— Правда? Ты тот самый маг из легенды? Сказитель?! — Конечно, тот самый маг. Поэтому слушайся меня, иначе я превращу тебя в лягушку. — Лягушку? — Ага. Мерзкую, маленькую и скользкую лягушку. — Х-хорошо. А… можно ещё один вопрос? — Что ещё? — Как вас зовут?
— Мне кажется, — Кадзуха откашливается и машет ладонью перед лицом, отгоняя пыль, — смысла бегать от неё уже нет, — глядит на мрачного Сказителя, отряхивающего одежду от грязи. — И где мы теперь находимся? — осматривает комнату: потолка местами нет, гранитные стены полуразрушенные, полуразвалившийся, всё в обломках, валяются стулья, точнее, то, что, вероятно, когда-то ими было, картины лицевой стороной вниз на полу, полусгоревшие или некоторые, наоборот, сырые от дождя, занавески, смешанные с грязью — их маг, присаживаясь на одно колено перед поэтом, накидывает на голову Кадзухе, чтобы тот не промок. — Да я откуда знаю? — огрызается, плотнее закутывая поэта в ткань. — Переместил нас в первое попавшееся в замке место, чтобы выиграть время, — по коже пробегает волна тока, и Каэдэхара невольно вздрагивает — маг отшатывается в сторону, сжимая ладони в кулаки. Кадзуха, снова осматриваясь, с трудом узнаёт очертания бывшей когда-то комнаты принца — по разбросанным повсюду листочкам с нотами, уже потёкшими и почти стёршимися, и сломанной лире, которая тоскливо валяется в углу. — Так, — маг встаёт на ноги, тяжело вздыхая, — сейчас ты молчишь, слушаешь и даже не смотришь в мою сторону, понял? — отходит подальше и на всякий случай отворачивается. — А ещё встаёшь и бежишь из замка, по возможности ищешь Его высочество и рыцаря, понял? — Нет, — спокойно возражает Кадзуха, — какой смысл? Она всё равно нас найдёт. — Не найдёт, — качает головой Сказитель. — Не должна, — неуверенно добавляет. — Это ещё почему? — Я наложил на вас заклятие, — вздыхает, поясняя — Кадзуха с опаской косится на молнии тока, медленно тянущиеся в его сторону, — скрывающее. Почти такое же, как и было на вас до этого. — На нас? — поэт непонимающе хмурится. — Его величество защитил не только своего сына, — Сказитель складывает руки на груди, судорожно оглядываясь по сторонам, — но и тебя. Впрочем, это не важно. У нас нет времени на болтовню. Кадзуха морщится, как от боли в голове. — Алая ведьма придёт ещё раз, — маг качает головой, прикрывая уставшие глаза, — за ним, — кивает на заплаканного ребёнка на руках у Его величества. — Не придёт, — качает головой, — я позабочусь об этом. Сказитель удовлетворённо кивает. — И… — печально смотрит на покрытую витиеватыми, пурпурными шрамами руку Кадзухи, которую он испуганно сжимал своей здоровой ладонью, — если можете, — прикрывает глаза, тяжело вздыхая, — эти воспоминания… — Да, конечно. — Так это был Его величество, — Кадзуха опускает взгляд в пол, рассматривая своё отражение в луже — растрёпанные волосы, привычный хвостик распустился, не выдержав сильных порывов ветра, и серебристые пряди волнами струились по плечам, спадали на лицо, закрывая от чужого взора полные отчаяния и решимости кленовые глаза. — Вот как, — устало улыбается, — тогда понятно, почему воспоминания начали возвращаться, — смотрит в спину напряжённо слушавшего его Сказителя, — Мана же не бесконечная, — возвращает его же фразу, и маг вздрагивает. — У нас нет времени на разговоры, — повторяет, — Кадзуха, уходи. — Нет, я останусь. — Прекрати, — маг, тяжело вздохнув, садится на корточки, хватаясь руками за голову, — прекрати уже упрямиться, — шепчет-умоляет, — ты погибнешь. — А ты нет? — Я не умру, — смеётся, — она ни за что меня не убьёт. А так я смогу