Проклятие, что подарила Алая ведьма магу, и сделало его бессердечным: «Отныне любить ты не сможешь, и любой человек, который вызовет в тебе чувство нежности и привязанности, будет жестоко убит твоими же руками. Чем сильнее будешь любить ты — тем сильнее будет жажда убийства. Только твоё жестокое равнодушие сможет уберечь людей от смерти». И забрала его сердце, заменив его на пылающую огнём чашу, чтобы она могла вобрать в себя всю ненависть, что придётся встретить ему на своём пути, и выплеснуть на тех, кто станет близок.
— Кадзуха! Воздуха не хватает. Лёгкие словно залиты свинцом — горит, жжётся и больно даже просто дышать. Кажется, что грудь сейчас просто разорвёт. — Кадзу-у-уха! Такое ощущение, будто каждую клеточку тела пронзают тысячи иголок, которые пробивают насквозь, пришивая к полу так, что не двинуться. — Кадзуха! А в голове надувается огромный пузырь. Медленно расширяется, давит на череп изнутри, и гудит, гудит, трещит, словно вот-вот лопнет. — Очнись! Лопается. Каэдэхара шумно втягивает воздух ртом, широко распахивая глаза. Вокруг всё плывет, кружится, вертится, даже принц, взволнованно склонившийся над ним, кажется просто ярко-зелёным пятном с бирюзовыми крапинками. — Венти? — хрипит, крепко жмурясь. В горле першит от забившейся в лёгкие золы и пыли, и поэт приподнимается на локте, судорожно откашливаясь. — Слава архонтам, — принц облегчённо выдыхает, опираясь спиной о стенку, и медленно сползает на пол, укладываясь рядом с Кадзухой, — я боялся, что ты не очнёшься, — шепчет себе под нос, прикрывая тыльной стороной ладони глаза. Поэт не оборачивается только потому, что боится, что слёзы Венти добьют его окончательно. — Ваше высочество, не лежите на полу, — монотонный голос звучит Сяо где-то сбоку. Уже так по-родному и привычно, что Кадзуха смеётся. — Мы чуть не умерли, а он хохочет лежит, — ворчит принц, но сам улыбается сквозь слёзы — не может не улыбаться, это рефлекс. Улыбаться всегда, даже если очень-очень грустно. Потому что его улыбка может спасти мир. Или утопающего в отчаянии Кадзуху, тут как посмотреть. — Где мы? — поэт с трудом поднимается, садится ровно, растерянно оглядываясь. Небольшая круглая комната со старыми, обшарпанными, местами даже потрескавшимися стенами и маленькими окошками, в которые едва ли просачивается свет. Хотя света в такую погоду ждать всё равно бесполезно — небо всё ещё затянуто пурпурными тучами и изрыгает на землю молнии и низкие раскаты грома. У самого большого окна стол с выцветшей, вероятно, когда-то лиловой с серебристой отделкой скатертью. Несколько стопок книг на нём, старые записи и чернильница с пером. В воздухе витает сырость, едва заметный запах озона и — Кадзуха недоумённо хмурится, принюхиваясь — книг. Такой старый, знакомый запах книг. Тот самый, из далёкого детства, когда проходишь между книжными шкафами и трогаешь кончиками пальцев запылённые корешки, выбирая новую историю, которая затянет тебя в неведомые миры. Но самих книг, кроме тех, что на столе, Кадзуха не находит — только лишь небольшую кровать слева от стола и кучу ящиков по всему периметру комнаты, кучу склянок на них и бутылочек с разноцветными жидкостями да кирпичную трубу, что тянется с этажа ниже, вероятно, от камина. Похоже на обитель мага. — Это башня Сказителя, — ну да, в целом, так оно и есть, — он нас сюда перенёс после того, как Алая ведьма решила похоронить нас заживо под обломками замка, — Венти закатывает глаза, принимая руку упрямого Сяо, и поднимается на ноги, — что ты помнишь вообще? А то у тебя взгляд такой потерянный, будто ты вообще это имя впервые слышишь. — Ну… — Кадзуха хмурится, прикладывая ладонь ко лбу, — последнее, что помню, это как появилась Алая ведьма, а дальше пустота… Венти щурится, поджимая губы, словно не верит не единому слову — Сяо складывает руки на груди и демонстративно фыркает. Поэт недоумевает. Это что за реакция