Ты даришь своим знакомым
Наглым дружкам-маргиналам
Прогулки, улыбки, скандалы,
И, может быть, секс в туалете.
Кому-то из них это светит,
Ведь он самый лучший, либо
Бухлу пусть скажет спасибо...
***
Утро субботы выдалось на редкость тёплым. Не до того, чтобы пойти на улицу в футболке, конечно, но кожанку можно было смело оставить дома. Позавтракав, по обыкновению, вместе и одевшись, Свинкин и Худяков выперлись из дома и бодрым шагом направились в сторону метро. Город не спал, гоняя машины взад и вперёд по Чертановской, тротуары кишели прохожими, покинувшими свои квартирки на радость новому дню. Солнце, в последнее время прятавшееся за тучами, на этот раз светило вовсю и даже успело высушить мелкие лужицы. — Блять, хуль так жарко? — пожаловался Худой, прячась в капюшон толстовки, — Хорошо, чёрную не надел, так бы вообще сдох сразу… — Да ладно тебе, зато погода хорошая наконец! Прикинь, щас бы под дождём пиздовать пришлось? — Не дави на больное! Так хорошо в сентябре было, нет, блин, давайте жару в пятнадцать градусов въебём! — Эх, да… щас бы тебе ветер под куртку задувал… продул бы поясницу всю… опять… — Зато прохладно было бы… — В мокрых кедах… и носках… — Ой, всё, харэ! Йоськин смех вихрем из жёлтых опадающих листьев пронёсся по всей улице. «Странно, что не зелёных» — мельком подумал Илья, разглядывая кислотное гнездо на голове своего парня. Краска давным-давно должна была вымыться и вернуть более привычное белокурое облачко, но Свинкин, будучи паникёром, старательно обновлял цвет. Затея, по мнению Худого, бессмысленная, но вслух он этого не говорил. Какая разница, если Йосе идёт? Да и заметить его так, вопреки изначальной задумке, легче: с другой стороны переполненной платформы метро видно, как лавирует меж толпой его зелёная макушка. — Ты — тормоз! — Не опаздывает тот, кто никуда не торопится, — солидно произнёс Худяков, подняв кверху указательный палец. — Ты просто не хочешь никуда ехать. — Заметь, не я это сказал. В вагоне Свинкин плюхнулся задницей на единственное свободное место, вынудив своего возлюбленного стоять над ним, держась на поручень, сложившись в три погибели аки буква «зю». Ну не может он не пиздеть всю дорогу, ну нет! Обязательно надо всё обсудить, как будто они вместе не живут. — Ты мне, блин, так и не сказал, куда мы едем. — А, да? Ну так это, к Сэми на точку, в Текстиля. — И ты молчал?! — вскрикнул Илья на весь вагон, — Нам выходить надо было две станции назад! — Ой… Вот так и доверяй вести человеку с топографическим кретинизмом. Выскочив из поезда на Боровицкой, парни перебежали через платформу и едва успели запрыгнуть в противоположный вагон. Двери с грохотом захлопнулись, чуть не прищемив полы Йоськиной кофты. Этого хватило, чтобы Худой психанул и отобрал у своей «балды зелёной» роль Сусанина. Того и гляди, и вправду заведёт их в какую-нибудь жопу, что не выберутся. В их случае это в принципе маловероятно, но вдруг? Тем более, ехать им в Текстильщики — райончик тот ещё. Пойди разберись в этой куче бетонных коробок разной степени убогости… Указанный адрес как назло оказался в квартале с одними кирпичными пятиэтажками, и ребятам пришлось потратить почти полчаса на то, чтобы найти нужный дом. — Ну где там Сэми твой? — Не знаю, — развёл руками Йося, топча асфальт у крайнего подъезда, — Он ток дом и подъезд сказал, всё. — Ну охуеть, блин! Позвал хер пойми куда, хер пойми зачем, адреса нормального не дал, ща ещё и к телефону не подойдёт. Звони ему давай! — Кому? — донеслось из припаркованного неподалёку минивэна, а следом из-за открытой двери багажника показалась лохматая синяя голова, — Я ж здесь вас жду, хуле опаздываете?! — И тебе привет, — холодно ответил Худяков, подходя ближе, — Йоська сказал, тебе помощь нужна. — Ага. Залазьте, по дороге расскажу всё. — «По дороге»?! — Ну да. В Химки ж