выиграть время, чтобы вы спрятались. С этим заклятием она вас не найдёт. Кадзуха непонимающе моргает. — Но тогда как она нашла нас в царстве Эвтюмии? И маг изумлённо распахивает глаза, даже не успев задуматься над вопросом Каэдэхары — только лишь смотрит вперёд, туда, где навстречу им летит огромная волна огня. Кадзуха подрывается на ноги, хватая в руки меч. Жар опаляет лицо, раскаляет металл — он обжигает ладони, плавится. Сказитель не двигается — смотрит ошарашенно, удивлённо. Так, будто готовится со смертью встретиться — Кадзуха стискивает зубы и делает из последних сил рывок вперёд. «Любое заклинание можно отразить», — отталкивает мага в сторону, судорожно вскидывая перед собой меч. «Если ты попробуешь отразить огненную атаку, то есть риск, что твой меч просто расплавится», — крепче сжимает оружие в руках, глубоко и медленно вздыхая. Сосредотачивается. «И лучше даже не пытаться его отразить», — смотрит внимательно, медленно замахиваясь. В глазах вспыхивают искры, бегут по кленовой радужке, горят пламенной решимостью, смелостью и отвагой. «Если пламя перекинется на тебя, ты труп», — Сказитель падает на руки и с ужасом, слезами в аметистовых глазах глядит на поэта, застывает, а губы шепчут отчаянное: «Нет». — Нет-нет-нет, — судорожно пытается подняться — руки скользят, трясутся, не держат. И крепко-крепко жмурится, не в силах смотреть на пламенное зарево впереди. И на такого по-глупому смелого поэта, в которого он так безнадежно влюблён. Становится невыносимо жарко. — Вот идиот, — шепчет. Поэт рассекает воздух клинком, разрубая пламя пополам. Металл шипит, плавясь — отбрасывает меч в сторону, пятясь назад. Пламя расползается по накинутой на плечи занавеске — судорожно сбрасывает её в сторону, осматривая себя. — Получилось, — облегчённо выдыхает. Сказитель открывает глаза — смотрит удивлённо, словно не верит. Он — поэт — тяжело дышит, уставший, и разглядывает свою одежду, проверяя, не перекинулось ли на него пламя, а вокруг полыхает на мокром граните жидкий огонь, шипящий под раздражающими каплями дождя. Облегчённо выдыхает. — Сумасшедший, — трёт ладонью лицо, — ты точно сумасшедший. Кадзуха поворачивается, смущённо улыбаясь, и заправляет мешающие пряди волос за уши. — Всё в порядке, — заверяет, — пламя на меня не перекинулось. Только не злись. Правда, Сказитель его уже не слушает — напряжённо смотрит на спину поэта, судорожно поднимаясь на ноги. А пламя медленно уползает в руки своей повелительницы, прячась в маленьком сверкающем бутыльке. — Скажите, мои хорошие, — Кадзуха нервно оборачивается, — вам разве не надоело от меня бегать?***
— Сяо! — Венти задыхается. — Сяо! — тянет рыцаря на себя, пытаясь затормозить. — Сяо, стой! — морщится, отбрасывая свободной рукой мокрые волосы с лица. Рыцарь замирает на месте и нервно оборачивается. — Что? — судорожно осматривается по сторонам, крепко сжимая в ладони копьё. — Кадзуха, — выдыхает, — он остался там. Мы… не можем оставить его. Рыцарь замирает. Прикрывает глаза, глубоко втягивая носом воздух. — Я пойду обратно. Вы бегите дальше, — отпускает ладонь принца — она горячая, обжигает, плавит. Отпускать страшно и не хочется. — Нет! — Венти цепляется за его плечо и виснет. — Нет! Мы пойдём вместе, — хмурится, вглядываясь в уже родной, уставший равнодушно-золотистый взгляд, — я тебя одного не оставлю. — Ваше выс- — Нет, Сяо, — упрямится, — как ты не понимаешь!? — взмахивает руками, — вы моя семья! Я не могу вас оставить! Я не- Осекается на полуслове — рыцарь притягивает его к себе, крепко обнимая. — Нет, ваше