— Куникудзуси.
Кадзуха слышит треск, перерастающий в вопль. Перед глазами всё плывет, и кажется, что мир рушится — ветер ревёт вместе с ведьмой, бушует, и гром гремит на небе, бросаясь молниями. Только дождь внезапно затих, будто не смог прорваться через плотные чёрные тучи, затянувшие небо. Всё как будто в тумане — непонимающе смотрит на упавшего на колени Сказителя. С вонзённого в грудь меча струится кровь, капает на пол, образуя небольшую лужицу. Сердце стучит в ушах так громко, что почти заглушает вопли и рыдания ведьмы — Кадзуха крепко жмурится, покачиваясь, а когда открывает глаза, то отшатывается в ужасе назад. А из рассечённой груди мага струится чёрный дым — ведьма тянет к нему свои руки, словно пытаясь ухватиться за него. Он, невесомый, растворяется в воздухе, едва касаясь её кончиков пальцев. Кожа ведьмы словно сгорает, тлеет, опадает на землю ошмётками, моментально превращаясь в кучки пепла. Кадзуха на негнущихся ногах шагает к корчащемуся от боли магу, бледному, как снег, еле дышащему. Почти что живой мертвец, он падает в объятия поэта и прерывисто выдыхает, крепко жмурясь от боли. На глаза наворачиваются слёзы. — Нет-нет-нет, — хватается рукой за рукоять меча и — Сказитель широко распахивает глаза и судорожно сжимает пальцами хаори Кадзухи — выдёргивает его. Маг болезненно стонет, судорожно хватает ртом воздух и смотрит в ответ бездумным взглядом. — Больно же, — вырывается из последних сил, — не трогай меня. Кадзуха поджимает губы, не слушается. Кончики пальцев слегка покалывает от тока — проклятие, будь оно неладно, всё ещё действует, не так сильно, словно угасает с каждым клубом дыма, вырывающимся из кровоточащей груди. А вместе с ним медленно выходят наружу и падают на пол черепки разбитой чаши — ведьма собирает их костлявыми руками и подносит к губам, судорожно покрывая поцелуями. Царапается об осколки, роняя крупные слёзы — они с шипением испаряются, только соприкасаясь с раскалённой кожей. Ведьма сгорает, сотрясаясь от рыданий — Кадзуха отползает от неё вместе с магом и с ужасом глядит, как она медленно превращается в пепел. — Что это такое? — шепчет, непонимающе вглядываясь в чёрный туман, окутавший их — маг усмехается уголками синеющих губ, обессиленно, устало. — Сердечная сила, — прикрывает глаза, шумно втягивая носом воздух, — этой сумасшедшей и её возлюбленного. Выходит — Кадзуха панически оглядывается — именно она поддерживала в Сказителе жизнь? То есть — пепел от сгоревшей в муках ведьмы разлетается от порыва ветра — он тоже погибнет? — Зачем? — смотрит тоскливо, грустно — Сказитель смеряет его долгим, мутным взглядом и прячет его за влажными ресницами. — Всегда мечтал это сделать, — качает головой. — Рассечь себе грудь мечом? — Кадзуха смеётся, крепче прижимая мага к себе — он холодный, бледный и лёгкий-лёгкий, как будто сейчас растворится. Становится жутко и страшно. — Убить её, — слабо усмехается, — моя жизнь — достойная плата. — Это не так, — поэт качает головой. — Не спорь, — Сказитель устало выдыхает, прикрывая глаза. Вдохи и выдохи становятся всё тише и тише — Кадзуха крепче цепляется пальцами в его плечи и слегка встряхивает. — Не умирай, — просит-умоляет, — только не умирай, — судорожно оглядывается — взгляд цепляется за маленькое, едва бьющееся сердце. Крохотное совсем, трепещущее, оно почти даже потухло — Кадзуха тянется к нему рукой и обжигается, — сейчас, подожди. Сказитель не отвечает — воздух уже не наполняет грудь, застревая где-то на полпути, вьётся у посиневших губ, застывших в тихой, почти незаметной умиротворённой