Между многоэтажек и суеты Я нашел тебя – луч красоты Ты был нереален, я хотел Каждый день рисовать на холсте Твои мысли, твои руки Ты согласен завтра в пять Мне позволить так, от скуки Всего себя нарисовать?
***
Я люблю тебя. Часто ли вы повторяете эту фразу? Для Лёши Красиводы она давно встала в один ряд со словами «спасибо» и «здравствуйте». Вот уже почти год он сперва прописывал её в личном дневнике, в подробностях фантазируя о загадочном прохожем со Старого Арбата, а после наконец получил драгоценную возможность произносить эту мантру вслух, писать её в личных сообщениях и на обратной стороне бесконечных скетчей и даже шептать между страстными поцелуями. Из-под графитового карандаша вышел не один рисунок, где совсем крохотный черноволосый мальчишка, приподнявшись на носочки, тянется губами к великолепному созданию, ангельской внешности которого не хватает лишь нимба и ослепительного сияния. День за днём он бежал к метро и ехал к своему Флегонту с тяжелым рюкзаком наперевес. Карандаши укорачивались, папка с рисунками стремительно толстела, одни альбомы сменяли другие, а черты лица похитителя подросткового сердечка выводились уже на чистом автоматизме. Портретами были завешены все стены Лёшиной комнаты, и лишь в одном месте красовалась небольшая проплешина обоев. Для самого главного рисунка. — Олег… можно тебя кое о чём попросить? — почти робко спросил Красивода, затачивая карандаш на кухне Метёлкинской квартиры. Сам хозяин сосредоточенно заваривал жасминовый чай в двух стеклянных кружках. — Смотря о чём. Сахар добавлять? — Две ложки. Нам просто тут задали нарисовать кое-что, и… ну, я не знаю, как ты на это отреагируешь… — Обнажённую натуру, что ли? — усмехнулся Олег, не отрывая взгляд от раскрывающихся листьев в прозрачном стекле. Чайная ложка звонко постукивала по стенкам кружки и резко остановилась, едва прозвучал утвердительный ответ, — И… и насколько обнажённую? — Ну… целиком вообще-то… Я поначалу думал к Свинкину обратиться, но он же за пикет пятнадцать суток сидит, а мне сдавать скоро… — А Худой чего? — А с него только портреты рисовать. Плюс, я уже ему звонил вчера — вкалывает целыми днями, из квартиры не выходит почти, свернулся в позу креветки за компом и сидит, штраф Йоськин отрабатывает. Ну пожалуйста, Олеж! Метёлкин в задумчивости закусил губу и обернулся. Большие синие глаза внимательно смотрели на него и, казалось, готовы были вот-вот прожечь в теле огромную дыру. — А… обязательно с натуры…? Может… — Анна Валерьевна сказала, обязательно. Что-то не так? Я тебя чем-то обидел? Просто ты раньше никогда не отказывал мне, а тут… — Я… Ну… Просто я стесняюсь… — пробормотал Олег, потупив взгляд. Стыдно признаться, но за двадцать один год ему практически ни разу не приходилось представать обнажённым перед кем-либо. До этого дня последней, кому довелось лицезреть его во всей красе, была девчонка из средней школы. От выпускного из девятого класса у Метёлкина остались смешанные ощущения… В основном, из-за событий, которые повлек за собой первый в его жизни стакан виски с колой, выпитый по чистой случайности. Что произошло позже, Олег предпочитал не вспоминать, но свой след это-таки оставило: уже больше пяти лет он страшно комплексовал по поводу своего тела и стойко хранил своеобразный целибат. — Стесняешься? — Мгм… Красивода фыркнул: — Я тебя умоляю, что я там не видел? Ну, если прям совсем страшно, можешь в трусах остаться. Только покороче надень какие-нибудь, окей? Поджав губы, Метёлкин ещё пару минут постоял под пристальным взглядом мальчишки, но согласился. Отказать этим огромным глазищам, в которых после стольких месяцев наконец появился привычный радостный блеск, было практически невозможно. Как