Он путешествовал из города в город, из королевства в королевство, всюду сея разруху и хаос. Даже самый яркий и солнечный день омрачался пурпурной грозой, стоило только магу злобно посмотреть на ослепляющую лазурную синеву. Озон и непрекращающийся электрический гул — предвестники несчастья, то, что слышали жертвы одинокого мага, незадолго до смерти. Но не разруху хотел оставлять после себя маг. Он просто желал…
Кадзуха уже минут двадцать просто молча наблюдает за тем, как принц мечется по комнате, то и дело хватая в руки всякие безделушки. То за лиру схватится, но подержит её не более пяти секунд — пару раз пробежится пальцами по струнам, поморщится и отбросит на кровать. То к флейте тянется, скользнув рассеянным взглядом по притихнувшему в углу Сяо — если бы не его редкие взгляды, которые ощущались так, будто тебя хлёстким ветром обдает, взъерошивая волосы, то можно было подумать, что рыцаря тут и вовсе нет, настолько он был тихим и незаметным. Потом принц долго мнёт в руках подушку, озадаченно кусая губы и взволнованно посматривает на Кадзуху — последний предпочитает игнорировать и просто утыкается взглядом в книгу. Чтение не особо ладится — буквы расплываются, мутные, скачут по строчкам, меняются местами, искажая смысл написанного. Идут волнами, дугами, разбегаясь по страничке новыми словами — Каэдэхара растерянно хмурится, пытаясь вчитаться, но в голове, как назло, гудит и трещит. Этот звук преследует его с самого появления мага и с каждой секундой только больше и больше нарастает. Монотонный зловещий гул, от которого звенит в ушах и сердце заходится в бешеной скачке. Он такой знакомый, будто родной. Будто когда-то Кадзуха уже его слышал… Ток — поэт широко распахивает глаза — это ток бежит по венам, проникая в самое сердце, оттого так и шумит в ушах. В кленовых радужках плещутся молнии, играются, путают, искажают реальность, и Каэдэхара с ужасом вглядывается в строчки, пытаясь сбросить с себя глупое наваждение. Но они как назло переплетаются в новые узоры: плавный изгиб губ печатной дугой, чернеющий зрачок стянутых воронкой букв, широкие поля шляпы из хоровода предложений. Сухие, искусанные губы пытаются урвать хоть глоток воздуха — ток, тяжёлый, оседает в лёгких электрической сетью и посылает рязряды в сердце. Перед глазами всё застилает пурпурной дымкой. А к щелчкам и треску добавляется какой-то далёкий, тихий, жуткий смех, злорадный и мстительный. И Сказитель зловеще ухмыляется, заглядывая прямо в душу, затягивает своими аметистовыми глазами. Пальцы до побеления сжимают странички книги и с виска стекает капля холодного пота — хочется порвать, но даже шелохнуться нет сил. И кажется, будто с каждой секундой он всё глубже и глубже падает в бездну аметистово-обсидиановых глаз, касается руками настоящей непроглядной тьмы. Ещё чуть-чуть и маг затянет его в строчки книги, запрёт, как в клетке, и поставит на полку в качестве трофея. Скольких он уже свёл так с ума? — Кадзуха? — ладонь заботливо ложится на плечо, и поэт крупно вздрагивает, переводя растерянный взгляд на взволнованного принца — Венти склонился над Каэдэхарой, тщетно пытаясь рассмотреть, что же его друг такого там прочитал? На секунду даже становится страшно: а вдруг его высочество тоже попадёт под влияние этой жуткой магии — Кадзуха нервно дёргает руками, кидая панический взгляд на книгу и удивлённо замирает. А со страницы на него спокойно взирают обычные буквы, обычные слова, обычные предложения. Нет там никакого Сказителя. Только лишь глупый текст. Это просто наваждение. — Я в порядке, — тяжело вздыхает, отбрасывая книгу в сторону, и трёт ладонью лицо. — Нет, не в порядке, — возражает принц, усаживаясь рядом с Кадзухой, и нервно постукивает пальцем по изголовью кровати, — я прикажу лекарю осмотреть тебя. Ты пять минут пялился в книгу с напуганным лицом и не реагировал ни на что. — Просто задумался, — поэт отмахивается от заботы Венти, как от назойливой мухи. — Нет, пусть