такая? — Тебе досталось больше всех, — поясняет принц, видимо, сжалившись. Усаживается на крохотную кровать, нервно дёргая кончики косичек пальцами, и пилит Кадзуху виноватым взглядом, — потому что ты полез закрывать собой Сказителя. Сяо фыркает ещё громче. — Я сделал… что? — поэт широко распахивает глаза, чувствуя как кровь хлынула в голову. И щёки начинают гореть. — Полез закрывать собой Сказителя, — по губам скользит едва уловимая улыбка. Кажется, Венти получает истинное удовольствие от вида донельзя ошеломлённого друга, — я так и не понял, что это было, но… кажется, она что-то взорвала, и в вас полетели обломки. Ты отключился от сильного удара. Кадзуха прикрывает глаза — в голове и правда мелькают едва различимые образы: вот они все ошарашенно и загнанно смотрят на тень Алой ведьмы у окна. Яркая огненная вспышка, и уши закладывает от взрыва. А потом он машинально закрывает собой мага от летящих в них обломков стены. И дальше пустота… — А потом, представляешь, — Венти аж подпрыгивает на месте, взмахивая косичками в воздухе, — всё вокруг словно трескаться начало, — жестикулирует руками, пытаясь наглядно показать, — как будто рушится на осколки. Я сначала подумал, что всё, конец. А когда глаза открыл, то понял, что мы в башне. То есть, — смущённо откашливается, потерев кончик носа, — оказывается, это не мир трескался, а просто нас так Сказитель переносил сюда. Вот, — падает спиной на кровать, — и мы с Сяо ещё отделались лёгким испугом, а ты просто отключился из-за того, что тебя задело обломками. Правда, благодаря твоему подвигу, Сказитель смог, как ты сам уже догадался, спасти нас всех, — заканчивает на такой весёлой ноте, что аж тошно становится. — Снова, — обречённо добавляет Кадзуха. — Снова, — усмехаясь, кивает принц. — Ваше высочество, неужели, вы бы предпочли, чтобы я бездействовал? — все машинально оборачиваются на знакомый, чуть насмешливый и очень уставший голос. Маг, поднявшийся с этажа ниже, стоит у самой лестницы, недовольно сложив руки на груди и саркастично вздёрнув бровь. Кадзуха, сам не понимая почему, чувствует невероятное облегчение. Словно груз с плеч свалился при виде целого и невредимого мага. Оно и понятно, не хотелось бы терять единственную ниточку к спасению. — Вовсе нет, — принц пожимает плечами, — ты наш герой, — стреляет задорным взглядом в Сказителя и улыбается. Парень ничего не отвечает, только лишь усмехается как-то… непонятно, будто неверяще, и переводит свои аметистовые глаза на жмурящегося от боли Кадзуху: — Очнулся, — не спрашивает, скорее констатирует факт. Поэт кивает, слабо улыбаясь, и обнимает себя руками, пытаясь унять дрожь — в башне зябко и холодно, и мурашки устраивают дикие пляски то ли от угрожающего вида потрёпанного Сказителя, то ли от осознания всей ситуации, в которой они оказались. — Я разожгу камин, — маг слегка щурится, разглядывая дрожащего как банный лист Кадзуху, — скоро станет теплее, — поэт смотрит благодарно, улыбаясь уголками губ — возможно, именно поэтому Сказитель презрительно фыркает, поворачиваясь спиной. — Не расслабляйтесь, — и от его равнодушного тона ёжатся все, — башня не укроет вас от Алой ведьмы навсегда, — качает головой, недовольно поджимая губы, — даю максимум пять дней, потом она точно нас найдёт. — А потом? — недоумённо моргает Венти. — А потом убьёт, — безразлично пожимает плечами, — либо мы её убьем. — А снова сбежать? — предпринимает новую попытку Кадзуха, глядя на Сказителя со вселенской надеждой в глазах. — Башня укрыта барьером, который затрудняет поиск. Чтобы возвести другой барьер в новом месте, нужно часа три, — маг бросает через плечо едкую, совсем не обнадёживающую усмешку, — без барьера она найдёт нас за час. Может, меньше. — А как её убить? — принц забирается на кровать с ногами и обнимает колени, уложив на них голову. Он будто пропитан печалью… и безысходностью. Будто уже одной ногой в могиле. Да и не такая уж это и неправда. — Если бы я знал, — хмыкает Сказитель, — давно бы уже это сделал. И комната тонет в звенящей тишине, нарушаемой только гулкими шагами спускающегося по лестнице Сказителя. Сяо угрюмо всматривается в дождь за окном, изредка напряжённо посматривая на Венти — последний бездумно пилит стену остекленевшим аквамариновым взглядом, не реагируя ни на какие внешние звуки. Полностью уходит в мысли. Вероятно, тревожные. Кадзуха предпочитает забыться беспокойным сном.***
