Я ненормальный: хожу в кедах зимой, Катаюсь дома на скейте, развод с головой. Все мои шмотки - дешевле твоих духов, Не покупаю я их - мой аромат из слов. Не хожу на пары, и ничего не парит, Рисую краской на стене-е-е...
***
Ночь. Чёрное небо, испещрённое родимыми пятнами звёзд, с любопытством взирало на спящий город. Вопреки расхожему мнению, что Москва никогда не спит, про Чертаново такое вряд ли можно было сказать. То ли дневная жара успевала его так утомить, то ли его отдалённое от вечно живого центра расположение, придающее району определённый мистический статус, но на каждой улице царила абсолютная тишина. Каждый двор освещался стандартными оранжевыми фонарями и изредка — светом какого-нибудь одинокого окна. Таксисты, охранники, сотрудники предприятий и прочие, работающие в ночную смену, собирались по делам. Они тихо гасили свет в своих крохотных квартирках, тихо закрывали входную дверь на ключ и так же тихо уносились прочь. Их машины, будто тоже не желая будить «дневных» обитателей, беззвучно заводились и трогались с места, стремясь увезти хозяев подальше от этого сонного царства. Даже птицы не щебетали, спрятавшись в густой июньской листве. И лишь в одном доме, на балконе самой дешевой съемной однушки слышалось какое-то копошение. Внезапно в распахнутое окно высунулась кучерявая голова и истошно заорала: — ХАЛЯВАА, ПРИДИИИ!!!! — Не ори, соседей разбудишь, — фыркнул Худяков, не отрываясь от экрана ноутбука. Старенький Lenovo, доживающий свой век, одобрительно зашумел, — Ты как овца в загоне, чесслово. — А что делать? Я лично уже ни на что не надеюсь. ХАЛЯВАА, ПРИДИИИИ!!! Внезапно вместе с Йосей стал голосить дверной звонок. Кто-то звонил так настойчиво, что и без того раздражающий птичий визг начал хрипеть. — Доигрался? — бросил Илья, вставая из-за стола. Вглядываясь в полумрак квартиры, единственными источниками света в которой были настольная лампа и экран монитора, он прошёл в коридор и глянул в глазок. Обычно освещавшая этаж своим холодным светом лампочка не горела. Возможно, она была разбита, так же, как и её плафон, исчезнувший задолго до того, как Худой заселился в этот дом. Или её выкрутил очередной особо одарённый экономист, не желающий тратить лишние 100 рублей. Суть была одна: на лестничной площадке было темно, как в склепе, и опознать ночного гостя не представлялось возможным. Успев притупить свой инстинкт самосохранения огромным количеством экзаменационных билетов, Худяков спокойно открыл дверь. — Вы ебанулись?! — шёпотом проорали с порога, и Илья, не говоря ни слова, потянулся к выключателю в прихожей. На пороге стоял сонный и вместе с тем раздражённый Олег Метёлкин, — Че вы орёте там? Три часа ночи! У меня зачёт по философии на первой паре! — А у нас того… экзамен завтра… Йоська халяву стоит зовёт… — А можно её звать как-нибудь молча? — всё так же возмущённо прошептал сосед, как вдруг из комнаты появился виновник общедомовой бессонницы. — О, Олег, привет. Чё не спишь? Метёлкин гневно выдохнул, плотнее запахнул домашний махровый халат и двинулся в направлении своей квартиры. — Свинкин, ещё раз заволоёбишь, я тебя на сало порежу, ты меня понял?! — Что я слышу? Таки сам товарисч Метёлкин мне угрожяет? — драматично воскликнул Йося ему вслед. Илья бросил на него полный осуждения взгляд: — Не делал бы ты так. — А чё? — Не любит он этого. Да и некрасиво как-то… — Ой, да ладно, мне можно, сам такой же. Ничё, не сдох, как видишь. — Всё равно не делай так больше. Окей? Свинкин скривил мордочку, но согласился, хоть и не понимал, почему еврей не может подколоть другого еврея на тему того, что он еврей. Напоследок несколько раз сообщив возлюбленному о том, что тот душнила, Йоська завалился спать. Громкий храп, до смешного напоминающий поросячье хрюканье, наполнил спальню уже спустя пару минут. Работать дальше в такой обстановке Худяков физически не мог, до подъема оставалось меньше пяти часов, а выучить (и для начала доделать) все тридцать восемь билетов он бы всё равно не успел. Тяжело вздохнув, Илья выключил ноутбук и лампу и, даже не раздеваясь, рухнул на кровать.