осмотрит, вдруг у тебя под сердцем рана, а ты скрываешь. Это приказ, я не успокоюсь, пока Барбара не скажет мне, что с тобой всё в порядке. — Слушаюсь, ваше высочество, — удручённо бормочет под нос Кадзуха, кидая тоскливый взгляд на массивную деревянную дверь. Венти, очевидно, куксится и открывает рот, чтобы снова побранить своего друга: — Опять ты за сво- Но договорить ему не дают: — Ваше высочество? — в приоткрывшуюся дверь просовывается хорошо всем знакомая рыжая макушка. — Я могу войти? — Да-да, — Венти машет рукой, нетерпеливо дёрнув стопой в воздухе, — заходи, Чайльд. Тарталья широко улыбается, проскальзывая в комнату и низко кланяется, срывая с губ принца недовольный вздох. — Что там? — Венти складывает руки на груди, подозрительно щурясь. Кадзуха снова ловит себя на мысли, что всё это не к добру. — Стража была под гипнозом. Нападавший на вас — Сайрус, обычный плотник, судя по всему, тоже был под гипнозом. — Пока что ты говоришь очевидные вещи, — Венти закатывает глаза, раздражённо цокая языком, — никто в здравом уме не полезет с мечом на принца средь бела дня, конечно же, он был загипнотизирован. Вы выяснили, кто за всем этим стоит? Тарталья выслушивает недовольство Венти с вежливой улыбкой на губах и сложенными на спину руками. Кадзуха искренне ему сочувствует, но помогать не собирается. Если принц зол и раздражён, то ураганом проносится по всем, выносит мозг и бьёт по самым больным местам, обжигая правдой. Каэдэхара не очень хочет попадать под горячую руку. — К сожалению, это мы пока не выяснили, ваше высочество, — Тарталья успешно пользуется тем фактом, что прекрасно знает, как бесят принца эти приторно-вежливые обращения, оттого чуть ли не ковром стелится под ноги Венти, — тот маг… Сказитель, — брезгливо морщится — Кадзуха почти что с восторгом замечает, что не он один так отреагировал на странного электрического парня, — сказал, что может помочь. — А оте.. его величество что сказал? — Его величество согласился принять Сказителя в придворные маги, поэтому в скором времени мы должны выяснить, кто стоит за покушением на вас, ваше высочество. — Вот и отлично, — бурчит под нос Венти. Кадзуха в корне с ним не согласен.***
Мондштадт издревле славился своим ярким, тёплым солнцем и свежим, игривым ветром. Даже зимой погода в королевстве стояла замечательная, в Долине ветров цвели ярко-рыжие ветряные астры, сонно покачивая бутонами, а вдоль рек и озёр в ответ им лениво моргали лилии калла, уклоняясь от любопытных лягушек, резвящихся на песке. Вода тут никогда не замерзала, так что, дети в свободное время всегда бегали к морю вылавливать ракушки и строить песочные замки. А для рыболовов что ни день, то сплошная нажива. Рынок всегда был полон ярко-красных яблок и поймавших солнце закатников, девушки гуляли по улочкам в пёстрых юбках, кружились в танцах, вплетая в волосы воздушные одуванчики и слагали песни о великом короле, который преданно заботится о народе. Мондштадт был королевством счастья и красок, солнца и ветра, моря и летнего зноя. Кадзуха всегда любил его именно за это — за мирное, ярко-голубое небо над головой и радостные улыбки жителей. Кадзуха любил ветер, нашёптывающий слова успокоения, когда лежишь на ярко-изумрудной траве под раскинувшей свои длинные ветки пихтой. Любил тишину и умиротворение шелестящей листвы над головой. Любил жителей, что вовсе и не были тихими и спокойными, потому что жители Мондштадта: это авантюризм и азарт, это звон столкнувшихся бокалов, полных одуванчикового вина, шум и льющийся рекой смех, перемешанный со счастьем. Жители Мондштадта, которых так сильно любит Кадзуха, сейчас боязливо прячутся по домам, кидая взволнованные взгляды на багрово-синее небо и снимают одежду с бельевых верёвок, боясь, что только что высохшие рубашки намокнут под нежданным ливнем. Всё как-то неправильно — Каэдэхара кладёт ладонь на оконное стекло и всматривается в терзающие небо молнии, прыгающие по лужам