только чай в обеих кружках разварился, Олег ушёл к себе в комнату, после чего заперся в ванной. Его юный гость не тратил время зря: не спеша перенёс напитки и свои немногочисленные пожитки из кухни в спальню, а затем вальяжно расселся на кровати. Ожидание заняло около пяти минут, и вот муза, долгое время терзавшая ум впечатлительного подростка, наконец явила ему не только свой прелестный лик. Завёрнутый в махровый халат, Метёлкин встал напротив мальчишки и нерешительно развязал пояс. Открывшийся вид несколько отличался от того, что придумал себе Красивода ещё год назад, когда впервые повстречал своего Иошихиро. Мужественная шея и изящно выделяющиеся ключицы заканчивались не идеально подтянутым торсом, а небольшим, даже милым животиком, в теории подкачанные бедра были рыхлыми, колени волнительно дрожали, и лишь рельефные плечи точно соответствовали наивным фантазиям мальчишки. — Спиной повернись и руку одну вскинь. Попробуем так, — без задней мысли бросил Лёша и тут же заливисто заржал: сзади на ярко-красных Олеговых трусах красовалась надпись «Красивый ты мужик, Михалыч», — Это откуда такая красота? — Ну… у меня других подходящих нету просто… это Йоська из Челябинска привёз… подарок типа… — Шикарные труханы, я даж выдумывать ничего не буду, нарисую прямо так! Глядя, как его парень стремительно заливается краской, сливаясь с цветом надетого на него белья, мальчишка устыдился, но смеяться не прекратил. Карандаш дрожал в руке, выводя рваные кривые линии, пелена слёз застлала глаза, и сосредоточиться не получалось от слова «совсем». Нет, конечно, такими темпами в конце концов тоже что-то могло нарисоваться, но от Красиводы требовался жёсткий реализм, а не абстрактная живопись. Анна Валерьевна точно не примет это скопище корявых штрихов, отдалённо напоминающее человека. — Я так не могу, сними их, — выпалил пацан, шустро стирая ладонями набежавшие слёзки. Они всё активнее текли по бугристым от акне щёчкам, уже не только от смеха, но и от болезненно сведённых диким хохотом мышц живота. Метёлкин покраснел пуще прежнего, хотя казалось, сильнее ему краснеть уже некуда. Он импульсивно вцепился пальцами в резинку трусов и подтянул их чуть ли не себе на уши, скрывая пресловутую надпись в ложбинке между ягодиц. Над реальной необходимостью этого жеста он даже не успел задуматься, отчего схватил со спинки кресла халат и поспешил прикрыться. С самого начала это не казалось такой уж хорошей затеей. И даже при всех чувствах, что Олег испытывал к Лёше, переступить через себя он просто не мог. — Знаешь… Лучше найди себе другого натурщика… я только всё порчу… — Неправда, — остро заточенный карандаш отправился на своё привычное место за ушком, и подросток с максимально обеспокоенным видом оказался напротив своей музы, — Ты потрясающий! Именно поэтому я и попросил позировать тебя. У тебя по всем параметрам роскошное тело, и я реально не понимаю, че ты смущаешься. Ты вообще видел себя?! — К сожалению. Просто… ну, не знаю… Стоять голым перед кем-то несколько часов стрёмно… — Ну так я не «кто-то». Ты думаешь, чем я столько времени занимался? Уж явно не только твоё лицо рисовал. Поверь, после наших натурщиц из шараги меня уже ничего не удивит и не испугает. Мальчишка поднялся на носочки и осторожно чмокнул погрустневшего возлюбленного в губы. Тот опустил взгляд и неловко, с трудом перебирая пальцами, снова развязал крепко затянутый махровый пояс. Пушистая ткань в очередной раз соскользнула с крепких плеч и упала на пол. Следом за ней по ногам медленно сползли злополучные трусы, оставляя натурщика полностью обнажённым. Опять вспыхнув щеками, он поспешил прикрыть пах ладонями и робко взглянул на художника. — Не, так не пойдёт. Ща