***
— Илюш… Илюша… ДА ВСТАВАЙ ТЫ БЛЯХА-МУХА!!! — звонкие шлепки посыпались на слюнявящего подушку Худякова, выдергивая его из сна. — Мхм, который час…? — Семь утра. ВСТАВАЙ, ЁПТВОЮМАТЬ!!!! Удары прекратились. Весь взъерошенный, Йося забегал по квартире, выпучив глаза и что-то бормоча себе под нос. Илья лениво перевернулся на спину и закрыл лицо руками. — Нам же в полдевятого вставать только. Какого хера ты в семь-то вскочил? — Пораньше надо выйти, а то опоздаем! — Так экзамен в десять, тут ехать полчаса. Ложись давай. — Блять, в храм зайти надо, свечку поставить, ты совсем, что ли, не соображаешь? ВСТАВАЙ!!! Небольшой кулачок прилетел точно во впалый от недоедания живот, и Худяков с глухим воплем рухнул с кровати на пол. Нервно фыркнув, Свинкин убежал в сторону кухни. Зашумел чайник, загромыхала немногочисленная посуда и упаковки от дешёвых творожных сырков. Наконец удалось продышаться, и Илья, подтянув домашние спортивки, направился следом за возлюбленным. Тот, громко стуча ложкой о стенки кружки, размешивал растворимый кофе и жевал сырок с варёной сгущёнкой. Скромной худяковской стипендии и заработка с помощи по компьютерам едва хватало, чтобы прокормить обоих. Йося перебивался случайными подработками типа раздачи листовок и продажи мерча на концертах всяких ноунеймов. Так что сырки за 34 рубля и растворимый кофе с привкусом опилок можно было считать практически королевским завтраком. Хотя стоило отдать парням должное: здоровье они себе подрывали профессионально, экономя на базовых продуктах и не скупясь на приличные сигареты и алкоголь. Да, раз в месяц, и то не каждый, но баловать себя тоже иногда надо! Впрочем, кроме родителей, на такой их образ жизни никто не жаловался, а переживать четверть века в нынешних условиях никто из парочки не собирался. — Со сгухой остались ещё, или ты все умял? — В холодосе, — спокойно ответил Свинкин, не отрываясь от размешивания непонятной гущи, по какой-то неведомой причине называвшейся кофе, — Ешь быстрее только. Громыхнула скрипучая дверца холодильника, и Худяков, на ходу зашелестев сырочной обёрткой, умыкнул одну из кружек прямо из-под носа у бойфренда. Впрочем, тому было плевать: это явно не самое критичное, что могло сегодня произойти. Сырки были съедены в пару укусов, а кофе не допит даже наполовину, что, однако, было не так важно: всё равно вечером они, скорее всего, выгребут последнюю мелочь и решат отметить успешную (или не очень) сдачу экзамена походом в излюбленный ларёк с шаурмой. Кто знает, возможно, в кармане джинсов заваляется лишний полтинник, и они даже смогут купить две, а не одну на двоих… За этими мыслями Илья лениво натягивал скинни, не обращая внимания на снова истерично бегающего по квартире любимого. Тот в одних трусах носился из угла в угол и на ходу застегивал зелёную рубашку в клетку. — Чёрт, да где же они… — Что-то потерял? — Да джинсы не могу найти… в шкафу искал, на балконе нет, на стуле не висят… — А в стиралке не смотрел? Искомая вещь действительно обнаружилась на самом дне