улыбке. Поэт стискивает зубы и осторожно поднимает сердце, терпит обжигающую боль, словно раскалённым железом о голую кожу. Таково его сердце? Пламенное и горячее? Кладёт Сказителя на пол и, крепко жмурясь от боли, прикладывает крохотное сердце к груди. — Давай же, — шепчет, — пожалуйста. Маг молчит. Бледный-бледный, он больше не реагирует, не дышит, не смотрит. Будто он уже… — Не умирай, — хмурится, кусая губы, — ты должен жить, слышишь? — сердце вспыхивает ярче, сильнее, пламеннее — рука дрожит, пронзённая болью. Кадзуха шипит, но терпит, отчаянно надеясь, что его безумная идея сможет спасти жизнь этому безрассудному магу. — Ну же, давай… Яркая вспышка на секунду ослепляет — поэт дёргается, крепко зажмуриваясь от внезапности. А когда открывает глаза, то видит лишь окровавленный искривлённый меч, валяющийся рядом, да черепки разбитой чаши, когда-то заменявшей сердце Сказителя. А он — маг — всё такой же бледный, безжизненный, не дышит. И сердце, что и правда, как того хотел поэт, возвращается на место — Кадзуха припадает ухом к груди — почти не бьётся. Слабо-слабо, затихая с каждым через силу сделанным ударом. — Нет-нет-нет, — шепчет, слегка встряхивая его за плечи, — что тебе ещё нужно, помимо сердца? Очнись, — склоняет голову ниже, прислоняясь лбом ко лбу Сказителя, — очнись, пожалуйста, — глотает слёзы, путаясь в словах, — ты не можешь умереть. Пожалуйста… Маг молчит.***
Сяо крепче стискивает в руках копьё, отступая на пару шагов назад. Это всё проделки ведьмы, да? Она наслала этих жутких полумёртвых собак? Ни одну, ни две, ни три — они прибывали, как тараканы, целыми полчищами. Сяо разберётся с одной — ей на замену придёт ещё две. Кожа горит в тех местах, где её задели острые когти этих жутких тварей — рыцарь хмурится, совсем даже не обращая внимание на боль, и продолжает отбиваться. Потому что если он сдастся, то его высочество… А Кадзуха? Что с ним? Он тоже окружён? Или его настигла ведьма? Рыцарь мотает головой, отгоняя зыбкие мысли — они утягивали в отчаяние и вынуждали отступать. Только вот шагать было уже некуда: сзади — принц. Венти просил его сдаваться и бежать, если рыцарю будет угрожать опасность — Сяо тогда опрометчиво согласился, а теперь думает о том, что это будет единственное обещание, которое он не сдержал. Потому что бежать и спасаться он не собирается. Пусть лучше его загрызут насмерть, но он не сбежит. Ни за что не сбежит. Металл жалобно звенит, сталкиваясь с острыми клыками — рыцарь из последних сил отталкивает собаку от себя и методично, расчётливо машет копьём, стараясь уследить за всем сразу. Дождь заливает глаза и смотреть тяжело, дыхание, как назло, сбивается, и руки каменеют от боли, горят — Сяо стискивает зубы и хмурится. Не сдаётся. Даже если ноги уже подкашиваются, а голова гудит, кружится. Всё перед глазами плывёт и мажется от усталости, бессилия. Хочется вернуться обратно в башню - она теперь кажется уютной, тёплой и безопасной, даже если в её стенах и расхаживает живая шаровая молния. А Сказитель? С ним всё в порядке? Ну вот, опять эти удушающие мысли — Сяо пропускает удар и отшатывается. Болезненно шипит и пятится, выставляя перед собой копьё. Он тут не умрёт. Ни за что. На секунду его оглушает бешеный свист ветра и яростный грохот неба над головой — Сяо вздрагивает и жмурится, останавливаясь. А когда открывает глаза, то видит лишь рассыпающихся в пепел с жалобным скулежом собак. И дождь внезапно прекращается. Рыцарь непонимающе оглядывается. Что произошло? Впрочем, неважно — бросает копьё, судорожно бросаясь к