вернусь, погодь. Красивода вскочил с кровати и принёс в спальню из кухни обшарпанный деревянный стул. — Садись. Так. Теперь назад откинься. Ноги шире, а руку на спинку закинь, чтобы локоть с той стороны был, а кисть спереди свисала. — М-может, не надо? И так сойдёт? — Почему? — Ну… Видя, как его парень едва ли не лезет под стул от пожирающей его стеснительности, Лёша растерялся. Что делать? Как убедить Олега, что ему абсолютно нечего стыдиться? Нервно почесав лохматый затылок, пацан отложил альбом в сторону и нежно поцеловал возлюбленного ещё раз. А следом принялся медленно покрывать поцелуями его щёки и лоб, едва слышно шепча «Ты самый красивый у меня». Тело, буквально одеревеневшее под мягкими касаниями мальчишеских ручек, наконец немного расслабилось. Совсем чуть-чуть, но Красивода уже успел посчитать это своей маленькой победой. Тонкие обветренные губы спустились к усыпанной родинками шее, и наружу вырвался испуганный вздох. Крепко зажмурив глаза, Метёлкин заёрзал на месте — его самые чувствительные точки задевались именно в тот момент, когда он был особенно уязвим. От этих прикосновений внизу живота будто затягивался узел, а член под ладонями начинал стремительно твердеть. Сердце с каждой секундой ускоряло свой ритм, и дышать становилось всё труднее. Чувствуя чужой бешеный пульс, распалялся и Лёша: запустив пальцы во вьющиеся русые кудряшки, он аккуратно оттянул голову Олега назад и протиснулся меж его бёдер. Ответной реакцией на такую вольность стал тихий всхлип, тут же сцелованный с красиво приоткрывшихся губ. Увлечённый попытками успокоить возлюбленного, Красивода крупно вздрогнул, когда ощутил его холодные ладони на своей талии. Они робко скользнули под футболку и остановились на чуть очерчивающихся рёбрах, выбив из впечатлительного пацана тонкий стон. — Олеж… — выдохнул Лёша в чужие ключицы, — М-мне… Я… хочу тебя очень… П-прости, я… если не… п-просто… черт, мне так стыдно… — Тшш… — под томный шёпот оледеневшие пальцы скользнули к замочку на джинсовых шортах, — не спугни… От волнения во рту пересохло, расстегнуть пуговицу и вовсе получилось не с первого раза. Наконец шорты сползли к ступням, ни на секунду не задержавшись на пухлых бёдрышках. Красивода, всё это время придерживавший возлюбленного за шею, плавно потянул его на себя, увлекая в сторону идеально заправленной кровати. Казалось, от его энтузиазма осмелел и Метёлкин: свободная футболка и изрядно вымокшие трусики слетели на пол ещё до того, как мальчишка упал спиной на покрывало. — Олеж, ты чего? — взволнованные глазки смотрели снизу вверх, изучая каждый дрожащий мускул на чужом лице. Олег растерянно разглядывал распластавшееся под ним тельце и не решался даже прикоснуться к нему. — Я… у меня ещё не было такого… я не знаю, как и… мне… ну… неловко… — С парнями не пробовал? Ни разу? — поинтересовался Лёша, на что Метёлкин, вспыхнув щеками, отрицательно помотал головой, — Позволишь? Прежде чем ему успели бы отказать, подросток, приподнявшись на локтях, потянулся за новым поцелуем. Юркий язычок проскользнул меж чуть приоткрывшихся зубов. Под общее шумное дыхание Красивода приобнял своего парня за плечи и… перевернул несопротивляющееся тело на спину. Лишь на секунду оторвавшись от чужих губ, он дотянулся до кармана рюкзака и достал оттуда наполовину использованный тюбик вазелина. Вообще, он предназначался для росписи по дереву, и, покупая вещество в аптеке, Лёша даже не задумывался о другом его применении, но часто судьба всё решает за нас. Поняв, что происходит, Олег зарделся пуще прежнего. — Откуда ты знаешь, что нужно делать…? — едва слышно спросил он, глядя, как мальчишка отвинчивает крышку и выдавливает крупную каплю вазелина себе на