стиральной машины вперемешку с другим бельём. Мокрым. — Твою мать… Ты чё, стирку не повесил? — Когда? Я полночи билеты делал. Я думал, ты развесишь. Стоял же на балконе орал, чё не развесил-то? — А я… я… — замялся Йося, прислонившись спиной к стене в коридоре. Единственные джинсы, купленные на рязанском вещевом рынке и привезённые с собой в столицу, было не надеть. Осознавая всю катастрофичность сложившейся ситуации, парень сполз по стенке на пол, — И что мне теперь, в трусах, что ли, идти? — Почему в трусах? В детский сад никогда не ходил, что ль? В колготках! — в ответ Свинкин вскинул полный ненависти взгляд; Худой тихо усмехнулся в кулак, — Ладно, пойдём, найдём тебе что-нибудь. «Что-нибудь» оказалось расписными шароварами, что худяковская маменька по ошибке купила в женском отделе и преподнесла сыночке с железным аргументом «Ну они же синие, значит, мужские». При наличии пары джинсов и спортивок Илья мамин подарок, естественно, не носил, и тот слёживался и собирал пыль где-то в глубине гардероба. А вот у Йоськи выбора не было, и он, натянув хлопковые штаны и сменив рубашку на футболку, выбежал из дома аки принцесса Жасмин, таща за руку своего бомжеватого вида Аладдина. Не имея таких комплексов, как его парень, Свинкин сразу же оценил преимущества обновки: прохладный ветерок легко проходил через тонкую ткань, и в кои-то веки не было риска запреть. Словом, Йося уже не так сильно-то и переживал из-за внеплановой потери джинсов. Вообще, от их дома до метро идти около восьми минут, но сегодня особенный день — сегодня Свинкин должен был поступиться своими принципами и собственноручно продлить их маршрут почти в два раза. Да, как нетрудно догадаться, в храм своего (почти) благоверного он-таки затащил. Чертановский Храм Державной иконы Божией Матери на, как ни странно, Чертановской улице. Красивое такое зданьице рыжего цвета с голубыми куполами с окошками. Летом его рисовали ученики художественных школ, а по воскресеньям громкий колокольный звон поднимал обоих студентов ранним утром — в 11 часов. И сейчас они оба стояли под его дверями, будто готовясь отомстить за все недосмотренные сны и полученные микроинфаркты. — А я думал, ты иудей, — задумчиво протянул Худяков, рассматривая икону какого-то святого над входом. — Иди к чёрту, я атеист, вообще-то. Надменно фыркнув, Свинкин скрылся за тяжёлыми деревянными дверьми. Его не было пять минут, семь, десять… Илья уже собирался сам идти внутрь, как вдруг знакомое существо в синих шароварах, жуя просфору, вывалилось на улицу. — Поставил? — Ага. — И чё, если поможет, уверуешь? — Нет, конечно, я что, дурак? — риторический вопрос, и Худой закономерно промолчал. Откусив у возлюбленного кусок купленной в церковной лавке (или выклянченной у какой-нибудь доброй блаженной старушонки, что вероятнее) просфоры, он направился в сторону метро. Йоська, довольный всеми свершенными им ритуалами, засеменил рядом.***
— Он опаздывает, — с порога аудитории сообщил запыхавшимся парням староста. Довольно милый, небольшого роста, но просто гигантского самомнения, он снизу вверх поглядывал на Свинкина в женских шароварах и на Худякова с бёртоновскими синяками под глазами, — Зачётки не забыли? Билеты выучили? — Ой, Колян, не нуди, — отмахнулся Йося, с грохотом садясь на заднюю парту, — Сдадим, не впервой же. — Свинкин, это Омельчук, ты понимаешь, что ему сдать нереально? — Да лан, трояк получу и нормально. — Ну, удачи с этим. А у тебя, Худой, вообще стипендия, не забывай об этом! — добавил Маленков, обратившись на этот раз ко второму «неразлучнику». Илья