дождевые капли, лилово-кружевные облака и снова видит в этих воздушных сплетениях жуткий аметистовый взгляд. На душе тревожно. Как будто вчерашнее покушение на принца — только начало чего-то… смертельно опасного. — О, дождь пошёл, — Венти вытягивает руку, ловя холодные капли ладонью и хихикает, — никогда не видел в Мондштадте дождь, — и что-то разбивается — хрупкое спокойствие даёт трещину и разлетается на осколки, а голос принца звенит от напряжения, и в глазах его клубится иссиня-чёрной дымкой беспокойство. — Я видел, — тихо отвечает Каэдэхара, грустно улыбаясь, — это был очень мрачный день. Кажется, — задумчиво хмурится, прикладывая кончики пальцев к губам, — мне было пять лет. Ветер протяжно выл, и дождь настойчиво стучал в окно, иногда даже казалось, что стекло не выдержит и треснет. А я жутко боялся грозы и мучился от кошмаров, и мама читала мне сказки, чтобы я успокоился. Принц многозначительно молчит, нервно наматывая косички на пальцы и взволнованно осматривает поэта — в его рубиновом взгляде кленовой нежностью вспыхивают воспоминания о детстве, печалью и тихой скорбью стелется тоска по ушедшим дням. — Мне, значит, тогда было три, — сглатывает ком в горле, — поэтому, наверное, и не помню. — Вполне возможно, — Кадзуха пожимает плечами, с тревогой всматриваясь в бушующую на улице грозу, тщетно пытается увидеть, прочитать в пурпурных облаках ответы на волнующие его вопросы. Но всё, что он видит, это мерцающие в почерневшем, будто сгнившем небе молнии да слышит грохот грома и протяжные завывания ветра. — В такую погоду можно попрыгать по лужам, — смех принца звенит натянутыми до предела струнами — ещё чуть-чуть и лопнут, — и посмотреть у кого будет больше брызг. Что думаешь, Кадзуха? — стреляет заинтересованным взглядом в поэта и ждёт: «Пожалуйста, давай разрядим обстановку». А то она так заряжена, так наэлектризована, что кто-то точно скоро умрёт. — Тебя может ударить молнией, — устало вздыхает, недовольно морщась — в голове гудит ещё с утра, да и природа будто взбунтовалась, предупреждая о буре. Шумела зелёной листвой и свистела вольным ветром. А теперь… теперь всё тонет. — Но… прогулка под дождём может помочь прояснить сознание, — улыбается уголком губ, когда глаза принца загораются счастливым и благодарным аквамариновым цветом, — только потом нужно обязательно просушить одежду. — Да-да, — отрешённо машет рукой Венти, поворачиваясь лицом к притихнувшему за их спиной рыцарю. — Сяо, а ты что думаешь? Пойдёшь с нами на улицу? — когда парень недоумённо хмурится, принц, хоть немножечко и тушуется, но всё же торопливо добавляет. — Тебе не обязательно идти, если не хочешь, можешь отдохнуть в своих покоях. «Покои у рыцаря, — думает Кадзуха, иронично улыбаясь, — удивительно, что Венти сразу сердце ему своё не предложил». — Демоны не отдыхают в дождь, — тихо, монотонно и холодно, так, что мурашки бегут по коже, — я пойду с вами, ваше высочество. — О архонты, Сяо, — принц недовольно стонет, закрывая лицо ладонями, — не будут на меня нападать никакие демоны, и вообще я же просил называть меня Венти! — Не могу, ваше высочество, — Каэдэхара с лёгкой улыбкой на губах наблюдает за страданиями принца и гранитной скалой, в которую он так отчаянно долбится. Интересно, сможет ли он когда-нибудь добиться своего, если у Сяо настолько железное терпение и непоколебимая воля? — Почему не можешь? Всё ты можешь, просто не хочешь! — Я лишь оружие, ваше высочество, — юноша неуверенно качает головой, глядя куда-то себе под ноги, — это неуважительно. — Но я же сам тебя попросил! — Венти уже зеленеет от количества произнесённых «ваше высочество» за полминуты. Да Сяо даже Тарталью в умении вывести принца из себя победил. — И никакое ты не оружие, ты мой рыцарь. — Я так и сказал, ваше высочество, — уже даже становится смешно — Кадзуха ненадолго замирает посреди коридора, вслушиваясь в посторонние звуки, пока Венти и его непокорный рыцарь продолжают свою