принцу — подумает об этом позже. — Ваше высочество! — склоняется над ним, обеспокоенно хмуря брови. — Ваше высочество! Очнитесь! Венти молчит — он вообще бледный-бледный, как сама смерть. И тихий — таким он никогда не бывает, от этого становится так страшно, что Сяо ёжится, крепко цепляясь пальцами в его плечи. — Ваше высочество! — встряхивает, забивая на рану поперёк груди принца — глупый, закрыл собой, наивно полагая, что его за это поблагодарят. Сяо больше хочется его добить за такие выходки. Сердце уходит в пятки. — Ваше высочество, очнитесь! — руки дрожат то ли от страха, то ли от боли — уже непонятно, а сердце заходится в бешеной скачке в груди. Мутит, и перед глазами всё плывёт. — Ваше высочество! Сяо панически осматривает рваную рану поперёк груди и судорожно затыкает её дрожащими руками, наивно пытаясь остановить кровь. Он же не умрёт, да? Не может. Только не- — Венти, — срывается на отчаянный шёпот, — Венти, пожалуйста, очнись, — крепко жмурится, склоняясь к Его высочеству. Глаза застилают слёзы, и трясёт от страха, боли и отчаяния — рыцарь прижимается к груди принца и слушает-слушает, боясь не услышать ничего. Тихое биение почти не слышно от звенящей в ушах паники. На макушку ложится ладонь — ласково приглаживает растрепавшиеся волосы, сползает к плечу, ниже по спине, замирая там. Сяо вздрагивает и поднимает голову, глядит испуганно и удивлённо. — Надо же, — Венти слабо улыбается, бледный-бледный, но такой счастливый, что Сяо облегчённо выдыхает, — мне всего лишь надо было почти погибнуть, чтобы ты начал звать меня по имени. Рыцарь сглатывает ком в горле и жмурится, прижимая принца к себе, обнимает крепко-крепко, и утыкается носом в макушку. Руки слегка дрожат — принц глухо смеётся, успокаивающе поглаживая ладонями по спине. — Не хорони меня раньше времени, — ворчит, — всё в порядке. Мне даже почти не больно, — Сяо качает головой, устало хмурясь и не отстраняется, боясь, что стоит ему отпустить Венти, и он снова побежит подставлять свою грудь под зубы каких-нибудь монстров. — Ся-я-яо, — зовёт, — не молчи, а то я подумаю, что ты от испуга язык себе откусил. — Не откусил, — глухо отзывается, неохотно отстраняясь — Венти глядит на него радостно, хоть и устало, слегка морщится от боли, но всё же улыбается, счастливо мерцая яркими, небесными глазами, — это я должен защищать вас, а не вы меня, — укоряет Сяо, глядит строго и возмущённо. Принц смеётся. — Ничего ты не должен, — качает головой, — хотя нет, кое-что всё-таки должен, — торопливо добавляет, подмигивая недоумевающему Сяо, — звать меня по имени. А то что это такое? — закатывает глаза. — Когда я умирал, ты, значит, сразу весь такой взволнованный: «Венти-Венти», — а стоило очнуться, то всё? Ваше высочество? Сдаётся мне, это не совсем честно. Мне снова надо свалиться замертво? Сяо напрягается и смеряет принца недовольным взглядом. Хмурится, качая головой. — Не надо, — глядит строго и укоризненно — Венти совсем не стыдно. — Ну а что мне ещё делать? — принц вздыхает, разводя руки в стороны. — Только и остаётся, что висеть всю жизнь на волоске от смерти, чтобы ты звал меня по имени. — Вы — принц, — напоминает на всякий случай, — а я — ваш рыцарь, — и это тоже. Венти снова недовольно закатывает глаза и- Сяо вздрагивает, крепче цепляясь за плечи принца и жмурится, но не отталкивает — прижимает ближе, выдыхает облегчённо, отвечая на поцелуй. Сердце в груди стучит так громко, что шумит в ушах, и голова кружится, но так приятно, что совсем даже не хочется останавливаться. И кончики пальцев покалывает от