высочество, — успокаивающе ведёт руками по спине, подрагивающим плечам, — я пойду один. Пожалуйста. Венти считает, что это нечестно. Нечестно, что он так сильно жаждал внимания Сяо, чтобы он так же, как и сейчас, осторожно и трепетно его обнимал, чтобы успокаивал. Чтобы у него также кружилась голова и замирало сердце — оно действительно сейчас замирает, а потом пускается в скачку в груди, и принц прислушивается, прижимаясь ближе. Нечестно, что всё, что делает сейчас Сяо, он делает на прощание. Как будто позволяет себе, потому что знает, что они больше не увидятся. В таком случае Венти готов всю жизнь оставаться для Сяо «его высочеством», лишь бы рыцарь не оставлял его одного. — Нет, — нервно мотает головой, пряча влажный от слёз взгляд в ключицах Сяо, — я не разрешаю. Нет. Рыцарь тяжело вздыхает и отодвигает Венти от себя за плечи. Слегка щурится, всматриваясь в посветлевшие до небесной лазури аквамариновые глаза и досадно поджимает губы. Он — принц — сейчас, да нет, вообще всегда такой красивый, такой хрупкий, нежный. Его хочется защитить, оградить от всего мира, спрятать, чтобы никто не видел. Но Венти, наверное, никогда не позволит этого сделать — он яркая звезда, что горит для людей, бриллиант, которым любуются. Самый драгоценный, нет, бесценный, чистая проба, за которую борются искатели сокровищ, а нашёл её внезапно Сяо и теперь совсем не знает, что с этим делать, потому что сокровища ему не нужны. Он думал, что не нужны, но знаете, научившийся летать, никогда не откажется от своих крыльев. Так и Сяо, вкусивший нежность принца однажды, больше не может жить без неё, хоть и знает, что так нельзя. И он жизнь готов отдать — поправляет упавшие на лицо мокрые пряди волос — только пусть улыбка продолжить сиять на его лице. Пусть даже и не для него — принц удивлённо распахивает глаза и не смеет шелохнуться. — Ваше высочество, — замолкает на пару секунд, — вы должны послушать меня. — Нет, — Венти цепляется за плечи рыцаря, — чувствует, как напряжены мышцы под его пальцами, и невольно ёжится. Сяо весь сейчас напряжённый до предела, натянутый, как струна. Ещё чуть-чуть и сорвётся. — Нет — шум дождя почти заглушает срывающийся шепот, — не хочу я тебя слушать, — смаргивает непрошеные слёзы. Рыцарь вздыхает, наклоняясь ниже, и несильно встряхивает принца. — Ваше высочество, я найду Кадзуху и вернусь к вам. Вы должны спрятаться. Мой долг защищать вас, поэтому, пожалуйста, — давит, напирает — Венти ощущает себя маленьким, крохотным и беззащитным, — послуш- И не выдерживает — целует, прерывая рыцаря, затыкает, позволяя слезам скатиться по щекам и смешаться с дождём. Тянется ближе, цепляется, отчаянно притягивает к себе, как будто Сяо сейчас испарится, исчезнет, убежит от него — рыцарь напряжённо сжимает плечи Венти пальцами и почти не двигается, замирает всем телом. Весь мир подождёт. Остаются только мягкие-мягкие — Сяо удивлённо выдыхает в поцелуй, до побелевших пальцев цепляясь за плечи принца — губы, осторожные касания, нежные, ласковые — принц ведёт кончиками пальцев по плечам, вставая на носочки, тянется выше, целует отчаянно. Как будто в последний раз. Рыцарь невольно прикрывает глаза, сдаваясь. Позволяет себе совсем мимолётную, секундную слабость. Это воспоминание он укроет глубоко в своём сердце и будет хранить, как самое настоящее сокровище. Кровь приливает к голове и даже становится жарко — холодные капли дождя заглушают бешеный стук сердца и остужают раскалённую кожу. О архонты, хоть бы этот момент длился вечно. — Мы пойдём вместе, — но принц отстраняется — упирается лбом в