картинно закатил глаза: ну доебёт же, чесслово… В этот момент за дверью послышался стук шагов. — Здравствуйте, товарищи студенты, — произнёс тучный мужичок в футболке и джинсовой жилетке, — Вы у меня какая группа? — Триста тридцать седьмая, — ответил Коля, по-особенному важно усевшись перед преподавателем. Тот совершенно не обратил внимание на кокетливого отличника и лишь задумчиво уставился в экран принесённого с собой ноутбука, повторяя «отлично… отлично…» — Спорим, автомат получит? — шепнул Йося на ухо сидящему рядом возлюбленному. Илья азартно ухмыльнулся: — А спорим, вообще не сдаст? — Да ты чё, чтоб Маленков — и не сдал? В жизни не поверю. Да если он не сдаст, я… я… О, я башку в фиолетовый ёбну, во! — Хочешь поспорить? Тогда я тоже, но если он «отлично» получит. Идёт? — Идёт, — Свинкин с жаром пожал чужую руку и разбил свободной ладонью. Тем временем, препод окинул аудиторию хищным взглядом: — Ну что, пять человек здесь остаются, остальные — в коридор. Билет получаете, когда сюда заходите, у вас будет пятнадцать минут на подготовку. Списывать нельзя, кого увижу — сперва предупреждение, потом будем прощаться до осени. Вперёд! На секунду в кабинете воцарилась гробовая тишина, и толпа первокурсников ломанулась за дверь, оставив наедине с Омельчуком Колю (по самоуверенности), Йосю (по тормознутости), Илью (по фаталистичности) и ещё пару таких же особо «удачливых» ребят. — Ну что, кто первый у нас? — Я. Маленков. — Давайте зачётку, называйте число от одного до тридцати восьми. — Эмм… четырнадцать? — Периодизация истории Древнего Египта, — прочёл экзаменатор название третьего билета, выделяя четырнадцатый жёлтым маркером. Самодовольная мордочка старосты мгновенно осунулась, и странный блеск появился в его зелёных глазах: — А… я… я на пересдачу осенью приду… Забрав зачётную книжку, Коля выскользнул за дверь. И без того большие глаза Свинкина округлились, став просто огромными, а пухлые губы поражённо распахнулись. Его созерцавшего эту картину бойфренда от истеричного смеха спас лишь голос препода: — Кто там следующий? — Давайте я. Худяков. — Число? — Двадцать семь. — Греческий полис в эпоху архаики. Не надо конкретных примеров, так, в общих чертах. Готовьтесь. Следующий! — С-Свинкин… Шесть… — проблеял Йоська, нервно почёсывая кудрявый затылок. — Римская культура периода Республики и ранней Империи. Следующий! Окружающие звуки резко стихли, превратившись в невнятный гул. Слышно было лишь, как сердце бешено колотилось, норовя взорваться, словно новогодняя хлопушка, и разметать кровавое конфетти по всей аудитории. Все пятнадцать минут, отведённые на подготовку, Свинкин просидел, тупо уставившись в пустой лист. Трудно было сказать, что конкретно так его ошарашило, тема билета или проигранный спор, однако сдать экзамен на твердую пять он каким-то образом ухитрился. Правда, радости как таковой ему это всё равно не принесло. — Ну что, куст сирени из тебя делать будем или как? — ехидно спросил Илья, когда они уже шли в сторону дома. Йоська обиженно насупился и сунул руки в карманы штанов, — Эй, ну ладно тебе, брось, не хочешь — не надо. На шавуху потратим тогда, да? — Нет уж! Сегодня без шавы. Идём. Как назло, ни в одном из близлежащих магазинов не было фиолетовой краски для волос. Словно сама Вселенная намекала парням забыть про дурацкий спор и всё-таки наведаться в ларёк к Арсену, потратившему годы на освоение искусства шаурмы. Но Свинкин был непреклонен: пацан сказал — пацан сделал. Назло всем! И своему парню, в глубине души ржущему над ним, и этому придурку