удовольствия, растекающегося сладкой истомой по телу. Сяо кажется, что он бы вечность так провёл, но, к сожалению, Венти отстраняется с тихим шипением и возвращает рыцаря в реальность — тот испуганно шарахается в сторону и смотрит виновато. Как будто не принц поцеловал его, забыв про свою рану, а наоборот. — Спокойно, — Венти морщится, выставляя ладонь перед лицом Сяо, — я не умираю. Чуть позже даже можем продолжить, — стреляет задорным взглядом в рыцаря и подмигивает. Сяо смотрит на него как на дурачка — недолго, всего пару секунд, а потом сдаётся. Вздыхает устало и встаёт на ноги, осторожно поднимая принца на руки. — И куда мы идём? — Венти болтает ногами и расслабленно облокачивается щекой на плечо Сяо. — Искать Кадзуху, — рыцарь глядит на него сверху вниз, оценивая масштаб бедствия. Может, стоит сначала пойти к лекарю? — О, ты всё-таки понял, что лучше делать это вместе? — Венти смеётся. — Ага, — рыцарь закатывает глаза. И даже не стыдится этого! — Вау, мне всего лишь пришлось поцеловать тебя аж два раза и один раз чуть не умереть. Воистину великолепно! Сяо, твоё упрямство сведёт меня в могилу. Или под венец, тут смотря, какой метод тебе понравился больше. Сяо глядит на него совсем чуть-чуть смущённо и очень возмущённо. — Никакой, — отрезает. — Да ну? — Венти скептично вздёргивает бровь. — Вот как? Что ж, тогда больше не буду тебя беспокоить, — веселится, рассматривая на хмурое лицо рыцаря, — если тебе так не понра-а-авилось… Сяо устало вздыхает. — Венти. Принц почти подскакивает на его руках от неожиданности. — Что? — и спрашивает так довольно, что рыцарь снова закатывает глаза. — Молчи и не дёргайся, мне неудобно тебя нести. — А ты будешь и дальше называть меня по имени? — Да-да. — А целовать будешь? — …да.***
Кадзуха панически сжимает плечи мага руками и зовёт-зовёт-зовёт — Сказитель не отвечает. Не дышит. Сердце словно отстукивает последние свои удары, тихо-тихо, слабо-слабо. Разве оно так ярко полыхало пламенем? Поэт судорожно втягивает носом воздух и пытается успокоиться. Паника не поможет. Не поможет. Ей тут не место. Надо успокоиться. И подумать — Кадзуха глядит на белоснежное и безжизненное лицо Сказителя и хмурится. — Мама, — шепчет, прикрывая глаза, — что мне делать? — рукой ведёт по груди — рана на ней затянулась, как по волшебству, и это, наверное единственное, что радует поэта. Ну и то, что его сердце хоть и еле-еле, но бьётся. Пока бьётся — шанс есть. Есть же? Склоняется над магом, уперев руки по обеим сторонам от его головы, и хмурится, вглядываясь, всматриваясь. Будто это поможет ему. Голову простреливает внезапной вспышкой боли. — Правда? — ребёнок недоверчиво щурится, — ты тот самый маг из легенды? Сказитель? Сказитель вздыхает и смотрит на Кадзуху устало. Складывает руки на груди и, недолго подумав, кивает. — Конечно, — хмыкает, — тот самый маг, — ребёнок почти взвизгивает от восторга, подпрыгивая на месте. — Поэтому слушайся меня, иначе я превращу тебя в лягушку, — смотрит насмешливо, иронично улыбаясь. Почти даже смеётся, когда Кадзуха тушуется и неловко обнимает себя за плечи. Вот ведь ненормальный ребёнок. Любой другой уже разревелся бы и убежал. Что же ему такого понарассказывала Алиса? — Лягушку? — спрашивает робко, боязливо поднимая взгляд на мага. — Ага, — Сказитель лениво кивает и тянет его за собой, в сторону замка, — Мерзкую, маленькую и скользкую лягушку, — глядит на Кадзуху сверху вниз, пугающе округлив глаза. И усмехается, когда ребёнок на это вздрагивает и, вопреки всему, жмётся ближе, как будто не маг только что угрожал