И так год за годом, столетие за столетием одинокий маг слоняется из города в город, но нигде не может найти себе пристанище, нигде не может облегчить душу. Любовь, счастье, радость — всё это чуждо ему, а в глазах его цвета гроз и молний запечатана усталость от вечных скитаний и страх погубить того, кто тронет его душу. И зовут этого мага, сейчас уже давно забытого, затерявшегося на пыльных страницах спрятанных на полках книг — Сказитель...
Удар током ощущается как своеобразная встряска, чтобы Кадзуха встрепенулся и не зевал — маг уже не в первый раз пускает свои электрические змейки в сторону поэта, но последний обычно не обижается. А ещё он обычно не падает в обморок. Кадзуха рвано, хрипло втягивает ртом воздух, и сердце отзывается на это пульсирующей болью и покалыванием, словно все змеи, беспощадно сорвавшиеся с руки Сказителя, поселились именно там, скрутились в клубок и тихо потрескивают; широко распахивает глаза и тщетно пытается сфокусироваться — Венти, взволнованно склонившийся над поэтом, кажется просто бирюзовым пятном, и Кадзуха снова крепко жмурится. Кажется, что вокруг всё утонуло в тишине, и лишь громкий звон давит, давит на уши, будто пытаясь протолкнуться до самого мозга — от этого хочется только сильнее зажмуриться и закрыть голову руками, чтобы его не трогали, не беспокоили, не теребили. Правда, пошевелить получается разве что пальцем, и то с трудом, и это волнует Кадзуху гораздо больше, чем звенящая тишина вокруг. Тело словно окаменело, не слушается, и мороз дикий пробирает до самых костей, покрывая их корочкой льда и лишая всякой возможности шевельнуться. На плечо ложится чья-то горячая ладонь, и по коже бегут болезненные мурашки — Кадзуха насилу снова открывает глаза и старательно фокусирует свой взгляд. Читает по побелевшим от страха губам принца непрерывно повторяющееся: «Кадзуха». А в голове суетливо копошатся мысли, шумят, возятся, незначительные, глупые, отрешённые. «У Венти, должно быть, сейчас очень обеспокоенный голос». — Кадзуха! «Сяо, наверное, бледный как смерть от страха». — Кадзуха! «Сказитель тоже в башне?» — Кадзуха, ты меня слышишь?! «Тишина такая звонкая, как в вакууме». — Клянусь, если ты сейчас не ответишь, я не буду разговаривать с тобой всю оставшуюся жизнь! «Сердце болит». — Даже если ты умрёшь, не буду. Вот буду приходить на твою могилу и молча плакать, представляешь? Молча! «Хочу спать». — Если ты не ответишь, я… я найду нового придворного поэта, вот! «Я так и не написал оду». — Нет, не найду, такого как ты не найдёшь больше нигде, о архонты, Кадзуха, пожалуйста, скажи хоть слово! «Почему так шумно?» — Кадзуха, пожалуйста… И словно кто-то острым ножом разрезает пелену, разделяющую поэта и окружающие его звуки. Комната сразу же наполняется тихим треском огня, взволнованными вздохами и причитаниями принца, монотонно-испуганным бубнежом Сяо: «Пожалуйста, успокойтесь, дайте ему прийти в себя», — шумом дождя за окном и тихим рокотом грома с потрескивающими молниями за окном. Кадзуха глубоко вздыхает и хмурится, а сердце больно ёкает в груди: — Ваше высочество, — хрипло, с трудом, но на губах всё равно расцветает успокаивающая улыбка, — я оскорблён до глубины души, — Венти замолкает на полуслове, испуганно уставившись на поэта, — за столь короткое время вы успели найти мне замену и даже похоронить меня… Принц облегчённо выдыхает, расслабляя напряжённые плечи. Кадзуха понимает, что это не сулит ничего хорошего… — Кадзуха! — обрушивается на плечи поэта горячими ладонями. — Ты как? У тебя что-нибудь болит? Нет. Что у тебя болит? Почему ты потерял сознание?! Что произошло?! — Всё… хорошо, — Каэдэхара глухо кашляет, приподнимаясь на локте и