едем. — Нахуя? — У него подружка там живёт, — полушёпотом ответил Свинкин, — Я же говорил вчера… — И-мен-но! Кстати, Свинтус, классный цвет, мне нравится. Сам красился? — Если честно, я- Сэми уже не слушал. Его задница красноречиво торчала со стороны водительского сидения, пока верхняя часть копошилась в салоне, громко матерясь. Через дыры в дешёвой тонировочной плёнке Илья увидел просторный салон без половины расхлябанных сидений, забитый коробками, кофрами и многочисленными мотками проводов. Похоже, «Шайка ебантеев» так и не разобрала это всё со своего последнего выступления в каком-нибудь задрипанном клубе. — Так, кто у нас тошнотик? На переднее, второй назад, — скомандовал Сэми, усаживаясь за руль. Худой обречённо поднял руку и с видом великомученника сел рядом. Теперь ехать с этим пижоном до самых Химок! Зато его хотя бы укачивать не будет, как обычно... Йоська, кряхтя, плюхнулся на заднее сидение и тут же удивлённо заорал: — Охуеть, чак-чак!!! — увесистый контейнер в мгновение ока оказался у него в руках, и только замечание владельца минивэна остановило его от наглой дегустации: — Так, полож, где росло! Это не тебе. — А кому? — Вике, конечно же! Или ты думаешь, я ради вас двоих вчера на кухне полвечера корячился? Разочарованно поджав губы, Йося поставил коробку обратно и отодвинул её подальше от себя. Ну, так, на всякий случай. Ехать им часа полтора, пока все пробки соберут, все два выйдет. Мхм, это чудовищно долго! Свинкин сойдёт с ума от голода и несчастья! И зачем Вике чак-чак? Он ей не нужен, захочет — в «Магните» по акции купит, а вот Йоське такая прелесть не по карману! Несправедливо! — Так что там с подружкой-то твоей, что ты сам справиться не можешь? – протянул Худяков, скучающе смотря в окно на мелькающие панельки и магазинчики. — Кароооче… чуваков из «ДАЛС’а» знаешь? — Нет, кто это? И почему «ДАЛС»? — В двух словах: Вика любит КВН, — просунув голову меж передними креслами, вставил Йося. Сэми кивнул и, не отрываясь от дороги, продолжил: — Мы с ними пересекались на «Шумере» в том году. ДА КУДА Ж ТЫ ПРЁШЬ, БАРАН?! СУКА, ВЫПЕРСЯ, БЛЯТЬ!!! — И чё? — А ты не видел?! Этот гандон меня подрезал! — Да не, я про «ДАЛС»… — А, ну да. Краст-панк они играют, Вика у них на басу. Мы едем к ней, потому что надо убедить её, что я лучше, чем этот армянский хуй. Всё понятно? — Не совсем. Мы тебе зачем? — Ну, Свинтус мне для дела нужен, тебя тоже чем-нить займём там. Короче, щас приедем, увидите всё. Илья фыркнул и откинулся на спинку кресла. А ведь мог бы к семинару готовиться! Бельё бы всё перестирал, повесил… Спал бы до обеда… Но нееет, давайте поедем в какие-то ебеня помогать хер знает кому в какой-то очередной его бредовой затее. Классно, спасибо. Ехали они долго, за это время Худой успел изучить почти всю новоприобретённую, но явно видавшую виды тачку. Очередная пробка преградила им путь как раз в тот момент, когда взгляд зацепился за водительские права, уголком заткнутые за шторку от солнца. На них Сэми, наверное, единственный раз за жизнь выглядел, как нормальный человек. Без подводки, без кучи пирсинга в носу, и только очаровательно заправленные за уши синие волосы выдавали в нём того полупьяного парня в узких кожаных штанах, что кривлялся на сцене и орал, как резаный. Если так подумать, это был даже и не Сэми вовсе, а обыкновенный студент меда, Семён Локотков, двухтысячного года рождения. — Так ты Локотков? — усмехнулся Худяков, сверля взглядом заламинированную карточку. — Ага. — Мне казалось, ты татарин. — Ну да, и чё? — И при этом Локотков? — Ну татарин я по маме, а Локотков – по паспорту, чё непонятного? Илья молча пожал плечами. Действительно… Метёлкину же фамилия не мешает иметь израильское гражданство, ходить в синагогу, отмечать Хануку и в целом относить себя к так называемым «правильным» евреям, деликатно