ключицы рыцаря, тяжело дыша, — это приказ. Сяо переводит дух, мотая головой. — Нет, — голос сиплый, тихий. Сердце всё ещё грохочет, удивлённое. — Ослушаешься приказа принца? — Венти поднимает голову, смотрит снизу вверх — рыцарь вытирает его слёзы кончиками пальцев и кивает. — Если ваши приказы могут навредить вам, то я не буду их исполнять. Венти прикрывает глаза, наслаждаясь ласковыми, почти невесомыми прикосновениями. Это похоже на сон. Слишком нереально, чтобы быть правдой. — Тогда я тоже, — шепчет, — не буду слушаться. И поступлю, как считаю нужным, — неловко отстраняется, отводит взгляд в сторону — Сяо непонимающе хмурится, — ты только не злись на меня, ладно? — нежно улыбается, глядя в испуганное лицо рыцаря. И отталкивает его в сторону. — Ваше высочество!***
— Кадзуха, — Сказитель напряжённо следит за каждым движением ведьмы, благо последняя остаётся на месте, явно наслаждаясь охватившим поэта и мага ужасом, — уходи. Быстро, — давит, разбрасываясь током — Каэдэхара делает пару шагов в сторону, чтобы его ненароком не задело. Устрашающе — вот так сейчас выглядит Сказитель. Правда, Кадзуха, глядя на его напряжённое лицо, отчего-то совсем не пугается — восхищается. Он ведь маленький такой, крошечный, словно хрустальный. Тонкие длинные пальцы, аристократичные, хрупкие запястья — даже не верится, что этими руками он может кого-то убить. Они скорее предназначены для того, чтобы изящно держать фарфоровую чашку с чаем за долгой и ненужной светской беседой, но никак не для убийства. Коротко стриженные волосы растрепались, лезут в глаза — они горят яростью и ненавистью. Не той, которая вынужденная, от проклятия. Это был чистый гнев, густым чёрным туманом клубившийся в аметистовой радужке. Губы, белые как первый выпавший снег, плотно сжаты, напряжённые — Кадзуха только лишь радуется, что причина такой ярости не он. Вероятно, поэт бы не выжил после встречи с таким Сказителем. Такой Сказитель вызывал восхищение, уважение. Каэдэхара уверен, даже Сяо преклонил бы колени, увидь он мага сейчас. Темная энергия волнами исходила от его маленькой фигуры, треща током и извиваясь молниями. Если бы такие грозы бушевали на небе, то Мондштадт уже давно сгорел бы дотла. — Повторю ещё раз, — улыбается беспечно, совсем даже не пугаясь, — я останусь с тобой, — стреляет напряжённым взглядом в ведьму — она внимательно слушает, усмехаясь чему-то своему, злодейскому. — Ты, — и Сказитель допускает ошибку — смотрит на поэта. Кадзуха даже среагировать не успевает — взгляд улавливает лишь короткое движение, горящий злобой и отчаянием аметистовый взор, и всё тело прошивает электричеством, вынуждая упасть на колени и закашляться. — Слушай, — смеётся, — если хочешь, чтобы я преклонил перед тобой колени, можешь в следующий раз просто попросить. Я всё сделаю, — морщится от остаточного покалывания в сердце. Сказитель пятится на пару шагов назад, охваченный страхом и отчаянием. — Надо же, — хмыкает Алая ведьма, — какой самоуверенный мальчишка, — смотрит на мага с нескрываемой насмешкой, — «в следующий раз»? Милый, его не будет. Сказитель убьёт тебя раньше, не так ли? Кадзуху передёргивает от безумного смеха злорадствующей ведьмы. Маг сжимает руки в кулаки и кусает губы от отчаяния. Он-то думал, что ему надо будет бороться только против этой мерзкой женщины. А выходит, что главный противник — он сам. — Не обращай на меня внимание, — Кадзуха пожимает плечами, — я не боюсь смерти. Сказитель смотрит на него с животным ужасом, немым протестом во влажных аметистовых глазах. — А я боюсь, — «твоей смерти» — глотает