растерянно оглядываясь, — и ничего не болит, — разве что сердце всё ещё неприятно сжимается, простреливая острой болью, как будто током бьёт, но это пройдёт. Так всегда после общения со Сказителем. — Я… вы меня сюда принесли? — хмуро всматривается в темнеющее небо за окном, медленно восстанавливая в голове всю цепочку событий. Так… сначала он пошёл за Сказителем. Потом они, можно сказать, повздорили. Маг разозлился и шибанул его током. А что было дальше? — Нет, что ты, — принц негодующе взмахивает руками, — конечно же Сказитель принёс тебя на руках, как прекрасную принцессу, раздел, отогрел, обсушил и сидел у твоей койки несколько часов подряд, взволнованно грызя ногти, — кривляется, — а мы так, мимо проходили. Кадзуха тихо смеётся, плотнее кутаясь в одеяло — после холодной улицы всё ещё зябко, а его одежда всё ещё сушится у камина, и, вероятно, высушится ещё не скоро — поэт почти что с тоской в глазах смотрит на капающую с рукава его хаори воду. Под ним уже образовалась маленькая лужица, в которой отражаются пляшущие языки пламени. — Как вы меня нашли? — переводит любопытствующий взгляд на возмущённого Венти. Он вообще смешной такой, как нахохлившийся воробушек, взъерошенный весь, с нахмуренными бровями и свалившейся с одного плеча мантией, как будто не Кадзуху спасал, а пытался выдрать Сказителю все его патлы. В глазах устало плавает беспокойство, лениво перетекает по аквамариновой радужке, греясь о палящий огонь, отблёскивающий во взволнованном взгляде. Сяо, правда, выглядит не лучшим образом — такой же взъерошенный (тут поэт невольно подумал о том, что дрался Венти вовсе не с магом), только бледный-бледный, как смерть, сжимает пальцами тёплое покрывало, под которым удобно устроился Кадзуха, и неустанно осматривает всего поэта с головы до пят: целая, серебристая макушка, отлично, дальше довольное и расслабленное, немного помятое лицо, угу, вроде пойдёт, так, ну, руки на месте, шевелятся, хорошо, на груди никаких ран нет, а дальше, вот же зараза, под одеялом не видно, так, ладно, снова целая серебристая макушка, отлично… — О-о, мой дорогой друг, — принц тихо смеётся, качая головой — и Кадзуха понимает: Венти совсем не смешно, он испугался так, что забыл как злиться, — да ты притворяешься мёртвым лучше, чем Цици, а она, между прочим, реально мёртвая, хиличурл бы побрал этих сумасшедших алхимиков, которые спят и видят, как воскресить человека и довести всех до инфаркта его полуразложившимся лицом! О архонты, да ты бы видел себя. Клянусь, если бы ты тогда встал на ноги и пошёл бы дальше, я бы сам со страху помер бы, — негодующе взмахивает руками, глядя на смущённую улыбку Кадзухи. — Лежал, хиличурл тебя побери, как спящая красавица, которая до башни не дотопала, почти что на пороге и удобрял собой мох. Нет, я понимаю, твоё общество очень полезное и приятное, но вряд ли мох смог бы оценить тебя по достоинству, — недовольно фыркает, складывая руки на груди, — поэтому если в следующий раз резко захочешь полежать, то изволь сделать это на кровати… или на полу. Не важно, главное, в стенах этой башни. А иначе, клянусь, я- Сяо молча кладёт ему руку на плечо, и Венти захлёбывается словами от неожиданности. — Ты лежал в двух-трёх метрах от входа, — тихо резюмирует рыцарь. — Без сознания, — добавляет, недолго помолчав. — Ты нас жутко напугал, — сдавленно шепчет принц. Кадзуха совсем чуть-чуть чувствует себя виноватым. Совсем чуть-чуть потому что больше он чувствует себя счастливым. Во-первых, он жив. На этом, в принципе, можно закончить, но… во-вторых, он не только жив, но ещё и не остался калекой… вроде — тут поэт на пробу шевелит ногами и окончательно успокаивается. В-третьих, о