— Сказитель сказал, — Венти осторожно выглядывает на улицу, выставляя руку вперёд — ловит капли дождя, — что барьер распространяется не только на саму башню, но территорию вокруг неё, — улыбается уныло, устало, но всё ещё ярко и солнечно. У Кадзухи от этой улыбки сердце болит. — И ты собрался прыгать по лужам, — обречённо вздыхает. — Именно, — согласно кивает принц, выскальзывая за дверь, — тем более, молнии не должны сюда достать, им мешает барьер. В эту же секунду прямо перед ним в землю очумело кидается молния, оглушая и без того перепугавшегося Венти — он отшатывается в сторону, едва ли не плюхаясь прямо в лужу. Благо, Сяо успевает подхватить его за локоть. Кадзуха втягивает носом едва заметный запах озона и морщится от пробежавших по телу электрических разрядов. Такое… знакомое ощущение, словно — вскидывает голову, подозрительно щурясь — это вовсе не просто совпадение. Там, выше, мелькает в окне насмешливый аметистовый взгляд да лёгкая улыбка. — Да ладно, — возмущённо фыркает принц — поэт растерянно моргает, вглядываясь в пустое окно и тьму за мокрыми стеклами, — на мою жизнь теперь и погода покушается? — Ваше высочество, давайте пойдём внутрь, — напряжённо звенит над ухом Венти Сяо, крепче сжимая его руку. — Ай, да ладно, — ворчливо отмахивается принц, — я лучше умру от удара прекрасной молнии, чем от рук той стервы. — Лучше вообще не умирайте, ваше высочество, — обречённо качает головой рыцарь, прикрывая глаза — капли дождя неприятно врезаются, будто царапают кожу, и волосы сразу тяжелеют, облепляя лицо, лезут в глаза. От этого раздражение в груди только растёт. Венти совсем не разделяет его настроение, прыгая обеими ногами в лужу. — Твоё кислое лицо портит всё веселье, Сяо, — хныкает, когда рыцарь бездушно уходит от брызг в сторону, — лучше улыбнись, — ободряюще хлопает ладонью по плечу. — Это приказ, ваше высочество? — уточняет. — Что? — губы складываются в удивлённую «о», а брови вопросительно поднимаются вверх — принц так и замирает на месте, шокировано пялясь на Сяо. — Если вы приказываете, ва- — О архонты, нет конечно! — Венти возмущённо взмахивает руками и обиженно дует губы. — Я что, изверг? Хватит уже называть меня «ваше высочество», хватит делать всё только по моей указке. Ты, — тыкает пальцем в грудь рыцарю, — свободный человек, — взмахивает косичками от негодования. Сяо кусает губу и поворачивает голову вбок — натыкается взглядом на расслабленно улыбающегося рядом с принцем Кадзуху. Правда, вместо, кажется, ожидаемой поддержки, тот лишь разводит руки в стороны, мол: «Просто смирись». Тогда рыцарь, не придумав ничего лучше, поворачивается спиной к обоим — Венти и Кадзухе — и закатывает глаза. Поэт давится удивлённым смешком. Венти поскальзывается и падает в лужу, удивлённо вперив свои невероятные глаза в спину Сяо. Сяо обречённо смотрит вперёд на своё отражение, потом на отражающихся там поэта, принца… и очень… очень тяжело и красноречиво вздыхает. Венти взрывается от хохота. — О-отвернулся, — аж руками за живот схватился, давясь смехом, — чтобы закатить г-глаза, пха-ха-ха-ха, Сяо, ты просто невероятен! Рыцарь беспомощно садится рядом на корточки и отчаянно делает вид, что ничего не произошло: — Вы промокли, — хмурится, пытаясь поднять Венти с земли, — вставайте, ваше вы- — Твоё-твоё, — перебивает взмахом руки и утыкается ему в плечо, сотрясаясь от хохота, — сейчас