пальцы. — Форумы. И немного порева. Расслабься, у меня тоже ни с кем не было ещё. «А ты умеешь успокаивать» — почти вырвалось у Метёлкина, но небольшая ладошка, скользнувшая между ягодиц, заставила прикусить язык. От прикосновения к пугливо сжавшемуся колечку мышц покрытый редкими волосками животик панически затрепетал. Было… странно, если не сказать, неприятно. Одна фаланга, проскользнувшая внутрь. Вторая. «Расслабься, Олеж, расслабься». Тонкий пальчик, активно двигающийся в глубине его задницы. Боже, как стыдно… От смущения уши пылали так, что, казалось, вот-вот подпалят волосы, превратив голову Олега в грёбаный факел. — Не зажимайся, а то больно может быть, — ласково заметил Лёша, добавляя немного смазки на кончик второго пальца. С видом учёного-исследователя он растягивал тугие мышцы, успокаивающе целуя внутреннюю сторону чужого бедра. Случайное попадание по простате — и Метёлкин с несдержанным стоном закрыл лицо руками: — Ч-что это было..? — Всё нормально, Олеж, спокойно, — новый поцелуй пришёлся в центр подрагивающей коленки, — Расслабься. Я сделаю тебе очень хорошо. Ну, постараюсь, по крайней мере… Это никак не обнадёживало, лишь наоборот сильнее раздувало бушевавший внутри панический пожар. Шумно выдохнув, Олег закусил губу и упёрся взглядом в потолок. Рассматривание кривых жёлтых пятен и чёрных плесневых точечек немного отвлекало от того, что происходило с ним. От лёгкой боли снизу, от общей нетипичности ситуации, от ещё больше вгонявших в краску комментариев… «Вот так, молодец, ща ещё добавлю». «А я и не знал, что ты обрезан, надо же». «И чего ты стеснялся себя? Я думал, там реально всё совсем плохо». Пожалуйста, прекрати… не надо ничего говорить, просто делай то, что делаешь. Доставь удовольствие. Сделай хорошо. Чтобы… — Вроде всё… наверное… Метёлкин нехотя перевёл взгляд вниз и чуть приподнялся. Красивода сидел между его разведённых ног с резинкой в зубах, собирая отросшие волосы в маленький хвостик. — Готов? — А… эм… — вновь замялся Олег, отведя глаза, — Я… не уверен… А вдруг мне, ну… — Больно будет? — Да… — Не бойся. Это новые ощущения для нас обоих, всё хорошо. Просто расслабься, ладно? И всё. Его взгляд и тон голоса успокаивали. В них ясно читалось, что бояться нечего, и Метёлкину хотелось в это верить. Поджав губы, он распластался на мягком покрывале и закрыл глаза. Крепкая грудь часто вздымалась, пальцы дрожали, но испуг и стыд не могли затушить тот маленький уголёк, что тлел где-то глубоко в душе Олега с того самого выпускного вечера. Уголёк надежды, что это единичный случай, что в следующий раз ему обязательно повезёт больше и он получит что-то, помимо унижения и смеха партнёрши. Что-то приятное. Что-то, что заставляло других заниматься этим снова и снова, о чём писали стихи и песни, чего хотел каждый мальчишка, вступивший в сложный подростковый возраст. Что-то такое. И если путь к этому «чему-то» лежит через постыдные процедуры и боль, значит… оно действительно стоит того. Липкая головка коснулась девственного входа, заставив обоих крепко зажмуриться и задержать дыхание. Так, на всякий случай, словно от этого стало бы менее больно или менее страшно. Оба понимали, что это лишь иллюзия контроля над ситуацией, попытка обмануть объятый страхом неизвестности мозг. Эффект плацебо, распространившийся на всех, кто находился в этой комнате. Сработал он или нет, дольше ждать было нельзя. Собравшись с духом, Лёша осторожно толкнулся внутрь и завис. Первая мысль — протяжное «бооооже». Так странно, так тесно, так жарко, что мальчишка от накрывших его чувств едва не запищал. Чего не скажешь про Олега: на искусанных до синевы губах выступила крохотная капелька крови, лоб мгновенно покрылся