архонты, да вы бы видели эти перепуганные лица. Они такие милые, что ему хочется написать стихотворение или нарисовать их. Пока что Кадзуха не решил, что ему хочется больше. Точнее нет, больше он хочет увидеть Сказителя и хорошенько ему вмазать. Ладно, не вмазать. Только если словесно. Вцепиться в него, как клещ в свою жертву, и не отпускать, пока не вытянет всю правду из этого молчаливого и мрачного мага. — Что вообще произошло? — принц устало проводит рукой по лицу, тяжело вздыхая. — Будь добр, объяснись. Кадзуха растерянно смотрит на свои ладони, совсем не зная, что ответить. Что его ударил током Сказитель? Точно нет, тогда Венти прямо сейчас помчится давать (скорее, получать) люлей. Не буду уточнять кому. А Сяо скорее всего даже обгонит принца, яростно желая вспороть своим копьём кое-чей живот. Не буду уточнять чей. — Я… — кусает губу, озадаченно хмурясь, — кажется, в меня ударила молния… — А я говорил! — тут же вскакивает Венти, выразительно глядя на сощурившегося Сяо. — Говорил, что эти молнии могут попасть по человеку! Не зря они так активно пытались меня поджарить. Теперь ещё и до Кадзухи добрались! Каэдэхара чувствует себя немного неловко под пристальным взглядом рыцаря и старается улыбнуться, чтобы не беспокоить их ещё больше. Судя по демонстративно фыркнувшему и отвернувшемуся Сяо, получилось плохо. — И зачем ты вообще пошёл искать Сказителя? — продолжает сокрушаться Венти, меряя комнату торопливыми шагами. — Сидел бы себе дальше в башне и не высовывался, был бы целее. — Кто бы говорил, ваше высочество, — Кадзуха саркастично выгибает бровь, приподняв уголки губ в слабой улыбке, — не вы ли в первый же день помчались прыгать по лужам? — Вот именно, — принц замирает на месте, высоко подняв указательный палец, — ты сам сказал, что я прыгал по лужам, — вышагивает взад-вперёд по комнате, покачивая головой в такт своим словам, — а не проверял своё тело на проводимость, — останавливается на месте, разворачиваясь на пятках лицом к Кадзухе, — в отличие от некоторых, — и указывает пальцем на поэта. Последний лишь демонстративно закатывает глаза и слабо улыбается. — А теперь я пойду поищу, можно ли где-то в чертогах этой башни заварить чай, а то, не дай архонт, ты ещё и простудишься, — ретируется к выходу из комнаты, напоследок бросив встревоженный взгляд на рыцаря. — Сяо, умоляю тебя, проследи, чтобы Кадзуха не решил снова попробовать себя в роли входного коврика в башню, — и был таков. Сяо угрюмо молчит и сверлит поэта подозрительным взглядом — Каэдэхара активно пытается делать вид, что не замечает такого пристального внимания рыцаря. — Это была не молния, — не спрашивает — утверждает. Кадзуха прикрывает глаза и тяжело вздыхает. Вообще, он не надеялся даже на то, что ему хоть кто-то из них поверит. Венти всегда был особо проницательным и видел ложь за километр, даже если она была слишком, чересчур правдоподобной. В душе гадко и досадно от осознания, что вся эта ситуация настолько выбила принца из колеи, что он не заметил, как поэт ему соврал. Ещё более гадко от того, что он, в принципе, соврал. А вот Сяо не проведёшь — тот смотрит требовательно и выжидающе, всё крепче и крепче сжимая одеяло своими ладонями. В янтарных глазах мелькает гнев, ярость — Кадзуха очень надеется, что она не выльется на Сказителя, а то тогда маг вообще всех тут прибьёт. — Всё в порядке, Сяо, — пожимает плечами, совсем не зная, что ему ещё ответить. Всё правда в порядке. Будет, когда он поговорит с магом. А пока Кадзуха скорее в полёте, а не в порядке. Падает и не знает, будет ли приземление мягким. Тут всё зависит от слов Сказителя. А Каэдэхаре приходится падать всё дальше и глубже. — Это был