разделяя себя и Йоську. Есть в этом что-то дискриминирующее… А могут ли евреи быть антисемитами? Йося же всё-таки тоже частично их… У него, вон, — имя, кучеряхи и тётя Циля! Хоть за последнее-то его можно было бы, наверное, уважать… Впрочем, персонально Худого этот вопрос, к счастью, не касался, да и его парень не больно-то переживал по поводу своего неопределённого национального статуса. Какая разница, был ли его дед истинным евреем, если он политзаключённый? Как и его прадед, а до того, небось, ещё поколения три несправедливо осуждённых Свинкиных. Наверняка какой-нибудь дальний сколько-то-там-прадед делил нары с Достоевским, почему нет? Россия большая, мир тесен, всякого можно встретить, особенно на каторге. По крайней мере, такого мнения придерживался Сэми и, будучи страстным ценителем творчества Фёдора Михайловича, уважал Йоську не только за преданное фанючество по своей никому не нужной группе. — Забыл сказать, у нас же сингл новый скоро! — Да ну?! — оживился Свинкин, до того мирно дремавший на заднем сидении, — И как называться будет? — «Всемирный террор», — важно ответил Сэми и с придыханием продолжил, — Я как-то встал ночью отлить, в это время у соседки ребёнок орал, в соседней комнате лаяла собака, а на улице дрались бомжи… И вот тогда я понял — это оно! И написал песню, короче. — Нихера не понял, но очень интересно. — Ща поймёшь, — дотянувшись до бардачка, он, не глядя, достал оттуда пластиковый бокс для CD и протянул его Худякову, — На, включи, я за рулём. — Охренеть, кто-то до сих пор записывает треки на болванках??? — удивился Илья, вытаскивая из коробки диск, красноречиво подписанный как «хитяра ебать». — Просто в этой развалине по-другому включить ничё не получится. Даже радиоантенна сломана. «НАРУШАЕШЬ ПОКООООЙ!!! ВЫРАЖАЕШЬ ПРЕЗРЕНИЕ!!! УСТРАШАЕШЬ СОБОООООЙ!!! НЕ ИМЕЕШЬ ЗНАЧЕНИЕЕЕЕ!!!!» — донеслось из динамиков, отбросив Йоську с Илюхой к спинкам их кресел. Надо сказать, в этой песне Сэми и правда превзошёл самого себя, начиная с на редкость бессмысленного текста и заканчивая «бочкой», ударявшей как будто бы в самый мозг. У Худого от этой какофонии звуков уши свернулись в кровавую трубочку, а вот Йося, наоборот, был в восторге и визгливо орал припев: «УСТРООООЙ! ВСЕМИРНЫЙ ТЕРРОР!!!! УСТРООООЙ!!! ВСЕМИРНЫЙ ТЕРРООООР!!!!» — сразу видно, над этой частью Локотков прям поработал, отдавая дань традициям самого раннего хардкор-панка, смиренным почитателем которого себя мнил. Ну, примерно на одном уровне с Достоевским. «Обожаю Макара Девушкина из “Записок из подполья”». — В общем, как-то так, — с фальшивой скромностью подытожил Сэми, когда рёв перегруженных гитар и его собственного голоса наконец-то стих, — Как вам? — Если честно, Сём, говно, — фыркнул Худяков, на всякий случай вжавшись в дверь. И это было, чёрт возьми, правильным решением, потому что оскорбить творческую личность может каждый, а вот уйти от неё после этого живым способны далеко не все. — Послушай сюда, Задохлик… — Я не Задохлик, я- — А я не Сёма! Ещё раз так меня назовёшь — я тебя прям здесь, на МКАДе, высажу, понял?! — Погоди, я думал, ты из-за песни обиделся… — Да господь с тобой! Мне мать то же самое сказала, значит, охуенная песня! — Поддерживаю! — встрял Свинкин, обхватив руками впереди стоящее кресло, — Мы скоро уже приедем??? — Да щас, вон там съезд уже, тут недалеко. Целью их путешествия в ближнее ЗаМКАДье был самый обычный двор, сложившийся в «колодец» за счёт обрамившей его дугообразной многоэтажки. Локотков сказал, это им очень даже на руку — акустика хорошая, и даже крики детей на площадке не помешают концерту. — Концерту?! — переспросил Худой, до того без интереса разглядывавший занавешенные окна дома. Сэми ухмыльнулся и пафосно распахнул двери багажника: — А ты думал, я к ней с одним чак-чаком приеду? Ща остальные подгребут