Маленкову, что по собственной дурости попросился на пересдачу, и чертовым поставщикам, не завозящим краску фиолетового цвета… Обо всём этом он не преминул сообщить возлюбленному, а заодно и всей округе. Ближе к вечеру капризная Фортуна, похоже, решила сжалиться над упёртой парочкой и послала им одну единственную упаковку краски, оставшуюся в одном единственном месте. Конечно, Йосе пришлось выложить за неё почти половину денег, заработанных в прошлые выходные на подвальном гиге панк-группы «Слепая Кишка», но это он сможет отрефлексировать позже. А сейчас он, с выражением великой скорби на лице, молча плёлся домой, глядя себе под ноги. Былая злоба уступила место унынию, и любые попытки Худякова завязать разговор разбивались о неприступные скалы свинкиновского горя. Абсолютно иррационального, учитывая, что ему предлагали забить на спор и пойти нормально пожрать. Но нет, мы же принципиальные! Мы потратим бешеные деньги, а после будем минимум две недели голодать, чтобы нашему парню было стыдно. Прекрасно, отличный план! И, судя по всему, успешный. Сердце противно заныло, когда эта грустненькая тучка, едва переступив порог квартиры, уставилась в висящее в коридоре зеркало и зарылась пальчиками в пышные блондинистые кудряшки. А затем стянула с себя футболку и полным решимости взглядом посмотрела Худому в самые глаза: — Покрасишь меня? — Йось, мож, правда не стоит? — неловко запротестовал Илья, — Ну что это тебе даст? Ты ж сам не хочешь. Пухлые Йоськины губы сжались в тонкую нитку. Не говоря ни слова, он развернулся, притащил из кухни в ванную табурет и уселся напротив раковины. — Крась. — Солнце, ну… — Крась, я сказал! Илья вздрогнул, но спорить больше не стал. Ругаться ещё сильнее не хотелось. Конечно, завтра ему дополнительно прилетит за то, что не отговорил, но это будет потом. Пробежавшись глазами по инструкции, Худяков развел краску и стал неравномерно покрывать ей белокурые кудри возлюбленного. Прядь за прядью, бережно оборачивая каждую алюминиевой фольгой. Правда, как он ни старался, лиловая жижа, приятно пахнущая виноградом, всё же окрасила не только Йоськины волосы, но и шею, уши, полотенце, накинутое на его плечи, а также пальцы самого новоиспечённого парикмахера. Эти несколько часов Свинкин провёл за кусанием собственных губ и мрачным созерцанием сливного отверстия в раковине, пока его бойфренд из кожи вон лез, чтобы ничего не испортить. Закончили они глубокой ночью, под истошные поросячьи визги тщательно промыв всю копну ледяной водой и просушив её хозяйским феном. Сосредоточенно глядя на себя в зеркало, Йося шмыгнул вздернутым носиком. Кое-где волосы оказались пережжены, краска закрепилась пятнами, переливаясь то глубокими лиловыми, то нежно-сиреневыми оттенками, а её следы с кожи придётся оттирать аж до второго пришествия… Зрелище удручающее, что и говорить… — Знаешь, а тебе идёт, — шепнул Илья в окрашенное фиолетовым ушко, и его парень впервые за вечер улыбнулся. В теплом свете одинокой лампочки его щёчки покраснели, как наливные яблоки, а обнаженные плечи смущенно приподнялись. — Правда? — робко спросил Свинкин и ощутил осторожный поцелуй, оставленный на шее. — Правда. Потрясающе выглядишь. Мягкая улыбка вновь рассекла некогда мрачную мордашку. Льстит и не стесняется. Видит этот тихий ужас (автором которого, между прочим, и является) и не хочет расстраивать. Бесчестное, циничное, любящее, бесконечно милое существо. Умудряющееся даже в такой момент заставить улыбаться. — А всё-таки ты был прав. — Насчёт чего? — Я действительно похож на куст сирени…