       — Угу, — отозвалась Валери, — она ещё раз выкупила жизни, но уже все наши. Выдала, как ты верно подметил, кредит.       Дайан, несмотря на то что оставался уже не подверженным человеческим слабостям, почти почувствовал головокружение от словно надвигающегося неизбежного, но пока незнакомого и неясного.       Видя его страх, Валери вышла из домика прямо босиком и обняла, прижавшись. Её макушка доставала Дайану лишь до груди.       — Просто ты сам больше никогда не вмешивайся в чужие судьбы. Договорились?       — Не причинять добро?       — Именно.       Дайан почувствовал, как улыбнулась Валери у его груди.       — Я ничего такого катастрофичного не хотел. Но не сложил два плюс два.       — Это называется «поддаться эмоциям», — устало выдохнула Валери.       В небе прокатился глухой, ещё далёкий, бархатный раскат грома.