перепалку, двигаясь к выходу из замка. Сегодня даже почти стражи нет — вокруг пусто и гулко, потому что всех отправили на срочную проверку. Вдруг кто-то всё ещё под гипнозом? Ох, наверное, у нового придворного мага работы в первый же день навалилась целая куча. Кадзуха не знает даже, злорадствует он или сочувствует? И всё же… тревожный кленово-алый взгляд проходится по пустому коридору — свечи ещё не зажигали, оттого в полумраке гранитных стен то и дело мерещится жуткие тени, а богатое воображение улавливает и странные шорохи, и ветряной шёпот, просачивающийся сквозь окна, и угрожающий грохот бури, и тревожный треск молний. Предыдущие короли смотрят испуганно, загнанно со своих портретов, кажется, ещё секунда, и они удивлённо моргнут и сойдут с картин, бросятся бежать прочь, спотыкаясь о бесконечные красные ковры, больше похожие на позолоченную кровавую дорожку. Обычно замок кипит жизнью: служанки хихикают, болтая о чём-то между собой, пока меняют постельное белье, выбивают ковры, моют посуду и прочее, прочее, прочее, рыцари стоят почти у каждой двери по стойке смирно и даже моргать не осмеливаются, чтобы не пропустить и муху, иногда даже можно встретить блуждающего по коридорам герцога или герцогиню, которые обязательно поклонятся в ноги, услужливо улыбаясь, и начнут осыпать восторженными комплиментами (если в компании Кадзухи есть принц, конечно же). Всегда слышен и смех Венти — он слился с этими стенами, воздух дышит им, и на сердце всегда становится чуть радостнее, когда понимаешь, что вот-вот из-за угла на тебя налетит принц и рассыплется от счастья, рассказывая очередную историю о том, в какое приключение он снова угодил. Обычно замок — это крепость, внутри которой чувствуешь себя в безопасности, где сквозь витражные окна проникает радужный свет, падая на гранитные стены причудливыми узорами, где знаешь почти каждый уголок — исследовал ещё в детстве, когда на пару с Венти прятался от строгого короля за большой шторой, умоляя стражника не сдавать их. Обычно замок — это второй дом. Дом, который сейчас заставляет съёжиться, как от холода, и нервно оглянуться — там, за спиной, длинный и незнакомый коридор, тёмный, мрачный и пустой. Лишь рокот грома нарушает вязкую тишину да частые вспышки молний то и дело рассеивают зловещие тени, и в ярко-лиловом свете видятся пугающие черные силуэты незванных и вряд ли доброжелательных гостей. Они появляются ровно в ту секунду, когда коридор на мгновение озаряет вспышка молнии и снова растворяются во тьме, оставляя после себя лишь липкое чувство тревоги и фантомное ощущение чужого присутствия. Сердце неприятно сжимается, и Кадзуха спешит нагнать принца всё ещё отчаянно переругивающегося со своим рыцарем (хотя ругается больше Венти — Сяо защищается). Гулкие шаги эхом звенят в ушах, и сердце бешено колотится где-то в горле, сбивая дыхание напрочь. И воздух снова пахнет током, щекочущим кончики пальцев. Каэдэхара настолько забывается, тонет и захлёбывается в чувстве тревоги, что приходит в себя только, когда его резко дёргают за плечо, буквально отшвыривая назад — он более осознанно смотрит вперёд, перед собой, и озадаченно хмурится, разглядывая спокойного, равнодушного Сяо, крепко сжимающего рукоять копья, а острие его оружия направлено на… Тошнота подступает к горлу, и перед глазами всё плывет. — Сяо, убери копьё, — спокойно, ровно, так по-королевски, что даже не верится, что это голос Венти, который ласково и осторожно кладёт ладонь на плечо рыцаря и приветствующе кивает поклонившемуся магу. Кадзуха всё ещё видит перед собой мёртвые, безжизненные и хладнокровные аметистовые глаза и не может вспомнить, как дышать. Они прожигают тёмную вуаль, прикрывающую лицо, глядят прямо в душу и насмехаются, ни капли не страшась приставленного к шее оружия. Словно говоря всем присутствующим, что единственный, кто в этом замке может кого-то напугать, это сам Сказитель. Никто больше. Ему чувство страха не