превратить его в жалкое земноводное. — Х-хорошо, — кивает и, ухватившись своей крохотной ладошкой за полы одежды Сказителя, тянет на себя, вынуждая мага обратить на ребёнка внимание. — А можно ещё один вопрос? — Что ещё? — вырывается, недовольно цокнув. Что ж это чудовище так липнет к нему, когда по-хорошему должно бояться? — Как вас зовут? Кадзуха вздрагивает. — Что же ты тогда ответил? — Сказитель безжизненно молчит, и поэт вздыхает. Руками сминает его одежду, прикрывая глаза — в носу щиплет от подступающих слёз, но он упрямо сдерживается. Нельзя расклеиваться. Вспоминай Кадзуха, вспоминай. Сердце в груди мага замирает — поэт вместе с ним. — Нет, — испуганно округляет глаза, — бейся, — шепчет-умоляет, — склоняясь ухом ближе к Сказителю, — бейся, — уговаривает, — пожалуйста, только не останавливайся, нет, — слух улавливает почти неощутимый стук — словно запуск обратного отсчёта. Времени почти не осталось — Кадзуха отстраняется и кусает губы, хмурится, нервничает. Почему именно сейчас в голове так звеняще пусто? Только страх медленно овладевает, сжимая когтистой лапой и без того напуганное сердце — оно бьётся за двоих: за поэта и за Сказителя. — Давай, — жмурится, — давай, думай. В ушах шумит. — Я буду твоим другом! — улыбается ярко — Сказитель почти слепнет, — и не оставлю тебя! Мне всё равно на твоё проклятие! Мама мне сказала, что ты хороший, и… если бы ты был плохим, то не провожал бы меня к Его величеству, да? И мама бы с тобой тогда не дружила, — весело вышагивает в ногу с магом — он с каждым словом всё больше и больше мрачнеет. — Замолчи, — и отшатывается в ужасе от недоумевающего ребёнка. — Что? — Кадзуха недоумённо поднимает брови, — что случилось? — и опрометчиво хватает Сказителя за руку — он судорожно пытается её вырвать. Не успевает. Вспышка. И тихий плач оглушает, заставляя колени подкоситься от страха. Сказитель широко распахивает глаза, с ужасом глядя на всхлипывающего Кадзуху… что держится за покрытую сетью пурпурных шрамов ладонь и молча глотает слёзы. — Всё хорошо, — успокаивает самого себя, поднимая на Сказителя влажный кленовый взгляд. Улыбается через силу, — я знаю, что ты не специально. Маг хочет заплакать вместе с ним. Кадзуха растерянно смотрит на свою перебинтованную ладонь. — Это не то, — горько усмехается, — не то, — хмурится, сжимая руки в кулаки, — мне всё равно, слышишь? — встряхивает мага за плечи. — Да хоть бы я весь этими шрамами буду покрыт из-за тебя, — срывается на шепот, — какая разница вообще? Просто живи, пожалуйста, — прислоняется лбом к груди, крепко жмурясь, — открой глаза, пожалуйста. Не умирай. Только не умирай. Сердце из последних сил делает последний удар. И замирает — Кадзуха широко распахивает глаза, забывая, как дышать. Руки сводит от охватившего ужаса. — Нет-нет-нет, — шепчет, глотая слезы, — бейся, бейся, ну же. Не останавливайся. Голова кружится — поэт слегка пошатывается, будто оглушенный. В мыслях кружатся обрывки воспоминаний, по кусочкам, словно несобранные пазлы. — Бейся, — умоляет, — пожалуйста, бейся. Страх станет твоей погибелью, поэтому ты должен быть смелым, хорошо?Твоя мама… немного занята.
Ты должен сидеть тут и никому не открывать, пока шум в доме не закончится.Она придёт позже.
Сиди тут и ни за что не выходи.Пойдём, я отведу тебя к Его величеству.
Всё в порядке, малыш, главное, не бойся.Конечно, тот самый маг.
Кадзуха, мама тебя очень-очень любит.Поэтому слушайся меня, иначе я превращу тебя в лягушку.
И запомни: чтобы пробудить мага, нужно назвать его настоящее имя.А… можно ещё один вопрос?