встану, только подожди, мне нужно это переварить. — Я готов понести любое наказание, — еле слышно выдыхает, послушно замирая, чтобы Венти мог отсмеяться. Кадзуха иногда поражается умению Сяо игнорировать все провокационные фразы принца. Да любой бы на месте рыцаря давно бы пал под его обаянием. — Наказание, — хихикает, — о да, я придумал для тебя отличное наказание, — теперь поэт думает, что Сяо не ждёт ничего хорошего. Особенно, когда в этих аквамариновых глазах так задорно пляшут маги бездны. — Какое, ваше высочество? — и заглядывает, главное, так чисто и невинно, ждёт так верно и преданно. Даже жалко становится — Каэдэхара предпочитает ретироваться подальше, чтобы его ненароком не задело. — Во-первых, — принц выставляет указательный палец, — ты больше не называешь меня «ваше высочество», — и морщится, как обычно, — во-вторых, добавляет к нему средний, — ты будешь прыгать со мной по лужам, — по губам ползёт ехидная улыбка. Сяо глупо моргает, уставившись на тихо посмеивающегося Кадзуху и откровенно недоумевает: «Что несёт его высочество? Помоги». Да разве это наказание? — Сяо, предлагаю просто смириться, — миролюбиво улыбается поэт, кивая головой в сторону принца — последний смотрит хитро-хитро, как лисёнок. Даже улыбается так же, высоко задирая нос, чтобы видеть лицо растерянного рыцаря. — Как скажете, ва- И осекается, досадно прикусив губу — Венти задорно хихикает, поднимаясь на ноги. — Давай, Сяо, — протягивает руку, — веселиться никто не запрещал, — ободряюще улыбается, — тем более, — в глазах на секунду поднимается тёмная тоскливая взвесь — у рыцаря в животе всё скручивается от волнения, — если мы всё-таки умрём, то хотя бы оторвёмся напоследок. Когда ты ещё увидишь дождь, а? Кадзуха, тебя это тоже касается, между прочим, — стреляет строгим взглядом в поэта. Последний поднимает руки в воздух, иронично улыбаясь: — О, я уверен, вы и без меня прекрасно справитесь, да, Сяо? — его вишнёвые глаза искрят весельем и хитростью — Венти бережно собирает их в ладошки и отвечает тихим счастливым смехом. Сяо неуверенно пожимает плечами и осторожно ступает обеими ногами в лужу. — Да разве это прыжок, ну? — моментально реагирует принц, — Та-а-ак, хорошо, сейчас будем тебя учить! Смотри…***
Башня Сказителя располагалась словно где-то в другом мире. Ни в Мондштадте, ни в Ли Юэ, ни в Инадзуме, ни в Сумеру и точно не в Снежной. Никакие известные Кадзухе королевства не подходили под описание окружавшей башню местности: ровное поле, простирающееся так далеко, что казалось бесконечным, необъятным, ни единого кустика, ни дерева, только лишь хмурое небо над головой и странный синеватый мох под ногами, ковром застилавший всё поле. Этот мох не встречался Кадзухе ни в каких справочниках и впитывал в себя всю влагу — поэт на пробу встаёт босыми ногами и чувствует, как моментально уходит глубже, как будто под воду. Только лишь во дворе башни виднелась земля и так полюбившиеся Венти лужи. Это место… будто нереальное, сказочное. Казалось, что тут нет никого кроме них, дождя и простирающегося до горизонта мха. И было так тихо… слишком тихо. Словно никто тут и не живёт. Словно они во сне. В другой реальности. Каэдэхара присаживается на корточки, едва касаясь рукой, наверное, единственного во всей округе цветка. Даже не понятно, как он вырос, находясь в постоянной влаге и сырости? Проводит подушечками пальцев по нежным, шёлковым синеватым лепесткам, с грустью улыбаясь — утонет, сгниёт в этом дожде или того хуже падёт от безжалостного удара молнии. — Гортензии, — хмыкает под нос, — на языке цветов означают холодность, безразличие и бессердечность, — качает головой, оборачиваясь к нарушителю его спокойствия. Сказитель ухмыляется, расслабленно облокотившись плечом о косяк двери. По аметистовой радужке пробегаются едва заметные искры тока и потухают, гаснут в убивающей черноте его зрачков. — Ты сейчас