знакомо. Он и есть страх, растекающийся по венам каждого, кому не повезёт повстречать на своём пути мага. Кадзуха сглатывает ком в горле, инстинктивно хватаясь за рукоять меча, но из ножен не достаёт — смотрит внимательно, слегка щурясь, будто пытается победить Сказителя в гляделки. Но дело в том, что он проиграл уже тогда, когда решился поднять на него взгляд, и маг прекрасно это знает, оттого и усмехается высокомерно, ехидно, ожидая следующего шага. «Ну же, Кадзуха, действуй.» «Что же ты стоишь?» Подначивают, провоцируют, и по аметистовой радужке искрами разбегается ток, а Каэдэхара ловит себя на мысли, что ему хочется сдёрнуть вуаль и заглянуть глубже, чтобы ток не просто щекотал кончики пальцев, раззадоривая, а шарахнул прямо по сердцу, чтобы оно наконец-то забилось. Сяо спокойно отпускает копьё и покорно кивает, отходя на пару шагов назад — разрезает хрупкую, объединяющую Сказителя и Кадзуху нить, и они оба одновременно глядят на рыцаря. На первый взгляд кажется, что он — полный штиль, само спокойствие, умиротворённость и покорность. И ничто не способно потревожить его душу, даже угрожающе-опасный маг прямо под носом. Но… Каэдэхара щурится, рассматривая, как напрягается каждая мышца тела Сяо, как он крепко сжимает рукоять копья, почти до хруста костей, так, что кожа белеет, натягиваясь. Будто зверь на охоте перед решающим прыжком, одно слово, и Сказителю перережут горло. — Прошу прощения, — принц говорит тихо и взволнованно, как будто далеко, даже не в этом замке, — это мой личный рыцарь Сяо, не держите на него зла, он ненамеренно принял вас за врага. — Всё в порядке, ваше высочество, — голос мага пропитан иронией и ехидством, отчего хмурятся все трое и разом, Сяо только ещё угрожающе шагает ближе, но Венти останавливает его строгим взглядом ярких аквамариновых глаз. — Как продвигается дело? — небрежно интересуется, напряжённо посматривая в сторону снова улетевшего в свои мысли поэта. — К вечеру завтрашнего дня, — уголок губ изгибается в зловещей ухмылке, — я назову вам имя того, кто хотел забрать вашу жизнь, ваше высочество. — Вот и прекрасно, — устало вздыхает, — тогда, — касается кончиками пальцев локтя Сяо — последний нервно вздрагивает и еле сдерживается, чтобы не отдёрнуть руку, — мы пойдём. — Конечно, ваше высочество, — низкий поклон, но Кадзуха уверен, это лишь для того, чтобы спрятать насмешку, дерзкую ухмылку, за которую его величество обычно сразу отправляет обнаглевших на плаху. Кровь шумит в ушах, и сердце колотится, умоляя рвануть вперёд, сбежать от прожигающего лопатки аметистового взгляда, и Кадзуха недоумённо хмурится, сжимая руки в кулаки. Да что с ним происходит вообще? — Ваше высочество, — его голос — гул, разливающийся по коридору электронами, слегка хриплый, будто надвигающаяся буря. От него кровь стынет в жилах и коленки подкашиваются, — не ходите сегодня на улицу. Венти недоумённо разворачивается, вопросительно вскидывая бровь. — Пурпурное небо — нехорошее знамение, — шёпот ползёт по телу мурашками, холодным потом стекает по виску. — Это не обычная гроза. Принц недоверчиво щурится и неуверенно оглядывается на Сяо — парень уставился немигающим взглядом в окно, и Кадзуха готов был поклясться, что в его янтарных глазах только что сверкнула молния. Рыцарь хмурится, поворачиваясь к Венти и едва заметно кивает: — Не надо на улицу. — Как скажешь, — откуда столько доверия к человеку, которого он знает один день, Каэдэхара не знал, но… у принца всегда было какое-то внутреннее чутьё, интуиция, подсказывающая, кому можно доверять, а кому нет, поэтому Кадзуха просто молча ей покорялся. Только вот — поэт растерянно смотрит в спину удаляющемуся магу — почему он вроде предостерегал об опасности, а ощущение такое, будто на самом деле угрожал?***