слова, судорожно вздыхая, — поэтому будь добр, исчезни. — А не то превратишь меня в лягушку? — смеётся, когда Сказитель бросает на него раздражённый взгляд, — таким меня уже не запугаешь, уж прости. — Сразу видно, — Алая ведьма высокомерно усмехается, — сын своей матери. Такой же глупо упрямый. Кадзуха бросает на неё напряжённый взгляд — ведьма смотрит на него с нескрываемым презрением. Как будто перед ней маленькое и беззащитное насекомое, которое она может задавить своим крошечным каблучком. — Тебе не надоело? — склоняет голову вбок, лениво взмахивая ладонью — вокруг неё вьются языки пламени, угрожающе шипят, но не гаснут от крупных капель дождя, — каждый раз одно и то же, — смеётся, — наивно пытаешься спасти Алису и её детей, но приходишь слишком поздно. Ты ещё не понял, что это бесполезно? — Разве сейчас всё повторяется? — хмыкает маг, взмахивая ладонью — к ведьме ползут молнии и гром грохочет в небе. — Мне кажется, в этот раз всё иначе. — Глупый, — сталкиваются с огнём, оглушительно взрываясь — Кадзуха морщится, оглушённый, и уворачивается от полетевших в него обломков рушившейся стены, — не убила тогда, — стреляет в поэта полным ненависти взглядом, — убью сейчас. Какая разница? — Тебе придется убить меня, — Сказитель скалится, — я не позволю тебе и пальцем его тронуть. — Ого, как заговорил, — ведьма саркастично вскидывает бровь, — удивлена, что с такими-то чувствами, этот юнец ещё жив. Кажется, проклятие немного ослабло. Что ж, моё упущение, ладно, — и, будто теряя к магу весь свой интерес, оборачивается к Кадзухе. Безоружному, но всё равно упрямо-смелому, — исправим, — усмехается, вытягивая перед собой ладонь — пламя обвивает её руку, скапливаясь в один большой огненный шар. — У тебя взгляд матери, — обращается к поэту, — такой же решительный, аж тошно. Я убью тебя на его глазах, — улыбается уголком губ, — как прекрасно. Я снова смогу увидеть слёзы этого невинного ангела. Сказитель сжимает зубы, бросаясь между Кадзухой и ведьмой, пытаясь защитить. — Гори в бездне, — плюётся ядом, полностью закрывая поэта собой, — я же сказал, тебе придётся убить меня. И ведьма останавливается, внезапно убрав ладонь. Огонь тоскливо расползается по сторонам, мечется у ног хозяйки и жаждет убийства. Сказитель непонимающе хмурится. — В чём дело? — усмехается. — Ты настолько сильно не хочешь убивать меня? И замолкает, озарённый догадкой. И трое могущественных волшебников собрались, чтобы уничтожить зло. Общими усилиями они низвергли потерявшего рассудок мага, не взирая на мольбы Алой ведьмы пощадить её возлюбленного. Остались от него лишь огненный цветок, часы, пылающее перо, тлеющая шляпа да бутыль с пламенем сердца её возлюбленного. В каждом из этих предметов хранилась частичка жидкого огня, и Алая ведьма собрала его, обуздала эту силу и поклялась до конца своих дней мстить за смерть её любимого… Только один предмет тронуть она так и не смогла: бутыль с пламенем сердца. Говорят, именно туда она вложила всю свою сердечную силу, чтобы навсегда остаться со своим возлюбленным. — Кадзуха, — закрывает его собой полностью, молясь всем архонтам, чтобы проклятие не помешало ему, — Кадзуха, — зовёт почти умоляюще. — Что? — напряжённо шепчет, спрашивая поэт. — Что рассказывала тебе Алиса о моём проклятии? — щурится, глядя на молча поджавшую губы ведьму. Неужели… он мыслит в нужном направлении? — Что? — поэт непонимающе моргает. — Перескажи часть про проклятие, — просит, бросаясь молниями в сторону ведьмы — она скорее защищается, даже не атакует. Только так, будто осторожно разбрасывается