меня назвал бессердечным? — щурится, склонив голову к плечу. Угрожает, и даже воздух вибрирует, переливаясь едва заметным фиолетовым светом, и по телу мага пробегаются пурпурные электрические разряды — и зловеще, красиво, аж дыхание перехватывает. А ещё неуютно и зябко — поэт слегка хмурится, сбрасывая с себя наваждение. Ощущение такое, что маг гипнотизирует, внушает ужас, страх, и Кадзуха невольно ему поддаётся, позволяя сердцу испуганно сжаться, ударившись о грудную клетку. Но он не хочется бояться — хочет понять. — Вовсе нет, — пожимает плечами, обращая свой внимательно-кленовый взгляд на мага, — лишь спросил. По вишнёвой радужке ползут молнии, дребезжат электрическими змейками, пускают трещины по драгоценному рубину, выпуская наружу неистовое, никогда не гаснущее пламя — Кадзуха его всегда лишь усмиряет, держит в узде, но никогда не тушит. Сказитель опаляет своё лицо, подставляя его под летящие искры, и улыбается уголком губ, а в глазах его плещутся звёзды на бездонно-чёрном небе. — Где его высочество? — шагает ближе, не боясь попасть под дождь, промокнуть, вымокнуть. Заболеть жуткой болезнью и умереть, заснуть вечным сном. Кадзуха думает, что Сказитель, наверное, мог бы и бури усмирить одним своим холодным взглядом, только вот тот предпочитает подставлять лицо ледяным каплям, а не обжигающим лучам солнца. — Пошёл сушиться, — улыбается уголками губ и слегка ёжится от холодного ветра, — да и молнии, которые начали бить по нему с завидной регулярностью, немного его напугали. Сказитель хмыкает: — А тебя они, видимо, не пугают, — щурится, складывая руки на груди, и Кадзуха глупо моргает, чувствуя, как с него медленно сходит наваждение. Будто в первый раз видит перед собой этого человека. Каждый его жест пропитан лишь безразличием и усталостью. Даже в насмешливой улыбке сквозит желание просто… умереть? Наверное. Словно он жил так долго, что уже совсем не осталось сил. В угрожающе сверкающих глазах уже не мерещилась угроза — нет, она всё ещё была, Сказитель сам по себе был угрозой, грозой. Но почему-то Каэдэхаре отчаянно казалось, что эта угроза предназначается вовсе не ему — всем. Потому что угроза эта была словно защитой. Барьером, что маг возвёл вокруг своей башни, чтобы ничьи острые, как молнии разрезающие небо, слова не смогли достичь его слуха. Чтобы он сам не поранился. Как будто он кричал, чтобы к нему не приближались. Умолял. От этого хотелось только обратного — приблизиться: — Если хотите, чтобы я зашёл внутрь, то можете просто сказать, — поднимается — шагает ближе, внимательно наблюдая за слегка сощурившимся Сказителем. Тот даже не напрягся, просто вопросительно вскинул бровь, следя за каждым движением поэта, словно кошка за загнанной в угол мышкой, — не обязательно бить по мне молниями. — Не ты ли говорил, — усмехается — Каэдэхара режется об его улыбку, ловит ток ладонями и содрогается, но всё равно упрямо идёт вперёд, — что предпочитаешь выслушать подозреваемого, а потом бросаться обвинениями? Кадзуха наигранно удивлённо вскидывает брови: — Да разве это обвинение? — уголки губ непослушно ползут вверх. — Кажется, вы видите скрытый смысл там, где его нет. Маг смеётся, молча признавая поражение. Этот смех — шум дождя в холодную и одинокую ночь. Кадзуха терпеливо пропускает испуганный удар сердца и кусает губу — сдерживает улыбку, словно провинившийся мальчишка, который сейчас будет получать нагоняй от матери. Страшно, но всё ещё смешно от своей проделки. — Ты слишком смел для того, кто стоит под дождём перед электро магом, — небрежно вскидывает руку, и Кадзуха почти что заворожённо и одновременно безнадежно разглядывает танцующие на подушечках пальцев молнии — они мечутся и трещат, сталкиваясь с дождевыми каплями. И маг просто угрожающе-насмешливо ухмыляется, позволяя им вольно слететь с руки — Кадзуха рвано хватает ртом воздух, судорожно вздрагивая, когда разряды