— Сяо, я ценю твоё стремление защищать меня, но, пожалуйста, не надо кидаться на каждого встречного, хорошо? — Венти устало плюхается в кресло, забирается на него с ногами и, оборачиваясь, умоляюще глядит на вставшего прямо у него за спиной рыцаря. — И вообще, сядь, зачем ты стоишь у меня над душой? Я очень сомневаюсь в том, что из стены кто-то вылезет и попытается меня убить. Сяо смеряет стену недоверчивым взглядом и просто отходит подальше от Венти — принца это не особо радует, поэтому он лишь тяжело вздыхает, но больше не докапывается. Кадзуха удобно устраивается на подоконнике, печально рассматривая утопающий в дожде Мондштадт. Руки его прожигает цитра, но даже играть как-то особо не хочется. Вот тебе и придворный поэт. Ни стихов, ни музыки, только лишь тоска и грусть. — А ты перестань излучать тревогу, — морщится Венти, кидая раздражённый взгляд на Кадзуху, — никто не умер. Дождь закончится, и всё будет хорошо. — Не нравится мне этот маг, — осторожно кончиками пальцев по струнам — те издают жалобный, протяжный трунь, перерастающий в гул. Снова ток — рассеянно думает Каэдэхара — мерещится. — Мне тоже, — вздыхает принц, обнимая себя руками, — но отец его принял, поэтому оставь это. — Сяо, — Кадзуха поворачивает голову к рыцарю — последний вскидывает голову и смотрит немигающим взглядом в ожидании вопроса, — почему ты хотел напасть на Сказителя? Венти что-то недовольно бормочет под нос, но на рыцаря смотрит так же заинтересованно (ещё бы, сейчас Сяо заговорит). — От него… — тушуется, отводит взгляд в сторону, нервно перебирая пальцами висевшие на шее нежно-розовые бусы, — веет порчей. И жаждой убийства. Он опасен. — Жаждой убийства кого? — удивлённо моргает принц, аж подпрыгнув на месте. — Нет, я, конечно, тоже почувствовал, что он жуть какой кровожадный… Только вспоминаю, как он убил того Сайруса, аж кровь в венах стынет, но… — запинается, прикрывая глаза и судорожно вздыхает, — может, у него просто образ такой, ну. — Тебя, — и Кадзуха недоумённо моргает, тыкая пальцем себе в грудь. Сяо медленно кивает, не сводя с него взгляд. — Я же не серьёзно спрашивал, — обречённо стонет Венти, закрывая ладонями лицо. Каэдэхара поджимает губы, складывая руки на груди. В душе снова зреет предчувствие чего-то нехорошего, зловещего. И судьбоносно-неотвратимого. Хочется закричать от бессилия. Взгляд Сяо практически можно назвать сочувствующим: — Я защищу. — За что вообще можно хотеть убить Кадзуху? — принц негодующе взмахивает руками. — Ты вообще его видел? — кивает в сторону задумавшегося поэта. — Да он и мухи не обидит. Я уверен, тебе просто показалось. — Нет, ваше высочество, — Сяо непоколебим. Венти хочется заплакать от этой непоколебимости. — Хватит называть меня… — дальнейший ворчливый бубнёж принца пролетает куда-то мимо Кадзухи, врезается в стойкого Сяо и рассыпается на мелкие осколки об неизменно-твёрдое: «Нет, ваше высочество». Звуки вообще звучат теперь иначе — Каэдэхара на пробу берёт пару аккордов на цитре и озадаченно хмурится: гудит. Всё вокруг гудит, трещит, щёлкает. Неужели — обеспокоенно осматривает спорящих принца и его рыцаря — они совсем не слышат? Неужели не чувствуют, как в комнате тяжелеет воздух? Неужели лёгкие не забиваются запахом озона, будто гроза была в самом замке, внутри гранитных стен? Будто бы это она гулко шлёпала по пустынным коридорам. Неужели Кадзуха просто сходит с ума? Он рассеяно рассматривает с жаром спорящего принца — косички то и дело возмущённо дёргаются, передавая всё негодование хозяина, а сам Венти активно жестикулирует руками и хмурится, куксится, явно недовольный монотонными ответами Сяо. А вокруг него водят хороводы, летающие в воздухе зловещие иссиня-чёрные частицы, мерцают едва заметным пурпурным светом. Будто знамения смерти. Кадзуха отмирает. И с ужасом смотрит на стену за спиной принца. — Венти… — Сяо его опережает — хватает за ворот рубашки, скидывая с кресла, и перекрывает путь вылезшему из стены жуткому монстру копьём. Каэдэхара сглатывает тяжёлый ком в горле, глядя на расширяющуюся в стене черную воронку, из которой продолжают выходить… собаки? Нет, не те