испариной, а любимый вязаный плед затрещал в крепкой хватке пальцев. — Тише, тише, Олеж, успокойся, ну пожалуйста! — просипел пацан, поглаживая чужую истерично вздымающуюся грудь. И Метёлкин пытался. Честно пытался взять себя в руки, жмурил глаза, глубже дышал, желая отвлечься от всего, что творилось снизу. Больно. Как и ожидалось. И ни капли обещанного удовольствия. Чтобы после такого не остановиться и не разочароваться в сексе окончательно, надо, пожалуй, быть полнейшим идиотом. И судя по всему, Олег им и был: едва отдышавшись, он распахнул глаза с осевшими бисеринками слёз на длинных ресницах и хрипло процедил: — Глубже… — Но Олеж… — Пож-жалуйста..! Видя состояние возлюбленного, Красивода давно бы прекратил интервенцию в чужое тело, но этот чистый, полный неподдельного желания взгляд просто не позволил ему остановиться. Набрав в легкие побольше воздуха, подросток медленно вошёл до конца. Внутри было по-прежнему непривычно узко и горячо, но все эти ощущения практически сразу отошли на второй план: исказившееся гримасой боли ангельское личико его Иошихиро было куда важнее. Оно казалось неестественным, неправильным, настолько, что Лёша никогда и не подумал бы увидеть свою музу в таком состоянии. Хотелось стереть это выражение с её лица. Стереть любой ценой. В глупой надежде успокоить любимого, мальчишка ткнулся в его поджатые губы. Он не планировал углублять поцелуй, однако чужой язык, требовательно проникший в его рот, внёс в план свои коррективы. Дрожащие руки доверчиво легли на плечи, а бёдра слабо дёрнулись вверх. — Давай. — Уверен...? — Д-да… — Может, не стоит? — Лёш! Шмыгнув вздёрнутым носиком, пацан упёрся ладонями по обе стороны от головы любовника (боже, не верится!) и осторожно двинул бёдрами. Но даже этот максимально нежный жест ознаменовался болезненным шипением, хрустом внезапно выгнувшегося позвоночника и впившимися в плечи ногтями. На секунду промелькнула мысль остановиться, но… стройные ноги крепко сцепились за его спиной. Вот и всё. И бежать теперь некуда. Оставалось лишь собраться с силами и не облажаться. Как в той статье было написано? Попробуем. — Ты чего? — спросил запыхавшийся Метёлкин, когда черноволосая макушка скользнула ему на грудь. Под самое сердце. — Ритм ищу. Так на одном сайте написано было. Расслабься. Взволнованный пульс бился прямо в ухо, и Красивода, прикрыв глаза, стал постепенно толкаться внутрь податливого тела в такт ударам. Примеряться в попытке подобрать правильный угол пришлось достаточно долго, но что есть время по сравнению с уникальностью процесса? Удар — фрикция — ответный вздох. Всё по плану, и лицо Олега даже слегка расслабилось. Со лба исчезла морщинка, глаза больше не жмурились от боли, а искусанные на нервах губы округлились в (пока ещё) немом стоне. Попасть в «точку». На этот раз намеренно. Несколько тщетных попыток, и воздух разорвал тонкий блаженный вскрик, настолько поразивший Лёшу, что он решился участить темп. Только бы ещё раз услышать этот голос, только бы ещё раз увидеть это выражение чистого наслаждения на великолепном лице! Кайф через боль. Рай через ад, хотя, что такое ад, Метёлкин прекрасно знал, и то, что он испытывал несколько минут назад, его не напоминало даже отдалённо. Накатывающие волны какого-то первобытного экстаза. Взрывающиеся вспышки света перед глазами. Собственные стоны и крики, забивающие уши. Могла ли хоть одна девушка предложить ему что-то подобное? Нет. И горечь прошлой близости растворилась в сладкой вате нового удовольствия. Нового во всех смыслах! Олег слабо усмехнулся: он и подумать не мог, что это будет ощущаться так. Что он может просто взять и расплавиться в руках какого-то мальчишки, такого же неопытного, как он сам. Что