Обязательно запомни, это очень важно.Как вас зовут?
Куникудзуси.
— Куникудзуси, — срывается отчаянное с губ, — не умирай. И Сказитель вздрагивает, шумно втягивая воздух носом — Кадзуха отшатывается от него от неожиданности. Маг морщится, глухо откашливаясь и хватается рукой за грудь — там, внутри что-то такое тяжёлое-тяжёлое, болезненно бьется. Так непривычно. И приятно. — Какого..? — приподнимает голову, недоумённо глядя на испуганно-бледного притихшего поэта, — ты как будто призрака увидел, — хмурится, не понимая, что произошло. Из-за туч пробивается луч солнца. Яркий-яркий, ослепляющий. Греющий — Кадзуха облегчённо выдыхает и— — Живой, — набрасывается на мага с объятиями — последний сначала испуганно замирает, боясь, что этот дурацкий поэт снова словит порцию тока из-за своих необдуманных действий. А после недоумённо распахивает глаза, почти машинально положив руки ему на спину. Кадзуха дышит глубоко, размеренно, медленно приводит свои мысли в порядок. И самое главное - крепко-крепко прижимается к груди мага, где гулко, быстро и так непривычно бьётся сердце. У обоих кружится голова. — Солнце, — растерянно шепчет, щурясь от ослепляющих лучей, выглядящих из-за медленно рассасывающихся туч. — Солнце, — довольно соглашается Кадзуха, удобно устраивая свой подбородок на плече у Сказителя, — теперь ты всегда будешь им любоваться. — Ничего не понимаю, — вздыхает, — что ты натворил? — отстраняется, недоверчиво заглядывая в счастливые алые глаза напротив. — Вспомнил кое-что, — уклончиво отвечает Кадзуха, отводя взгляд в сторону. — Что? — хмурится. — Разве это важно? — поэт смеётся, — проклятие снято, ведьма мертва, нам больше ничего не угрожает. Даже гроза закончилась, — склоняется к магу, довольно улыбаясь, — что тебе ещё нужно? — Чтобы ты от меня отстал, — фыркает, пытаясь оттолкнуть — безуспешно, его снова захватывают в крепкие объятия. И вырываться почему-то нет сил — Куникудзуси ни за что не признает, что ему просто не хочется, — Кадзуха, — возмущённо. — Ммм? — тянет лениво, кажется, наслаждаясь таким непривычным смущением Сказителя. — Какую теперь ты найдешь причину, чтобы я тебя не трогал? — смеётся. — Ты- Хмурится, набирая в грудь побольше воздуха, чтобы как обычно наговорить грубостей, оттолкнуть и уйти. И замолкает — сдаётся, устало упираясь лбом в плечо поэта. Выдыхает через нос и качает головой. — Просто невыносимый, — только и всего. Каэдэхара отвечает ему тихим смехом — от этого сердце, всё ещё так непривычно ощущающееся в груди, пропускает удар и заходится в бешеной скачке. Ну вот, он только обрёл сердце и уже почти потерял его, не выдержав приступа жуткой болезни, под названием «Кадзуха». Молчит, привыкая к таким необычным ощущениям. Касания — поэт настолько близко, что Сказитель может почувствовать его дыхание на своей коже. Это всё так непривычно. Приятно. — Печёт, — ворчит, недовольно глядя на сияющее в небе солнце. — Конечно, — фыркает от смеха Кадзуха, — это же солнце. Маг немного отстраняется, заглядывая Кадзухе в лицо — тот слегка щурится и сияет почти так же — и думает, что этот дурацкий поэт похож на солнце. Тоже яркий, теплый и необходимый. Которого Сказитель так сильно жаждал всю жизнь. — Чего ты прилип ко мне? — ворчит, пытаясь вырваться. — Перестань. Кадзуха улыбается нежно и ласково — не отпускает. Шипы и колючки, что выпускает маг каждый раз, когда его пытаются коснуться совсем не ранят — они же не бьются током. А если не бьются, то поэт и не отпустит. Ни за что. Никогда. — Кадзу- Маг возмущённо пыхтит, яростно