Сказитель, — снова не спрашивает — утверждает, и Кадзуха обречённо кивает. — Я его убью, — и в его голосе столько небрежного спокойствия, равнодушия к чужой жизни, что поэт невольно покрывается мурашками. — Стой, — хватает рыцаря за запястье, — не надо. Я сам виноват, не должен был его злить. — Он пытался тебя убить, — Сяо саркастично вскидывает бровь. — Если бы не он, то я не оказался у порога башни, — возражает Кадзуха, — так что спасти меня он тоже пытался. — Плохо пытался, — недовольно фыркает рыцарь. — Он по-другому не умеет, — довольно улыбается Кадзуха, успокаивающе поглаживая напряжённое запястье. Сяо смеряет его настороженно-удивлённым взглядом и непонимающе хмурится. — Как будто ты хорошо его знаешь. — Нет, — легко соглашается Кадзуха, — но очень хочу узнать. — Зачем? — в глазах Сяо столько янтарного непонимания, что поэт невольно сравнивает его с ребёнком, который только начинает познавать жизнь. — Не знаю, — пожимает плечами, неловко отвернув голову в сторону, — может быть, по той же причине, по которой Венти так активно пытается узнать тебя, — стреляет ироничным взглядом в непробиваемого рыцаря и тихо смеётся, когда тот сначала открывает рот, озадаченно хмурясь, потом закрывает, ещё больше хмурясь. Это так мило, что Венти умер бы на месте, если бы это увидел. — Ты должен… — Сяо осуждающе разглядывает безмятежного поэта — бояться его, а не пытаться подружиться. — Я и боюсь, — Кадзуха кивает, — мои руки начинают трястись, стоит только услышать его шаги, а сердце простреливает током, стоит просто пересечься с ним взглядами, — правда, последний симптом, может быть, вовсе не из страха, — но это ещё больше притягивает, — задумчиво рассматривает свои ладони, — сложно объяснить. Сяо недовольно молчит, рассматривая спокойного как слон Кадзуху, и думает, что ему мозги совсем отшибло от удара током. Разве нормальный человек будет гореть желанием узнать поближе того, кто его только что чуть не поджарил одним электрическим разрядом? — Хорошо, — вздыхает, — если ты просишь, я его не трону. Кадзуха думает, что он только что спас жизнь Сяо. — Спасибо, — благодарно улыбается, отпуская запястье рыцаря, — и Венти не говори. — Если спросит, врать не буду, — сказал как отрезал — Каэдэхара только обречённо вздыхает, и молится, чтобы принца не потянуло на расспросы, — и… — Сяо щурится, заглядывая в спокойные, кленово-алые глаза поэта, — если Сказитель сделает так снова, я его убью. Кадзуха качает головой и обречённо вздыхает, обращая свой уставший взгляд к окну. Там, за стеклом, нашёптывает проклятия дождь, заглушая тихие раскаты грома, рокочущие где-то вдали, за пурпурными облаками. Капли падают с неба, ударяясь о лужи, где угрожающе потрескивают и мерцают, принимая в свои объятия беспощадные молнии; разбиваются о сырую, местами сколотую и потрескавшуюся гранитную стену магической башни, торопливо ползут вниз, любопытные, от окна к окну, чтобы понаблюдать за её невольными заложниками. А там, за мутным, мокрым стеклом, устало сползает по стенке Сказитель, с силой трёт бледное лицо ладонью и шепчет под нос беззлобные, жалобные ругательства, тоскливо мерцая аметистовыми глазами в полумраке.***