это крохотное существо, которому Метёлкин однажды фактически спас жизнь, будет сосредоточенно пыхтеть над его промежностью и дарить такой поток чувств, что рассудок затуманится, как от того злополучного стакана виски с колой. Что их стоны смешаются в единую симфонию, а кончики отросших, сухих от краски волос будут щекотать его шею вместе с обжигающим дыханием. И даже за густой пеленой наслаждения Олег чувствовал, как подходит к краю пропасти. — Лёш... —Что такое? Тебе больно? — Н-нет, я… я сейчас… Несколько секунд посоображав над сказанным ему, подросток ускорился. Стоны сорвались на крик, и всё закончилось. Для Олега. Обессилевшие конечности соскользнули на кровать, а сам он судорожно захватал ртом воздух. Едва последний вскрик покинул его грудь, Красивода остановился и вышел из желанного многими месяцами тела. Десятки форумов и собственный опыт не давали забыть про посторгазменную чувствительность, и мальчишке не хотелось ни на секунду причинять любимому боль. Обхватив ладонью свой напряжённый член, он в пару движений довёл себя до пика и с громким стоном кончил прямо на любимый Метёлкинский плед. — Ты в порядке…? — прохрипел Лёша, видя, что Олег почти не подаёт признаков жизни. Тот быстро облизал сухие губы и слабой рукой потянулся за стоящей на тумбочке кружкой. — Меня трясёт и я кончил без рук… я… я не знаю… наверное, в порядке… — Лежи, отдыхай. Я сейчас приду. Шатающейся походкой мальчишка двинулся в сторону ванной. Пока он плескался под душем, радостно напевая что-то, Метёлкин пытался прийти в себя. Осмыслять случившееся не хотелось. Что произошло, то произошло, и моральная сторона вопроса уже не должна его волновать. Как и юридическая, ведь он, как никак, вступил в половую связь с несовершеннолетним. Можно ли его привлечь за это к ответственности? Наверное, можно. А впрочем, плевать. Меньше всего Олегу сейчас хотелось вспоминать Уголовный Кодекс и примерять его на себя. Главным образом его волновал не сам факт произошедшего, а его условия. Он лёг под совсем «зелёного» пацана, и ему понравилось. Надо же. Мамочка ни за что бы не поверила. Да и сам парень не поверил бы, если б не стал свидетелем сего явления. Десять минут необычайного блаженства, и вот он лежит без сил на собственной кровати, ему лень даже открыть глаза, не то, что, скажем, в душ пойти или одеться. И в этом, чего греха таить, был свой особенный шарм… — …три, что я нарисовал. Олеж! Ну вставай же! — знакомый голос донёсся как сквозь вату. Метёлкин резко распахнул глаза. — Я уснул, что ли? — Ага. Хорошо тебя вымотало… Я из душа возвращаюсь — ты спишь лежишь. Красивый такой… вот, смотри. Красивода протянул альбом, на белом листе которого красовалась обнажённая мужская фигура, по своему внешнему облику напоминающая Адама с фрески Микеланджело. От увиденного у Олега с новой силой вспыхнули щёки. — Эт… это я? — Ну а кто же ещё? Ты. Ещё полежишь или вставать будешь? — Нет, в душ пойду, — протянул Метёлкин, вставая; подсохшая сперма склеила кожу на животе и доставляла не только физический дискомфорт, но и моральный, — Ты хочешь это преподше отнести? — Агась. Подштрихую только. Не против? — С чего бы? Штрихуй на здоровье. — В смысле, что я преподше отнесу. — А… Ну… мне всё ещё неловко… Но если ты думаешь, что это подойдёт… — Я не думаю. Я знаю. Тебя невозможно плохо нарисовать. Посмотри на себя, — приобнял его Лёша и развернул к зеркальной двери стоящего напротив кровати шкафа, — Ты весь идеальный. И это я тебе не только как художник говорю. Тоненькие пальчики едва ощутимо пробежались вверх по торсу и коснулись покрытого лёгкой щетиной подбородка. Приподнявшись на носочки, мальчишка невесомо поцеловал возлюбленного в губы. — Я люблю тебя.