сопротивляясь — поэт улыбается в поцелуй и успокаивающе гладит ладонями по спине. От этой нежности слёзы на глаза наворачиваются — Сказитель хочет кусаться и брыкаться, но почему-то не находит на это сил (просто не пытается даже) и снова сдаётся. Он вообще всегда проигрывал поэту, с самой их первой встречи. И сейчас проигрывает по всем фронтам — доверчиво прикрывает глаза и поддается. Обещает себе — это в первый и последний раз, больше подобной слабости не будет. Кадзуха выбьет себе ещё один, и ещё, и ещё — Сказитель нехотя позволит. Так, чтобы не было видно, как же сильно ему этого хочется. — Я тебя ударю, — шипит возмущённо-сбивчиво, пальцами крепко сжимая плечи поэта, когда последний отстраняется, пытаясь восстановить дыхание. — Я тебя ещё раз поцелую, — Кадзуха улыбается спокойно, немного хитро и не боится совсем, глупый — у мага даже все слова испаряются от такой наглости. И он лишь обречённо вздыхает, переводя взгляд за его спину — не может смотреть ещё дольше, боится, что сердце не выдержит, а его ему всё-таки надо беречь. — Кадзуха, — маг хмурится, — больной, — добавляет, немного подумав, но не злобно, скорее устало и так, даже немного ласково, — твоя рука- — Мне всё равно, — поэт перебивает, — я ещё тогда тебе сказал, что ты не виноват, — пожимает плечами. — Точно больной, — и всё же облегчённо вздыхает. Кадзуха отвечает ему тихим, счастливым смехом и ласковым мерцанием кленовых глаз. — Кадзуха! — оба вздрагивают — Каэдэхара выглядывает из-за спины Сказителя и тут же вскакивает на ноги, испуганно подлетая к Сяо с принцем на руках. — Вы в порядке? — Что с тобой случилось? — поэт, полностью проигнорировав вопрос, взволнованно осматривает рану принца и расстроенно поджимает губы. Ну вот, плохие из них защитники вышли. Его высочество, в итоге, пострадал больше всех. — Ой, да всё в порядке, — Венти закатывает глаза, махнув рукой, — уже почти не болит. Кстати, Сяо, — глядит на рыцаря снизу вверх, — можешь отпустить меня уже, ноги-то у меня целые. — Нет, — даже в лице не изменился, так же невозмутимо глядя на Его высочество. — А, — хихикает Венти, — тебе просто хочется поносить меня на руках, понял, — поднимает ладони. Сяо глядит на него равнодушно-смиренно, но на ноги не ставит. — Венти, — вздыхает — Кадзуха недоумённо поднимает брови, а Сказитель за его спиной многозначительно фыркает, — будешь дёргаться и сделаешь себе хуже. — Хуже мне уже не сделаешь, — возражает принц, раздражённо закатив глаза, — серьёзно, меня чуть не раскусила на две части большая мёртвая собака! Что может быть хуже? Нет, конечно, может быть, но не сейчас, сейчас-то всё хорошо, а значит, и мне хорошо, поэтому Сяо не волн- — Ваше высочество… — Понял, молчу. Кадзуха, глядя на принца с его невозмутимым рыцарем, не выдерживает и фыркает в кулак от смеха — оба тут же обращают на него внимание: Венти довольно ухмыляется, а вот Сяо хмурится. — Что с Алой ведьмой? Глядит напряжённо, даже Его высочество перенимает настрой, взволнованно хмурится и оглядывается. Всех успокаивает, на удивление, не Кадзуха — Сказитель. — Мертва, — приваливается плечом к плечу поэта, довольно ухмыляясь. И Венти не сдерживает радостный крик, подпрыгивая на руках у Сяо. — Мы победили! — Вообще-то это Сказитель победил... — Не важно, Сяо, это мелочи. Победили же! — Ваше высочество внёс самый большой вклад в эту битву. — Кадзуха! Не издевайся, я тоже старался! — Да как я могу? — Вы слишком шумные, заткнитесь. Его величество идёт. И солнце всё так же ярко сияет на безоблачном лазурном небе.