Каждый шаг отзывается гулким эхом, ударяющимся о стены, и растворяется в шепчущем проклятия шуме дождя за окном. Шаг, гром сопровождает его тихим рокотом в дали пурпурных облаков. Шаг, вспышка молнии на секунду освещает сжатые в бледную полоску губы и трещит, уходя под землю. Шаг, сердце гулко стучит в груди, испуганно сжимаясь и каждый раз падая вниз, к ногам. Шаг, руки, влажные от пота, холодные, крепко сжимают стопку книг, будто пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, занять себя чем угодно, только бы не висеть без дела, ожидая грозовой участи. Шаг, дыхание шумное, глубокое — попытка успокоить себя. Провальная попытка, оно то и дело сбивается, и вдохи получаются рваными, трусливыми, испуганными. Шаг, кленово-алые глаза тревожно всматриваются в полумрак коридора, разглядывают массивную деревянную дверь, за которой, возможно, их обладателя ожидает долгая и мучительная смерть. Шаг, мысли мечутся в голове, панически бьются, цепляясь, нагромождая друг друга. Шаг, в висках пульсирует волнение, напряжение. По-хорошему, стоит включить чувство самосохранения и взлететь по лестнице на этаж выше, туда, где принц и его верный рыцарь тщетно пытаются отыскать на потрёпанных страницах книг хоть крупицу информации о злополучной ведьме. Кадзуха не поступает по-хорошему, Кадзуха упрямо, на ватных ногах, неумолимо приближается к собственной гибели, подталкиваемый в спину стуком дождевых капель о стекло и вспышками молний, озаряющими на долю секунды его бледное лицо да массивную дверь перед ним. С губ срывается нервный смешок. «Нельзя бояться». «Не надо бояться». «Всё хорошо». Ладонь бесшумно ложится на позолоченную ручку — замирает на долю секунды. И давит, толкает, открывая злополучную дверь. Библиотека встречает Кадзуху любимым запахом книг, пыли. И тревожность витает между полок тошнотворным запахом сырости, от которой становится зябко, неуютно, хочется сбежать, закрыться, зарыться в тёплое одеяло и забыться. Но поэт всё равно упрямо бредёт между полок, пытаясь разыскать собственную погибель. Кажется, что в последний раз он был тут около недели назад — так сильно искажалось чувство времени в царстве Эвтюмии. Интересно, сколько прошло дней на самом деле? — Тебя вообще ничему жизнь не учит? — погибель находит его сама. Кадзуха вздрагивает, роняя книги — они с грохотом разлетаются по полу у его ног. «Не бояться», — повторяет, как заклинание, будто от этого сердце станет биться медленнее и стучать тише. «Не бояться», — невольно делает пару шагов назад, сохраняя дистанцию. Маг отзывается на это понимающей ухмылкой и угрожающим блеском аметистовых глаз. — Видимо, — довольно скалится, — всё-таки учит. Кадзуха сглатывает ком в горле и глубоко вздыхает, успокаивая себя. Успокоиться как-то не получается, потому что всё его нутро буквально кричит об опасности. Воет, завывает, умоляя уносить ноги подальше от мага, прятаться и молиться, роняя слёзы на дрожащие ладони. Кадзуха чувствует, как каждая клеточка его тела напрягается до состояния натянутой струны, что лопнет, стоит только задеть её кончиком пальца. Но аметистовый взгляд напротив наоборот совсем не пугает — Кадзуха всматривается в уставшие переплетения молний, опасно поблёскивающие в полумраке. Такое ощущение, будто Сказитель насильно заставляет себя злиться. Будто специально отталкивает. Почему? — Почему… — выдыхает. Маг вопросительно выгибает бровь, складывая руки на груди. «Защищается», — отстранённо подмечает Кадзуха, рассматривая его напряжённое и до подкашивающихся коленок красивое лицо. — Что почему? — щурится, и Каэдэхара думает, что он сейчас снова начнёт метать молнии. Сердце пропускает удар. — Почему злишься? — склоняет голову к плечу. — Почему угрожаешь? — пожимает плечами. — Почему при этом помогаешь? Почему отталкиваешь? Мне продолжать? — Помогаю? — Сказитель угрожающе скалится. — Я не помогаю, — шагает ближе, гневно сверкнув глазами в полумраке комнаты, — я поступаю так, как будет выгоднее мне. — Так значит, моя смерть не выгодна для тебя? — Кадзуха почти отшатывается назад в ужасе, но вовремя берёт себя в руки, оставаясь на месте. — Поэтому ты изменил пространство? — дёргает уголком губ в полуулыбке. — Чтобы