электричества пронизывают тело насквозь, особенно больно задевая и без того ноющее сердце. Кленовые глаза широко распахиваются, и маг почти с удовольствием рассматривает разметавшиеся по рубиновой радужке молнии в пурпурной дымке у зрачка — они уходят глубже, проникая в самую душу. — Вы тратите слишком много маны, — переводит дух, болезненно щурясь, — для того, кто говорил, что так делают только глупцы, — улыбается уголком губ, и Сказитель молча хмыкает, складывая руки на груди, а взгляд темнеет, наливается грозой, и воздух тяжелеет, потрескивая необъяснимой злостью — Кадзуха едва заметно ёжится и сглатывает ком в горле. Снова становится неуютно и… страшно. Почему — непонимающе хмурится — почему этот парень ведёт себя так.. так непостоянно? То рокот грома злостью прокатывается по обсидиановой радужке, то молния иронично-насмешливой вспышкой зажигает аметистовый взгляд. — Напрашиваешься на удар тока посильнее? — угрожающе щурится, шагая ближе — и Кадзуха сдерживает порыв отшатнуться. И порыв засмеяться, потому что это действительно смешно, когда столь могучий маг вынужден высоко задирать подбородок, чтобы смотреть в глаза своей жертвы. — Просто констатирую факт, — склоняет голову к плечу, — вы ведь — склоняется ниже, вдыхая запах озона — так пахнет угроза, теперь он понял, — пытались их спасти, да? — Кого? — Сказитель чуть было не делает шаг назад — спохватывается и стойко остаётся на месте, только лишь пускает по телу разряды тока, чтобы Кадзуха, не дай архонт, не захотел его коснуться. — Стражу, — поэт пожимает плечами, добровольно делая пару шагов назад. До того, как его вынудил бы это сделать маг, — у вас была кровь на лице. — Может, это была моя кровь, — Сказитель качает головой, вздёрнув одну бровь. — Может, — соглашается Кадзуха, — но мне хочется верить, что вы пытались их спасти. Сказитель открывает рот, непонимающе хмурясь. Потом закрывает — поэт с лёгкой улыбкой на губах наблюдает палитру эмоций на обычно насмешливом или равнодушно-угрожающем лице мага: начиная от искреннего удивления, продолжая непониманием и непринятием, заканчиваясь любопытством: — Почему? — щурит глаза, складывая руки на груди. «Словно защищается», — мелькает в голове Кадзухи, и он почти смеётся, потому что единственный, кто реально должен тут защищаться (а ещё лучше бежать, сверкая пятками), так это Каэдэхара. — Тогда мне не придётся вас бояться, — чисто и искренне, так, что у Сказителя в глазах вспышкой молнии загорается удивление. А потухает громовой усталостью. — Если у тебя нет запасной жизни в кармане, — отворачивается, — то меня, наоборот, стоит бояться. Кадзуха грустно смотрит в спину удаляющемуся магу и не понимает. Действительно не понимает. Почему?***
— Ты жабры себе там не отрастил? — принц встречает его нежным аквамариновым взглядом с отражающимися языками пламени в небесной радужке и взмахом мокрых иссиня-чёрных волос — косички пришлось расплести, чтобы высохли быстрее. А Сяо встречает его внимательно-молчаливым взглядом и тяжёлым вздохом, но последний был скорее адресован принцу, который просто не мог сидеть на месте, пока рыцарь упрямо вытирал его промокшие волосы одолженным у мага полотенцем, пытаясь высушить их как можно скорее. — Это у тебя надо спрашивать, — смеётся в ответ поэт, усаживаясь рядом с Венти и протягивая руки к потрескивающему в камине огню — греется, — я в лужах не купался. — Тогда искренне не понимаю, чем ты там так долго занимался, — принц закатывает глаза, снова дёргая головой, — Ся-я-яо, ну хватит, они и так быстро высохнут, правда, — ворчит, пытаясь перехватить руки рыцаря до того, как они упрямо начнут вытирать волосы вновь. — Тем более, с тебя самого вода ручьём течёт, лучше садись рядом и грейся. Кадзуха наслаждается ласкающим ладони теплом и нежно улыбается, глядя на как обычно препирающихся друзей — Сяо, пытающийся делать вид, что холод ему ни по