огнём. Сказитель следит за каждым её напряжённым взмахом руки и всё больше и больше убеждается. — Проклятие, что подарила Алая ведьма магу, и сделало его бессердечным: «Отныне любить ты не сможешь, и любой человек, который вызовет в тебе чувство нежности и привязанности, будет жестоко убит твоими же руками,— Кадзуха хмурится, вспоминая и непонимающим взглядом сверлит спину мага. — Чем сильнее будешь любить ты — тем сильнее будет жажда убийства. Только твоё жестокое равнодушие сможет уберечь людей от смерти». И забрала его сердце, заменив его на пылающую огнём чашу, чтобы она могла вобрать в себя всю ненависть, что придётся встретить ему на своём пути, и выплеснуть на тех, кто станет близок. Это ты имел в виду? Сказитель тихо смеётся. — Да, именно это, Кадзуха, — отходит подальше, чтобы ненароком не убить своими молниями. — Надо же, — бросает на ведьму насмешливый взгляд, — я всё время мучился догадками, как тебя убить. А всё оказалось так просто. — Да? — вскидывает брови. — Ну поведай мне, как же? — нервно передёргивает плечами. — Знаешь ли, — Сказитель подходит чуть ближе, глядя на ведьму снизу вверх, — я никогда не мог понять, почему ты находишь меня везде, куда бы я ни пошёл? Будь то другой континент, другой регион или даже царство Эвтюмии. Наложил на них, — бросает мимолётный взгляд на Кадзуху, — скрывающее заклятие, наивно полагая, что ты их не найдёшь. Но, — обречённо смеётся, поднимая с земли полурасплавленный, искривлённый меч, — ты их и не искала. Ты искала меня, — ведьма хмурится, делая пару шагов в сторону мага, — и вся ненависть, что рождалась при каждом проявлении привязанности, — хохочет, — была твоей, сумасшедшая ты стерва, — направляет остриё меча к себе в грудь, — пылающая огнем чаша, — цитирует слова Кадзухи, — ты и правда сумасшедшая, раз решила заменить моё сердце на бутыль с сердечной силой твоего благоверного, смешанную с твоей. Кадзуха широко распахивает глаза. — Нет, — бросается к магу, пытаясь выбить меч из его рук. — Стой на месте, — болезненно стонет, падая на колени, когда ток проходит от пят до самых кончиков пальцев. — Забавно, Кадзуха. А я ведь тебе говорил, что меч против Алой ведьмы бесполезен, — Сказитель улыбается, уголками губ, глядя на поэта снизу вверх — в его кленовых глазах плещется ужас, отчаяние, страх. Хочется отбросить меч и обнять, успокоить. Ток опять искрится на кончиках пальцев, — выходит, я соврал. — Остановись, — испуганно шепчет, — не надо. — Не надо! — истерично вскрикивает ведьма, бросаясь к магу. — Не приближайся, — мрачно отвечает Сказитель, сильнее прижимая остриё меча к груди — ведьма испуганно замирает. — Погоди, — суетливо взмахивает она рукой, — вот, смотри, — и на ладони появляется что-то крошечное, овеянное ярким, солнечным светом. Кадзуха щурится, присматриваясь, и удивлённо распахивает глаза — сердце, крохотное, как маленький уголёк, трепещет, бьётся. Живое, настоящее, совсем беззащитное. Это мага? Это его отобрала жаждущая мести ведьма? — Вот, — она протягивает сердце Сказителю, — я сниму проклятие, только не делай этого! Маг с болью и отчаянием глядит на собственное сердце — ладони, крепко стискивающие меч, вздрагивают, опускаясь. Всего на секунду. И Сказитель снова поднимает полный ненависти взгляд на ведьму. — Наивная дура, — фыркает, — думаешь, я жажду снять проклятие? — смеётся, и ведьма испуганно вздрагивает, когда остриё меча царапает ему грудь. — Я всю жизнь мечтал только об одном, — бросает на Кадзуху напряжённый взгляд и поджимает губы, — убить тебя. — Нет! И пронзает свою грудь мечом.