собаки, которых мы привыкли считать милыми, верными и добрыми. Это скорее полусгнившие скелеты когда-то собак. Из пасти разит озоном и мертвечиной, и на пол капает вязкая слюна, с шипением и треском растворяясь еле заметной фиолетовой дымкой. Огромное костлявое, почерневшее туловище и ужасающей остроты когти — они пролетают в паре сантиметров от лица Сяо, угрожая разрубить его пополам. Принц отскакивает в другой конец комнаты — Кадзуха обнажает меч. — Ваше высочество, да вы в последнее время прямо нарасхват, — улыбается уголками губ, бросая напряжённый взгляд на Венти — тот глядит в ответ с нескрываемым ужасом и волнением, плещущимся на дне его аквамариновых глаз. — Ваше высочество, уходите, — цедит сквозь зубы Сяо. Принц хочет заплакать и просто отдать себя в жертву, потому что… ну что за ерунда? Его теперь каждый день будут пытаться убить? Серьёзно? Да кому он дорогу перешёл? Неужели случайно надругался над могилой какой-то давно почившей собачки? Всего их было где-то шесть штук против двоих — Кадзухи и Сяо. Оба переглядываются, заведомо понимая — проигрыш. Их просто съедят заживо. Раскромсают на мелкие кусочки. Даже Венти вряд ли узнает их трупы при осмотре. — Если сейчас снова непонятно откуда появится Сказитель, — бормочет под нос поэт, ловко орудуя мечом — только вот этим тварям плевать абсолютно. Раны затягиваются на них моментально. Их вообще возможно убить? — и спасет нас, — с губ срывается истеричный смешок, — я посвящу ему оду. И вообще — Каэдэхара откровенно негодует — он придворный поэт. П-о-э-т. Почему уже вторые сутки подряд он вместо стихотворений придумывает различные способы защиты его высочества? Разве это честно? Ему должны увеличить жалованье, однозначно. Мысли крутятся в голове бешеным ураганом, цепляясь друг за друга, прилипая к сознанию, как пиявки. Только рука машинально двигается, защищая от острых когтей и клыков. Пара царапин — это же ничего, да? Пара царапин же не сломят его, да? А одна рваная рана поперёк груди? Не сломит же, да? Кадзуха устало переводит дух, чувствуя, как деревенеют мышцы и становится как-то холодно. Только кровь наоборот, горячая, стекает по груди, пропитывает порванную одежду, обжигает. И тяжелеют веки. И меч неумолимо тянет к полу. И комната идёт кругом, вспыхивая ярким лиловым светом. — Ода от знаменитого Кадзухи Каэдэхары, — Сяо недоуменно хмурится, отступая назад — собаки рассыпаются в прах, оставляя после себя только гниющий запах озона и бегающие под ногами электрические змейки, да и те в скором времени исчезают, уползают прямо в руки появившегося посреди комнаты мага, — я польщен. Жду не дождусь, когда вы её напишете, — Кадзуха устало прислоняется плечом к стене, прикрывая глаза. И стекает на пол, хватаясь ладонью за кровоточащую грудь — она, если честно, волнует его меньше всего. Больше волнует торжествующе вспыхнувшие во мраке комнаты аметистовые глаза. Почему при каждой встрече с этим магом у них происходит молчаливая битва взглядами, Кадзуха не знает. Сейчас даже не хочет попытаться узнать или хотя бы поучаствовать в сражении, оттого упрямо жмурится, пытаясь выровнять дыхание и не развалиться бездыханным телом прямо у ног Сказителя. Ладно, хорошо — шумно выдыхает. Сейчас он был рад. Совсем чуть-чуть, но рад, что этот ужасающий Сказитель снова спас их никчёмные шкуры. Пусть стоит и ухмыляется посреди комнаты. Пусть разбрасывается ехидством. Пусть злорадствует и прожигает аметистовым взглядом. Зато все живые. И оду он напишет, правда. Честно-честно. — Кадзуха, ты как?! — заботливо-нервные ладони принца обрушиваются на плечи, слегка встряхивая. По телу импульсами расплывается боль и едва заметное облегчение — хоть это шумное бедствие не пострадало. Сяо молча встаёт между Сказителем и Венти, прикрывая спину последнего, явно намереваясь в случае чего спасти ценой своей жизни. — Я могу помочь, — Каэдэхара думает, что если бы не зловещая аура Сказителя, то он был бы просто