его высочество и Сяо нашли меня? По коже пробегают лёгкие разряды тока, и поэт даже не понимает, это Сказитель постарался, или просто нервы на пределе? — Именно, — маг тихо смеётся. Этот смех угрожающе ударяется о стены, эхом бьётся в голове Кадзухи. Такой… знакомый. И вовсе не такой страшный, отнюдь, как бы Сказитель ни старался. Пугает лишь его аура. То, что он может сделать. Не маг, нет. — Я не верю, — сам поражается своей смелости после такого-то удара током. Снова лезет на рожон, верхом на паническом страхе, неконтролируемом ужасе. Маг удивлённо приподнимает брови. — Мне, — наклоняет голову, полностью скрывая лицо под тёмной вуалью, — плевать на жизни каждого, — яд сочится из каждого слова, пропитывая воздух удушающим запахом озона, — всё, чего я желаю, это отомстить Алой ведьме, — но Кадзуха прекрасно знает, что некоторые яды при правильном применении могут и исцелять, — и я буду защищать вас до тех пор, пока ваша смерть ей выгодна, — смотрит в упор на поэта, и в глазах плещется не просто злость — ярость, гнев, жгучая обида и жажда мести. Кадзухе почему-то хочется его успокоить. — Вот оно как, — расслабленно улыбается, — но разве не опасно было бить меня током и оставлять лежать под дождём? Я мог умереть, — маг ненавидит эти искры иронии блеснувшие в рубиновых глазах. О архонты, просто бойся меня дальше. Что тебе нужно?! — Кажется, — ближе не шагает, усвоил урок и теперь атакует издалека, — вы опять что-то не договариваете, многоуважаемый маг, — облокачивается плечом о книжный шкаф, заинтересованно поглядывая на Сказителя сверху вниз. Холодный взгляд мага, каким он одарил веселящегося поэта, пускает табун мурашек и заставляет сердце испуганно сжаться — Кадзуха невольно напрягается, готовясь вновь получить разряд тока за свою безрассудную смелость. — Любопытство, — но гроза минует. Напротив, Сказитель внезапно мило и сладко-приторно улыбается, — кошку погубило. — Я буду осторожен, — заверяет. Маг щурит глаза, внимательно вглядываясь в обманчиво беззаботное выражение лица поэта, в растянутые в иронично-напряжённой улыбке губы, небрежно спадающую на лоб пепельную чёлку, глядит на обрамляющие лицо длинные пряди — их хочется нежно, осторожно накрутить на палец, ощутив всю мягкость и гладкость. И — Сказитель поджимает губы — дёрнуть посильнее, чтобы больше не приставал. Ловит взгляд поэта своим, чувствуя, как в крови закипает неконтролируемая злость — маг сжимает зубы и напрягается всем телом, чтобы удержать себя от рукоприкладства. А Кадзуха — этот смелый юнец — будто в самую душу всматривается, так внимательно, осторожно, сосредоточенно. Гипнотизирующе — Сказитель чувствует покалывание на кончиках пальцев и сжимает руки в кулаки до того, как змейки тока успели бы проникнуть в самое сердце поэта. И взгляд падает на его ладони. Точнее на бинты, что были неизменным украшением правой руки Кадзухи. Последний следит за направлением взгляда мага и недоумённо глядит на собственные руки. Становится страшно неуютно. Хочет спрятать свой единственный изъян, даже если его и скрывает слой шершавых бинтов. — Если не хочешь, — Сказитель удручённо качает головой, — чтобы с тобой произошло то же самое, что и с твоей рукой, — поэт удивлённо распахивает глаза, хватаясь ладонью за перебинтованное запястье, — то лучше держись от меня, — приторно-сладко улыбается, приподнимая край шляпы, — подальше. Кадзуха лишь удивлённо приоткрывает рот, но совсем не находит, что ответить. Так и остаётся стоять в полумраке пустой библиотеки, коротких вспышек молний и вгоняющего в уныние шёпота дождя за окном, недоумённо пялясь в спину удаляющегося Сказителя.***