чём, упорно спорит, и Венти, пытающийся доказать, что у рыцаря плохо получается делать вид, что холод ему ни по чём, тоже упорно спорит. И оба они — два упёртых барана, что теперь сидят, прижавшись друг к дружке, потому что слова принца всё ещё на первом месте, а если его высочество требует, чтобы его рыцарь просто сел и грелся, то ему не остаётся ничего, кроме как подчиниться. Снаружи воет ветер и беснуется гроза, обрушиваясь холодными каплями на оконное стекло. Внутри полыхает огонь и греет промёрзшее сердце. Становится уютно и даже немного хочется спать — Кадзуха неосознанно приваливается к плечу Венти, прикрывая уставшие глаза. Сон накрывает медленно, волнами, посылая приятные электрические разряды по телу, расслабляя, унося сознание куда-то далеко. Может, в детство, где мама заботливо читала сказки на ночь и обязательно трепала по серебристой макушке, нежно улыбаясь. Где принц беззастенчиво хватал за запястье, утаскивая в длинные коридоры замка, и рассказывал на ходу всякие небылицы. Где они радостно прыгали, размахивая деревянными мечами, изображая благородных рыцарей, а потом, уморившись, лежали под тенью высокой пихты и лениво болтали, обсуждали надоедливых аристократов и самых лучших воинов Мондштадта. Где он просто прогуливался по лесу, наслаждаясь тихим пением птиц и шорохом зелёной листвы, а потом обязательно вздрагивал, оступался и падал, испугавшись свесившегося прямо перед лицом с ветки принца. Где Тарталья отчаянно ломал голову, кусая губы, когда не мог выбрать себе подходящее звание, а Кадзуха иронизировал над каждым предложенным вариантом, удобно устроившись на траве, поставляя лицо греющим лучам солнца. Где стихи переплетались с музыкой — принц играл, Кадзуха тихо напевал только что сочинённую песню. И было так уютно… так хорошо. Так беззаботно. — Не верится, да? — шепчет на ухо сонно моргающий Венти, — что всё это происходит. Как будто сон. — Да, — тихо соглашается Кадзуха, отстраняясь от почти забравшего его в свои сладкие объятия Морфея, — но… ты справишься. — Ты не говоришь «мы», — обиженно мычит принц, пихая поэта локтём в бок, — неужели помирать собрался? — Вовсе нет, — смеётся, — но… никто не знает, что может случиться. А я, — поворачивает голову, разглядывает взъерошенного Венти с искрами обиды и волнения в ярких аквамариновых глазах, — защищу вас, ваше высочество, даже ценой своей жизни. — Я тоже, — сонно бубнит с другого бока Сяо. Принц недовольно закатывает глаза: — Тц, нашлись тут защитники, — но улыбается нежно и радостно, — один придворный поэт, а не воин, второй просто упрямый. — Моя задача — защищать вас, — Сяо подбрасывает пару поленьев в камин, безразлично глядя, как разрастается обжигающий огонь — искры летят по солнечной радужке. — Кому я буду читать стихи, если ты погибнешь? — весело подхватывает Кадзуха, бросая на Венти иронично-ласковый взгляд. — Так, — принц хмурится, — никто не погибнет. Надо просто придумать, как убить Алую ведьму и всё. И мы все выживем. Просто убьём… Алую Ведьму. Алую Ведьму. Ведьму, что столетия третировала королевства, и ни один маг не смог справиться с её необузданной силой. Раньше даже поговорка ходила: от Алой ведьмы и под камнем не скрыться, если зуб точит — везде найдёт. И сейчас эта поговорка была как никогда кстати. — Есть одна легенда, — Кадзуха тяжело вздыхает, прикрывая глаза, — про Алую ведьму, — Венти заинтересованно вошкается под боком, явно усаживаясь поудобнее, чтобы послушать. Сяо поджимает колени к груди, обнимая их руками, и смотрит внимательно, прислушивается — Каэдэхара улыбается, глядя на таких восторженно-любопытных них. Как дети, что ждут сказки от мамы. Садится ровно, лицом к принцу и его верному рыцарю и глубоко вздыхает: — Когда-то давно Алая ведьма была обычной девушкой. Она так же, как и все остальные, веселилась, смеялась, наслаждалась жизнью… … и конечно же влюблялась. Сердце её было