ещё. — И долго ждать? — Да не оч — Мир тут, в Куркино, живёт, Тёмыч с Тазом писали, что на подъезде уже. — Почему «Таз»…? — Потому что «Блеватрон» — слишком долго. Вон его машина, кстати. Из подъехавшего шевроле вылез парнишка, высокий, как Худяков, и тощий, как сама смерть. Длинные белые волосы сосульками свисали на лицо, придавая юноше ещё более хтонический вид. Йожин с Бажин такой, вылез из своей топи и приехал «концерт» играть. — Таз, знакомься, это Худой, а со Свинтусом ты знаком уже. — Было дело, виделись, — подтвердил новоприбывший и, мельком окинув взглядом троицу, полез в багажник своей машины; наружу он вытащил нераспечатанную почтовую коробку, — Это то, что в Рыбинске проебали. Арчи просил передать. — О, блин, а я уже и забыл про него! — воскликнул Сэми и, вырвав посылку у Таза из рук, шустро всучил её Йоське, — На, ты играть будешь. И петь ещё! Йося, как известно, был за любой кипиш, кроме голодовки, и поэтому не стал даже спрашивать, что ему петь и на чём играть. Всё равно круто — он помогает другу добиться девушки, да ещё и таким романтичным образом! Зубами содрав с коробки упаковку, Свинкин заглянул внутрь и удивлённо скинул брови: в Рыбинске «Шайка ебантеев» проебала бубен. Красивый такой, деревянный, выкрашенный красной краской и звонкий, что пиздец. — А зачем бубен в панк-хардкоре…? — Затем, что нам звукари вырубили электричество и пришлось играть акустику, — просопел Таз из минивэна, — Мне кто-нибудь поможет оборудование носить или нет, а?!?! — Илюха поможет, он насильник! — гордо заявил Йоська, с силой обняв возлюбленного за плечо. Театральная пауза повисла в воздухе, и, кажется, даже застрекотали сверчки… Сэми замер с размотанным гитарным проводом в руках, Таз высунулся из багажника, и, боги, его охуевшим лицом можно было пугать детей. Чувствуя, как горят уши, Худой отвесил себе смачный фейспалм и тихо пробубнил: — Носильщик я. Чемоданы на Казанском вокзале таскаю… — Не, ну это не порок! — усмехнулся Сэми, — Давай, кейсы в руки и вперёд! На установку оборудования на пустой площадке для сушки белья и ожидание оставшейся части группы ушло около полутора часов. Йося за это время изнасиловал бубен, чем вынес мозг всем окружающим, включая сидящую на лавке старушку, Илья чуть не сдох под весом усилков, Таз наорал на него за хуёвую помощь в сборке ударной установки. Один только Сэми на удивление спокойно занимался своим делом, лишь изредка оглядываясь на то самое окно на третьем этаже. Подёрнутое занавеской, оно ничем не отличалось от десятков других: на подоконнике стоял фикус в горшке, на стёклах с прошлой зимы остались резные бумажные снежинки, а по вечерам окно сияло ярким розовым светом. Очень немногие знали, что освещалось оно отнюдь не ради цветов. Сэми посчастливилось стать одним из немногих. — Короче, «Гагарин» «Ундервуда» играем. Свинтус, на тебе текст! — Так я его знаю! — Нет. Не знаешь, — припечатал Локотков и сунул Свинкину бумажку с криво написанным текстом. — Тут ничё непонятно… Кто это писал вообще?! — Я. Если разобрать не можешь, то просто в припеве между строчками ори как можно громче. Понял? — Понял. — А мне что делать? — устало отозвался Худяков, сунув руки в карманы худи. — На стрёме стой, вдруг кто ментов вызовет. Жареным запахнет — свистни. Рёв перегруженной гитары пронёсся по двору прежде, чем Илья успел возмутиться, послать Сэми с его авантюрами и добавить, что свистеть он, вообще-то, не умеет. — ВИКА!!! Эту песню я посвящаю тебе!!!!! «Посвящаю тебе» — слишком громко сказано. «Посвящаю себе, чтобы ты увидела, как я пиздат» — звучит точнее: «Вот я припёрся, простой такой, И белозубый, и знакомый! Ты помани меня рукой — К тебе приду, как пёс дворовый. Добрый-добрый к тебе всегда, Нежный-нежный к своей богине. В постели, да и просто так Люби меня, меня отныне! Жду, что ты скажешь