— О, живой, — Венти встречает Кадзуху удивлённо-радостным взглядом, тут же закрывая книгу и отбрасывая её в сторону, — а я думал, что уж в этот раз Сказитель шибанёт так, чтоб уж наверняка, — подскакивает к поэту и хватает его за предплечья, рассматривая со всех сторон. — Мд-а-а, действительно целый. Я приятно удивлён. Кадзуха недоумённо моргает, глядя на принца сверху вниз. — Ваше высочество… — выдыхает, опустив голову и глупо посмеиваясь. — Чего? — слышит недовольное бурчание у плеча. — Ты думал, я поверю в такую наглую ложь? — смеётся. — Ты лежал под навесом, Кадзуха, — Венти прикрывает лицо ладонью, не в силах без смеха смотреть на опешившее лицо поэта, — там молнии вряд ли бы до тебя достали. Только уж если шаровая, но у нас и так одна шаровая молния по башне бродит. Вот она-то вполне и могла так тебя шарахнуть, чтобы ты повалился на землю без чувств. Кадзуха берёт принца за плечи и осторожно отодвигает в сторону. — И ты меня после этого спокойно к нему пустил, — удивлённо вскидывает бровь, — я думал, вы беспокоитесь обо мне, ваше высочество, — дёргает уголком губ, когда принц демонстративно закатывает глаза на вежливо-приторное обращение. — Как будто, если бы я был против, — заползает на прикроватную тумбочку и закидывает ногу на ногу, — ты бы не пошёл, — складывает руки на груди, недоверчиво сощурившись. — Да тебя легче связать по рукам и ногам и закинуть в подвал, чем отговорить совершать безрассудства, — недовольно морщит нос, покачивая стопой в воздухе. — Это порой так раздражает, что я совсем даже не удивлён, что Сказитель не удержался и немного припугнул тебя. — Немного? — тихо возражает Сяо, поворачивая голову в сторону принца. — Ваше выс… — ловит недовольный взгляд Венти и тяжело вздыхает, — вы меня полчаса убеждали в том, что Кадзуха умирает и ему срочно нужен лекарь. Каэдэхара фыркает в кулак, стараясь заглушить смех. — Это было тогда, — Венти закатывает глаза, — я нервничал, не придирайся, Сяо, — рыцарь смеряет его скептическим взглядом и снова утыкается в книгу, предпочитая не спорить, а заниматься делом, которое, возможно, спасёт им всем жизни. — В свою защиту прошу заметить, — Кадзуха усаживается рядом с Сяо, — что вы, ваше высочество, не далеко от меня ушли. — В каком смысле? — Венти недоумённо моргает. — Помню, однажды, Его величеству пришлось закрыть все таверны в городе, запретить продажу вина, отобрать у тебя лиру и отправить меня в родовой замок, чтобы мы не виделись. И всё ради того, чтобы переубедить тебя, — Кадзуха тихо смеётся, вспоминая негодующее лицо Венти, когда поэт сообщил ему о том, что они какое-то время не смогут видеться. Принц заливается хохотом, отчего Сяо невольно отрывается от книги и немигающим взглядом следит за смеющимся Венти. — О архонты, я даже не помню, что ему тогда не понравилось! — вытирает выступившие слёзы, тихо хихикая. — Вы не хотели носить корону, — добродушно напоминает Кадзуха. — Да-да, точно, — Венти активно кивает, вскакивая на ноги, — до сих пор не понимаю, к чему она вообще нужна? — обращает задумчивый взгляд в окно и недовольно морщится то ли дождю, то ли всплывшей в мыслях короне, — но ты, кстати, не заговаривай мне зубы, Кадзуха, — внезапно меняет тему, разворачиваясь на пятках к поэту, — не думай, что я тебя простил, — обиженно дует губы. — Подумать только, соврал своему самому лучшему другу! — деланно возмущается, усаживаясь на пол около кровати, в ногах у Сяо, и принимается нервно теребить кончиком пальца корешок потрёпанной книги. — Я возмущён до глубины души! — кидает наигранно обиженный взгляд через плечо и демонстративно отворачивается. Сяо явно хочет встать с места и ретироваться подальше, потому что не дело это, когда его высочество сидит в