чистым и невинным, и она без страха и сожалений отдала его молодому магу, что пленил её своей красотой с первого взгляда. Долгие годы Алая Ведьма прожила бок о бок со своим возлюбленным. Они встречали рассветы и провожали закаты, плакали вместе в горе и счастливо смеялись в радости. И никакие трудности им были нипочём. — Однако шли годы, и маг начал меняться. Изменения эти были почти незаметны ей, растворившейся в любви к своему благоверному. Стал он жёстче, резче, грубее, но всё это так же терялось в веретенце дней и любви, что всё же не гасла ни в её, ни в его сердце… … Не знала Алая ведьма, какой недуг настиг её возлюбленного. Не знала, что сила, которой обладал он, была необычной. Не была эта мана, которой пользовались все волшебники. Не было это архонтово снисхождение. Была эта древняя, запрещённая магия, которая медленно сводила с ума тех, кто не мог с ней управиться. — Но зачем он пользовался такой магией, если она так опасна? — Кадзуха любопытно выглядывает из-под одеяла, забавно хмуря брови, и девушка не может не засмеяться, ласково потрепав своего сына по макушке. — Маг наивно полагал, что ему по силам управиться с этой разрушающей силой, и за это поплатился своим рассудком. Тогда он решил облачить всю землю в огонь, чтобы каждый человек понял его страдания... …И трое могущественных волшебников собрались, чтобы уничтожить зло. Общими усилиями они низвергли потерявшего рассудок мага, не взирая на мольбы Алой ведьмы пощадить её возлюбленного. Остались от него лишь огненный цветок, часы, пылающее перо, тлеющая шляпа да бутыль с пламенем сердца её возлюбленного. В каждом из этих предметов хранилась частичка жидкого огня, и Алая ведьма собрала его, обуздала эту силу и поклялась до конца своих дней мстить за смерть её любимого… Только один предмет тронуть она так и не смогла: бутыль с пламенем сердца. Говорят, именно туда она вложила всю свою сердечную силу, чтобы навсегда остаться со своим возлюбленным. — И лишь разбив эту бутыль, можно поразить самое сердце Алой ведьмы. Кадзуха замолкает, уставившись на пылающий в камине огонь и на мгновение ему чудится, что в языках пламени мелькает печальный лик ведьмы, разбитой горем и утратой возлюбленного, искры — слёзы, что проливала она над его бездыханным телом. Но это всего лишь наваждение. Мираж. Реальность встречает его тихим шёпотом дождя за окном и потрескиванием сгорающих в безжалостном пламени поленьев. Венти и Сяо удручённо молчат, задумавшись над рассказанной легендой. Сочувствуют или злорадствуют? — Кто рассказал тебе эту легенду? — все трое устало поворачивают головы — Сказитель задумчиво хмурится, подходя ближе, к огню. К Кадзухе, что неуютно ёжится, блеснув тоской и грустью в вишнёво-рубиновых глазах: — Мама. Маг тихо смеётся: — Вот оно как, — поворачивается к поэту, опутывая, дурманя своим аметистовым взглядом — там, на самом дне, Кадзуха видит искры сожаления и горечи, что вспыхивают на мгновение и снова сгорают в бушующем в камине пламени. Видит себя — маленького, испуганного прячущегося в шкафу в дождливую, грозовую ночь, пока снаружи… пока снаружи жестоко и безжалостно убивают всю его семью. Видит взрослого себя, уставшего, сонного и печального. И если отражение Кадзухи в глазах Скарамуччи именно такое, как видит его маг, то поэт действительно не понимает, почему этот парень так отчаянно пытается напугать того, на кого смотрит с таким плохо скрываемым сочувствием. — Почему ты спросил? — шепчет, прикрывая глаза — сил нет смотреть, хочется убежать и спрятаться. Так же как и тогда, в тёмную и дождливую ночь. Сказитель отворачивается к огню и щурит свои невероятно-аметистовые глаза, вглядываясь в танцующие языки пламени: — Потому что это не просто легенда, а правда, — улыбается уголком губ, стреляя торжествующим взглядом в нахмурившегося принца, — ваше высочество, кажется, теперь мы знаем, как убить Алую ведьму.