мне… Жду, что ты… СКАЖИ МНЕ: «Татарин, я вас любила» оооой ла-ла-ла-ла!!!» Худой, всё это время мирно стоявший поодаль, прислонившись спиной к дереву, взорвался гомерическим смехом. Ну, извините, как тут удержаться? Ещё и когда Йоська в каждой паузе орёт «ААААААА» своим фальцетом… Это, к слову, заценили все — даже малышня перестала носиться по площадке и замерла, пооткрывав свои полубеззубые рты. К середине припева окно на третьем этаже распахнулось. Но не то, на которое так яростно пялился Сэми, а соседнее: темноволосая девушка на секунду мелькнула в нём и исчезла, зажав рот ладонью. «Сестра, что ли?» — догадался Худяков, со снисходительной улыбкой взирая на происходящее. Свинкин продолжал орать, как течная кошка, и наверняка уже отбил себе бубном все ладони… Да, в прошлый раз, тогда, на «Шумере», он выглядел куда горячее. В рубашке клетчатой, с ирокезом и басухой. Панк-икона, ептить! Любой бы запал! Или любая… или Илюха… Щас Йося, конечно, тоже был весьма колоритен — лохмы эти зелёные, майка «Пургена», тысячу раз перестиранная, — но… но бубен! При всей худяковской стыдливости, запросы у «Илоны» были куда выше. При таком раскладе ей бы скорее всего приглянулся Сэми, но у того уже была зазноба, а «Илона» — дама самодостаточная. Плюс, не ей тягаться с Викой, наконец соизволившей явиться на представление, для неё же и организованное. Настежь распахнув створки, она появилась в чёрном квадрате окна, судя по всему, абсолютно голая. Только это обстоятельство отличало её от средневековой принцессы, слушающей баллады влюблённого менестреля. А, ну, и скучающее выражение лица ещё. Странно, что оно ни капли не смутило Локоткова, доигравшего песню до конца и пафосно поблагодарившего всех, «кто сегодня сюда пришёл». Блин, даже Худого это задело, хотя ему весь этот цирк с самого начала казался идиотизмом! Женщина, у тебя совесть есть…? Чувак пришёл к тебе под окна, с другого конца Москвы привёз весь этот хлам, друзей пятерых припахал, а ты?! — Ну и на кой чёрт ты сюда припёрся? — спросила Вика, опершись локтями на подоконник. Сэми всучил гитару басисту, метнулся в сторону минивэна и, вернувшись, заговорил в микрофон: — Я тебе чак-чак привёз! — Сэми, у меня от твоего чак-чака скоро диабет начнётся! — А если я тебе пироги привезу в следующий раз? — Это с чем это? — С черникой! — Ну… ладно, идёт. Песня мне понравилась, кстати. Особенно бэк-вокал! Йоська горделиво расправил плечи, но радость омрачил чужой голос, донёсшийся из глубины комнаты: — Вик, тут филадельфия ещё осталась, будешь? — в оконном проёме появился смуглый парень со спадающим на лоб «локоном страсти», не более одетый, чем стоящая рядом с ним Вика, — Оу… Ох, сколько презрения читалось в этом «оу»! Ко всем: к скучающим музыкантам, к тупо переглядывающимся Йосе с Илюхой, но главным образом — к Сэми. Впрочем, тот тоже вмиг растерял присущую ему задорность: — Я не понял… Ты чё, решила и рыбку съесть, и на хуй сесть, что ли? Давидян, ты чё тут, блять, забыл?! Стараясь не издавать лишних звуков, Свинкин подполз к своему парню и прошептал ему на ухо: — Это тот чел из «ДАЛСа», вокалист у них. Но Вика с ним не встречается, как и с Сэми. Просто Сэми в меде учится и в коммуналке живёт, а семья Дамиана крупным бизнесом владеет, он типа «фруктовый принц». — Он не принц, он ёбаный сухофрукт! — проорал Локотков на весь двор. — А ты вообще нищий псевдотатарин — позор нации! — Я — да! Но зато я моложе и талантливее, не то, что ты! Старпёр! — Он просто девяносто девятого года, а Сэми — двухтысячного, — пояснил Йоська на молчаливый вопрос Худого, — Мне кажется, или где-то сирена воет? Илья как мог вслушался в окружающие звуки, но слышно было только перебранку Викиных кавалеров. Сама же она в это время доедала суши вместе с сестрой и хихикала, предоставив Сэми и Дамиану самим разобраться,