ногах у какого-то рыцаря. Правда, тогда он тоже награждается точно таким же взглядом, отчего и со вздохом остаётся на месте, предварительно кинув на смеющегося Кадзуху несчастно-уставший взгляд. — Прости, — легко улыбается поэт, — я не хотел лгать, — рассматривает свою перебинтованную руку, — просто не хотел волновать. Венти бросает через плечо удивлённый взгляд на Кадзуху и примиряюще машет ладонями. — Я шучу-шучу, — качает головой, тихо посмеиваясь, — вы только больше не деритесь, а то второго такого раза я не переживу. — Как прикажете, ваше высочество, — поэт кивает головой, улыбаясь уголками губ в ответ на недовольное ворчание Венти. И комната погружается в тишину, прерываемую только шелестом перелистываемых страниц да треском сгораемых поленьев в камине. Каждый погружается в свои мысли. Сяо активно пытается вчитываться в строчки книги и активно пытается игнорировать устроившегося у него в ногах принца. Последнее даётся очень сложно, потому что, во-первых, его касаются. Во-вторых, это делает принц, что в принципе неприемлемо. Собственно, именно поэтому он то и дело пытается заползти глубже на кровать, но Венти пресекает любую попытку одним своим разочарованно-умоляющим взглядом и простым движением руки — кладёт ладонь на коленку, удерживая на месте. Принца, вообще, не просто устраивает эта поза — принца, в принципе, она приводит почти что в восторг, потому что становится тепло и уютно, как будто в домике с самой крепкой защитой. И никакие холодные порывы ветра или озорные молнии не способны разбудить его тревожность. И книга сразу читается так легко, и сердцу легко и радостно. Было бы Сяо так же радостно, принц вообще лопнул бы от счастья. Кадзуха же осторожно, слой за слоем снимает бинты с руки, медленно открывая взору взгляд на ненавистный ему шрам. По белоснежной коже, будто ветви раскидистой пихты, от запястья до самых кончиков пальцев ползут пурпурно-багровые линии, рисуют электрические узоры, напоминая о самом страшном дне в жизни поэта. Он прекрасно помнит, когда получил этот жуткий шрам. Но совсем не помнит, при каких обстоятельствах… И Кадзуха уверен, что ни разу ещё не снимал при Сказителе бинты. Тогда как он узнал, что под ними скрывается? И вообще — поэт прикрывает глаза, упираясь затылком в стену — почему он хочет отомстить Алой ведьме? Что она сделала? Как далеко маг готов пойти ради своей мести? Почему он так активно отталкивает любое проявление дружелюбия? Почему пытается запугать? Почему он кажется таким до боли знакомым? Будто когда-то, может, в какой-то особо дождливый, грозовой день, Кадзуха уже однажды видел этого нелюдимого мага… Но когда? Мысли цепляются друг за друга, непрерывным потоком осаждают и без того уставшего поэта, вгоняя в тревожность, уныние и тоску. Глаза, бездумно гуляющие по отвратительным пурпурным линиям, горят от напряжения, слипаются, и в какой-то момент Кадзуха, сражённый навалившейся усталостью, закрывает их, продолжая теребить нервы беспокойными мыслями и догадками. Даже сам не замечает, когда проваливается в лёгкую дрёму. Зато замечает Сяо — бесшумно откладывает книгу в сторону, многозначительно переглядываясь с принцем. Тянет ладони к Кадзухе и осторожно, стараясь не разбудить, укладывает его на кровать. — М-м-м, — поэт приоткрывает глаза, порываясь встать, и рыцарь замирает на долю секунды в нерешительности, а рядом уже оказывается Венти, который тут же давит Кадзухе ладонью на лоб, нежно улыбаясь. — Спи, — вынуждает улечься обратно. И он сдаётся, проигрывает нервному истощению и многодневной усталости, забывается беспокойным, тревожным сном, то и дело крепко стискивая в руке пропахшие озоном и нависшей над ним гибелью бинты.