образцовым придворным магом. Но пока что он смахивает только на образцового отрицательного героя. А ещё Кадзуха думает, что помочь Сказитель может быть и сможет. Если, конечно, под помощью он подразумевает мощный удар током, чтобы рана просто поджарилась. Но Венти, кажется, об этом не думает и лишь устало кивает, отползая в сторону, даже не отвечает, только губы кусает и слезы сдерживает, не в силах спокойно смотреть на корчащегося от боли друга. Рука Сказителя маленькая и холодная, как у мертвеца — первое, что приходит в голову, стоит только магу положить свою ладонь на грудь Кадзухи. А ещё хрупкая и, на удивление, мягкая, аристократичная. Такие обычно хочется греть в своих ладонях, пуская тёплые клубы воздуха на побелевшую от холода кожу. И нежная — тут Кадзуха даже приоткрывает один глаз, вымученно наблюдая, как Сказитель осторожно выводит какое-то заклятие на груди поэта, сосредоточенно нахмурившись и что-то едва слышно шепча под нос. Пальцы даже почти не касаются раны, лишь едва задевают края порванной одежды, и взгляд такой серьёзный, вовсе не насмешливый, хоть всё ещё и угрожающе-манящий, загадочный. Всего каких-то пара мгновений, и боль начинает отступать, а рана медленно затягиваться на груди — Венти восторженно хлопает в ладоши под скептичный взгляд Сяо. Кадзуха облегчённо выдыхает, глядя на Сказителя почти что с благодарностью: — Спасибо за помощь, — и даже улыбается искренне, изменяя самому себе. Но это даже вполне объяснимо — поэт был слишком рад тому, что ему не придётся несколько недель отлёживаться в койке и страдать от боли. — Это мой долг, — маг бесшумно поднимается с места, бросая на Каэдэхару насмешливо-высокомерный взгляд, — помогать его высочеству, — его высочество за спиной мага давится возмущённым вздохом, а Сяо… смешком? — Спасибо большое, я передам его величеству, чтобы он обязательно тебя щедро вознаградил, — облегчённый голос Венти разливается по комнате, заглушая шум дождя за окном. Строгий аквамариновый взгляд проходится по Кадзухе, удобно пристроившемуся у стены. — Полагаю, — поэт иронично улыбается, поднимаясь на ноги — голова всё ещё немного кружится и остальные порезы и укусы немного ноют, но это ничего, — теперь я более в порядке, чем он, — взволнованно кивает в сторону рыцаря, вскидывая обе руки в воздух. И принц тут же бросает свой взволнованный взгляд на Сяо. — Позови лекаря, — обращается к Сказителю, — и… передай страже, тем, кто уже прошёл проверку, чтобы они немедленно пришли. И… наверное, ты тоже приходи, — неуверенно чешет затылок, — будем вместе думать, чем я так не понравился мёртвым собакам, — нервно смеётся, приложив ладонь ко лбу. — Как прикажете, ваше высочество, — и от его маленькой фигуры остаётся только чёрно-фиолетовая дымка да головная боль — остаточный симптом после взаимодействия с магом. Ну, такое, по крайней мере, есть точно у Кадзухи. За остальных говорить он не ручается. А принц в мгновение ока оказывается рядом с Сяо: — Ты как? Не сильно ранен? — хватает за плечи, осматривая рыцаря с ног до головы. — Сейчас Барбара тебя подлатает, и ничего не будет болеть, потерпи немного. Сяо качает головой, отступая на пару шагов назад от принца: — Ваше высочество, — кажется — Венти удивлённо округляет глаза — или в его голосе проскакивают ироничные нотки вперемешку с болезненным ехидством? — а говорили, что из стены никто не вылезет. Кадзуха сдерживает смешок и отворачивается, чтобы не выдавать свою улыбку. Взгляд цепляется за багровое небо и иссиня-чёрные облака за окном. Ни один лучик солнца не пробивается сквозь плотные завихрения. Всё накрыло мраком, и земля закутана в пугающий фиолетовый туман — если вглядеться, то можно увидеть вспыхивающие электрические искры и повалившихся замертво алых лисиц, которые не успели добежать до своей норы. Жутко. Будто Мондштадт накрыла сама смерть. И вообще — внезапно понимает Кадзуха, недоумённо хмурясь, — как Сказитель узнал, что им нужна помощь…?